Летучий Голландец

       На восьмой день пребывания на корабле умерли еще несколько матросов, включая одного из помощников капитана. Томас не знал, где просчитался, ведь они вылили всю начатую воду, перепроверили все бутылки с вином. Из еды на борту остались только сухари да картофель, все остальное уже давно бороздило просторы Атлантики.        Из экипажа осталось меньше двадцати человек, уже четырнадцать моряков слегло от неизвестного заболевания.        Томас предположил, что они пили воду даже после того, как было дано предупреждение о том, что делать этого не стоило — старший офицер не имел понятия, где еще мог располагаться очаг размножения заразы. Если только таинственный убийца не нашел способ, как снова отравить провиант уже после того, как обнаружили первые следы порошка.        «Летучий Голландец» теперь стал словно зачумленный город, в котором люди боялись показаться на улицы.        На самой главной мачте был приколот список из тех девятнадцати стойких, что еще держались на ногах, стараясь протянуть на минимальных запасах до Цейлонских берегов. И эта неделя, которую им осталась провести в открытом море, казалась теперь проклятой вечностью. ***        Все матросы, за исключением Ван дер Деккена и преподобного Кроуфорда, собрались на палубе вечером восьмого дня.        Томас прошагал мимо них, проверяя на симптомы лихорадки и желудочного отравления. Все они выглядели здоровыми, только ежились от холода и были изможденными от недоедания. Он и сам выглядел не лучше — разглядел свое отражение в бочке с водой, когда умывался с утра в попытках проснуться. Волосы его потускнели, щеки немного запали, а кожа высохла от соли. Чувство голода постоянно преследовало по пятам, мешая думать и дышать.        Матросы, которые страдали от той же самой проблемы, стали злыми и колючими, отвечали резко даже старшему помощнику капитана. — По одному подходите, я буду разливать вам воду, — Томас устало обернулся, подойдя к бочке и приподнимая ковш, — я теперь буду лично следить за тем, чтобы вы пили лишь из одного источника, который будет стоять в моей каюте. — А где гарантия, что не ты заведешь нас в самое пекло, а, офицер Хейден? – раздался чей— то недружелюбный голос из толпы, заставивший молодого офицера обернуться. — Да! Мы только и делаем, что слушаем тебя, а в результате, половина нашей команды уже кормит рыб на дне Атлантики!        Томас устало прикрыл глаза. Венка на виске начала пульсировать с утроенной скоростью от бешенства. — Побойся бога, Блау! – вперед вышел Густав, гневно сжав кулаки. — Хейден делает все, что он может, ради твоей свиной рожи! Если бы не он, мы бы все уже плыли к Кущам! — Я отказываюсь пить! – немедленно донесся еще один голос, уже с другого конца. — У меня в каюте еще осталась фляга с крепким, я буду пить только из нее! — Молчать! – рявкнул Томас, оборачиваясь, наконец, к команде, и изо всех сил ударив черпаком по боку деревянной бочки. — Все вы, — он обвел взглядом команду, — ходячие мертвецы, если откажетесь делать так, как я говорю. Вы видели, чем это кончается. И заставлять вас я не стану! Если хотите сгнить здесь, одни в этом соленом мире, куда сами себя загнали, я не стану стоять на пути!        Мертвая тишина повисла на палубе. Густав, который так и стоял на шаг вперед всех остальных, округлил глаза. Блау злым и колючим взглядом окинул Томаса, не встревая, однако же, в дальнейшие распри. — По одному подходить, — буркнул Томас, прикрывая уставшие и припухшие веки, — у вас еще много работы, которую нужно сделать.        Когда раздача воды закончилась, Густав и Георг задержались немного, проводив усталым и злым взглядом остальных матросов. — Хватит скалиться, Блау, пока я тебе зубы не пересчитал, — тихо рыкнул напоследок Густав за спиной Томаса, пока тот осторожно закрывал бочку.        Тот огрызнулся в ответ, бросив какое-то грязное ругательство. Моряки разбрелись по своим каютам, медленно покидая палубу, и двое друзей подошли к Томасу, чтобы помочь ему откатить бочку обратно в каюту. — Хейден, ты – молодец, делаешь все правильно, — Густав положил руку на плечо офицеру, — просто знай, что бы ни случилось, мы с Джорджем всегда на твоей стороне. До конца.        Пальцы Томаса сжались, впиваясь в дерево бочонка. Он не стал оборачиваться, чтобы посмотреть на двух своих товарищей, только прочистил слегка горло, чтобы ответить. — Спасибо … — тихо и хрипло выдохнул он. — Если нужна наша помощь, любая, мы всегда готовы, просто знай это, хорошо? — Густав похлопал его по плечу и убрал свою руку. — У тебя есть догадки, кто мог это сделать? — Никаких идей, честно. Я перебрал все варианты, — Томас все еще стоял, опустив плечи. — В этой ситуации ничего не сходится, все это – будто части одной и той же картины, но я понятия не имею, как их соединить. — Так ведь ясно же все, — встрял Георг, обходя товарища справа и заваливая бочку на бок, чтобы откатить ее с палубы, — мальчишка-священник убил Рюгенманна, ты ведь сам говорил, что он тебе сразу не понравился. Все улики ведут в его сторону, какие еще нужны доказательства, если ты нашел обувь в крови в его каюте? — резонно заметил он.        Его широкие мышцы напряглись, когда он толкнул свой нелегкий груз. — Ему никто не мешал сделать что-то с нашей провизией, это же ясно, как божий день. Отойдите-ка, я позабочусь о воде… Теперь, когда она у нас в дефиците, за ней нужно тщательно присматривать.        Томаса парализовало от его слов, которые не сразу дошли до него. Он поднял голову, посмотрев на своего старого друга так, словно видел впервые в жизни. — Что ты сказал, Джордж? — с трудом пытаясь совладать со своим непослушным, прилипшим к нёбу языком, переспросил он. — Я говорю, прорвемся, куда мы денемся, — не обратил Георг никакого внимания на перемены в тоне разговора, — мы тебе поможем. Мы же друзья?        Он обернулся, улыбнувшись своему товарищу. Сейчас эта улыбка показалась Томасу уродливой трещиной, такой, какие во множестве испещряли подгнившие доски их корабля. — Все верно. Друзья, — эхом отозвался он, провожая спину Уильямса.        Весь мир рушился вокруг него, и он не мог поверить в то, что услышал сейчас. Ведь Джордж никак не мог знать про сапоги, найденные в каюте преподобного. ***        Томасу понадобились считанные секунды, чтобы дойти до нижней палубы и достичь самых дальних кают Георга и Густава.        Он стоял перед самой дальней дверью в нерешительности, мечтая о том, чтобы самые худшие из его подозрений не оправдались.        У него не было ключа – для того, чтобы найти его, не осталось времени, а потому он просто отошел на пару шагов назад. Сделал выдох. И с налету ударил дверь плечом так, что та прогнулась внутрь, резко хрустнув в том месте, где находился замок.        Одного раза оказалось мало, и Томас нанес еще удар, а за ним и еще, ощущая острую боль в плече и точно такую же — в душе, примерно там, где находились его понятия о настоящей дружбе и преданности. В голове билось и шумело целое море, когда офицер сделал четвертую попытку проникнуть внутрь. Преуспев в этом, он по инерции ввалился в каюту и едва удержался на ногах от резкой потери равновесия.        Он был здесь столько раз, что и сосчитать сложно, и никогда не думал, что окажется в этом месте при таких обстоятельствах.        У простых матросов каюты были меньше, чем у офицеров и капитана. Здесь пахло плесенью и водорослями, сгнившие доски пола чавкали под ногами от влаги и скрипели в тех местах, где немного отходили. Томас поморщился. Георг не утруждал себя тем, чтобы делать тут уборку.        Старший помощник капитана сразу остановил свой взгляд на корзине с одеждой, которая была вывернута наружу и набросана неаккуратной, нестиранной кучей, пахнущей немытым человеческим телом.        Он перевернул ее, мыском сапога разгребая все, что там лежало. Его сердце сделало сальто в груди, когда он увидел белую рубашку, перепачканную в крови – ту самую, в которой Георг совершил свое страшное преступление в самый первый раз.        Томас поднял ее с пола, не желая верить в увиденное. Он знал Уильямса половину своей жизни и никогда не мог бы подумать, что тот способен быть таким.        Офицер сделал судорожный выдох. Он быстро подлетел к столу, все еще сжимая в руке кусок окровавленной ткани, и принялся быстро рыться там, чтобы найти еще какие-нибудь зацепки, опровержения своих страшных догадок.        Но он увидел там лишь мешочек с белым порошком. Развороченный кейс доктора Рюгенманна, который Георг тщательно спрятал за ножку так, чтобы никто не увидел. Под столом обнаружился ящик с запасами еды, которую Георг припас для себя, чтобы не отравиться вместе с остальными…        Томас сжал пальцами виски. В горле его защипало, когда он вспомнил все, что они пережили вместе — все их моменты из детства, когда они еще проходили совместные учения, чтобы попасть во флот. Их дружбу. Веселые пьянки вне службы. Похороны его отца, на которых его друзья стояли рядом и держали его за руки.        Георг часто говорил, что хотел большего, чем жизнь простого моряка. Так вот что он имел в виду. — Как ты мог, Уильямс. Как же ты только смог…— тихо прошептал Томас, сжимая челюсти. Ему было больно даже дышать. — Как я мог?        Старший помощник капитана открыл глаза и резко обернулся, услышав голос за своей спиной.        В дверях стоял его друг с перекошенным от злобы лицом. Томас впервые посмотрел на него новым взглядом, не узнавая в этом убийце того человека, которого он некогда знал и считал своим братом. — Пора было открыть тебе новую правду, старший офицер Хейден, — Георг криво ухмыльнулся, свободно опираясь одним плечом о дверной косяк и закрывая своим телом весь проход, — мне не хотелось, чтобы ты мучился догадками слишком долго.        Томас все еще стоял, просто сжимая в руках свою страшную находку. Он молча слушал, не понимая, был ли это сон или реальность. — Я знал, что ты обо всем догадаешься, когда я скажу про сапоги, ты ведь никому о них не рассказывал, да, Томас? Даже своим лучшим друзьям … — он слегка склонил голову набок, издевательски глядя на товарища, застывшего посреди комнаты. — Зато было так забавно смотреть, как ты обвиняешь во всем мальчишку-священника, который не может даже муху прихлопнуть без того, чтобы не раскаиваться в этом всю оставшуюся жизнь.        Он хмыкнул, не спуская глаз со старшего помощника капитана. Томас заметил, что в руке у Уильямса зажат молоток, которым он поигрывал будто нарочно, демонстрируя свое превосходство. — Твоя ненависть и недоверие к религии тоже пришлась весьма кстати, — продолжал Уильямс, тыкая в направлении Томаса рукояткой, — ты ведь готов был все свалить на проповедника. После смерти твоего отца ты стал такой… сломанный, — надтреснутый смех разнёсся по каюте, заставив Томаса вздрогнуть, словно от пощечины. — Сволочь, ты был рядом, когда это случилось, — прошептал Томас, отступая на шаг назад и касаясь стула, чтобы ощутить хоть какую-то твердую поверхность под своими ладонями. Он больше не мог стоять ровно. — Был. Золотое времечко, мы втроем, три простых рядовых матроса, вечные друзья… — Георг мечтательно закатил глаза. – А потом ты становишься помощником капитана, получаешь жалование, уважение, честь. А мы с Густавом навсегда остаемся твоими маленькими корабельными крысами.        Голос его пошел на снижение, становясь хриплым и грубым, как наждачная бумага. — Настоящие друзья. — Я никогда не отворачивался от вас, Георг… Ты ведь знаешь это. — Может, и знаю. Но в некоторые мгновения жизни наступает такой момент, когда пора сказать «хватит». Я не хочу всю жизнь ютиться в сырой каморке, покрываясь плесенью и грибами, я могу получить больше … — взгляд его сверкнул в полумраке жадным лихорадочным огоньком. — Отравив весь экипаж? – в голосе Томаса сквозило неприкрытое отчаяние. — Ну, они не были моей целью, скорее просто помехой. Я хочу взять себе то, что лежит в трюмах, и основать торговлю где-нибудь в небольшой индийской деревушке, — Георг пожал плечами, как будто это не такое уж большое дело.        Старший офицер кивнул. Он все понял … — Рюгенманн пытался тебя остановить, — тихо пробормотал Томас, скорее утверждая, чем задавая вопрос. — Да, он оказался не в том месте не в то время, вот и все. Но, какая разница, он бы все равно сдох, хлебнув воды. А тот платок, инициалы на котором ты принял за фамилию проповедника, я всего лишь купил в Амстердаме на блошином рынке, даже понятия не имею, что они значат, — парень хохотнул, как если бы это было самым забавным из того, что он слышал, — мне дико повезло, что они совпали. Кажется, удача на моей стороне.        Глаза его, полные злобы, упрямо смотрели на друга. Уильямс стоял в дверях, решительный и жесткий, как скала. — Георг, — Томас прикрыл веки и облизнул губу, — пожалуйста, успокойся. Ты ведь не такой, я знаю тебя, как себя. Ты просто сделал очень большую глупость, я смогу тебе помочь, если ты только позволишь мне …        Мягкие слова давались офицеру с очень большим трудом, но бывший товарищ не стал и слушать. Он угрожающе надвинулся на помощника старшего капитана. В его лице нельзя было прочитать ничего, кроме безумного бешенства и злобы. — Нет, Хейден. Боюсь, для меня уже нет пути назад. Мне только нужно убрать тебя с дороги, — Георг сделал выпад вперед, замахиваясь молотком, который просвистел в угрожающей близости от уха старого приятеля. К счастью, тот успел среагировать быстрее.        Томас не хотел драться и не думал ни о чем, кроме тупой, разрывающейся боли в сердце, которая туманила его разум. Хейден не имел понятия о том, что есть на свете что-то больнее смерти. Но предательство убедило его в обратном. — Георг, остановись … Пожалуйста, — еле дыша, попытался защититься Томас, заслоняясь от ударов стулом. Это оказался первый предмет, попавшийся ему под руку. — Я остановлюсь, — хриплым, злым голосом прошептал Уильямс, — когда ты без дыхания будешь лежать у моих ног.        Он наносил удар за ударом. Томас редко вступал в драки, но у него получалось ловко уворачиваться от смертоносных движений, заслоняясь и защищаясь, стараясь оттеснить нападающего Георга к двери.        Он был сильным, как бык, и бросался рывками, подобно бойцовскому псу так, что Томас едва мог предугадать, откуда он нанесет следующий удар. Уильямс двигался слишком проворно. Очередной удар поверг Томаса навзничь, и он упал на пол с такой силой, что дыхание выбило из легких. Юноша закашлялся, стараясь перекатиться, хотя это было не так просто в тесном помещении. — Ты всегда получаешь все, сукин сын, — тихо рыкнул Георг, ударяя Томаса мыском твердого кожаного сапога в солнечное сплетение. — Ты ошибаешься, Джордж… — офицер тихо выдохнул, сгибаясь пополам от боли, — у меня … ничего не осталось …        Он протянул руку и прежде, чем Георг успел пойти в атаку, потянул его за штанину из последних сил, которые удалось собрать в кулак.        Георг издал странный звук, то ли выдох, то ли вздох, и покачнулся, неловко взмахнув руками.        Томас не хотел ничего такого, ему просто нужно было обезвредить нападавшего друга, уравнять шансы. Но, к его удивлению, Уильямс потерял равновесие и начал падать. Его рот немного приоткрылся, будто он хотел что-то сказать напоследок.        А затем послышался хруст. Томас даже не сразу понял, почему брызнула кровь. Лицо Георга внезапно исказилось от боли, и он, глухо зарычав, упал на колени. Еще несколько секунд его фигура держалась ровно, потом он начал безвольно оплывать на правый бок, и в конце с глухим стуком завалился на пол, как портовый тюк.        Все стихло. Только свистящий ледяной ветер пронесся по каюте, всколыхнув волосы бездыханного моряка. Угол кровати, о которую он ударился, был перепачкан в крови. Темные ресницы его все еще трепетали, а пальцы правой руки, которые сжимали молоток, слегка подрагивали в конвульсиях. Темная жидкость толчками вытекала из раны на затылке. — Нет… — Томас прикрыл рот рукой. — Черт, Джордж, черт тебя побери…        Он с трудом поднялся, подползая на коленях к распластанному на полу телу друга. — Что ты наделал?        Топот множества ног послышался в коридоре. Томас даже не сразу понял, что сейчас, услышав шум и грохот, сюда сбежится весь оставшийся экипаж. Он только смотрел на искаженные черты, которые казались вытесанными из грубого камня, и не понимал, каким образом все обернулось именно так.        Он не успел заметить, когда его лучший друг превратился в чудовище. Если бы он только знал, из-за этого не пострадало бы так много людей. — Георг, что … — в каюту влетел Густав, за которым возвышались еще двое матросов. — Нет! Томас, что ты наделал?        Офицер ничего не отвечал. Он не мог. Слова застряли в его сухом горле, подобно песку, мешая дышать, глотать, говорить…        Он просто знал – для него теперь не было надежды. Он был сам виноват, потерявшись в своей слепоте.