Hell hath no fury like a woman scorned

      Ритцу прижался спиной к только что закрывшейся двери и закрыл глаза. Квартира встретила его ожидаемой тишиной, но сегодня она давила ему на уши, вызывая гнетущее чувство приближения катастрофы. Он мог слышать, как гулко стучит его сердце в груди.       Сегодня был самый ужасный день в его жизни.       Настолько ужасный, что он искренне недоумевал, почему ещё жив. Почему он не умер от шока, когда проснулся и обнаружил, что превратился в женщину. Или от ужаса, который нахлынул при мысли, что сейчас ему придётся предстать перед родителями и объяснять, почему. Или от боли, которую он чувствовал, когда родная мать орала и обзывала его такими словами, что Ритцу и не подумал бы, что она знает такие. И он был уверен, что если бы отец её не удержал, и если бы Ан-тян не выволокла его из дома, она бы набросилась и выцарапала ему глаза.       Ритцу зажмурился и с силой сжал зубы.       Это, что, действительно произошло с ним?       Ему не хотелось ехать вчера домой, но найти хотя бы одну стоящую отговорку не удалось. Ритцу знал, что стоит ему встретить свою мать, снова начнутся разговоры на давным-давно изъезженные темы – Ан-тян, свадьба, ты-идиот-она-такая-хорошая-девушка, бла-бла-бла, тебе-пора-остепениться, тебе-пора-перенимать-бразды-правления-компанией… И с каких пор все вокруг решили, что знают, что лучше для него? Или раньше он просто не придавал этому такого значения?       Он очень не хотел ехать к родителям. Но поехал.       Всё было именно так, как он и ожидал. Даже хуже – судя по приглашённой погостить Ан-тян, которая даже не была в курсе, что Ритцу должен приехать – его мать ещё не похоронила идею об их возможной свадьбе, несмотря на расторгнутую помолвку. До нелепости смешная вещь, эта его помолвка. Она вроде бы была, но в ней он не участвовал.       Вчерашнюю атмосферу в их доме с трудом можно было назвать дружелюбной и располагающей к общению. Хотя отец, с которым он не разговаривал уже миллион лет, искренне интересовался его работой в «Марукаве», спрашивал, как ему нравится работать с Исакой-младшим, знакомился ли он с Исакой-старшим, и вообще ни разу не заикнулся о наследовании компании. И Ан-тян, явно чувствуя себя неловко рядом с ним, и что было взаимно, за весь вечер несколько раз внятно произнесла, что «Ритцу для меня как брат».       И, тем не менее, в воздухе пахло грозой.       Ритцу не понимал, что он сделал неправильно? Он ведь был самым послушным ребёнком из всех знакомых им семей. Самым спокойным и самым вежливым. Он никогда не просил для себя ничего лишнего, хотя отец всегда был готов исполнить любые его капризы. Отец говорил, что мир огромен и в нём таится много плохих людей и опасностей, и Ритцу его слушался. У него был свой мир, созданный из книг и фантазии писателей. Мать не уставала говорить, что он - будущий наследник компании и глава семьи Онодера, что он должен быть ответственным и здравомыслящим, и Ритцу пытался соответствовать. Он был хорошим сыном. Он хотел быть хорошим сыном.       Когда же всё пошло наперекосяк? Когда он отказался наследовать компанию? Когда он отказался жениться на Ан-тян?       Когда он влюбился в парня?       Ритцу схватился за голову и застонал. Как? Как это могло с ним случиться? Почему это произошло именно с ним?       Утренняя сцена отложилась в его памяти не полностью, какими-то фрагментами, криками, отдельными фразами. Как будто он был очень пьян, или это был страшный сон. Он помнил, как Ан-тян – его спасительница, кто бы мог подумать – вытащила его с поля семейного боя. Вдруг они уже едут с ней в такси, и она не перестаёт ему что-то говорить. А потом он уже у неё в квартире, и она пихает ему какие-то таблетки.       Ритцу не знал, сколько он просидел на одном месте, глядя в никуда. Не помнил того момента, когда транквилизаторы начали действовать. Нервные окончания как будто притупились, а мысли завязли в вязком тумане. Ему было не хорошо, и не плохо. Ему стало никак.       - За что?!       Это было первое, что он произнёс за долгие часы молчания. Ан-тян с жаром схватила его за руки и заглянула ему в лицо. Её глаза были полны жалости.       - О, Ри-тян, мне так жаль! – выпалила она. – Твоя мама не должна была говорить такие ужасные вещи! Ты ни в чём не виноват!       Он освободил свои руки и приблизил их к лицу. Эти хрупкие женские ладони явно принадлежали не ему.       - К…как?       - Я… я не знаю, - покачала головой Ан-тян и добавила изумлённым тоном, - это так невероятно… это просто… с ума сойти, как невероятно… это просто…       - Невозможно, - закончил Ритцу за замявшейся в поисках слов Ан-тян. Она снова начала суетиться вокруг него, не зная, что можно сделать.       - Ты чего-нибудь хочешь? Может, воды? Поесть?       - Сдохнуть? - предложил свой вариант Ритцу, не отрывая взгляда от собственных ладоней. - Можно? Пожалуйста?       - Не говори таких вещей! - закричала на него Ан-тян. – Как будто превратиться в женщину – это худшее, что могло случиться в твоей жизни!       - Может быть ещё хуже? – перевёл на неё взгляд Ритцу.       - Конечно, - уверенно продолжила она, - тысяча вещей! – Ан-тян ещё раз окинула взглядом разбитого в пух и прах Ритцу и поникла. – Я думаю, следует поискать положительные стороны…       - Мой пол неизвестным способом поменялся, - медленно проговорил он, - и мои родители выгнали меня из дома. Назови мне хоть одну положительную сторону.       Ан-тян выглядела смущённой. Она взмахнула рукой в неопределённом жесте.       - Ну… э-э-э… можно сказать, что ты достиг своего «дна»...       Ритцу медленно двигался по квартире, без интереса перебирая список пропущенных звонков на подзарядившемся на работе телефоне. Куча вызовов от Такано, несколько последних от Ан-тян, и один, что удивительно, от Усами Акихико. Он даже замер на несколько мгновений, недоумённо моргая и думая о том, что могло понадобиться от него Усами-сенсею в столь знаменательное утро. Хотя какая разница? Он отключил мобильный и оглядел окружающий его привычный бардак.       Его квартира словно стала олицетворением его собственной жизни. Хлам на полу, гора немытой посуды и грязь по углам.       Ан-тян не хотела пускать его на работу. Она говорила, что он совсем рехнулся, что он ещё в шоке, что ему надо отдохнуть, надо поспать, и она принесёт плед вот прямо сейчас. Но Ритцу упёрся. Он должен был пойти в издательство. Он не мог потерять работу, потому что это последнее, что у него осталось.       Он хотел посмотреть Такано в глаза.       Один раз. Всего лишь раз. Он не хотел с ним разговаривать. И, если быть до конца честным, он даже не хотел его видеть. Он просто хотел заглянуть ему в глаза и из чистого эгоизма хотел хоть раз, хотя бы один чёртов раз, увидеть там чувство вины. Что ему тоже жаль.       Ритцу устал быть виноватым за всё и всех.       Ан-тян, глядя на него, замолчала, потом попыталась что-то сказать, и в результате только прерывисто вздохнула и кивнула головой. Почему-то у Ритцу было такое чувство, что она всё поняла.       - Хорошо, - наконец произнесла она, - только тебе нужно переодеться.       - Зачем? – не понял Ритцу.       - Ты же не хочешь, чтобы твой вид бросался людям в глаза.       - Не хочу, - вяло согласился он.       - Хм… - протянула Ан-тян, и окинула его долгим оценивающим взглядом, - кажется, теперь у нас один размер… - она ушла к себе в спальню, и он мог слышать её бормотание, пока она рылась в шкафу, - что-нибудь неброское… платье? ... нет, не пойдёт… что-нибудь привычное для тебя… брюки… или, может, джинсы?       Всё это время Ритцу продолжал всё так же сидеть на диване. Ему казалось, что если он сдвинется с места, то рассыплется в прах, который развеет ветер из открытого окна, и он перестанет существовать. Если подумать, это была не такая уж и плохая идея.       - Ан-тян! – окликнул он подругу безжизненным голосом.       - Что такое? – она вышла из спальни с ворохом одежды в руках. – У тебя есть какие-то пожелания? Хочешь, я тебе волосы уложу?       - Почему ты это делаешь? – посмотрел он на неё.       Ан-тян непонимающе нахмурилась.       - Даю тебе свою одежду?       - Помогаешь мне.       Она вздохнула, и, кинув одежду в соседнее кресло, снова села рядом с ним.       - Потому что ты – мой друг, - просто сказала она, глядя ему в глаза, - и я люблю тебя. И я всегда буду на твоей стороне. Всегда, слышишь?       - Я… - начал Ритцу и запнулся на полуслове. То ли из-за таблеток, то ли из-за своей новоприобретённой женственности, но откуда-то он знал, что сейчас слова Ан-тян несут в себе другой смысл, нежели когда то же самое произносит Такано.       - Спасибо, - искренне произнёс Ритцу.       Она смущённо улыбнулась и потрепала его по плечу.       - Ну, у меня для тебя есть хорошая новость. Из тебя получилась очень красивая девушка, Ри-тян.       Ритцу стоял посреди гостиной. «Очень красивая?» - подумал он, глядя на отражение в зеркале. Ничего красивого он не видел. Напротив, у него было чувство, что его выпотрошили, оголили саму его душу, содрав прикрывавшую её плоть и кожу, и выставили всю отвратительную сущность на всеобщее обозрение, что было крайне мерзко и очень больно.       Его взгляд упал вниз, на кофейный столик. Когда среди разбросанных книг и манги он увидел пепельницу, его дыхание резко участилось, а в голове оглушающе зазвенели колокола.       «И когда этот мудак начал перетаскивать сюда свои вещи?!»       Несчастная пепельница оказалась тем, что прорвало плотину.       - ИДИ К ЧЁРТУ! – заорал он и, хватая её и запуская в зеркало. Зеркало ожидаемо разлетелось на осколки.       - НЕНАВИЖУ!       Ритцу не знал, к кому обращался – к Такано, к родителям, к себе самому, или ко всему миру. Перевёрнутый кофейный столик полетел вслед книгам и манге.       - КАТИТЕСЬ ВСЕ К ЧЕРТЯМ!       Так долго сдерживаемые эмоции вырвались на свободу, и теперь их кипящие яростью и негодованием брызги разлетались на всё, что его окружало. Летело всё, что попадалось под руку, и разбивалось всё, что могло. Он повыкидывал бы мебель из окон, если бы был в состоянии. Квартира наполнилась его бессвязными воплями и звуками бьющегося стекла.       Ритцу было плевать. Плевать, что его, скорее всего, слышат соседи, что они могут вызвать полицию или напридумывать чёрт знает что. Плевать, что и без того захламленное помещение быстро превращается в полную свалку под его вспышкой бессмысленного разрушения.       Он всё равно не мог устроить больший хаос, чем тот, в который превратилась его жизнь.       Ритцу хватило не так уж и надолго. Ни моральных, ни физических сил у него не осталось. Он осел на пол, обхватив себя руками. Его лихорадочно трясло.       - …пусть всё окажется сном… - шептал Ритцу, чувствуя, как горло перехватывают спазмы, - пусть всё это окажется сном…       Ритцу не пытался сдерживать полившие из глаз слёзы. Он не хотел, да и просто физически не мог. Он задыхался в охвативших его рыданиях, он ревел навзрыд, как плачут маленькие дети, прерываясь лишь на судорожные всхлипы, не думая, как это выглядит со стороны. Он плакал, как никогда в своей жизни, выплёскивая всю скопившуюся боль и обиду, и находя в своём плаче странное удовлетворение и покой.       Он хотел бы, чтобы ничего этого с ним не случалось. Чтобы всё оказалось страшным сном. И Ритцу не мог сказать точно, имел ли он в виду сегодняшний день или всю свою никчёмную жизнь.

***

      Впервые в своей жизни великий и божественный Усами Акихико не имел понятия, что ему делать. Вообще. Никакого. Он был растерян, потерян, и раздавлен обстоятельствами.       Его Мисаки превратился в девушку.       Мисаки. Превратился. В девушку.       Без шуток.       Реальность впервые переплюнула его собственное воображение.       После нескольких часов бесполезных уговоров Мисаки всё также напрочь отказывался выходить из собственной комнаты. На угрозы выломать дверь он прерывистым голосом обещал выпрыгнуть в окно. В любой другой день Усами бы посмеялся, но сегодня эти смехотворные угрозы почему-то забавными ему не казались. Мисаки явно ревел без остановки, и он мог слышать причитания на тему «что же сказать братику». Усами не мог сказать точно, что его расстраивало больше – расстроенный Мисаки, его невероятное превращение, или то, что он больше волнуется о реакции брата, чем об его.       И, да, Такахиро действительно нужно было что-то говорить. Желательно всю правду. И это значило, что ему придётся признаться своему другу, что фактически он соблазнил его младшего брата, и они водили его за нос четыре года подряд.       Но для начала нужно было успокоить Мисаки и вытащить его из комнаты. Или наоборот, Усами не знал, как лучше. Он даже не знал, как осуществить ни первое, ни второе.       Следующей мыслью, осенившей его своей гениальностью, было обратиться к тем, кто тоже испытал на себе чудеса волшебного превращения.       Так как вариантов у него было немного, первым, кого он набрал, оказался старый друг и неудавшийся любовник, Камидзё Хироки.       Хироки взял трубку подозрительно быстро.       - Чего тебе надо? – ответил ему женский голос со знакомыми резкими интонациями.       - Хироки! – не удержался от удивлённого возгласа Усами. – У меня тут проблема…       - У тебя проблема… - пошипел Камидзё таким тоном, что у Усами возникло желание отодвинуть подальше трубку, будто оттуда того и гляди полезут ядовитые змеи, - у тебя, говоришь, проблема… да ты!..       Следующие несколько минут Усами, открыв рот и затаив дыхание, слушал, как интеллигентный филолог Камидзё в самых цветастых выражениях высказывает всё, что он думает о своём друге. Его писательская натура даже порывалась записать несколько особых конструктивных предложений. Прозвучало всё, начиная с «ты бесчувственная скотина!» и заканчивая «если бы у этого пацана были хотя бы зачатки мозгов, он давно бросил бы тебя подыхать от голода!». На этом трубку у Камидзё насильно отобрали и добрый доктор Кусама, с некоторым нервным смехом, сказал, что «Хиро-сан сейчас немного не в себе», и «он очень сожалеет», и ещё «не могли бы вы нас не беспокоить некоторое время, Усами-сенсей?». Кусама повесил трубку под аккомпанемент «верни мне трубку, придурок, я ему ещё не всё сказал!» от его старого друга.       Усами ещё долго слушал длинные гудки, в тщетных попытках представить себе Хироки в образе женщины. Получалось у него плохо, хотя, видят небеса, воображением он обделён никогда не был.       Следующим пришедшим ему на ум в кандидаты в помощники был его бывший редактор Онодера Ритцу, на счёт которого у него имелись определённые подозрения. Не то, чтобы они были близкими друзьями, но Усами подумал, что уж вряд ли тот будет материть его на все лады.       Но телефон Онодеры был отключен.       На этом Усами осенила другая гениальная, но печальная мысль. Нет ни одного шанса, что хоть один здравомыслящий мужчина, превратившись за одну ночь в женщину, останется здравомыслящим и сможет ему помочь вытащить Мисаки из комнаты, не заставив его при этом сотворить какую-нибудь глупость.       Ему нужна была помощь. Очень сильно и очень срочно. Желательно профессиональная и желательно женская.       Первая женщина, пришедшая ему на ум – его чёртова кузина – только улетела из Японии. Может и к лучшему - с её характером после её успокоений помощь могла понадобиться даже опытному психоаналитику.       А Мисаки всё продолжал сидеть в запертой комнате и клясться, что не выйдет оттуда до конца дней своих.       Доведённый до отчаяния Усами уже решился ломать дверь, и как раз раздумывал над тем, сколько у него будет времени, чтобы ввалиться в комнату и схватить Мисаки в охапку, прежде чем тот сделает что-то нехорошее, когда помощь пришла оттуда, откуда её не ждали.       В этот день Айкава Эри доказала, что не зря получает зарплату, и что нет такой проблемы, которой не мог бы решить редактор великого и божественного Усами-сенсея.       Усами даже не вспомнил про неё - она сама явилась, по своему обыкновению решительно вломившись в квартиру. Что в этот день было необыкновенным, так это непривычная улыбка на лице, которая говорила только об одном - сбрендивший в одночасье мир было именно тем, чего ждала прожжённая годами яойщица. Усами даже и просить её не пришлось, как она пафосно провозгласила:       - Я пришла, чтобы вас спасти, сенсей!

***

      Когда Йокодзава заявлял, что он – не гей, то каждый раз он был совершенно искренен в этом убеждении.       Он никогда не испытал влечения к мужскому полу. Справедливости ради, большим ценителем женских прелестей он тоже никогда не был. И пусть он и находил женщин привлекательными, каждый раз, когда его одноклассники и, позже, сокурсники, изливались слюнями при виде грудей и задниц, Йокодзава находил такое поведение до крайности непристойным.       При этом он никогда не заглядывался на парней. Ни чужие сильные руки, ни мускулистая грудь, ни крепкая задница, ни, тем более, чужой член, не вызывали в нём никаких сладострастных откликов. Поэтому он продолжал жить в святой уверенности, что геем не является. Само слово «гомосексуальность» для него подсознательно навевало на мысли о чём-то распутном и развязном, и стереотипный образ жизни, наполненной наркотиками и случайным сексом, ну никак не шёл в сравнение с размеренным и порядочным Йокодзавой.       Может быть, виной было его воспитание.       При этом в его голове неким чудесным образом умудрялось сосуществовать то, что «он – не гей», и то, что двумя самыми большими влюблённостями (и, в общем, единственными) в его жизни оказались мужчины. Причём мужчины самые что ни наесть мужественные, такие, что он сам оказывался в положении снизу, и, что уж греха таить, испытывал далеко не отвращение к физической с ними близости.       Скорее всего, виной действительно было его воспитание.       Сам же Йокодзава редко давал ход этим мыслям, предпочитая решать насущные практичные проблемы, а не вопросы собственной ориентации.       Может быть, именно поэтому он чувствовал себя так неуютно в конференц-зале, где всех их собрал Исака.       Конечно, на него пялились! Куда без этого! Но кроме удивления во взглядах собравшихся было что-то ещё, чего не было в поражённых взглядах других коллег.       Эти взгляды говорили о том, что его раскусили.       Возможно, Исака этого и добивался, собрав их всех в первый же день после превращения. Сплотить их, объединить в единый фронт, устроить клуб «не анонимных» женщин, не дать им расползтись по углам, завязнув в собственных проблемах и горестях. Заставить их почувствовать себя одной командой. Ведь Исака, несмотря на все свои придури, был хорошим руководителем. Он не мог позволить работникам ринуться в массовую депрессию.       Может, так действительно было лучше. Но Йокодзава не мог избавиться от чувства, что на него навешивают ярлык.       И, всё же, сидя в окружении, по сути, таких же, как и он, своим Йокодзава почувствовать себя ну никак не мог. Казалось, люди вокруг него знают какие-то секреты, ему неведомые, и волнуют их проблемы совершенно другие, нежели его. Даже мальчишка из печатников, который «только один раз», и которому «так стыдно», что уволиться готов, похоже, сёк в однополых отношениях куда больше, чем признавался.       Йокодзава чувствовал себя новичком.       Неосознанно его симпатии тянулись к Судо, как к самому старшему и самому спокойному из всех здесь собравшихся. Правда, особо смущённым обстоятельствами тот не выглядел, скорее мрачным и раздражённым. Учитывая его семейные проблемы, удивляться этому не стоило.       Как только Исака встал из-за стола, эпично закончив речь презервативами, собрание естественно превратилось в балаган. Кто-то сразу же поспешил убраться подальше, как одурманенный успокоительным Онодера, которому Йокодзава против воли сочувствовал и даже немного завидовал, потому что молодому редактору сейчас явно было всё по барабану. Оставшаяся же половина шумно ринулась в разбор полётов и дискуссию на тему «кто, кого, зачем, почему и что вообще делать теперь». Сидящий напротив Судо только с раздражённым цыканьем схватился за голову, а Йокодзава собрался было уходить, когда его окликнули.       - Йокодзава-сан, а вы что будете делать?       - С чем? – не понял тот.       - С одеждой, конечно, - ответил ему кто-то из литературных редакторов. Видимо, разговор сошёлся на самом горячем вопросе – вопросе гардероба. – Мы тут решили пойти в торговый центр неподалёку, - и бывший парень признался, задумавшись на секунду, - толпой не страшно.       Йокодзава даже не нашёлся, что ответить. Одежда была нужна, но идти такой компанией было в сто раз страшнее. От ответа его избавил юрист, фамилии которого Йокодзава, к стыду своему, не помнил, встряв со своими комментариями.       - Я хочу красное платье! Супер-короткое красное платье! – бурно заявил он. – И туфли во-о-от на таком каблуке в стиле «трахни меня»!       - Ты разогнался, Сома, - равнодушно заметил начальник службы безопасности, - Исака-сан сказал привести себя в порядок, а не наряжаться, как шлюха.       - К чёрту работу! Вы что, не понимаете? – воскликнул тот с горящими от возбуждения глазами. – Это же божье возмездие!       - Чего?       - Это месть! Самая натуральная кара небесная! Только не нам, а им! Теперь-то мы покажем, чего стоим на самом деле! Всем этим мальчикам-натуральчикам, которые смотрели на нас как на отбросы! Они ответят за каждый презрительный взгляд, за каждого «пидора» и «гомика»! Да если природа сделала из меня женщину, я стану такой бабой, что они у ног моих будут валяться!       - А ты серьёзно настроился, - заметил Киса, не без доли восхищения в голосе.       - Ещё и как! - со злой радостью согласился тот. – Меня заждали-и-ись новые горизонты!       - Лучше бы о документах подумали, идиоты, - пробормотал Судо, обращаясь больше к себе самому, чем к другим, - ну почему? Почему, чёрт возьми, это не случилось хотя бы лет десять назад?       - А? - не удержался Йокодзава от удивлённого восклика.       Удивительно, что начальника службы безопасности расстраивало не то, что всё это вообще произошло, а что это не произошло раньше.       - Что? - перевёл тот взгляд на Йокодзаву. - Это у вас вся жизнь впереди, а мне уже тридцать восемь! Да я умру в одиночестве, в окружении дюжины кошек, которые сожрут мой труп.       - Ой-ёй! - замахал на него рукой Сома. - Не драматизируйте! Найдём мы вам порядочного мужчинку, Судо-сан!       - Я тебя умоляю, - закатил тот раздражённо глаза, - если бы я западал на порядочных мужиков, жил бы давным-давно в счастливом партнёрстве.       - Непорядочного найдём ещё быстрее! - радостно заявил юрист, на что Судо только фыркнул.       Возраст и статус для Йокодзавы всегда являлись авторитетом. Хотя знакомство с Киришимой и должно было научить его, что не всё есть так, как кажется на первый взгляд. Может, Судо и был самым старшим и спокойным из всех собравшихся, но под гладкой поверхностью явно скрывались такие черти, что не приведи бог.       Раздался звук какой-то попсовой песенки и мобильник со стуком упал на стол, отразившим вибрацию, отчего комната наполнилась глухим жужжанием.       - О мой бог! – округлил глаза от ужаса мальчишка-печатник.       - Что, мистер Только-один-раз звонит? – живо и не без ехидства полюбопытствовал Сома.       - Остановите его, - жалостливо попросил печатник, с побелевшим лицом тыкая пальцем в собственный телефон, будто там был ядовитый паук.       - Чёрт, будь мужиком, возьми трубку, - резко сказал Судо.       - Сегодня я имею право быть идиоткой! – заявил бывший парень, и на этом трель звонка оборвалась.       - Ты оскорбляешь всех кошечек этого мира, - удручённо покачал головой юрист и, приобняв парня за плечи, потащил к выходу, - эх, учить тебя и учить. Ну что, народ, кто с нами? Киса?       - А? – вскинулся тот, оторвавшись от набора сообщения, чем он был полностью поглощён последние несколько минут. – А, нет, спасибо, я пас.       В ответ на вопросительный взгляд Йокодзава и Судо только отрицательно покачали головами. Сома лишь пожал плечами, и вся компания отправилась на выход.       Мелодия звонка раздалась снова, и тут уже Сома сам отобрал мобильный у застонавшего печатника.       - Неужели ты так плох, что «только один раз», а? – задумчиво спросил он, глядя на телефон, и беспечно принял чужой вызов. – Да, мой сладкий… Нет, это не он…       Вопли несчастного печатника, имя которого Йокодзава так и не узнал, были последним, что он услышал от удаляющейся компании новообратившихся женщин. Какая-то его часть даже хотела пойти с ними, чтобы не было времени остаться наедине с самим собой, и даже где-то в глубине души он испытывал зависть к беззаботному юристу и подобному отношению к сложившейся ситуации.       Но он понятия не имел, что ему делать среди них. Он не знал, как себя вести и что говорить. Отшучиваться он не умел, и как реагировать на провокационные вопросы о личной жизни, которые могли возникнуть, он не представлял.       - Кошечки? – запоздало отреагировал Йокодзава, повторяя слова Сомы.       Оставшийся в кабинете начальник службы безопасности окинул его долгим оценивающим взглядом и вполне дружелюбно заявил:       - Точно, вы же у нас нестандарт по всем параметрам, Йокодзава. Вы к «медведям» как-то поближе будете.       - Что? – хмуро уставился на тот на Судо. – А это-то здесь причём?       В первую очередь Йокодзава подумал о своём расхожем прозвище, но, казалось, фраза имела какой-то иной смысл, только он не понимал, какой. Судо же, ещё раз внимательно на него посмотрев, обречённо вздохнул.       - Педики такие странные нынче пошли, - по-стариковски посетовал он, и, вставая с места, пробормотал, - эх, «Джонни Уокер» поможет утолить мою печаль... Присоединитесь?       - Нет, спасибо, - автоматически ответил Йокодзава, удивлённый внезапному предложению.       - Как хотите, - пожал плечами тот и уже на выходе вдруг сказал, - и, да, Йокодзава, держитесь вы поуверенней. В конце-то концов, вы же парень, подцепивший Киришиму.       - Я не… - яростно начал разом вспыхнувший Йокодзава, вскочив со своего места.       - Да ладно вам, - легко отмахнулся от его праведного гнева Судо, и обернулся к нему с плутовским выражением на лице, - в нашем маленьком кругу это вызывает уважение. Да и кто из нас не западал на раздолбайские улыбочки?       Так, невзирая на его мнение и взгляды на жизнь, с этого злополучного дня Йокодзава Такафуми, свирепый медведь всея компании, был официально принят в круг уке издательства «Марукава».       Судо уже ушёл, а Йокодзава так и остался стоять столбом в полном одиночестве. Не ходить вместе с остальными «бывшими» было точно хорошей идеей, потому что откровенных расспросов ему точно не удалось бы избежать, а как оставить тему своей личной жизни и не послать кого-то, Йокодзава не то, чтобы знал.       Сегодня он определённо играл не в своей песочнице.       При этом желание разделить с кем-нибудь своё несчастье было так сильно, что он почти пожалел, что не согласился на предложение Судо. Но закончить этот безумный день, напившись с начальником службы безопасности, было бы окончательным дном.       Лучшим решением было отправиться домой и попытаться спокойно обдумать ситуацию. В конце концов, завтра всё могло вернуться на свои законные места. Или, что ещё лучше, оказаться дурным сном.

***

      Весь оставшийся день Такано места себе не находил.       Он упустил Онодеру, когда тот, забрав свои вещи, исчез из офиса, и проклинал тот момент, когда вышел выкурить очередную сигарету, хотя от избытка никотина за одно утро его уже начало подташнивать. Что-что, а исчезать Онодера умел и практиковал.       Такано сам уже собирался отправиться вслед за ним, но встреченный в коридоре Йокодзава равнодушно посоветовал ему «оставить сейчас парня в покое». Лицо его друга даже потеряло свою привычную угрюмость, и выражало только невероятную усталость и покорность судьбе. Было ясно, что совещание окончательно его вымотало.       Киса, с удивительной ответственностью прихватив свои раскадровки и пообещав поработать дома, радостно умчался, и в результате в «Изумруде» они остались вдвоём с Мино, потому что Хатори так и не вернулся. Работа у него самого в этот день совсем не клеилась, он умудрился переругаться почти со всеми мангаками, с печатниками, с отделом продаж, да и вообще, со всеми, с кем только можно. Его выводило из себя, что сегодня все отказывались вести себя серьёзно и профессионально. И, больше всего, что ему приходится сидеть здесь и терпеть всю эту чепуху, когда его мысли были заняты только Онодерой.       Из головы не шли ни опустошённое выражение его лица, ни горькие слова о своей семье. Ритцу было плохо, и Такано ничем не мог ему помочь. И это чувство беспомощности и бесполезности просто разъедало его изнутри. Он понимал, что корень проблем лежит куда как глубже их нервной работы и навязанной помолвки. День за днём Такано наблюдал, как Онодера работает до изнеможения, заставляя себя делать то, что самому не нравится, забывая элементарно заботиться о себе. День за днём он наблюдал, как Ритцу исчезает в свистопляске ежедневной рабочей рутины, и Такано не мог помочь ему, не мог дотянуться до него. Да и как бы у него это могло получиться, если этот чёртов упрямец не подпускал его к себе? Как Такано мог помочь, если у него не просили помощи?       Их взаимоотношения напоминали Такано дорожку из плит из видеоигры, где никогда не знаешь, удержит тебя плита или ты рухнешь в яму с отравленными кольями. Три шага вперёд, два назад. И Такано бесился от этого, и, зная, что поступает глупо и неправильно, лез напролом, продолжая попадать в ловушки онодеровой души.       Десять лет назад для Ритцу всё казалось так просто. И Такано не мог не оценить иронию, по которой сейчас они поменяли местами.       Когда он, наконец, оказался на родном этаже, то даже не потрудился заглянуть в собственную квартиру.       Такано был готов трезвонить в соседнюю дверь до бесконечности, и, когда ему естественно не откроют, вломиться без приглашения. В конце концов, у него был ключ. Но, к его удивлению, и минуты не прошло, как в замке завозились и дверь распахнулась.       Дверь распахнулась ровно настолько, насколько было возможно, чтобы выпустить из квартиры молодую девушку, и тут же закрыться обратно.       Кохината Ан изменилась немногим, с тех пор, когда Такано видел её в последний раз в госпитале. Разве что волосы были короче подстрижены, и её симпатичное лицо было мрачнее тучи. Она уставилась на Такано исподлобья, встав перед дверью со скрещёнными на груди руками, готовая защищать эту крепость до конца.       - Ри-тян только что уснул, - проговорила она, - и я сомневаюсь, что он хотел бы сейчас вас видеть.       При виде Кохинаты он едва не задохнулся. Сначала от растерянности, потому что совершенно не ожидал её здесь увидеть, а потом от охватившей его глухой обиды. Сейчас это было нечто больше, чем ревность, это была жгучая чёрная тоска и зависть. Почему она внутри, когда он не допущен даже на порог? Почему она имеет право успокаивать Ритцу, а он нет? Почему она допущена к его проблемам, а он нет?       - Ваша ревность сейчас не имеет никакого основания, - словно прочитав его мысли, ответила девушка.       - Почему вы здесь? – только и смог выдавить из себя Такано.       Кохината отвела взгляд и тихо произнесла:       - Вы… знаете, что произошло в доме у родителей Ритцу?       - Вкратце.       Она кивнула самой себе.       - Я была там вместе с ним. Это было… - она кинула на него оценивающий взгляд, будто решая про себя, заслуживает ли он следующий информации или нет, - Онодера-сан может быть действительно очень жёсткой. Может, это и было неизбежно, но сегодня ситуация явно перешагнула границы разумного.       Так вот откуда взялась и женская одежда, и успокоительное.       - Как он? – осторожно спросил Такано.       Между ними висела напряжённая неловкость. Они стояли на пустой площадке, словно два незнакомца на безлюдной дороге, изучая и оценивая друг друга, в попытке выяснить, враги они или союзники. Девушка пожала плечами.       - У него была форменная истерика. Сейчас он немного успокоился, но должно пройти какое-то время, чтобы он принял это в самом себе.       - Что он теперь женщина? – не понял Такано.       Кохината посмотрела на него, как на идиота.       - Что он гей, - припечатала она, но тут же вздохнула и отвела глаза, - Наверное, поэтому Ри-тян мне так и нравился. С ним всегда так спокойно…       - Ритцу – не гей, - нахмурился Такано. В этом предположении было что-то в корне неверное, что-то такое, чему сопротивлялось всё его естество. Мысль о том, что Онодеру могли привлекать другие мужчины, что у него могли быть другие мужчины, пугала его, наполняла его сердце озлобленной ревностью, и тащила на свет божий хорошо припрятанную неуверенность в самом себе. Постулат о гомосексуальности Онодеры лишал Такано уникального статуса. – Он просто…       - …влюблён только в вас? – подняв брови, закончила за него Кохината. Она покачала головой, и, усмехнувшись, даже с некоторым восхищением признала: - Лихая же у вас самоуверенность. У него были девушки, но это было так мимолётно и несерьёзно, и, думаю, в глубине души я всегда знала, что это просто совсем не то, что ему нужно на самом деле. А потом появились вы, и всё встало на свои места. Но ваши отношения...       - Наши отношения, - раздражённо отрезал Такано, - это наши отношения. И касаются только нас. И разбираться в них мы будем сами!       - Ритцу - мой дорогой друг! - категорично заявила девушка. Такано показалось, что она готова отвесить ему пощёчину, но, видимо, воспитание не позволяло ей устроить полномасштабную перепалку, и, сделав глубокий вдох, решительно начала говорить. - А теперь послушайте меня, господин Сосед. Я не буду лгать и говорить, что вы мне нравитесь. Будь моя воля, я бы спрятала Ри-тяна от вас куда подальше, и не для того, чтобы женить на себе, или «вылечить» от гомосексуальности, что сейчас уже вообще не актуально. А потому что с первого взгляда видно, что ваши «отношения» причиняют ему страдания. Эта работа, этот образ жизни... вы вообще видели его квартиру? Ах, наверняка видели. Это же свалка! Я не знала, что всё настолько плохо, пока здесь не оказалась! И вы всё продолжаете давить на него!       - Вы ничего не знаете о том, что происходит между нами, Кохината-сан, - процедил Такано, изо всех сил стараясь удержаться от грубости.       Она раздражала его. Тем, что стоит стеной между ним и Ритцу. Тем, что он не мог взять и выпроводить её вон отсюда. Тем, что если он это сделает, Ритцу его не поймёт. Тем, что она знает Ритцу лучше, чем он. Тем, что может помочь ему там, где он, Такано, бессилен. И больше всего тем, что сейчас стоит, и глядя ему в лицо, говорит правду.       - Вы правы, я не знаю, - мрачно проговорила она, - я не знаю того, что произошло между вами тогда, в школе. И не знаю, что происходит между вами сейчас. Я знаю, что Ри-тян живёт в постоянном стрессе. Тут ещё это... безумие. И сейчас он на грани. Я знаю его куда дольше, чем вы, уж поверьте мне! Чем сильнее вы давите на него, тем глубже он будет прятаться. Если вы его на самом деле любите, - девушка пристально посмотрела на Такано, будто пытаясь залезть к нему в самую душу, - дайте ему отдышаться хоть немного. Иначе вы его потеряете. И виноваты в этом будете только вы сами.       С этими словами Кохината быстро прошмыгнула назад, в квартиру Ритцу, тихо захлопнув дверь перед лицом Такано.       У него закружилась голова. Появилось чувство, что сейчас от Ритцу его отделяет не одна несчастная дверь, а тысячи километров непроходимых лесов и болот. И ни карты, ни навигатора у него в запасе не было.       - Дьявол! - выкрикнул он, и саданул кулаком по бетонной стене, до крови обдирая костяшки пальцев.       Слабая надежда, что физическая боль приведёт его в чувство. С тем же успехом можно было поколотиться головой. Такано прислонился к стене, разделявший их квартиры, и бессильно сполз вниз.       Запустив пальцы в волосы, он раз за разом прокручивал разговор с Кохинатой у себя в голове, запоздало придумывая новые аргументы в их споре, другие слова. Он знал, что эта девушка не была врагом, уже не была соперницей, а просто защищала близкого ей человека. Как делал это Йокодзава. Но что бы он не придумывал, что бы не сказал ей, чтобы доказать её неправоту, все аргументы разбивались вдребезги.       Потому что девчонка была права. Он знал, что давит на Ритцу, что загоняет его в угол из одного только страха, что если он ослабит хватку, Ритцу испарится, как вчерашний туман. Чёрт возьми, да он так боялся потерять его, что готов был приковать наручниками к батарее.       Такано издал невесёлый смешок. У него был ключ от квартиры Ритцу. Только он был бесполезен, когда сам Ритцу оставался для него закрытым на тридевять замков.