Хеталийская школа

Музыку я тоже любила. Именно поэтому я со страхом ждала следующий урок. Мое буйное воображение услужливо подсовывало устрашающие картины: учитель-рэпер заставляет всех заучивать песни собственного сочинения или этакий странный тип, похожий на байкера, зависает у доски под тяжелый рок… Хотя против рока я ничего не имела, все-таки в школе лучше проходить классику. Это понимать и ценить должен каждый, а вот в остальном вкусы у всех разные. В общем, я с большой опаской вошла в очередной кабинет. И представьте себе, какого было мое удивление, когда я попала в музыкальный зал XIX века! На несколько мгновений наш класс пораженно застыл у порога, затем все разбрелись по странному кабинету, рассматривая его и не веря своим глазам. Зал был оформлен в бело-голубом цвете. Обои глубокого голубого оттенка с синим симметричным узором успокаивали и освежали мысли. Ровные белые арки с изящной лепниной по краям на стенах служили достойным обрамлением для бесчисленных портретов великих музыкантов и правителей прошлого. Темно-синие тяжелые шторы смягчали белые, расшитые позолоченной нитью занавески. Парт в зале не было. Вместо них вдоль стен протянулся ряд старинных массивных, обшитых золотой атласной тканью кресел с витыми ножками. Изящные жардиньерки с цветами радовали глаз. Белоснежный потолок, украшенный барельефом, казалось, резко уходил ввысь, а причудливый рисунок паркета поражал воображение. В самом центре величаво стоял большой белый рояль с торжественно поднятой крышкой. Инструмент словно приглашал пальцы поскорее пробежаться по прохладной гладкой поверхности клавиш. Я не удержалась и подошла к роялю, вдыхая знакомый запах лака и дерева, и провела рукой по блестящей поверхности. - Пожалуйста, не трогайте инструмент, - раздалось вдруг предупреждение. Я подпрыгнула от неожиданности и обернулась, бормоча извинения. Ошарашенные таким неожиданным великолепием, мы не сразу заметили учителя, стоявшего у доски, как ни странно, современной, для фломастеров, хоть и сделанной в старинном стиле. И кстати, я понимаю, почему мы не обратили на него внимания… Учитель и сам словно сошел с какой-то картины былых времен. И не только потому, что одет он был в синий камзол и носил белый кружевной галстук. Даже в лице его было что-то аристократическое. Темные с фиолетовым оттенком глаза спокойно и серьезно смотрели сквозь очки. Каштановые волосы были тщательно уложены, только одна непослушная прядь выбивалась и торчала вверх, но даже это выглядело довольно изящно. В левом нижнем уголке рта приютилась родинка, что еще больше придавало ему сходство с людьми, смотрящими на нас из позолоченных рамок. Как и другие преподаватели здесь, он был достаточно молод. Учитель привлек внимание класса, похлопав в ладоши. - Здравствуйте. Я ваш учитель музыки, Родерих Эдельштайн, - представился он и направился к роялю. – Пожалуйста, присаживайтесь и позвольте поприветствовать вас этим маршем! Он сел за рояль и дождался тишины, после чего положил руки на клавиатуру и заиграл. Из-под крышки инструмента полилась живая, веселая и очень знакомая мелодия, совсем не похожая на марш. Тем не менее, все молча, за исключением нескольких перешептываний и смешков, дослушали музыку до конца, увлеченные переливчатым бодрым мотивом. Когда руки учителя наконец неподвижно застыли над клавиатурой, все захлопали. Родерих неторопливо встал, чуть поклонился и подошел к доске. - Произведение, которое вы только что услышали, называется «Турецкий марш». Его написал великий австрийский композитор – Вольфганг Амадей Моцарт. Вы все, конечно, его знаете, но я напишу его имя на доске, - он принялся выводить на белой поверхности доски имя композитора и название произведения черным фломастером, продолжая рассказывать. – Настоящее название этой композиции – «Rondo Alla Turca», то есть «Турецкое рондо». Изначально это была третья часть «Сонаты для фортепиано № 11 ля мажор», которую Моцарт написал в 1783 году… - А записывать надо? – прервал его монолог какой-то ученик. Родерих бросил на него холодный взгляд и спокойно ответил: - Если вы считаете, что не запомните этого, то лучше запишите. Итак, как вы, наверное, заметили, это произведение совсем не похоже на привычный для нас марш. Сложно представить себе, как под такую музыку марширует армия. Дело в том, что турецкие воины действительно не ходили под музыку строем, в отличие от европейцев… Он продолжал в том же духе минут двадцать. Всем быстро это наскучило. Кто-то играл в телефон, кто-то писал сообщения, а кто-то даже дремал. Что касается меня, то я, пытаясь следить за речью учителя, и сама начинала чувствовать, как тяжелеют веки, и все время косилась на часы. Казалось, массивная вычурная стрелка была слишком тяжела для несчастного механизма старинных часов, висевших на стене, так как она абсолютно не желала двигаться с места. Я даже сочувствовала этим стареньким часам, видя, с каким трудом они заставляют ее шевелиться. Чтобы хоть как-то отвлечься от медленно текущего времени, я снова стала изучать учителя, расхаживающего вдоль доски. Он иногда вставлял в свою речь немецкие словечки, также мы начали изучать Моцарта, австрийского композитора. К тому же, здесь, кажется, все учителя помешаны на родных странах. Исходя из этого, я сделала вывод, что Родерих, должно быть, австриец. Не успела я развить эту мысль, как вдруг белая с позолоченной рамкой дверь резко распахнулась, и в кабинет влетел наш классный, прервав лекцию громким смехом. - Ха-ха, ну что, Родерих, они у тебя еще не умерли с тоски? Я бы точно столько не выдержал! – ехидно орал Гилберт, хлопая Родериха по плечу. Тот нахмурился и попытался убрать с себя руку историка. - Я еще не закончил! – возмущенно возразил он. – Выйди, bitte (пожалуйста, нем.)! Придешь после звонка… - Чтобы Великий Я ждал под дверью! – воскликнул Гилберт. – Nein! Machst du Witze (Ты что, шутишь, нем.)?! А ну-ка, отойди, мне нужно объявление сделать! Прежде чем учитель музыки смог возразить, наш спаситель отодвинул его в сторону и повернулся к нам. - Так! Achtung (Внимание, нем.)! Сегодня после уроков зайдете в медкабинет, понятно? Нужно вас измерить… - Что-о-о? - Зачем это? - А где медкабинет? - Когда это? Посыпались вопросы со всех сторон. Все были рады сказать хоть что-нибудь после монолога о «Турецком марше»… или «Турецком рондо». Гилберт хлопнул рукой по шаткому учительскому столу с гнутыми ножками. - Тихо, я сказал! Еще раз: всем после уроков зайти в медкабинет, - медленно, как для тупых, с терпеливым выражением на лице объяснял наш герр. – Вам будут шить форму, так что нужно знать размер каждого. Чтобы все пришли, okay? Медкабинет на первом этаже, напротив столовой. Все снова загалдели. - Форма? Зачем еще?! – возмущался кто-то. - Какая форма? Как она будет выглядеть? - У всех одинаковая будет? - А кто… - А-а-а, заткнулись все! – не выдержал Гилберт и снова застучал по столу. - Ты его так скоро разнесешь! – невозмутимо заметил Родерих, устроившийся в большом кресле. – Ну у тебя и методы! - А тебя никто не спрашивал! – недовольно откликнулся историк и снова повернулся к классу. – Ко мне никаких претензий, ясно? Лично я голосовал сначала за другой стиль, а потом вообще против… Но что выбрали, то выбрали! У всех форма будет одинаковая, так что смиритесь. Ну, у меня все! Он так же быстро направился к дверям, но потом обернулся. - Да, следующий урок – ОБЖ. Сегодня он будет во дворе, - наш классный как-то странно улыбнулся и предупредил: – И для вашего же блага вам лучше не опаздывать… Дверь за ним с грохотом захлопнулась, и мы скорбно повернулись к Родериху. Тот встал, намереваясь продолжить, как вдруг спасительная трель звонка известила нас о конце урока. - На следующем занятии вы должны будете рассказать о «Турецком марше». Прочитайте о нем в учебниках! – прокричал он вслед поспешно покидающей кабинет толпе.