Затми мой мир

Вечереет. Вода закипает, криво нарезанные, совершенно разных размера и формы кружки моркови Жан прямиком отправляет в будущий суп. Жест неаккуратный, бурлящий бульон брызгает на руки, тихие ругательства мгновенно раздаются в помещении. – Что дальше делать думаешь? – Марко без всяких комментариев забирает из его рук разделочную доску, сам скидывает овощи в кастрюлю. – А что тут думать? Так и буду жить у тебя,– Жан уже принимается за почищенный собственными руками ранее картофель.– Конечно, у родителей хорошо, но без их опеки и нравоучений куда проще жить, прям как перерезание пуповины и глоток свежего воздуха. Без их денег только туговато, отец давал мне прилично карманных на неделю, мама подкидывала и того больше, но да ладно, перебьюсь, лучше своя мелочь, но в которую меня не будут тыкать носом. Если подумать, мне Ханджи неплохо платила когда я ей помогал по хозяйству, думаю, она накидывала из жалости, но еще я довольно успешно гулял с ее псарней. В парке я встретил много собачников, думаю, они тоже готовы мне заплатить за услуги, а мне без разницы, гулять с одной или с десятью, смысл один. Слу-у-у-шай,– едва Жан затягивает это, как у Марко появляется безошибочное чувство, что тому в голову пришла опять гениально-сумасбродная идея.– Давай заведем собаку! – Что? – тот ожидает чего угодно, но явно не этого. – Из приюта, клёво же будет! Мои родители только породистую хотели, так у нас появилась Лара, зенненхунд. Я ее люблю очень, и, наверно, она единственная, по чему я скучаю из той жизни, но, черт побери, у меня даже в этом вопросе не было голоса. А так возьмем пёселя, и нам веселей будет, и ему дом! – Жан, как ты себе это представляешь? Как он будет с нами жить? – Ну, мы его будем кормить… – …еще один рот к нашему дырявому бюджету, дальше. – …будем гулять… – …ты будешь в колледже, либо на подработках, я должен буду с одной рукой и своей больной ногой его выгуливать? – А если взять лабрадора-поводыря? Они спокойные и помогают даже, я сам видел несколько раз в магазинах. – Мне не положен поводырь, мне его никто не предоставит. Вдобавок, глаз мой видит вполне хорошо. И да, напоминаю первый пункт – лабрадоры те еще прожоры. – Тогда подождем, как тебе станет лучше,– Жан будто бы уже все решил, просто отложил до более подходящего момента, и Марко это немного настораживает. На самом деле, еще более потрясающее решение он выдает секунду спустя: – Но я не вернусь в колледж, я уже думал над этим. Буду работать и думать над своим местом в этой долбанной жизни, так что учебу я точно выкину из своего расписания. Хватит, два года себе испортил. Марко перестает мешать суп. – Это серьезное решение, Жан. Ты не можешь его просто так принимать, потому что тебе настолько лень учиться! – Дело не в лени. Я ненавижу эту работу, ненавижу пациентов, я боюсь крови и всех этих ран, кишок и прочего, больницу, ее запахи, я там пробыл всего ничего, но такое чувство, будто я страдаю годами! Не могу думать, что положу свою жизнь на это,– картофель под неровными движениями ножа из кривых кубиков становится мелко измельченной, почти пюреобразной трухой.– Я пошел на врача, потому что так решили родители, я даже подумать не успел, хорошо ли это или плохо, потяну ли. А если я зарежу кого на операционном столе или поставлю неверно диагноз, отчего умрет ни в чем неповинный человек? Знаешь, жизнь не такая уж долгая штука, чтобы убивать себя о то, что ты ненавидишь, а эту специальность я ненавижу всем сердцем. Лучше буду как герой Кевина Спейси в том фильме – пошлю все к черту и буду жарить котлеты на бургеры, но чувствовать себя счастливым вне лицемерия, крысиных гонок и критериев успешности в обществе, которому на тебя плевать и которое отворачивается от тебя, стоит тебе перестать помещаться в их стандарты. – Это всецело твой выбор, только твой. Но врачи получают большие деньги, и если ты решишь сыграть с судьбой в лотерею на успех, никто не гарантирует тебе выигрыш. Я готовился к учебе, но жизнь распорядилась иначе, я даже не получил свой шанс. Но мое мнение, если тебе оно интересно: повремени с решением, время есть. Ты не знаешь, что такое бедность, для тебя это романтизированный образ в кино или книгах, в жизни все гораздо уродливей. К слову, в том фильме персонаж выбил себе большое выходное пособие. – Мой отец богатый и что, он счастливый? Нет, я постоянно слышал его недовольства и нытье о том, как мир уже не тот, как он катится в тар-тартары и будущего ни у кого нормального нет. Я даже не помню, когда он улыбался последний раз, все заботы, труды, проблемы и решения. Твой Райнер очень богатый, и что, у него все гладко? Ты его бросаешь, даже несмотря на внешность и деньги, он только хлопает дверями и… – он замолкает, опять едва не произнеся «отрывается на мне».– Я понимаю, что грустить в Мерседесе лучше, чем в ржавом Опеле, но все же я буду стараться давать себе меньше поводов для грусти, чем гробить себя, пытаясь наскрести на этот мерседес, чтобы в нем потом плакать в приступе экзистенциальный кризиса, названивая своему психотерапевту. – Я разбился в Мерседесе,– внезапно выдает Марко, словно подмечая погоду на улице.– Так что да, дорогие машины не просто не могут порой дать счастья, а наоборот… может, будь я тогда на ржавом опеле, который уже дымит и трясется на тридцати милях в час, все было бы по-иному. – Ого…– присвистывает Жан. – Автомобиль был не совсем мой, как ты можешь догадаться,– добавляет Марко, поняв природу его реакции.– Райнер же просто тащится от этой марки. – Ролекс, Мерседес… Как видишь, они тоже не спасли ваши отношения,– хмыкает Жан. – Верно,– отзывается Марко, и Жану кажется, что он уже достаточно комфортно и спокойно общается на эту ранее закрытую тему.– Но я был с Райнером не из-за них. – А тогда почему? В смысле, у меня сложилось впечатление, он не хотел прерывать ваши отношения. – Он не будет меня ни к чему принуждать, он прекрасно понимает, почему я не вернусь и почему я принял подобное решение. Он меня хорошо знает. Воды опробованы, они тихи и безопасны. Жан начинает продвигаться глубже: – Ты как-то обещал мне все рассказать, без утайки, помнишь? Почему сейчас бы этого не сделать? Я не буду осуждать. Я и так уже в курсе много, не думаю, что меня может что-то шокировать: понимаю, что вы там вдвоем наедине не в шахматы играли. Так почему ты бросил, его такого щедрого и… как ты там сказал, с благородными качествами? Он тебя чуть не изнасиловал тогда! – Когда? Тогда, в палате? Жан, давай не будем… заходить так далеко в наши с ним интимные отношения, хорошо? Ты тогда, вообще-то, не должен был там быть. – Просто я почти набил ему морду. И у меня до сих пор твердое намерение закончить начатое. Все-таки он говнюк, да? Если он тебя обижал, то я обязан знать, я разве не достоин знать правды, как твой друг и сосед под одной крышей? Марко вздыхает, Жан чувствует, что оступается – под спокойными водами невидимая яма, в которую он почти провалился. – Я тебе говорил, что у меня есть свои стены, за которыми истинный уязвимый я. Первая пала, когда Ханджи сняла перед тобой мои повязки, ты тогда сбежал, однако все-таки вернулся. Вторая упала, когда ты решил проследить за Райнером и увидел то, что я очень не хотел, чтобы ты видел. Ты ожидаемо снова сбежал, но невероятно то, что ты вернулся опять и принял меня снова. Есть третья, последняя, и эта стена сделана из тонкого и очень хрупкого стекла – тем не менее, ты ее не видишь, хотя и тычешься постоянно об нее, упорно не замечая прямо перед собственным носом. Когда она упадет, тогда я все и расскажу. Если после ее падения опять вернешься. На этом моменте он забирает у Жана разделочную доску с разномастной картошкой, куда хуже нарезанной, чем морковь, отправляется в суп. – Ну а что там такого? У тебя это… СПИД что ли? – Чего?..– Марко явно опешивает от такого внезапного поворота в логике Жана. – Ну или еще что… или ты убил кого-то, украл? Ты отбывал срок? Принимал что?.. Жан сам замолкает, поняв, что его устами говорил сейчас его отец, словно перечисляющий все качества «друга, от которого надо держаться подальше». Он сам строит мину, поняв, что от этого пора избавляться. По лицу Марко понятно, что он сам не ожидал подобных вопросов, заданных настолько серьезным тоном. – Господи, Жан, давай не будем продолжать эти глупые угадывания. Нет, я чист и нет, я не имею никакой связи с криминалом. – Тогда я не знаю, что в твоей биографии должно меня напугать. Я боюсь ран и крови, тогда я убежал, но теперь спокойно смотрю на тебя, даже не обращая внимания на твое поврежденное лицо. Да и хватит уже этот капюшон натягивать дома! – Жан между словами раздраженно сдергивает его с головы Марко.– Я узнал, что ты гей, и был не готов к этому, сбежал я чисто на шоке, однако сейчас для меня это не имеет никакого значения, правда, я даже готов обсуждать с тобой Райнера. Так что такого я должен узнать, что, по-твоему, заставит меня забыть дорогу сюда? Марко явно выбрал неправильную тактику, ошибочно поманив его намеками, это только раззадоривает Жана узнать все здесь и сейчас, он так просто не отступит: – Расскажи мне про вас, и тогда я тоже расскажу тебе о Брауне. Так уж получилось, что у меня тоже свое представление о нем. Вот и я хочу знать, одинаково ли оно. Тут раздается звонок в дверь, и Жан раздраженно выдыхает: его выстроенная линия наступления прервалась в очень неподходящий момент. – Ты открывай, это точно не ко мне,– Марко мгновенно пользуется моментом уйти от разговора, снова натягивая до предела на голову капюшон. На пороге стоит Саша, Жан закатывает глаза, снова закрывая пространство дома от ее взора собой и дверью, однако она не делает никаких попыток заглянуть туда, в отличие от гиперлюбопытного Конни. Она выглядит необычно: вместо привычных джинс, футболок и рубашек элегантное темное платье, глаза аккуратно подведены, волосы собраны. – Что тебе? – А чего ты такой грубый, Кирштайн? – насупилась она. – Чего изволите, мадмуазель? Саша щелкает языком: – Как всегда сама галантность. Я тут не пререкаться с тобой приехала, давай поговорим,– она складывает руки на груди, переступает с ноги на ногу, и Жан ко всему прочему замечает на ней столь непривычные туфли на небольшом каблуке, на которых ей все же непривычно стоять. – Я что, уже звезда местного значения, что у меня все хотят взять интервью и осаждают место, где я живу? – За мной. Я не буду торчать под солнцем в такую жару. Саша кивает на машину Конни на обочине и молча начинает идти по направлению к ней. Жану ничего не остается кроме как поплестись следом. От не совсем твердой походки ему кажется, что причина не в уже пошедшей на спад жаре. В салоне приятно холодит кондиционер, фоном бубнит тихая музыка, которая немного сглаживает неловкость молчания. – Я сама не знаю, что творится с Конни, он меня тоже бесит,– внезапно заявляет Саша. – Ты здесь чтобы пожаловаться? – Может, и так, да,– она расправляет складки на платье.– Спрингер меня достал! Жан апатично смотрит в окно, понимая, что не хочет быть семейным психологом и тем более продолжать слушать дальше про Конни, которого стало слишком много в его жизни за последнее время. Саша же тараторит, жестикулирует, с чувством описывая их какие-то ситуации, так поглощенная рассказом, что не замечает отсутствия Жана во всем этом. Там, по ту сторону стекла, проходят редкие люди, он смотрит на дом, который делит с Марко, и в свете дня видно, что фасаду нужен уход, хотя бы покраска, Жан думает, как это можно было бы провернуть с минимальными затратами. Будет ли невежливо просто выйти из машины и уйти обратно домой? Саша может прекрасно обсуждать своего парня и с Миной. Но потом Саша вспоминает эпизоды того, как его, Жана, обсуждали в том плане, как он променял всю их компанию в пользу своих новых грязных предпочтений. Это он уже слушал, это неприятно, с этим мириться он не собирается, но хамить и угрожать девушке физической силой он не будет. – Хватит,– резко заявляет Жан, и в салоне становится тихо, даже в трансляции на радио возникает пауза между треками. Саша замолкает на полуслове, вздрогнув и растерявшись от неожиданности и громкого тона; Жан так и продолжает смотреть в окно, подперев голову рукой, утихомиривая злость. – Если все так отстойно, брось ты своего горе-карлика, и дело с концом,– наконец заявляет он.– Найди себе новое извращение, как и я – по вкусу – более интересное, чем играть в Белоснежку и спать с гномом. Ты за этим советом тут, потому что я считаюсь уже профи в этом деле? Злорадство, что он может навести шороху в их паре, крепнет в нем: от такой мести он замарается не меньше, но не только же ему огребать, пусть Конни тоже побесится и поймет, каково это – ощутить на себе последствия злых языков. – Мы… итак почти расстались. Думаю, надо искать отдельное жилье. – К нам не приглашаю,– усмехается Жан.– У нас только одна кровать и диван-убей-позвоночник. На самом деле, эта новость все же что-то задевает в нем. Конни был с Сашей очень давно, и развал их отношений был еще одним ознаменованием, что прошлая жизнь сама разваливается окончательно и бесповоротно. Он поворачивается к Саше и снова оглядывает ее с ног до головы. – Это поэтому ты так вырядилась? – Я… хотела развеяться, мне даже поговорить не с кем, я подумала о тебе. Составишь мне компанию на этот вечер? Все оказались заняты… Ему не на что злиться на Сашу, ведь она ничего плохого ему не сделала. По сути, она единственная из их компании, кто звонила ему из путешествия и пыталась выяснить, что происходит. Уж если ей действительно нужна поддержка, то Жану глупо отказывать и вставать в позу. – Странный выбор,– пожимает плечами он,– но поехали. Я сам не могу похвастаться беззаботной жизнью, может, поможем друг другу. Жан посылает Марко короткое сообщение, что вернется позже, когда – он не уточняет, но задерживаться надолго он не намерен, это он тоже пишет. Саша в хорошем настроении, она давит на газ, улыбается, шутит, открывает окна, и их волосы мечутся на скорости в бешеном беспорядке. Куда они едут – непонятно, такое ощущение, что она просто петляет по широким улицам, залитым янтарными лучами уходящего за горизонт солнца, ведомая своей внутренней энергией, требующей выхода. Жану тоже становится спокойней, сейчас Саша не грузит ему мозги своим почти бывшим парнем и слухами о Жане, она смеется, рассказывает ему о том, как они съездили на побережье, видели океан, и возникает приятное чувство, будто бы он был там лично. Но его фантазии – лишь иллюзия, и Жану не хочется обманываться: он там не был, да и в просторном пикапе нет никого, кроме них двоих. У всех прорастает своя жизнь, которая разводит их в стороны, не давая как прежде проводить все свободное время вместе. Отношения, новая интересная работа, изменение интересов и приоритетов медленно и неотвратимо обособляют их, сейчас эта тенденция становится особо очевидной, когда он сам отдался ото всех. – Поехали в наш клуб, не была там целую вечность! – внезапно заявляет Саша и резко поворачивает руль. От предложения рождаются смешанные чувства: он сам не был там очень давно, но при этом не то, что бы его туда тянуло. Жану кажется, что он просто резко и внезапно для себя перерос и пьянки, и танцы, и не было удовлетворения от связей, после которых кто-то из них двоих точно забудет имя партнера на утро. А именно со всем этим ассоциировалось это место. Но Саша хочет, у нее не все ладно в личной жизни, она желает развеяться, ее макияж и платье не оставляют сомнений в том, что, возможно, цель визита в это место – найти замену Конни. В свое время он бы остановил Сашу, поговорил с ней, поговорил с Конни, но все же Жан не думает, что после всего это уместно. Да и есть ли смысл, если Саша все решила? Он не даст ей попасть в беду, если какой-нибудь поклонник станет слишком настойчивым, но и не будет мешать, если она решит поменять свой статус в отношениях уже сегодня, без уведомления самого Конни. Саша невероятно инициативна сегодня: она чуть ли не тащит Жана за собой в водоворот громкой музыки, света и людей, оглядывая все жадными глазами – она явно отвыкла от большого города на природе. Они приземляются у стойки, когда Жан запоздало понимает неприятную вещь: – У меня нет денег,– с досадой признается он. – Не страшно, у меня есть,– Саша с готовностью вытаскивает карты.– Что будешь? – Без разницы, на твой вкус. – Пива тогда! Мне безалкогольное. Жан хочет сказать, что пить он не планировал, но бармен уже наливает, и приходится промолчать. Ладно, первый и последний – решает он для себя. Саша продолжает болтать, шутить и тут же смеяться над собственными шутками, едва закончив их, они перемещаются на свободные диваны в самом дальнем углу, она заказывает еще коктейли, а потом тащит его танцевать. Ей явно хорошо, к ней подходят иногда какие-то парни, но она их отваживает, снова возвращается к Жану, буквально не отходит от него ни на шаг, несмотря на солидное количество потенциальных знакомств. Жан поглядывает на часы, отмечает, что прошло уже почти три часа, и тащит ее обратно на диван, думая, что пора бы уже заканчивать эту спонтанную вечеринку на двоих, Саша явно не выглядит несчастной, да и ищущей нового партнера. – Думаю, стоит вернуться, уже поздно,– замечает он. – Не будь занудой! Нам же весело! – Серьезно, я не рассчитывал проводить здесь ночь. – Ах, точно, тебя же ждут в другом месте, да? Саша вдруг ни с того ни с сего седлает его бедра, и Жан замирает, пораженный. Грохочет музыка, мелькают огни, но он ничего не видит и не слышит – ситуация настолько нереалистична, что его мозг не в состоянии подбросить подходящей реакции. Саша упирается руками в спинку дивана за его спиной, подол юбки от такой позы поднимается выше, открывая ажурные ранты чулок. Жан выпил немного, но достаточно, чтобы реакция замедлилась, иначе он бы просто не позволил Саше вытворять подобные вещи. – Ты мне нравился всегда, Жан. Такой высокий, спортивный, со светлыми волосами, не то, что Спрингер – лысый, коротышка, с топорным юмором. Может, я с ним и была, твоим лучшим другом, чтобы быть ближе к тебе? А ты ничего не видишь дальше собственного носа. Что ты думаешь по этому поводу? Скажи мне. На такие откровения Жан даже не знает, как отвечать. Он просто сидит, держа руки при себе, не имея понятия, куда их деть, чтобы ненароком не коснуться Саши. Она устоялась в его сознании, как девушка лучшего друга – спасибо ей, что напомнила – самая табуированная зона, куда не то что заходить запрещено, а даже просто смотреть. А теперь она сидит на его коленях и говорит, что он, Жан, парень из ее девичьих грез. Саша хмыкает и кладет его безвольные руки себе на талию, наклоняется ближе: – Я думала о тебе на побережье, так жаль, что ты не смог с нами поехать, хотя я так хотела, так надеялась увидеть тебя в одних плавках,– ее лицо совсем близко, Жан может увидеть, свое отражение в ее расширившихся зрачках.– Такого подтянутого, загорелого, мокрого от океанской воды. Наверно, ткань прилипнет к коже и очертит… – Саша... Это было ненормально: ему был приятен на подсознательном уровне ее вес на его бедрах, как она горячо шептала ему свои фантазии на ухо, но мысль того, что это Саша Брауз резонировала со всем остальным. – Что? Что ты хочешь еще услышать? Ах, я могу добавить, что я тебе позвонила тогда, с туалета с заправки, потому что хотела услышать твой голос. Может, я еще добавлю, что вспоминала его и воспроизводила в памяти, когда была той же ночью с Конни. Черт, Кирштайн, мне надоело, давай встречаться, ты… примешь мои чувства? Саша целует его в уголок губ, отрывисто и почти целомудренно, по-дружески, но близость женщины, долгое отсутствие партнера и все эти тайные фантазии вызывают в теле Жана непроизвольную, но естественную реакцию. Саша, давняя подруга, хочет быть рядом, любит, он ей нужен... может, стоит попробовать? В этом платье, с косметикой и растрепанной от ветра прической, она выглядит совсем иначе, словно другой человек, не подруга лучшего друга, а уже подруга его детства, которая поддерживала, не отворачивалась, которая, оказывается, думала о нем все эти годы. – Я чувствую, что ты не против, так ведь? – Я не… Руки Жана спускаются с ее талии ниже, на бедра, он хочет дать себе почувствовать: каково это, быть с человеком, который почти что признается тебе в чувствах, который любит. Он знает Сашу давно, Саша знает его тоже давно, это все еще неожиданно. Саша останавливает его, спрашивает в лоб: – Ты хочешь попробовать построить со мной отношения не как с подружкой, а как с девушкой? Ты меня хочешь… как женщину? – Это… серьезное решение. Ты симпатичная, веселая, прекрасный друг. Но ты и вправду… влюблена в меня? Мне еще никто до этого не признавался на полном серьезе… ну ты понимаешь. И я не могу так… ну с тобой вот прям так с лету. Саша сглатывает, отводит волосы с его лба, при этом невзначай проведя ногтями по его коже, так и не сводя взгляда с его лица. – А ты… действительно спишь с Марко? – Да как вы меня достали!..– тихо, но со злым надрывом стонет Жан, вся интимность момента развалилась громко и с треском.– Один сказал, другой подхватил, третий уже, якобы, свечку держал! Да, приколись, мы спим вместе, так как кровать всего одна. Тебе проще жить теперь? Я могу открыть сборы на вторую кровать для всех, кто так печется о месте моего сна, явно будет очень приличная сумма, только вот ставить эту кровать тоже негде! Жан ловит ее реакцию: Саша растеряна, томность во взгляде исчезла, она снова становится той самой Сашей, рубахой-парнем, которая смотрит на него уже как на Кирштайна. – Так ты гей или нет? – спрашивает она в лоб, вытирая губы.– Или мне теперь заходить дальше, чтобы это проверить? Он отпихивает Сашу от себя. – Это что, была проверка? – Я тебя что, изнасиловала? Или у тебя моральная травма теперь, что я тебя поцеловала? Да, это все для тебя,– она показывает на свое лицо, одежду,– представляешь? – Чтобы что, выяснить, встанет ли у меня на тебя? Что ж, почти да, встал, но не потому что я хотел подругу моего друга! Есть вещи, которые я не могу контролировать, особенно когда кто-то ерзает на коленях и так откровенно озвучивает свои фантазии! – А на Ботта у тебя встает? – взвинчивается Саша. – Не трогай Марко,– шипит он.– Что вы все накинулись на него, как коршуны? – Все же забавно, что ты так ревностно и трепетно к нему относишься, это действительно бросается в глаза всем! Конни правду сказал: ты разительно меняешься, когда дело доходит до него, он подобного не видел за все годы вашей дружбы, тебе будто что-то на инстинктах ударяет в голову, и ты сам это не признаешь. Да и я стала понимать вместе с ним, еще через звонки и сообщения, воочию это поистине… любопытно. Знаешь, даже если молва все же говорит неправду, и между вами ничего не было, то думаю, что это просто дело времени. – Брауз, ты можешь просто заткнуться? Не пользуйся тем, что я не могу тебя ударить! – О, да, это такая химия, что аж искрит,– Саша широко скалится, лицезря подтверждение своих слов. – Езжай домой, а то твой запасной аэродром в виде меня закрыт. Придется садиться на основной, пока он не закрылся. – Не сомневайся! Только ты ему не говори ничего… ладно? – внезапно серьезно говорит она, вешая сумочку через плечо.– Он психанет, когда узнает, как я… проверяла тебя. Не думаю, что ты хочешь, чтобы он опять завалился и навел у вас шорох. – У меня уже был своеобразный опыт общения с обиженными партнерами, перенесу и в этот раз и придурка Спрингера. – Пусть Спрингер придурок, да, он не образец красоты и не шибко начитан, но он мой придурок! – Поздравил бы, да не с чем. – Увидимся,– бросает она и уходит, неровно стуча каблуками: все же точно непривычно с первого раза. Жан фыркает, после вечера останется неприятное послевкусие, но он уже слишком устал переживать и думать, как бурно протекает его социальная жизнь. Он откидывается на мягкую спинку, наслаждаясь ритмом музыки и сопровождающим его протяжным женским вокалом. Еще немного, и он отправится домой. Или пешком, или поедет на такси, а потом попросит Марко заплатить. Все же надо будет позвонить Ханджи и спросить о подработке, или найти полноценную работу на полную ставку. Нет, Марко все же первое время нужна его помощь, он не станет выходить на полный рабочий день, пока не удостоверится, что тот полноценно может справиться без него в быту. Диван рядом с ним прогибается под тяжестью веса другого человека. – Скучаешь?