Затми мой мир

Рядом сидит девушка, светловолосая, короткостриженая, ее взгляд отдает ехидцей, как и улыбка. Жан изучает ее лицо, вальяжную позу, сам неосознанно подстраивается под нее. – Что обидел свою подружку? – Она мне не подружка. Она… другое. Сложно объяснять. – Наверно, я поняла,– чуть подумав, говорит его новоявленная знакомая, и, кажется, ответ ей в чем-то нравится.– Тебя угостить? – Нет, я не хочу,– пить за счет девушки, а тем более незнакомой, не входит в список его привычек; а по-хорошему, ему надо уходить, иначе такими темпами он проведет тут дольше запланированного. – Не в настроении? Всякое бывает. Все же я тебя угощу. У меня сегодня… пусть будет день рождения, не отказывай в своей компании,– она настойчива, но Жан не чувствует раздражения, дамский угодник, долго и беспробудно спящий, сейчас почувствовал силы и расправил плечи. – И сколько тебе... сегодня? – он смотрит на нее, и понимает, что она старше, ненамного, но все же, это было для него в новинку. – А тебе? – Двадцать… шесть. – О, как и мне,– она хитро улыбается, придвигаясь ближе. Жан без понятия, правда ли это, но правде при таких знакомствах никто не обязан следовать. Выпитое пиво уже довольно расслабило его и призывает не быть занудой, поэтому он смотрит, как она идет к бару и возвращается оттуда с двумя стаканами. Жан принимает один из ее рук, смотрит на прозрачную жидкость со льдом и долькой лимона. – Как тебя зовут? – Жан. – Тогда тебе точно понравится мой выбор. Меня зовут Хитч. Что ж, Жан, за мой день! Она салютует и отпивает из своего стакана, не отрывая от Жана взгляда, и ему не остается ничего, кроме как сделать обычный глоток. Через секунду его пищевод обжигает, и он моментально жалеет, что сделал это прежде, чем уловил сильную концентрацию алкоголя по запаху. Это непривычно и не очень-то приятно. – Джин,– поясняет она, веселясь с его реакции,– почти как Жан. Никогда не пробовал? Он ничего не пил крепче пива или сидра, и то очень редко, на вечеринках или когда они куда выбирались шумной компанией. Не то, чтобы у него была потребность, ведь словить легкую эйфорию он мог и от чего попроще, не говоря уже о том, что ему не было двадцати одного для легализации подобных увеселений. А еще он знал, что его организм не очень сопротивлялся алкоголю, да и жизнь с родителями не обещала ничего хорошего, напейся он по-настоящему. Как-то Жан выпил какое-то крепкое вино, вовремя пропустив свою меру, отец мгновенно уловил врачебным носом и запах, и наметанным глазом изменение в поведении; ничем хорошим это не кончилось. С тех пор Жан осторожничает. Сейчас он смотрит на стакан и думает, что может попросту улететь в другую реальность, но алкоголь уже приятно распространился в крови, успокаивал, заставлял молчать одни мысли и пробуждать иные, сбрасывать установки и говорить инстинкты. Отец далеко, семья уже не может ругать его, он независим. Поэтому он тянется снова к стакану и показательно допивает, чуть морщась, но одобрительный женский взгляд компенсирует непривычный дискомфорт. – Не пробовал,– Хитч забирается на диван с ногами, явно заинтересованная новым знакомым. – Нет, я пил джин! Это… просто… непривычно… я много провожу времени за рулем, надо держать себя в руках,– Жан вальяжно растягивается на диване, жестикулируя.– Сейчас просто машина в ремонте. – Ах так? И какая у тебя машина? – она жестом призывает официанта, просит повторить. – Да… такой красный кабриолет, и диски такие красивые, литые, двухцветные. Механик мой… просто идиот полный, такой придурок! Все никак не может закончить… этот, как там его… ремонт! Хоть и немец, ни черта не понимает, заказал не те комплетущие… комплекс… о-о-о-ох, запчасти эти… Я ему говорю, как ты, Браун, можешь вообще зваться механиком, когда тупой такой… а я сам взял… и все правильно сделал. Надеюсь, мне не придется его... контрл... контролировать. Из жалости держу его на зарплате, а то кому он нужен… по миру пойдет. – Какой альтруизм. Откуда у тебя такие деньги, с родителями живешь? – Хитч аккуратно вкладывает ему в пальцы наполненный стакан. – Нет! Живу… с кузеном. Я работаю, я… успешный врач. – Ох, как интересно,– она в притворном удивлении округляет глаза.– Наверно, чтобы получать такие деньги и такие дорогие игрушки… надо иметь хорошие определенные навыки уже в таком возрасте? – Конечно! У меня… много навыков. Я вот тебе расскажу случай… Старые добрые времена накатывают приятной ностальгией: он отвык от этих историй и восторженных женских оханий. Лицо Хитч чуть плывет перед глазами, он не видит ее выражения, но наверняка оно такое же, как он представляет, какое и должно быть. Жан пробует что-то еще, точно не джин, напиток даже в разноцветных огнях отдает янтарным оттенком и ощущается на языке приятной сладостью, однако вкусы ускользают, за них все тяжелее цепляться, жгучего эффекта, как от первого стакана нет, о чем он непременно возмущенно сообщает, делая громкий глоток. А еще Жану кажется, что-то дергается в кармане, причем уже не первый раз, он пытается запустить туда руку, раз, второй, но промахивается. Хитч снова завладевает его вниманием, и он опять ведет разговоры обо всем и не о чем, уже сам путаясь, что и где он говорил, где реальность, а где он приукрасил. Музыка сливается с речью, Жану хочется пуститься в пляс, но тело словно вросло в диван, ему не подняться. Он хочет рассказать ей, как помог никому неизвестному доктору Риваю стать заведующим отделения, вовремя указав, как надо правильно работать, но Жан не помнит, рассказывал ли уже до этого раза три, или только намеревался. Надо было отказаться от того… что же это было? Ром? Или что-то было уже после рома? В руках пустой стакан, жидкость в нем какого-то непонятного цвета, сочетающая коктейльную мешанину. – Сколько тебе на самом деле? – Хитч, все так же улыбаясь тонкими губами, придвигается настолько близко, что плотно прижимается своим бедром к его. От нее приятно пахнет духами, Жану хочется вдохнуть их глубже, он наклоняется, но едва не заваливается сверху под громкий смех. С усилием он снова находит опору и прислонятся к мягкой спинке. – Сколько, Жан? Сколько он там говорил изначально? А сколько ей она сказала? Кого волнует это вообще? – Двадцать… – В это верится уже больше. Тогда все же надо было купить тебе пиво или вино, правда? Или тебе нравится чувствовать себя бунтарем? Правила ведь для нарушений? – Да… на хрен их,– бормочет Жан, раскачивая почти пустой стакан в руке; это все тот же или Хитч передала ему свой нетронутый напиток тоже? Нет, все-таки что-то там в кармане противно вибрирует, кто-то звонит. Хитч запускает ему пальцы в волосы, сжимает их, отчего Жан тихо охает, запрокидывает голову, пытаясь уменьшить боль от натяжения. Она целует его в губы, настойчиво, грубо, совсем не по-женски, как он привык; зубы ощутимо прикусывают, язык настойчив, самому Жану просто нравятся эти ощущения, он не готов анализировать, плохо это или хорошо. Хитч отстраняется, пытается стереть рукой помаду с его лица, но вместо этого только размазывает больше, отчего ей снова становится смешно, а Жан плывет, музыка замедляется, ощущения притупляются окончательно. Ох, этот чертов телефон. Куда он завалился? У него не такие бездонные карманы… сколько времени? Ему надо позвонить Марко, сказать, что все нормально, что он уже выдвигается домой. – Я вернусь, должен… позв… позвонить… Идти по прямой непросто, но Жан находит мужскую комнату, попутно наткнувшись на каких-то людей, приваливается к раковинам, смотрит на себя в зеркало и никак не может сфокусироваться. Он по-настоящему пьян, настолько, что не может сконцентрироваться ни на одной мысли в опустевшей голове. Стрелки на часах сливаются, показывают что-то ненормальное, колеблются по всему циферблату, как эталонное произведение абстрактного экспрессионизма. – Это женский туалет,– Хитч появляется за его спиной в свете неоновых ламп. – Я… не смтрю,– невзначай отвечает Жан, вызвав снова умилительный смех с ее стороны. Черт побери, где же этот телефон, такое ощущение, что его джоггеры просто безразмерные, и почему там столько карманов, куда он запихал этот идиотский телефон будь он неладен?! Хитч все хихикает, глядя в его блестящие от алкоголя глаза и возню с собственными штанами, но ее собственный взгляд собран, хотя в нем и пляшут такие же блестящие чертики, он скользит по Жану, его сопровождают ее руки. Хитч одобрительно хмыкает, скользя по предплечьям, торсу. – Так что там с твоими многочисленными навыками? – Тебя… вылечить надо? – хмурится Жан.– Неее… у меня… выход… ной. Она толкает его к пластику кабинки, с любопытством рассматривает его лицо, останавливается на разрумянившихся щеках, растрепанных волосах. – Скажи, Жан, чего ты хочешь? – Чего хочу?.. – Ну да, ты же взрослый мальчик, так? – шепчет она низким голосом ему прямо в ухо, прильнув к нему всем телом, давая очевидную подсказку для ответа. – Да… – Чего, Жан, ты еще не пробовал? – спрашивает она, точным движением высвобождая его ремень из пряжки. То, что раньше било словно током, сейчас отдает тягучей волной, в потоке которой Жан плывет; он сглатывает несколько раз, пока перед глазами пляшут красные и фиолетовые огни освещения, и в ушах отзывается глухой ритм музыки. Эта волна качает его, потом поглощает под собой, пока губы у его уха ощутимо растягиваются в широкой улыбке от реакции, что вызывают опытные руки. – Что…– начинает он, но не может закончить; непривычная доза алкоголя, которая продолжала питать тело из желудка, заметно атрофировала основные функции, долгий стресс и отсутствие близости тоже делают свое дело. Все это слишком ярко, сильно, все это заплетает его язык не менее умело, нежели язык его внезапной любовницы, снова оказавшийся у него во рту. Связь с внешним миром медленно и неотвратимо ускользает, остается только он сам, его тело, ощущения, усиленные алкоголем в крови, нервные окончания пульсируют под чужими руками, они посылают сигнал в мозг, который не воспринимает в остальном теле ничего, кроме единственного органа, на котором сконцентрированы все его ощущения. – ...что хочешь,– заканчивает на выдохе Жан. – Милый и вежливый мальчик. Пожалуй, тебе полагается поощрение,– она облизывает его губы, но Жан не отвечает, просто пассивно отдается ее инициативе, лишь вздрагивает, когда она довольно сильно кусает нижнюю губу, а потом и шею. Слышится шуршание фольги, Жан старается смотреть прямо перед собой, не решается опустить взгляд ниже, там, где Хитч, иначе велик риск, что все закончится уже сейчас. Кровь быстрее несется по венам, жжет мандражом и предвкушением, он благодарен, что за его спиной твердая опора, благодаря которой он все еще на ногах. Он царапает ее короткими ногтями, когда Хитч намеренно медленно растягивает по нему презерватив, откровенно дразня, наслаждаясь его гиперотзывчивой реакцией и хриплым дыханием на грани стонов. Хлопают двери кабинок, кто-то заходит, выходит, смотрит на него, кто непонимающе, кто насмешливо, кто с любопытством и похотью, кто-то что-то говорит, другому или ему – Жан не понимает, да ему все равно: так невероятно ему еще никогда не было. Не идет ни в какой сравнение с тем, что он испытывал раньше, наверно, даже первый секс, когда он понял разницу между собственной рукой и женским телом. Новые, совершенно невероятные ощущения, которые дарят ему эти невероятные губы и горло. Он откидывает голову назад, с трудом пытаясь держаться, не кончить раньше времени, но это невыносимо. Все концентрируется в одной точке его тела и сжимается невозможно, нестерпимо, как гравитационный коллапс и взрывается сверхновой, непомерно ярко, неконтролируемо, ее волна поглощает под собой все его естество. Жан сжимает руку в ее волосах, совершенно теряя последние остатки контроля; все заканчивается настолько быстро, насколько прекрасно это было, продержался он всего минуту или целых две – ему все равно. Жан рвано дышит, царапает ногтями пластик, отголоски самого сильного оргазма в его жизни все еще отдаются в теле непроизвольной дрожью. – Быстро ты,– Хитч поднимается на ноги, оглядывает его слегка разочарованным, но все еще похотливым взглядом. – Ты… это… охрененно… – Ладно, пусть это будет наглядный комплемент мне и моим навыкам. Но на сегодня больше ты уже ничего не сможешь,– она неодобрительно щелкает языком.– Ты же... ладно, проехали. Жан уже плохо соображает, что происходит, стоит он или лежит, куда он идет, куда его ведут, что ему говорят, проходят ли минуты или часы. Он просто чувствует, что становится тише, лицо обдает свежий воздух, огни исчезают. Через какое-то время его тело обмякает на сидении, но все вокруг так качается, что Жан прикладывает усилия, чтобы и в таком положении никуда не упасть. – Где ты живешь? – спрашивает Хитч. Абсурд в том, что Жан и на трезвую голову не вспомнил бы адреса, не то, что в подобном состоянии. Он просто помнит район, помнит, как все выглядит, где магазины, останавливаются автобусы… и все. Но сейчас он считает достижением уже то, что понял вопрос, и победой то, что может выдавить из себя хоть что-то. – Там соседство… близко… небольшое, дом… серый и два дерева пред ним… одноэтажный, как все. Еще магазин… блядь… как же херово…– ему понадобилась целая минута для того, чтобы выстроить слова в более-менее связанную логикой цепочку. Хитч хихикает, водитель такси ругается, Жан сползает ниже, все кружится, сознание ускользает, ему плохо. Он тихо стонет, борясь с чувством тошноты. Пусть его никто не трогает и ни о чем не спрашивает, о большем он не просит. – Не будь ханжой. Видишь, ему хуже тебя,– Хитч достает купюру и кидает ее на переднее сидение рядом с таксистом.– Езжай прямо, а потом сворачивай на юг. Может, я догадалась, что это за район… а может и нет. Жан, оставайся со мной и хоть иногда поглядывай в окно. Промычи хоть, если увидишь что-либо знакомое. Ах, вот и связывайся с вами, бравирующимися малолетками... – Два дерева и магазин, как я буду искать это? Он хоть не отъедет тут? – водитель скептически оглядывает его лицо в зеркале заднего вида. – Нет, просто милый сладкий мальчик всего-навсего не привык пить напитки для взрослых,– она почти любовно гладит Жана по волосам, хихикая, когда он прислоняется щекой к ее плечу. Хитч обхватывает Жана руками, как свою плюшевую игрушку, не давая ему завалиться между передним и задними сиденьями. Такси начинает ехать, и он утыкается лицом ей в колени, потому что никогда до этого его вестибулярный аппарат не испытывал такого издевательства. Кажется, телефон снова вибрирует и недолго, Хитч достает его из кармана. Она что-то говорит, что не разобрать, и, кажется, она под конец называет водителю знакомый адрес, после этого Жан засыпает… – …ну же, Жан, передвигай ногами, левой… правой… левой, правой! Как в армии… Он пытается, правда, хотя он откровенно не понимает, куда его и зачем тащат. Его можно положить прямо тут, на траву, ему просто нужно поспать… и почему его никто не оставит в покое? Хитч перехватывает Жана поудобней, стучится. Дверь отворяется молниеносно. Марко мельком смотрит на незнакомую женщину, секундой позже его внимание всецело Жане, что безжизненно висит на ее плече, волосы закрывают лицо. – Что случилось? – Марко мгновенно оказывается близко и поднимает его голову, а когда в глаза бросаются алые пятна на подбородке и губах, он непроизвольно рвано втягивает ртом воздух. – Небольшое ночное приключение, как я сказала по телефону, ничего страшного,– Хитч хихикает, и тогда до него доходит острый запах алкоголя, и то, что с Жаном все относительно в порядке, просто он настолько пьян, что не в состоянии даже дойти от такси до двери самостоятельно, а «кровь» имеет слишком непохожую на ощупь структуру. – Положи его на диван,– уже сдержанно просит он, отстраняясь от Жана. – Пойдем, последний рывок! – Хитч дотаскивает того до цели и водружает тело на диван под тяжелым взором Марко. Одна нога съезжает на пол, диван скрипит, Жан тихо стонет в потолок, елозит, отчего диван вступает с ним в неприятный спор. – Я не так представляла себе эту ночь и думала устать по-другому,– произносит Хитч с напускным сожалением, распрямляя усталую спину.– А он хорошенький, правда? И сказочник тот еще, но красноречив. Жаль только, что с непривычки так напился, иначе я бы объездила этого жеребца и вернула его тебе под утро. Ну да ладно, я сама тут руку изрядно приложила. Марко с усилием пропускает это мимо ушей, «кровь» на лице оказывается размазанной помадой, ремень застегнут криво, ширинка расстегнута. Он подходит ближе, подцепляет подол рубашки: низ живота испачкан, алые следы помады уходят за линию штанов, и Марко одергивает руку, ему хочется мгновенно вытереть ее обо что-нибудь. Вопросы о сегодняшней ночи отпадают сами собой, в груди скручивается пустота, и она спускается куда-то вниз по органам холодным осадком. Впрочем, эта боль не сравнится со страхом: ему стало спокойней, когда кто-то незнакомый поднял трубку и сказал, что «Жан тут» и «в относительном порядке», но слышать такое в четыре утра после более десятка неудачных вызовов и сообщений не успокаивает полностью. Это было в точности как тогда, в ту далекую и теплую весеннюю ночь, когда ожидание душило и убивало, порождая ужасающих призраков, что царапали в груди и шептали, обещая, что утро будет самым страшным. В это время Хитч достает из сумочки подводку для глаз, еще роется, вытаскивает бумажный платок и выводит на нем свой номер, пару сердечек, запихивает платок Жану в карман. – Отойди от него,– голос немного подводит, но звучит все равно достаточно твердо.– Ему… нужен покой, пусть спит. Хитч отступает, закончив близко рассматривать Жана под полноценным освещением. В ее чертах что-то мелькает, чуть растягивает ее тонкие губы, выдает, насколько же последняя часть фразы беспомощная и ненужная. Марко чувствует себя обнаженным и уязвимо-открытым под этим понявшим все взглядом, особенно изучающим его лицо без бинтов, но держит его, совершенно не меняясь в этом самом лице. – Уже поздно. Тебе пора. Хитч, строит напускную гримасу, потом достает из сумки купюру и сует ее в другой карман рубашки Жана. Что-то напевая, идет на улицу, где ее все еще ждет такси, когда дверь захлопывается, Марко прижимает ладонь к лицу и медленно опускается на пол рядом с диваном. Он охает и трет правую ногу, словно успокаивая ее, но мышцы ноют, напрягаются; Марко пытается не давать себе думать о произошедшем, но слишком много триггеров сошлись в единой точке этой ночью, чтобы быстро выровнять рваное сердцебиение и умиротворить трепещущие эмоции. Стиснув зубы, он на ощупь вырывает из кармана Жана записку и комкает ее в руке, мягкая бумага рвано расходится между пальцами; Марко обязательно серьезно поговорит с ним завтра. Перед этим Жану надо проспаться, а ему непременно успокоиться и самому вздремнуть хоть немного.