Летучий Голландец

       Наступившее утро снова принесло дурные новости, растворив все волшебство и относительное спокойствие, воцарившееся на корабле после трагичных событий.        Томас очнулся у себя в каюте, рядом с Уильямом, который обнимал его во сне. Койка в оказалась слишком тесной и им вдвоем пришлось сдвинуться друг к другу, чтобы качка не сбросила их на пол. Во сне юный англичанин повернулся, оказавшись лицом к лицу со старшим помощником капитана.        Он ворочался всю ночь, стараясь успокоить мысли и забылся лишь к рассвету. Его лицо разгладилось, когда он не был напряжен.        Смотря на него, Томас долго приходил в себя. Он не сразу понял, что из случившегося было реальным, а что - дурным сном, однако, мало помалу, остаток вчерашней ночи вернулся к нему.        Ничто из этого не приснилось ему. Георг был мертв, а Уильям - невиновен.        Старший помощник капитана рассматривал утонченное лицо юноши. Поддаваясь внутреннему порыву Том погладил его по волосам, ожидая когда тот проснется.        Открыв глаза, преподобный вспыхнул при виде старшего офицера. Щеки его залил румянец. — Спасибо, что не ушел от меня, — тихо сказал ему Томас. — Я обещал не уходить. Я держу свое слово, — негромко отозвался ему Уильям.        Некоторое время они лежали, просто встречая рассвет, отданные каждый своим мыслям. Томас не хотел вставать и выходить на улицу, потому что там его ждала суровая реальность. Удивительным образом рядом с англичанином он забыл о ней, как дети забывают обо всем плохом рядом с теми, кто может их защитить. Томас мягко сжал руку, все еще лежащую на его плече. — И почему я раньше не видел тебя таким, какой ты есть на самом деле? — вот, что он сказал своему новому другу, когда они оба немного пришли в себя. — Потому что тебе это было не нужно? — Последовал простой ответ.        Томас покачал головой. — Нет. Просто я слишком упрям, чтобы поверить в очевидное. ***        Они покинули каюту получасом спустя.        Ночью еще трое человек слегли с симптомами отравления. Ужас теперь обернулся настоящей жизнью, и ей следовало посмотреть прямо в жестокое, грубое лицо.        За борт пришлось вылить все остатки пресной воды, что еще остались на корабле, так что из жидкостей сохранился только алкоголь. Томас не имел никакого понятия, сколько всего продуктов отравлено – да и не было смысла пытаться это выяснять. Матросы все равно погибали один за другим, что бы они ни съели и что бы ни выпили, за исключением тех, кто еще держался и ничего не потреблял.        Они все считали мгновения до дня, когда смогут сойти с проклятого корабля.        Томас отмечал точками на карте их местоположение, и по всем его подсчетам до Индии им было около четырех-пяти суток ходу. Они только-только обогнули мыс Доброй Надежды и проплывали мимо Мадагаскара, а потому вера в то, что скоро все проблемы разрешатся, все усиливалась.        Члены экипажа нервничали. Они не находили примирения, продолжая срываться друг на друга по поводу и без, и Томасу приходилось прилагать все усилия, чтобы озлобленные, изголодавшиеся матросы не перегрызли друг другу глотки от безысходности и беспочвенного гнева.        Им всем приходилось тяжело, и никто не стремился сделать ситуацию проще.        Уильям, как и обещал, встал по правую руку от офицера Хейдена, не отходя от него ни на шаг и всячески помогая ему во всем, что бы тот ни попросил. Вместе с Густавом они следили за состоянием команды, пытаясь урезонить тех, кто вступал в открытые конфликты.        Уильям не пытался читать им религиозных нравоучений, просто внушал одну и ту же идею в буйные мятежные головы: они должны быть заодно.        Томас наблюдал со стороны за мальчишкой, удивляясь его открытости, доброте и свету, которые он нес независимо от своих религиозных взглядов. То, что он принимал за ненужный пафос и бессмысленные причитания, в новом свете обрело для него совершенно иной смысл.        Он наблюдал, как Кроуфорд терпеливо сидит с умирающими, несмотря на усталость и острый голод; как отпускает их в мир иной с чистыми душами, старается, как может, не теряя ни минуты свободного времени.        За считанные часы Томас проникался глубочайшим уважением к этому юноше.        С его освобождением словно изменилось что- то. Томас не понимал, что за странное ощущение щекотало его под рубашкой, но с момента, как мальчишка протянул ему свою руку, он почувствовал себя гораздо увереннее и спокойнее, будто кто-то встал за его спиной, вселяя в него уверенность. Он чувствовал невероятное облегчение от того, что Уильям согласился стать его другом. Юный священник словно ограждал его от глупостей и периодически давал Томасу несвойственные такому юному человеку мудрые советы.        К вечеру девятого дня Томас официально остался единственным помощником капитана на корабле – трое матросов, которые слегли накануне, умерли один за другим с разницей в час, мучаясь от страшных колик и жуткого озноба.        Сам Ван дер Деккен так и не показывался из рубки, как и всегда наблюдая за всем сверху. Иногда Томас кидал на его кабину взгляд, гадая, какие эмоции могут обуревать человека, у кого на глазах разваливается все, к чему он привык, но не приходил ни к какому умозаключению. Хейден и сам был разбит не хуже него, но он, по крайней мере, пытался сделать хоть что-то для того, чтобы собрать остатки.        Он больше не злился. После смерти лучшего друга у него не сохранилось почти никаких эмоций и мыслей. Все, на что он был способен — это лишь устало добрести до своей каюты к вечеру, чтобы окончательно провалиться там в забытье.        Уильям оставался с ним. Он заходил к нему, проведать его состояние, а потом послушно ложился рядом, принося Томасу тепло и успокоение одним своим присутствием.        Так прошел еще день. Больше вспышек болезни не случалось на корабле, и моряки немного приободрились в надежде, что все, наконец, подойдет к финалу. ***        На следующий день, Уильям, который закончил свою работу после полудня, сидел на ступеньках под мачтой, оттирая старой, вымоченной в спирте тряпкой свои руки, натруженные и грязные, выглядевшие так, будто он без конца драил чугунные котлы.        Томас пересчитал запасы и с воодушевлением обнаружил, что сухарей на всех должно хватить до берега. Он брел по палубе, вытирая со лба пот и устало разгибая спину и заметил одинокую тонкую фигуру преподобного, чрезвычайно занятого своим делом. Скорректировав движение, Томас направился к нему. Глаза темноволосого юноши были скрыты за стеклами забавных очков, которые придавали ему серьезный и умный профессорский вид.        Томас встал рядом, заслоняя ему солнце. — Ты ел? – строго спросил он, посмотрев на бледное лицо и залегшие под нижними веками темные тени. — И вам добрый день, офицер Хейден, — хмыкнул Уильям, не поднимая глаз.        Только белоснежный ряд его зубов блеснул немного на солнце, заставляя губы Томаса тоже расползтись в улыбке. — Я не ел. Мне кажется, сейчас это не самая удачная идея. — Нам нельзя не есть! Из того, что осталось, сушеный хлеб безопаснее всего. Ты должен съесть хотя бы что-то.        Улыбчивый взгляд поднялся на Томаса и задержался на нем на секунду, заставив молодого офицера посмотреть себе под ноги. Они толком не говорили друг с другом, так уж выходило, что шанс представлялся им лишь по вечерам, когда веки их смыкались от усталости. В этот миг Томас поймал себя на мысли, что ему не хватало общения с юным преподобным. Он понял это так отчетливо, что по его рукам сбежали мурашки. — Ты решил позаботиться обо мне? — продолжал улыбаться Уильям. — Я думал, это я нахожусь на этом корабле, чтобы постоянно давать всем советы. — У меня примерно та же функция, — Томас уверенно посмотрел на него.        Уильям задержал свой взгляд на его улыбке, немного отвлекаясь от своего занятия. Склянка со спиртом, которая стояла на ступеньках возле его ноги, неожиданно и со звоном свалилась, разбившись вдребезги. Англичанин неловко столкнул ее мыском сапога. — Ну, вот, посмотри, что я наделал из-за тебя, — стушевался он, указав на результат своих действий. — Я всегда все роняю. — Я знаю, — Томас склонил голову набок. — Но у каждого из нас есть свои недостатки, ведь так?        Уильям смутился еще больше. Некоторое время он пытался оттирать свои руки, но потом бросил это бесполезное занятие. — Я просто стараюсь чем-то себя занять, — признался он. — Не могу ничего не делать. Сразу начинаю думать обо всякой ерунде. — Не переживай. До Индии осталась всего несколько дней. Мы сможем, наконец, пополнить там запасы, и теперь, когда … — Томас немного замялся. — Теперь, когда нам ничего больше не угрожает.        Кроуфорд тактично кивнул, прищурившись, и не сказал больше ничего, чтобы не продолжать щекотливую тему. Вместо этого он подвинулся на ступеньках, позволяя помощнику капитана присесть рядом с собой. — Как ты сегодня? – тихо спросил он, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не слышит их. — Лучше?        Томас фыркнул невесело, обнимая себя руками. — Как тебе сказать, — так же тихо отозвался он. — Прочих мыслей слишком много, чтобы думать о плохом. У меня еще будет шанс доесть себя потом, когда я осознаю, что мой лучший друг был беспощадным убийцей и предал всю нашу команду. Когда я пойму, что это - реальность. — Не надо мучить себя, — Уильям ободряюще положил руку ем на колено, — отпусти от себя все плохое, чтобы не тащить за собой этот темный багаж… — Если бы это было легко, — буркнул Томас, разглядывая мыски своих форменных сапог. — Я вчера глаза еле сомкнул. — Я заметил.        Томас глянул на него. Юноша тут же опустил ресницы, смущенный собственными словами. — Ты должен был толкнуть меня, — улыбнулся Томас. — Ты не подписывался на то, чтобы проводить в моей каюте каждую ночь. — Все в порядке, если ты хочешь, чтобы я остался. Ты можешь попросить меня о чем угодно, мы же друзья? — Не хочу быть твоим обязательством, — Томас прямо посмотрел на него. — Я ужасно поступил с тобой, а ты делаешь вид, будто этого никогда не происходило. — Ты для меня не обязательство. Я хотел остаться, — быстро выпалил Уильям и тут же замолчал, словно сказал нечто необдуманное.        Томас внимательно посмотрел на него. Что-то мелькало в глазах преподобного в такие моменты, как сейчас, пусть тот и попытался скрыть это.        Томас пододвинулся к нему, склоняясь ниже. Он внимательно рассматривал Уильяма, не обращая внимания на его смятение. — Меня сбивает с ног твоя доброта, — мягко сказал он, желая донести это до своего собеседника больше, чем когда-либо.        Уши священника полыхали. Он поднял взгляд и посмотрел прямо на старшего помощника капитана. Томас был так близко, гораздо меньше расстояния вытянутой руки. Уильям не мог пошевелиться, когда Томас Хейден становился таким близким. Его горло пересыхало, а на ладонях отчего-то выступала излишняя влага, однако отстраняться он не спешил. — С тобой все в порядке? — Томас нахмурился, увидев, что на виске молодого священника выступила испарина. — Ты заболел? — Нет, — быстро, немного нервно сказал Уильям. — Дело не в этом. — Тогда в чем? Ты иногда бываешь очень загадочен, — сказал Томас, проводя пальцами по его предплечью. — Этому есть причина?        Молодой англичанин посмотрел за горизонт. Он знал, что рано или поздно Томас заметит это, не мог не заметить. Уильям хотел сознаться ему, он хотел сделать это с самого первого раза как увидел Томаса Хайдена, но не знал, имел ли право на такую откровенность. Его темные ресницы отбросили тень на щеки, Томас отлично видел сомнение в его глазах. — Я духовное лицо, Томас. Я не могу тебе рассказать, — Уильям предпринял последнюю попытку свернуть в сторону.        Помощник капитана немного поколебался. — У тебя какой-то секрет? — наугад предположил он.        Уильям кивнул. Можно было сказать и так. — Ты не ведешь себя со всеми так, как со мной, — Томас пододвинулся еще ближе. — Тебя тревожит что-то? — Понимаешь ли... я не совсем такой, каким ты видишь меня. У меня есть одна черта, которая отличает меня от других матросов на этом судне. — Так какая же? — Томас не собирался идти на попятный. — Господи, прости. Никогда не думал, что вообще скажу это вслух хоть одной живой душе, — тихо прошептал Уильям больше самому себе, чем собеседнику. Заметив нетерпение в карих глазах, он сжал кулак:— Мне нравятся мужчины, — собравшись с силами, выпалил он. — Мне следовало сразу тебе сказать. Я говорил об этом немногим людям, в том числе доктору Рюгенманну, который, как я надеялся, поможет мне вылечить это пагубное пристрастие. Но он никогда не обвинял меня и не считал меня ненормальным. Он единственный понимал меня и сказал мне просто оставаться собой. Это немного неправильно, со всех сторон, я знаю. Как для моего призвания, так и самой природы, но я ничего не могу с этим поделать. Я родился таким...        Речь его становилась бессвязной, запутанной, а сердце Томаса в какой-то момент пропустило удар. Уильям прошептал это так ... спокойно и честно? Помощник капитана не ожидал подобной прямолинейности, хотя в глубине души ему стало понятно, отчего этот юноша так утончен. Еще один кусочек головоломки встал на место в загадочной картине по имени Уильям Кроуфорд. — Надо же, — тихо прошептал Том. — Я даже не догадывался. — Я не говорю об этом никому, если не спрашивают и больше не упомяну это, если тебе противно. Но тебе следует знать.        Вместо того, чтобы говорить, Томас подался чуть вперед. Сердце его билось где-то в горле в эти секунды. Посмотрев в его суровое, волевое лицо, Уильям не мог не краснеть, ведь он представить не мог, что однажды окажется так близко к Томасу Хейдену. — Тебя нравлюсь я? — мягко прошептал офицер. — Несмотря на то, как несправедлив я был? Поэтому ты нервничаешь, если я рядом?        Уильям хотел бы уйти от ответа, но не мог сказать и слова, когда строгие глаза изучали его так внимательно. — Мне не хватило сил разочароваться в тебе, даже несмотря на твою грубость, — сгорая от стыда, он покачал головой.        Ему было сложно отводить взгляд, а Томасу - оставаться спокойным от такой информации. Ему стало неловко, ведь Уильям был священником. Им запрещались даже подобные помыслы, не говоря уже про великий грех и влечение к мужчинам.        Уильям удивленно следил взглядом за уголками губ юного помощника капитана, которые поползли вверх. — Ты улыбаешься? — в недоумении спросил он. — Почему?        Вместо ответа Том быстро приблизился к нему. Его сухие губы на секунду коснулись щеки Уильяма. Он задержал этот поцелуй, стараясь сделать так, чтобы юноша в его руках ощутил это мгновение каждой клеточкой своей кожи. Тот замер, словно испуганный мышонок, зная, какой силой обладал помощник капитана, если бывал зол, но тот отстранился так же быстро, как и приблизился. Тепло разлилось по его груди от собственной храбрости. — Твой секрет в безопасности со мной, — сказал Томас. Улыбка так и играла на его губах, а юный священник едва мог промолвить и слово от изумления.        Лишь крики чаек нарушали тишину на палубе, где двое сидели друг напротив друга, узнавая больше о потаенных уголках своих душ. Уильям не мог поверить в то, что он услышал, его сердце заходилось в безумном ритме. Он приложил пальцы к месту суховатого поцелуя. Он не мог сказать офицеру Хейдену, как этот жест поджег все его существо.        Некоторое время Томас наблюдал за тем, как блестят зрачки Уильяма, как тени уходящего дня танцуют на его лице свой причудливый танец. Он позволил себе небольшую вольность и взял юношу за руку. — Не бойся меня. Я тебя не обижу. Больше не обижу. — Томас казался мягким, таким непривычно близким в эти мгновения. — Ты зайдешь ко мне сегодня? Почитаешь мне что-нибудь?        Вот и все, что он сказал. В горле юного англичанина встал огромный ком. "Конечно", - вот и все, что он смог прошептать. Томас хмыкнул его смятению. — Только обещай, что это будет не Библия.        Услышав это Уильям нашел в себе силы улыбнуться. Помощник капитана не спешил выпускать руку юноши из своей и от этого последнему становилось так хорошо и легко, что выразить свои чувства словами он уже не мог. Он немного пошевелил пальцами и перехватил грубоватую ладонь помощника капитана. Прикосновение длилось с несколько секунд. Томасу было очень удивительно, что юный духовник влиял на него таким образом. Что-то произошло с ним за последние дни, когда он позволил этому мальчишке стать ближе к себе, возможно ближе, чем кому бы то ни было в последнее время.        И все же он делал это, и ему начало нравиться это чувство.