If The Story Is Over

      Всю дорогу до Нагано я пытался понять причину маминого звонка. Всю голову изломал, но так ничего и не придумал. Очень переживал за бабушку – как-никак, очень пожилая женщина, мало ли что. Бабушку я очень любил. Когда я был маленьким, родители развелись, маме приходилось много работать, чтобы прокормить нас, и я большую часть времени проводил у бабушки. Отец нам всегда помогал, так что никаких претензий никогда к нему не было, и я даже вполне нормально с ним общался – мама не препятствовала этому. И за моё обучение в университете частично платил тоже он. А вот квартиру в Токио купила бабушка, продав свой дом и переехав к маме. Не могу сказать, что меня безумно баловали, но я рос в любви. И теперь не хотел, чтобы с близкими мне людьми что-то случилось. Впрочем, в последний раз я был в Нагано как раз перед тем, как забрал Ниикуру. Потом мы просто созванивались, болтали по скайпу, но ничто, разумеется, не сможет заменить живого общения. Но мама никогда бы не стала таким вот образом зазывать меня к ним, поэтому я и беспокоился. Что-то действительно случилось. В общем, в Нагано я въехал уже порядком на взводе, раздраконенный собственными мыслями до последней степени. Мы помним, что ты у нас маньяк латентный, Тошия. Всё нормально, не переживай. И не оправдывайся, уж я-то тебя знаю.       Но на пороге меня встретили и мама, и бабушка, и я несколько опешил – все действительно пребывали в полном здравии. А может, что-то с отцом? - Тотчи, как же ты вырос! – стандартное бабушкино приветствие меня всегда умиляло. Мне уже расти-то некуда, и так не маленький, а она каждый раз видит во мне что-то новое. Впрочем, я-то к себе привык, а ей со стороны виднее. - Бабулечка! – только это может вызвать слёзы у бабушки. И я нагло этим пользуюсь. Особенно когда мне что-то нужно. - А мать, значит, может постоять в сторонке? – поинтересовалась мама, и я переключился на неё, обнимая и кружа по прихожей.       И только позже, когда в гостиной был накрыт стол, я получил возможность узнать причину столь срочного вызова. И причина оказалась совершенно неожиданной и невероятной. Разговор, на самом деле, начала бабушка. - Тотчи, я сейчас опять заведу наш вечный разговор, который ты так не любишь... - Бабуль, может, не надо? – взмолился я, понимая, что сейчас начнутся упрёки, хоть и шутливые, но всё же неприятные. - Не перебивай меня, – строго заметила бабушка, и я прикусил язык. – Я уже отчаялась дождаться правнуков, но мириться с этим по-прежнему не собираюсь. Я засопел. Терпеть не могу эти разговоры. - Сынок, мы знаем о твоей ориентации и приняли это спокойно, но и ты нас пойми – ты же у нас один, и все надежды на тебя, – вступила в беседу мама, стараясь смягчить бабушкину суровость.             Не люблю всё это ещё с того памятного дня, когда признался им во всём – вот так же, за накрытым столом в гостиной. И хоть тогда всё обошлось, но я, по старой памяти, немного опасаюсь таких вот бесед. - Я живу ради того, чтобы однажды, а лучше не однажды, а с завидной регулярностью, понянчить твоих детей, – продолжила бабушка, а я тихо завыл про себя. Эй-эй, Тошия, поосторожней, нынче вроде как полнолуние. Мало ли, а вдруг ты, помимо маньячности, ещё и вервольф подпольный? Не хотелось бы узнавать о тебе такие подробности, знаешь ли.       Я обиделся сразу на всех. Неужели они меня выдернули из Токио только для того, чтобы в очередной раз напомнить о моей ориентации? - Я знаю, что бесполезно давить на тебя, и поэтому попробую действовать по-другому, – бабушка взирала на меня сурово, а я даже поёжился под её взглядом. - Ну бабуууууль... – заныл я, но меня оборвали: - Столько учился, дипломы получал, а воспитанности нет совершенно! – возмутилась бабушка, и я предпочёл заткнуться. Но напоследок зыркнул на неё обиженно, что не укрылось от внимательного бабушкиного взора. – Нечего тут хомяка из себя корчить. Послушай, что я тебе скажу, Хара Тошимаса. Мои молитвы были услышаны. И мы тебя вызвали сюда вовсе не для того, чтобы охомутать, окольцевать и жизнь твою голубую разрушить. Ты же знаешь братца своего троюродного, Шиничи? - Знаю, – кивнул я, совершенно не понимая ничего. Что за странные вопросы? При чём тут Шиничи, которого я и видел-то всего несколько раз на бабушкиных Днях рождения? - Так вот, позор семье он принёс. Согрешил, подлец, а жениться отказался. Но это не так страшно – мы всё-таки люди современные, всё понимаем, – бабушка покивала сама себе, словно соглашаясь со своими словами, и продолжила: – Девушка эта родила месяц назад, а ребёнка Шиничи признавать отказался, мерзавец. Позор моим сединам... Да, так о чём это я? - О ребёнке, – осторожно напомнил я. - Да, верно. Девочка такая хорошенькая, прямо на тебя маленького похожа, как две капли воды, – бабушка хитро прищурилась, а у меня внутри всё перевернулось. Ох, не к добру эти разговоры... – Да только беда: ни Шиничи признавать её не желает, ни семья его, буржуи окаянные. Хорошо, что брат мой этого уже не увидит, – бабушка всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. – И девочку в Дом малютки отдавать хотят. - А мать её? – удивился я. Бабушка тяжело вздохнула: - А она такой грех на душу взяла... - Девочку принесла на крыльцо дома Шиничи, а сама вернулась домой и таблеток наглоталась, – рассказала мама, а я только глазами хлопал – я и не думал, что такое случается, да ещё и в нашей семье. - Я не могу позволить, чтобы моя правнучка оказалась в детском доме! – воинственно заявила бабушка, делая мне какие-то знаки глазами, но я оказался недогадливым и никак не мог взять в толк, чего они все от меня хотят. - Мы вызвали тебя, Тошия, чтобы сделать опекуном девочки, – перешла мама к главному. Я сглотнул. Лихо спелись мои женщины... – Завтра состоится судебное заседание. Твоё присутствие необходимо. - И твоё согласие, – добавила бабушка, выразительно на меня глядя. Я медленно соображал. Тугодум ты, Тошия. И как ещё умудряешься кафедру в университете возглавлять? Ужас.       Я должен стать опекуном собственной племянницы. Девочке месяц от роду. Я – мужчина. Детей у меня нет. Жены – тоже. Что делать с младенцем, я понятия не имею. Кровь его пить, идиот. И будет тебе вечная молодость. Заткнись, скотина, я думаю. Интересно, чем? - Тотчи... – женщины смотрели на меня уже умоляюще, и я сдался под таким стереоэффектом. В конце концов, и Шинья, и Дай имеют некоторый опыт, помогут, подскажут, да и Каору... Точно. Он же хочет нормальную семью. Хотя... Какая из меня нормальная семья? Так, недоразумение одно. А если он уйдёт? Зачем ему чужой ребёнок, когда он и своих может настрогать? Не делай из Ниикуры папу Карло, кретин. Всё от тебя зависит. Будь мужиком – и никуда твой Каору от тебя не денется. Спасибо, друг. Я набрал в грудь побольше воздуху и выпалил: - Я согласен!       Трогательную сцену, последовавшую за моими словами, я, пожалуй, пропущу. Но я стал просто героем дня. Мама пообещала помощь и содействие, бабушка важно поддакивала, и мне показалось, что всё действительно будет хорошо. Знал бы я, как ошибаюсь.       Судебное заседание проходило нервно, долго и мучительно. Мне противно было даже смотреть в сторону родственников, которые так спокойно и легко готовы были лишить ребёнка права на семью. Бабушка выдала такую речь, что адвокаты той стороны едва не рыдали, и только профессиональная выдержка не позволила им рассопливиться и покаяться прямо в зале суда. На наше счастье, судья оказался ярым поборником справедливости и семейных ценностей, вследствие чего дело решилось в нашу пользу. Из зала суда я выходил уже практически отцом семейства. Мама гордо несла необычно тихую девочку, которая за всё время разбирательств даже не всхлипнула ни разу – я, если честно, впервые видел такого спокойного ребёнка.       В родительском доме я задержался на неделю, пока готовили официальные бумаги и прочую бюрократию, а заодно набирался опыта в уходе за ребёнком. Девочку звали Аямэ. Так значилось в свидетельстве о рождении, и я не стал ничего менять – пусть остаётся так. В конце концов, давать имя ребёнку – это право матери. Я так считал. Адвокат, правда, посоветовал немного попозже попытаться оформить удочерение, но я решил пока не форсировать события. В этом вопросе следовало посоветоваться с Каору.       В Камакуру мы возвращались втроём: я, Аямэ и мама, которая изъявила желание помочь мне и заодно, как выяснилось уже в машине, познакомиться с Ниикурой. Наверное, она почувствовала мою неуверенность и решила поддержать меня. Я не спрашивал её об этом, просто принял её предложение с благодарностью. Но чем ближе мы подъезжали к дому, тем волнительнее становилось у меня на душе. Я даже предположить не мог реакцию Каору, и это настораживало. Успокойся, Тошия, мама всё разрулит. Мамы, они такие. Сам-то, небось, ни на что не годен, слабак. Спасибо за поддержку, угу.       Мы подъехали к дому, и я помог маме выбраться из машины. Пока я доставал из багажника весь купленный за неделю скарб, мама рассматривала дом и сад и, видимо, осталась довольна. - Здравствуйте, – я поднял голову и увидел Каору, который подошёл к нам и удивлённо смотрел на свёрток в маминых руках. - Здравствуй, Каору-кун, – мама приветливо улыбнулась опешившему Каору. – Приятно познакомиться с тобой. Мой сын столько о тебе рассказывал! - И мне очень приятно, Хара-сан, – осторожно ответил Каору, видимо, совершенно растерявшись от маминой непосредственности. - Может, мы всё-таки пройдём в дом? – немного нервно предложил я и захлопнул крышку багажника. – Аямэ нужно покормить и уложить спать в нормальную кроватку. - Аямэ? – непонимающе переспросил Ниикура, косясь на свёрток. Я только вздохнул, понимая, что нужно объясниться, но мама меня опередила: - Да, это племянница Тошии. Он теперь её опекун, так что девочка будет жить у вас. Спасибо, мама. Я в восторге от твоей прямолинейности. Ниикура промолчал, но я-то чувствовал, что буря вот-вот разразится. И, боюсь, мне придётся несладко.       Вскоре Аямэ уже сопела в кроватке в гостевой комнате, где мама решила оборудовать детскую, а мы с Каору сидели на веранде и молчали. Тишина давила, и я не знаю, сколько бы так продолжалось, но на веранду выпорхнула как-то враз помолодевшая мама и начала говорить о том, что нужно ещё купить для девочки, как составить распорядок дня и совместить его с нашей работой. Ниикуре отводилась, похоже, основная роль в воспитании ребёнка, так как он работал на дому – ну, по крайней мере, мне так показалось. Я слушал и кивал головой, попутно размышляя над тем, сколько ещё продержится Каору. Через час Ниикура, наконец, не выдержал. - За меня опять всё решают? – тихо начал он. Мама замолчала и принялась пристально его разглядывать. Я притих. Назревала буря и мне не хотелось попасть в её эпицентр. – Сначала решают где мне жить, потом – где работать, а теперь ещё и как мне жить? Не слишком ли это? - А ты эгоист, Каору-кун, – задумчиво протянула мама. – Фортуна, наконец, повернулась к тебе лицом, а ты опять чем-то недоволен. Расскажи мне, чего ты хочешь. Семью? - Да, семью. Да, ребёнка. Это эгоистично? – Ниикура, похоже, начал заводиться. Я же молчал. Влезать в их разговор я посчитал лишним. - Нет, это нормальное желание, – успокоила оппонента мама. – Но вот что интересно: ты же ни единого шага не сделал к осуществлению этого желания. Ты просто пассивно плыл по течению жизни, надеясь, что всё получится вдруг, словно по волшебству. - Откуда Вы знаете? Тошия... - Нет, Тошимаса не жаловался мне на жизнь, не смей его обвинять. Просто я поступила некрасиво, однажды прочитав в ноутбуке Тошии твою исповедь.       Каору побледнел. Я же был в шоке – не ожидал такого поступка от мамы. - Прости, Тотчи, просто ты тогда не закрыл документ, а я оказалась слишком любопытной, увидев твоё имя в тексте, – мама виновато улыбнулась и продолжила, повернувшись к Ниикуре: – Нельзя так остро реагировать на желание близких людей помочь. Я уверена, что Тошия действовал совершенно искренне и безо всякой задней мысли. А ты, Каору-кун, вместо того, чтобы пытаться уличить окружающих в попытках навязать тебе свои желания, лучше бы хоть раз поставил себя на место моего сына. Что такого страшного он тебе навязал? Заставил жить в нормальных условиях? Вытащил из грязи и озаботился созданием комфорта для тебя? Помогал по мере возможностей? Что криминального и непростительного он совершил? Скажи мне, я попытаюсь понять, – такой воинственной я маму никогда в жизни не видел. Каору даже стушевался немного. Я открыл было рот, чтобы как-то сгладить конфликт, но мама меня опередила: - А что касается девочки, то это Тошия вправе меня упрекнуть в навязывании своих желаний. Но он молчит, а ты почему-то слишком уж беспокоишься. Боишься пожертвовать созданным для тебя комфортом? Я не ожидала от тебя такого, если честно. Впрочем, если ты так уж против Аямэ, то я заберу её себе – силы у меня ещё есть.       Каору вздрогнул и опустил голову. Я не видел его лица, скрытого длинными волосами, но боялся даже представить ту бурю эмоций, что бушевала сейчас у него внутри. Он медленно поднялся и тихо произнёс слова, от которых у меня едва не остановилось сердце: - Наверное, мне лучше уйти.