Летучий Голландец

       Когда настал новый день, Уильям и Томас встретили его по-своему. Они лежали без рубашек в каюте старшего помощника капитана и ловили обнаженной кожей первые лучи рассвета.        Ощутив прохладу, Уильям поежился и прижался к старшему офицеру, а Томас в свою очередь улыбнулся и обвил его руками, согревая своим прикосновением и не давая юноше дрожать. — Доброе утро, преподобный, — прошептал он чуть хриплым со сна голосом. — И тебе доброго, офицер.        Уильям нежно коснулся его губ, тут же получив горячий поцелуй в ответ. Томас затянул молодого человека в объятия, как пучина затягивает в недра маленький корабль, во всю несущийся по ее волнам. Уильям ощущал себя таким кораблем. Он не мог поверить своей удаче, и, пусть понимание того, что произойдет дальше, отсутствовало у него, почему-то надеяться на лучшее стало намного проще. Он сожалел лишь об одном - что пройдет время, и им придется покинуть эту каюту и снова заглянуть во внешний мир.        Никто из них этого не хотел. Им не хотелось нарушать хрупкое, воцарившееся спокойствие, ведь все стало так просто в тот момент, когда они рассказали друг другу правду о своих настоящих чувствах.        Томас открыл глаза и внимательно посмотрел на Уильяма. Тот выглядел таким мягким спросонок, что в душе офицер в очередной раз задал себе вопрос - как он мог так обращаться с этим мальчишкой так скверно, ведь Уильям был словно соткан из света, который струился под его кожей. Глаза юноши искрились какими-то новыми эмоциями, и старший помощник капитана прекрасно понимал его чувства. Он и сам ощутил прилив бодрости, словно кто-то наполнил светом и его заплутавшую душу. — Нам надо быть осторожнее там, наверху. Ни тебе, ни мне не стоит показывать остальным до чего мы дошли в выяснении своих отношений, — хмыкнул Томас, когда закончились ласковые утренние поцелуи. — Я понимаю это. Мне кажется, это будет очень долгий день, — с сожалением сказал Уильям. — Пара дней. На суше мы сможем передохнуть. — Они пройдут для меня как целая вечность, — невнятно прошептал преподобный.        Последний раз сомкнув губы, два молодых человека с сожалением покинули постель. — Увижу тебя сегодня вечером? — с надеждой спросил Томас, когда отпускал Уильяма, открывая ему дверь. — Ты ведь знаешь мой ответ, — с улыбкой ответил ему англичанин. ***        Весь день после событий вчерашней ночи старший помощник капитана не мог работать нормально. Несмотря на тяжелую атмосферу, он улыбался себе под нос и думал лишь о том, как ему дождаться наступления сумерек. Он полностью отстранился, погрузившись в противоречивость собственных чувств. Его терзали самые разные демоны. С одной стороны, он хотел увидеть Уильяма, потому что как только тот исчезал из поля зрения, Томас начинал ощущать довольно сильный дискомфорт. Он боялся всего: собственной реакции и боялся того, что бросается с головой в омут, о котором толком ничего не знает. Боялся, что на корабле все еще бродит мор, а значит, любой шаг следовало делать с особой осторожностью. Он боялся самой неизвестности.        Особенно тяжело было видеть, как вокруг снуют унылые матросы и даже вечно веселый Густав куда-то растерял свой оптимизм.        События последних дней развивались слишком быстро, чтобы кто-то успевал за их развитием. Томас вспоминал Георга, свою каюту, запертого в ней священника. Потом на ум ему приходил образ мертвого доктора Рюгенманна, потом - отравленная еда. Потом Уильям, сидящий на ступенях. Потом его объятия...        Томас представить не мог как все это могло случиться за такое короткое время - всего за одно путешествие, ведь прошло совсем недолго, и вместе с тем казалось, целая вечность успела минуть с отплытия из порта.        С сокращением численности экипажа обязанностей для каждого матроса стало лишь больше, но настроение отчего-то диктовало помощнику капитана прекратить вялые попытки все наладить. Чтобы доплыть обратно, им не обойтись без посторонней помощи, и он надеялся, что в Индии они смогут ее найти. Неизвестность раздражала, однако поделать с ней что-то было весьма сложно. ***        К вечеру все матросы собрались в кают-компании, как это редко бывало в последние дни. Настроения веселиться, как и еды, почти не осталось. Скорее, матросы не хотели терять боевой дух, потому единственным развлечением для них была музыка. Кто-то притащил из своей каюты губную гармонь, так что все пространство заполнили звуки - немного унылые и резкие, прорезающие тишину, точно бритва вспарывает бумагу.        Когда в кают-компании появился старший помощник капитана, матросы не повели и ухом. Томас обнаружил здесь всех присутствующих - они расположились по углам с остатками выпивки, в которой не боялись найти яд. Лица их хранили уныние и угрюмую сосредоточенность.        Уильям сидел рядом с Густавом. Взгляд преподобного сразу же остановился на Томасе, а уголки губ невольно вздернулись в улыбке. Томас тоже улыбнулся и приземлился рядом с двумя приятелями. Те подвинулись на лавке, давая ему место. — Как в старые добрые времена, — заметил Густав, указав на музыканта. — Веселье в кают компании.        Томас кивнул. — Лучше уж так, чем грызться безо всяких причин. — Это точно. Наши рыбацкие сети сегодня снова пришли полу пустыми. Ничего, кроме мелкой кильки, — Густав тяжело вздохнул и пододвинул Томасу тарелку с незначительной рыбешкой. — Но хотя бы что-то.        Под столом Томас ощутил, как Уильям пододвинулся к нему ближе. — Поешь. Эта еда безопасна, — юный преподобный подтолкнул к нему тарелку. — Ты сам ел? — с усмешкой отозвался ему помощник капитана. — Я готов уступить тебе свою порцию. Я сегодня сыт по горло своей работой. — Я ел, — заверил его Уильям. — Это мы специально оставили тебе.        Том молча послушал двоих друзей. Он без особого аппетита завершил свой нехитрый ужин.        Унылая музыка лилась по всей каюте, так что довольно скоро Томас ощутил подкатывающую к груди тоску. Он старался побороть в себе это чувство, потому, отодвинув тарелку, довольно скоро сказал своим друзьям: — Я устал. Пойду прилягу сегодня пораньше. — Пожалуй, я тоже пойду, — Уильям тут же поспешно вскочил на ноги. — Пойду к себе и... почитаю.        Томас посмотрел на него крайне внимательно. Их взгляды пересеклись на одну секунду. Затем оба молодых человека - светловолосый офицер морского флота и английский священник - покинули кают-компанию, шагая плечом к плечу.        Густав проводил их крайне удивленным взглядом. Он мог поклясться, что видел их вдвоем слишком часто в последнее время. Томас и раньше-то смотрел на мальчишку так, словно готов был его сожрать, а теперь он не спускал с него глаз еще и в свободное от работы время. Удивительно. Густав не знал, в чем причина, но надеялся, что Томас не обнаружил на судне какую-нибудь еще преступную деятельность. Кажется, им всем было уже достаточно того, что они едва не лишились всей команды. — Эй, — случайно скосив глаза на лавку, Густав заметил оставшийся там бортовой журнал. — Томас. Ты забыл ...        Однако, друг, естественно уже не услышал этого окрика.        Выругавшись, Густав решил доесть свою порцию рыбы, а уж потом догнать приятеля и вернуть ему вещь. ***        Около каюты старший помощник капитана развернулся и резко схватил за руку следующую за ним тень. Губы Уильяма тут же изогнулись в улыбке, а руки послушно взлетели и замкнулись за шеей офицера, который обхватил его за талию и поднял немного вверх, находя его рот. — Ты не можешь так уходить за мной. Нас заметят, — сбиваясь, зашептал Томас, который едва дотерпел до момента, когда они скроются с открытого пространства. — Но ты же ушел из кают-компании нарочно, — тихо прошептал Уильям. — Я понял это по твоим глазам! — Какая проницательность, — Томас покрывал поцелуями его лицо, раздувая его волосы. — А ты зачем пошел за мной? — А ты как думаешь, — прошептал Уильям, ощущая прижатую к нему плоскую грудь и то, как ладони помощника капитана ползут по его торсу. — Не могу поверить, что из нас двоих священник именно ты, — пошутил Томас. — А я не могу поверить, что наконец мы снова одни.        Офицер морского флота не мог согласиться больше. Прикосновения другого человека, его губы - все это кружило ему голову. Он думал об этом весь день, вспоминая вчерашние поцелуи. Положив руку на сердце, он мог бы сказать, что время от времени его начинали терзать сомнения, но не в такие моменты как сейчас. Сейчас его усталость, страхи и боль трансформировались в страсть, с которой казалось просто невозможно бороться. Томас оторвался от юноши лишь на секунду, чтобы заглянуть в его лицо. Он хотел убедиться, что у Уильяма не появилось сомнений, но зрачки мальчишки были ненормальные - круглые, и занимали почти всю радужку. Он явно думал о чем угодно, но только не о неправильности своих действий. — Кажется, я схожу с ума, — прошептал Томас, рассматривая его лицо. — А может, уже сошел?        Уильям согласно потерся носом о его щеку. В конце трудного дня он тоже сомневался в себе. Сейчас он хотел лишь одного - отдаться объятиям этого красивого молодого человека. Быть с ним рядом. Делить одно чувство на двоих. Не сомневаться ни в чем.        Томас обхватил его за талию и толкнул к стене. Жадные, ненасытные поцелуи продолжались. Оба юноши абсолютно потерялись друг в друге. Ни один из них не мог поверить, что еще вчера они едва смотрели друг на друга, Уильям - потому что безумно смущался в присутствии старшего помощника капитана, а Томас потому, что так долго отрицал свои истинные желания. Но в эти мгновения оба юноши находили путь - запутанный, неправильный, но такой сладкий. — Твои руки ... — запрокинув голову, прошептал Уильям. — Что мои руки? — Томас сжал его запястья, лишь крепче прижимая податливое тело к стене. — Такие горячие...        Поняв эту неразборчивую просьбу по-своему, Томас провел ими по коже, по талии темноволосого юноши, под его рубашкой. Уильям вздрагивал всем существом от его ласки. Оба понимали, что стоит остановиться, а если и не остановиться, то хотя бы зайти в каюту, но, к сожалению, эта мысль посетила их головы с опозданием.        Как раз в момент, когда Томас опустился с поцелуями на шею Уильяма, а тот послушно отдался его касаниям, на лестнице что-то хлопнуло.        Оба, и старший помощник капитана, и юный священник резко обернулись.        На лестнице, белый, как смерть, стоял Густав. Тетрадь, которую он собирался отдать Томасу, выпала из его ослабевших пальцев. Он уже успел пожалеть, что ему вообще пришла в голову мысль пойти и навестить своего друга в его каюте, потому что, увидев происходящее, он застыл на середине пути. — Густав... — кровь тут же отхлынула от лица Томаса, заставив его протрезветь и выпустить преподобного из рук. — Я ... Я должен вернуться в кают-компанию... — губы матроса задрожали. — Извините.        Прежде, чем он сделал хоть шаг, Томас прыгнул и схватил его за руку. Мысль о том, что произойдет, если его приятель проболтается хоть кому-нибудь, привела его в ужас. Уильям тоже сделался бледнее собственной рубахи.        Развернувшись, измученный Густав уставился на старого друга. В последнее время он вообще не ведал, кто вселился в Томаса Хейдена - того человека, которого он знал значительную часть своей жизни. Ему становилось страшно при мысли о том, что могло взбрести ему в голову в следующую минуту. — Густав, я не буду тебе говорить, что это не то, чем кажется или любую подобную чушь, — тяжко выдохнув, сказал Томас. — Это ... Боже, это все так запутанно.        В темном коридоре, ведущим в несколько разных кают, не было больше никого, кроме них троих, и Томас обрадовался, что все находятся сейчас далеко и не слышат этот разговор. Тишина воцарилась в помещении. Густав усердно подбирал слова. — Томас, мы... все взрослые люди, — наконец сделал над собой усилие он. — Тебе не надо мне ничего пояснять. — Надо. В конце концов, ты мой последний друг. Не считая Уильяма...        От последней фразы Густав едва не поперхнулся. — Что? Друг? Мне казалось ты вообще не хотел, чтобы он с нами отправлялся в плавание еще каких-то две недели назад. Мне казалось, что совсем недавно он сидел у тебя под арестом. Мне казалось... — Я много чего говорил, — перебил Томас поток его мыслей. — И за что в достаточной мере никогда не смогу выпросить его прощения. Но в свете недавних событий, разве ты не понял, что прощение - это все, что нам осталось?        Сказав это, Томас оглянулся на Уильяма в поиске поддержки. Уголок губы юноши пополз вверх от услышанного. Подобрать в такой ситуации более правильные слова было просто невозможно.        Сердитый и непонимающий взгляд Густава немного смягчился. Матрос вздохнул. Он прекратил пятиться к выходу, будто увидел опасное приведение. — В этом ты прав, Томас. В этом ты прав. И я не стану указывать тебе, как тебе жить - в этом ты вполне можешь разобраться сам. Однако... понимаешь ли ты, что то, что вы творите - великий грех? — Я полностью отдаю себе в этом отчет, — опуская глаза прошептал Томас. — Мы оба отдаем.        Густав помешкал немного. Затем он нагнулся и с сомнением поднял с пола бортовой журнал, который и послужил причиной инцидента. — Ну что же. В таком случае могу сказать тебе только одно. Пожалуйста будьте осторожны. В конце концов, вас мог застать не я. — Я могу на тебя рассчитывать? Ты не скажешь об этом? — Томас продолжал удерживать его запястье.        Даже в полумраке Уильям увидел, как друг закатил глаза. — Не думаю, что у тебя есть нужда спрашивать меня об этом. Я никому не скажу. Даю слово, — голос его, несмотря на все еще ощутимую дрожь, звучал уверенно.        Томас потянулся и обнял старого приятеля, впрочем, тут же отпуская его. Он ощутил как Густав напрягся в его присутствии. — Спасибо, Густав. Когда приплывем, напомни, что я должен тебе по гроб жизни. Не только за это. За все. — Сочтемся. Когда-нибудь, — вздохнул матрос и все же попятился прочь.        Было сложно сказать, что он думал на самом деле, но слова, которые он изрек в конце вселили в Томаса маленькую толику надежды, что не все они еще сошли с ума на этом судне. Плечи Густава подрагивали, когда он уходил, однако, Томас надеялся, что его приятель переварит увиденное. Прежде, чем снова вернуться к Уильяму, он некоторое время задумчиво изучал проем. — Это же надо было так попасться, — ругнувшись себе под нос, он обернулся. — Я хотел тебе сказать, что нам не стоит этого делать тут... — мягко отозвался ему Уильям. — Густав будет в порядке? — Думаю, да. У него закаленные нервы. И язык за зубами держать он умеет, — Томас вернулся и встал напротив преподобного. — Тебе нечего бояться.        Уильям обхватил его, прижимаясь лбом к его лбу. Губы его мягко скользнули по колючей щеке молодого помощника капитана. — Я тебе говорил... я не боюсь. — Тогда почему ты дрожишь? — Томас снова обхватил его, потому что даже на минуту, что Уильям не находился рядом ему становилось холодно. — Я ... На секунду я подумал, что ты передумаешь. Что ты скажешь Густаву, что совершаешь ошибку и снова вернешься в свое прежнее колючее состояние.        Томас отодвинулся в сторону, заглядывая в его лицо. Уильям смотрел на него виновато. — Наверное я дал тебе достаточно поводов в себе сомневаться, — выдохнул Томас. — Я понимаю, почему ты не доверяешь мне. Но поверь мне, Уильям. Я крайне серьезен. Прости, что не показал тебе этого раньше. — Я тоже серьезен, — юный священник устало закопался в его волосы. — И больше всего я боюсь, что это иллюзия. Что тобой движет желание просто загладить свою вину. — Я никогда бы так не сделал, — Томас нахмурился и легонько встряхнул его. — Я не играю с чужими чувствами. Понимаешь?        На сей раз он все же нашарил ключ от своей каюты и вложил его в ладонь Уильяма, сжав его руку в своей. — Если твои нервы выдержат мое постоянное присутствие, ты поймешь. Ты поймешь, что я не шучу. И держу свои обещания. — Я верю... Ты не можешь представить, какое облегчение для меня - слышать твои слова.        Томас кивнул. Он не хотел больше думать и сомневаться. Он хотел слышать дыхание Уильяма и звуки поцелуев, которые он намеревался срывать пока они оба не устанут. Открыв дверь, он втянул юношу внутрь.        Для него все это тоже было колоссальным облегчением - удивительным и странным. Но таким нужным.