If The Story Is Over

Песня, которую упоминает Каору, если кому, конечно, интересно: http://pleer.com/tracks/5209523g7vO       Я очень переживал по поводу нашего разговора с Тошимасой – вернее, не за сам разговор, а за невольное присутствие при этом Терачи-сана. Мне почему-то казалось, что он не преминёт вызвать меня для выяснения подробностей и опять наговорит гадостей. Но ничего подобного не произошло ни на следующий день, ни после – как мне шепнул Дайске, Терачи-сан ушёл на больничный. Что с ним произошло, никто не знал, но меня радовала эта неожиданная передышка. С Харой я в эти дни не сталкивался, просто видел пару раз, но не подходил к нему. По вечерам я всё так же мыл полы, а потом возвращался домой и буквально падал с ног от усталости. Меня стали мучить головокружения, но я старался не обращать на это внимания. Некогда думать о каком-то недомогании, когда постоянно занят тем, чтобы просто выжить. Но я зря надеялся, что Тошимаса так просто оставит меня в покое – он стал задерживаться после работы и делать попытки снова сблизиться, но я оставался твёрд. Оставался ровно до тех пор, пока однажды просто не потерял сознание от усталости прямо на лестнице. Очнулся я от того, что чьи-то прохладные пальцы касались моего лица. Открыв глаза, я обнаружил, что Хара сидит на лестнице, а моя голова лежит на его коленях. Мне не было неприятно, хотя, наверное, должно было быть. Тошимаса молчал, а я хотел, чтобы не было между нами никаких ссор и предательства. Мы смотрели друг на друга, и нужно было что-то говорить, но слова никак не желали подбираться. - Ничего не говори, – прошептал Хара. – Просто помолчим, хорошо?       Я согласно прикрыл глаза, отдаваясь ощущениям пальцев Тошимасы на своих волосах, позволяя представить ненадолго, что ничего между нами не изменилось, и сейчас мы не на пустой редакционной лестнице, а дома у Хары, и тишина между нами уютная. Я так отчаянно нуждался в простом человеческом сочувствии и заботе, что готов был снова поверить Тошимасе. И он не обманул моих ожиданий: помог подняться, довёл до комнаты отдыха, где уложил на диван, а сам закончил работу за меня – я слышал его шаги на лестнице, шарканье швабры и шум набираемой в ведро воды. Он вовсе не обязан был работать за меня, но для него подобное поведение, похоже, было само собой разумеющимся. Я не возражал.       Потом мы снова ехали в такси к нему домой, и всё повторилось: и душ, и его одежда, и поздний ужин. Я безмятежно спал в его кровати, даже не задумываясь над тем, где будет ночевать хозяин квартиры, но Тошимаса совершенно не волновался по этому поводу и даже, казалось, был рад возможности позаботиться обо мне, а я просто принял это как должное. И мне неожиданно пришло в голову, что, возможно, Хара действительно не имеет никакого отношения к осведомлённости Терачи-сана – мало ли, может, нас просто кто-нибудь видел вместе в тот день и донёс начальству. Но от предложения переехать я опять отказался. Не хотел рисковать. Мне хватило печального опыта с Тоору, чтобы снова жить у кого-то. По крайней мере, некоторая независимость у меня была, и терять её мне не хотелось. Тошимаса не стал настаивать, но я видел, что он расстроен моим отказом. А я решил для себя, что если Терачи-сан после выхода с больничного не станет донимать меня намёками на мои якобы близкие отношения с Харой и не упомянет его помощь, то, значит, я действительно ошибся, приняв Тошимасу за доносчика.       Так я и жил, выматываясь в будни, а по воскресеньям пристрастился гулять в парке. Мне нравилось наблюдать за людьми, представлять как они живут, о чём думают, а потом переносить свои фантазии на бумагу – да, я снова взялся за творчество. Иногда я бывал у Тоору, и он уговорил меня сделать ещё татуировку; так появилась надпись на правой руке, очень соответствующая моему тогдашнему виду – Japanese Zombie Heroez. Мы ещё посмеялись с Ниимурой над этим, а он предложил продолжить эксперименты – мол, в редакции всё равно дресс-код, так что никто ничего и не увидит. И я согласился. Я вообще цеплялся за любую возможность чаще общаться с Тоору – всё же мне его очень не хватало, хотя никакой поддержки от него я и не ждал. Ниимура просто не тот человек, который будет заботиться или опекать. Но я не осуждал его, ведь каждый человек уникален, и нет его вины в том, что он такой, какой есть.       Терачи-сан вышел на работу где-то через месяц и сразу же вызвал меня к себе. Пока я шёл к нему, мысленно прокручивал все свои прегрешения за это время, но ничего предосудительного на взгляд начальства, кроме возобновления отношений с Харой, так и не нашёл. - Добрый день, Ниикура-сан, – шеф выглядел отдохнувшим и даже слегка поправившимся. Я поклонился и, повинуясь приглашению, присел на стул, примеряясь к новому, нежно-розовому с переливами, галстуку на шее начальника. Если что, то смерть Терачи-сана будет весьма гламурной. Я сложил руки на коленях и приготовился слушать. Терачи-сан внимательно смотрел на меня и молчал. Время шло, шеф не торопился начинать разговор, а я кожей чувствовал его оценивающий взгляд, и от этого становилось неуютно. Наконец, главный заговорил: - Как я уже говорил Вам, Ниикура-сан, я наблюдаю за Вами, даже отсутствуя на рабочем месте по причинам весьма и весьма уважительным, – тут Терачи-сан едва заметно поморщился и немного ослабил узел галстука, хотя, клянусь, я ещё не делал никаких мысленных поползновений в его сторону. – Вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями, являя собой пример для молодёжи, и прислушиваетесь к моим советам, что очень меня радует. Поэтому, я думаю, самое время поговорить о возможности Вашего карьерного роста.       Я встрепенулся. Это было неожиданно. С чего бы вдруг такое благодушие? И, словно отвечая на мои подозрения, Терачи-сан продолжил: - В следующем месяце мы провожаем на пенсию нашего уважаемого Аояму-сана, так что появляется вакансия корректора. Вы, надеюсь, понимаете, к чему я клоню, Ниикура-сан? – тут шеф подмигнул мне, отчего я потерял дар речи и смог только кивнуть. – Но Вы же понимаете, что ничего на свете не даётся просто так, поэтому я предлагаю Вам сделку...       Терачи-сан замолчал и прищурился, окидывая меня тем самым оценивающим взглядом, от которого у меня мурашки поползли по спине. Ничего хорошего этот взгляд не предвещал. Если шеф намекает на взятку, то мне просто неоткуда взять деньги, чтобы заплатить ему. Впрочем, вряд ли он нуждается в деньгах... Тогда что? - А Вы привлекательны, Ниикура-сан, Вам не говорили? – я сглотнул. Разговор принимал совершенно не тот оборот, который я ожидал. – Неужели Вас никто так и не оценил по достоинству, и я буду первым?       Я совершенно ничего не понимал. Чего хочет от меня Терачи-сан? Зачем он говорит мне все эти вещи? У него же наверняка в столе лежит целое досье на меня, начиная с самого рождения. - Услуга за услугу, Ниикура-сан, – голос шефа понизился почти до шёпота, а сам он оказался непозволительно близко. Я не мог даже пошевелиться, в горле пересохло, а понимание было слишком неожиданным. Терачи-сан провёл влажными пальцами по моей щеке, а я едва сдержался, чтобы не отшатнуться. Мне были неприятны его прикосновения и противны его слова. Как он может предлагать мне такое, когда я точно знал, что у него есть невеста? А может, это просто проверка? Я растерялся и желал только одного: чтобы всё происходящее оказалось дурацким розыгрышем. Но Терачи-сан, похоже, был настроен совершенно серьёзно и не торопился отпускать меня. - Ну же, Ниикура-сан... Всего лишь одно Ваше "да" – и место Аоямы станет Вашим, – пальцы шефа скользнули на шею, поглаживая, но единственным ощущением, которое я в тот момент испытал, было омерзение. Терачи-сан наклонился и шепнул мне на ухо, обдавая горячим дыханием, а я слышал, как неровно бьётся его сердце: – Я дам Вам две недели на размышления, Ниикура-сан. А потом, надеюсь, мы придём к взаимному соглашению.       Терачи-сан отстранился, напоследок проведя пальцами по татуировке на моей шее, и сказал уже своим обычным голосом и тоном: - Может идти, Ниикура-сан. Надеюсь, мы поняли друг друга.       Я поднялся, неловко поклонился и вышел из кабинета, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег. Первым делом я направился в курилку – мне была просто жизненно необходима доза никотина, чтобы успокоиться и начать адекватно мыслить. Разговор с шефом просто выбил меня из колеи. Я не ожидал от него такого и никак не мог понять, зачем я ему. Привлекателен? Я всмотрелся в своё отражение в оконном стекле и усмехнулся – выражение Тошимасы про бледную тень подходило мне полностью. Нет, здесь явно что-то другое. Шеф захотел поразвлечься? А зачем ему это, если при его возможностях он вполне может найти себе кого-нибудь более подходящего? Тогда что? А может, это действительно всего лишь проверка? Вот соглашусь я – и Терачи-сан немедленно уволит меня за отсутствие моральных принципов и достоинства. Весь оставшийся день я прокручивал в уме всевозможные варианты, но так ни к чему и не пришёл.       Советоваться с Тошимасой, естественно, не стал – всё же я не доверял ему до конца. Разговаривать на эту тему с Тоору я тоже пока не решался, потому что боялся услышать его ответ. Ниимура никогда не одобрял нетрадиционные отношения между мужчинами, так что я решил обратиться к нему только в случае крайней необходимости. Я не терял надежды на то, что этот разговор с шефом окажется "подставой". Но все отведённые мне на размышления две недели провёл в напряжении и страхе. Мне казалось, что Терачи-сан следит за мной, сканирует своим взглядом, словно товар на витрине и ни на минуту не забывает о моём существовании. Я с ужасом ждал вызова в кабинет начальника, потому что понимал, что откажу ему – не мог я согласиться на его предложение, не опустился ещё до такой степени, чтобы торговать собой.       Мой отказ Терачи-сан воспринял на удивление спокойно, только посоветовал не торопиться со своей категоричностью. А на место ушедшего на пенсию Аоямы-сана он поставил переманенного большей зарплатой из другого издания человека. И до меня дошло, что шеф вовсе не шутил и не проверял, и его сделка действительно имела под собой только тот смысл, который он в неё вкладывал. Ему нужно было моё тело. Моё унижение. Он знал, что, поддавшись, я уже никуда не денусь, а моей дружбе с Тошимасой придёт конец, потому что лгать ему я не смогу, а значит, прекращу всякое общение вне работы. Но я оставался твёрд в своём решении. Никогда не продавался и не собирался это делать и впредь, пусть даже ценой собственного благополучия. Но Терачи-сан не оставлял меня в покое, вызывая к себе с завидной регулярностью и не уставая повторять условия сделки. Я отказывал ему, он не настаивал, но продолжал внимательно следить за мной. Мне казалось, что я чувствую его взгляд постоянно, куда бы ни направился. В оконных стёклах рядом с моим отражением мелькал его силуэт, и я не был уверен, что мне это не мерещится. Я вздрагивал, когда слышал его голос в коридоре, старался не попадаться ему на глаза, почти не выходил из архива в течение дня, но это не помогало. Он постоянно задерживался после окончания рабочего дня, прогуливался по пустым коридорам редакции, а у меня дрожали руки, которыми я держался за швабру, как за единственный островок реальности. Наверное, я начал сходить с ума.       Через два месяца Терачи-сан вызвал меня к себе и объявил, что не может позволить мне занимать две должности – это, по его словам, вызывает недовольство среди сотрудников. Так я лишился возможности подработать, что было совершенно некстати. Впрочем, Терачи-сан намекнул, что к сентябрю освободится ещё одно место корректора – Минами из ежемесячного журнала для женщин собиралась уходить в декрет. Я принял к сведению эту информацию, но согласия на предложение шефа не дал. Ещё через месяц, когда я подсчитал свои доходы и понял, что скоро мне будет просто нечем платить за квартиру, я отправился к Терачи-сану с просьбой поднять мне зарплату. Шеф встретил меня приветливо, выслушал внимательно и согласился, но заявил, что и нагрузка тогда у меня увеличится. Я, даже не спрашивая ничего, обрадовался – ровно до тех пор, пока не узнал, что шеф решил использовать меня грузчиком. Я таскал бесконечные коробки из типографии в машину, а потом разгружал их на складе, откуда весь тираж растекался по всей стране. Головокружения усилились, я безумно уставал, но никому не жаловался. Тошимаса, конечно, знал о моей нагрузке, просил отказаться и переехать к нему, но я ни в какую не соглашался – всё ожидал какого-то подвоха с его стороны. А он продолжал привозить мне продукты каждую неделю, стараясь хоть немного скрасить моё серое существование, и я был ему благодарен за это. А потом мне в голову пришла крамольная мысль о том, что, может, попытать счастья в типографии или на складе – а вдруг у них есть какая-нибудь приличная вакансия для меня? И, разумеется, Терачи-сану донесли об этом, но Тошимаса тут явно не участвовал, потому что я ему ни слова об этом не говорил. Откуда шеф узнал о моих жалких попытках найти другую работу, я не знал. Но итогом стал неприятный разговор и снятие с меня доплаты. Я снова оказался ни с чем.       И, как назло, именно в это время арендодатель решил повысить оплату за квартиру, и я заметался в поисках денег. К родителям я обратиться не мог – наши отношения стали совсем прохладными. Мама была поглощена семьёй моей сестры, внуками, а отец... Я с ним не виделся и не разговаривал с того момента, как уехал из Такарадзуки. Да и не хотелось показывать им свою слабость, если честно. Тоору мне отказал – у него намечались какие-то конкурсы, так что деньги ему самому были нужны. С Дайске у нас были не те отношения, чтобы я мог обратиться к нему за деньгами. Оставался Тошимаса. Он тогда выиграл грант на обучение в Италии, уволился из редакции и находился в стадии активных сборов. Я понимал, что он тоже мне откажет, но всё равно шёл к нему, внутренне уже ненавидя себя. Хара меня удивил, без лишних вопросов протянув конверт с нужной суммой. Я опешил и забормотал что-то о том, что сразу отдать не смогу, но Тошимаса прервал меня: - Не надо отдавать, Каору. - Но я так не могу... – наверное, я был совсем жалок в тот момент, но пытался держать лицо. – Я обязательно верну тебе этот долг. - Нуууу... – протянул Тошимаса. – Тогда отдашь мне его, когда я вернусь. - Через три года? – глупо переспросил я, на что получил утвердительный кивок. Три года показались мне огромным сроком, поэтому я успокоился и твёрдо решил, что обязательно накоплю нужную сумму и верну Тошимасе.       Хара уехал в начале августа, и я сразу ощутил себя потерянным и одиноким. Всё же Тошимаса, несмотря ни на что, очень поддерживал меня. Постоянная нехватка денег сводила с ума сильнее, чем бесконечные намёки Терачи-сана. Я приноровился жить на дешёвой лапше быстрого приготовления, отчего желудок регулярно отравлял мне жизнь тянущими болями. Но я терпел, по крохам откладывая из своей жалкой зарплаты деньги на оплату жилья – не хотелось зимой остаться без крыши над головой. Август стремительно летел к концу, жара спадала, а я смотрел, как Минами гордо демонстрирует коллегам округлившийся живот и понимал, что скоро меня захочет увидеть Терачи-сан. Сентябрь нёс с собой первые осенние дни, а я места себе не находил – думал, думал, думал... Сны мои были обрывочными и совершенно не приносили облегчения после трудового дня. Я крутился на тонком футоне, изводя себя мыслями, потом поднимался и шёл в кухоньку – пил чай, курил в открытое окно и нервничал. За эти бессонные ночи перерыл в интернете кучу сайтов и форумов, пересмотрел фильмы о нетрадиционных отношениях и пришёл к выводу, что всё, наверное, не так уж страшно – если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что меня попросту вынуждают. Я даже съездил к Ниимуре, но так и не решился попросить у него совета – просто смотрел, как он рисует, и молчал. А ночью мне приснилось, что я сижу в кабинете Терачи-сана, но не он, а Тоору наклоняется ко мне близко-близко, проводит подушечками пальцев по щеке, спускается ниже, очерчивая контур татуировки, и шепчет о том, что я красивый. Я проснулся и ещё долго сидел, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Это было ненормально – представлять так своего друга, но... Тоору мне всегда нравился, просто я никогда не думал о нём в таком ключе. А согласился бы я, предложи мне Ниимура подобное? Во сне его прикосновения не были мне неприятны, так, может, я просто бегал всю жизнь от очевидного, а сам тянулся к Тоору именно потому, что он привлекал меня не только как друг? Я запутался и некому было мне помочь. Я постоянно слушал Pink Floyd – очень уж они соответствовали моему состоянию – и лабиринт превращался в ловушку для неудачника, а я увязал, задыхался и чувствовал, как вся моя жизнь идёт наперекосяк. I gotta admit that I'm a little bit confused. Sometimes it seems to me as if I'm just being used. Gotta stay awake, gotta try And shake off this creeping malaise. If I don't stand my own ground, How can I find my way out of this maze?       В середине сентября Терачи-сан вновь вызвал меня на разговор, и я, совершенно вымотанный бессонницей и полуголодным существованием, согласился на его предложение. Я устал так жить, сходить с ума от неизвестности и одиночества, считать каждую йену, бояться завтрашнего дня и отчаянно искать выход. - Так Вы... согласны, Ниикура-сан? – в голосе шефа слышалось недоумение. Я ожидал, что он меня прямо тут и разложит, но Терачи-сан, дождавшись утвердительного кивка с моей стороны, положил передо мной прямоугольник визитки с адресом лав-отеля. – В субботу в семь жду Вас по этому адресу.       До субботы оставалось два дня, и я очень старался не думать о назначенной встрече. Но в указанное время был на месте. Терачи-сан позвонил мне ровно в семь и назвал номер комнаты. Меня трясло, пока я поднимался по лестнице – не захотел пользоваться лифтом, всё пытался отсрочить неизбежное, но решимости за три пройденных этажа во мне так и не прибавилось.       Терачи-сан был осторожен и даже нежен, а я всё уговаривал себя потерпеть, чтобы выполнить свою часть сделки, но возбуждения не было – ровно до тех пор, пока на месте шефа я не представил Тоору. Я закрывал глаза, чтобы уйти от реальности, где в мягком свете ночника лицо Терачи-сана надо мной казалось странно счастливым, но его шёпот заставлял меня вздрагивать и закусывать губы, чтобы не стонать. - Ты такой красивый, Каору... Разве можно пройти мимо, не заметив такую красоту? Не сдерживайся, я же вижу, что тебе хорошо...       Но я только упрямо мотал головой, не желая поддаваться этому голосу, отказываясь признавать очевидное. Мне не было больно, и если бы не эти обстоятельства, то я бы наверняка получил удовольствие, но я ни на минуту не забывал, что меня просто используют, что нет ничего личного – есть только бизнес. Но надо отдать должное Терачи-сану: если бы этот секс случился на рабочем месте, я бы возненавидел себя ещё больше. А так... была иллюзия неравнодушия, была забота и даже нежность, но я не желал принимать это. Несмотря на все приятные ощущения, внутри я был опустошён, сломлен, раздавлен. - Ну же, Каору, не молчи... – голос Терачи-сана прерывался, утратив все свои начальственные нотки, и, словно в подтверждение этого, шеф выдохнул: – Сейчас я для тебя Шинья, слышишь?       И я сорвался, вцепившись в неожиданно сильные плечи Терачи-сана, ненавидя и презирая себя в этот момент.       В тот вечер Терачи-сан подвёз меня до дома и уехал, не напрашиваясь в гости и не пытаясь прикоснуться ко мне. А я всё воскресенье пролежал, не вставая – мне было противно смотреть на себя в зеркало. Я пытался оправдаться перед собой, но ничего не получалось. Наверное, цель оправдывала средства, но я не знал, как теперь жить дальше. Я понимал, что никто не узнает об этом вечере, но ведь я-то знал, и память не собиралась стирать этот эпизод. Ехать к Тоору я теперь боялся – мне казалось, он всё поймёт, едва увидит меня. Тошимасы рядом не было, но я уверен, что мне было бы стыдно взглянуть ему в глаза. Я чувствовал себя прокажённым, а в голове всё крутились строчки из так подходящей мне песни: And when you lose control, you'll reap the harvest you have sown. And as the fear grows, the bad blood slows and turns to stone. And it's too late to lose the weight You used to need to throw around. So have a good drown, as you go down, all alone, Dragged down by the stone...       На следующий день Терачи-сан вызвал меня к себе и положил передо мной приказ о назначении меня на должность корректора с соответствующей зарплатой. Наверное, я должен был обрадоваться, но у меня не получилось. Цель оказалась достигнутой, но удовлетворения и гордости я не испытал. Я получил эту должность вовсе не своим трудом, а просто купил её собственным телом, и мне было мерзко от самого себя. Наверное, Терачи-сан это понял, потому что присел рядом и ободряюще улыбнулся: - Всё не так плохо, как ты думаешь, Каору. То, что между нами – это только наше личное дело, которое никого больше не касается. И в следующий раз я тебе позвоню, чтобы договориться о встрече. А теперь можешь обживаться на новом месте.       В тот момент я понял, что лабиринт кончился, ловушка выпустила меня, и я качусь в пропасть, откуда выбраться уже не получится.       И моя жизнь превратилась в борьбу с самим собой, в попытки держать лицо, не позволяя чувству вины выбраться наружу. За осень я сумел отложить сумму, которую я задолжал Тошимасе, но как перевести ему деньги, я не знал, поэтому отдал их Дайске с просьбой вернуть их Харе, как только тот вернётся. Андо, кажется, ничего не заподозрил, но это было и неудивительно – он с головой ушёл в предсвадебные хлопоты. А я просто больше не мог так жить: лгать, притворяться, изворачиваться – в основном, перед самим собой. В начале декабря я положил на стол Терачи-сану заявление об увольнении, а он, ничего не спрашивая и не уговаривая меня одуматься и остаться, подписал его. Срок аренды квартиры истекал первого января, и я уже знал, что уеду. Я ненавидел этот город, презирал себя, но ещё надеялся на возможность изменить свою жизнь. Напоследок я набил ещё одну тату – Тоору как-то странно хмыкнул, увидев мой эскиз, но спрашивать ничего не стал. Так у меня появилась надпись "Despair of the fault", как напоминание о моих ошибках. Родителям я написал длинное письмо, в котором объяснил, что еду на поиски лучшей жизни и просил не искать меня. Денег было немного, но это меня не останавливало. И ранним утром нового года я бежал – от прошлого, от не ставшего мне родным города, от себя. От слёз промокли Рукава моих одежд, Но не нищета Пугает меня, а лишь Грязь на имени моём.* ___________________ *Сагами (из сборника "Сто стихотворений ста поэтов")