you take my breathe away.

Дорогой Маршалл, я писал тебе, но твои соседи опять спиздили всю почту. Или ты сам не хотел открывать мои письма — я принимаю такой вариант. Может, ты в конце концов пожалел о том сумасшествии, что у нас было. И это правильно даже: тебе надо было двигаться вперёд, не цепляясь за своё странное, несчастливое детство с вечно свежими синяками, сизым сигаретным дымом и липким равнодушием всего мира. Я изо всех сил пытался дать тебе каплю солнца, под лучами которого миллиарды твоих талантов прорастут и обратятся в венерину мухоловку, которая растерзает и сожрёт всех, кто в тебя не верил. Скажи, Маршалл, у меня хоть чуть-чуть получилось? Теперь я слышу твой псевдоним от каждого в рэп-тусовке: говорят с восхищением, отвращением, с песком на зубах, смакуют, как конфеты M&M’s. Я слышу его рядом со своим именем — и, как дурак улыбаюсь тому, что хоть где-то мы рядом. С самого начала чувствовал, что так всё и будет — с того самого момента, как увидел ту разорванную тетрадь. Спросишь, зачем я позвал тебя в клип? Да хуй его знает. Захотелось.

***

Мы тогда гоняли на две недели каникул в мой родной Джексонвилл ко всяким двоюродным и троюродным Дёрстам — просто, чтобы хоть как-то отвлечься от вечной серости Детройта. Самый старший брат Брайан всё рассказывал, как будет катать нас по местным достопримечательностям, однако в итоге мы просто целыми днями тупили на Атлантик Бич с его корешами: плавали, играли в волейбол, переслушали по кругу все треки AC/DC под гитару. Не то, чтобы мы были против — на более изощренные развлекухи наших накоплений всё равно не хватило бы. Ну и ладно, нам итак было круто: Маршалл, вон, загорел даже чуть-чуть. Он с моей помощью быстро влился в компанию и случайно влюбил в себя двух моих самых младших сестричек, из-за чего краснел, как этикетка от кока-колы. Только грустил иногда, потому что, глядя на всех нас, невольно вспоминал Ронни. Хоть наши отношения с роднёй и близко не были такими крепкими, как его дружба с дядей, мы общались друг с другом неплохо. Но всё проходит, и позади осталась соль Атлантического океана, обгоревшая кожа, песок в кедах и неоновые кафешки с красными столиками. Мы ехали домой на автобусе из аэропорта Детройта: у меня половину рюкзака занимали наши общие кассеты от хип-хопа до рока, другую половину — новые, слишком уж рэперские джинсы Pyramid. Маршалл на последние деньги накупил комиксов, которые в наше захолустье пока не завезли — я в этом ничерта не понимал, но друг загонял, что «Хранителей» от DC прочитали уже все, кроме него. У меня в рюкзаке — кассеты. У меня на соседнем сиденье — будущий, блять, бог рэпа. Вот увидите. Пока я то проваливался в небытие, то просыпался на очередной дорожной яме, Маршалл чертил неровные строчки в своём блокноте. Иногда смотрел в окно, разглядывал в темноте какие-то новые хлесткие метафоры, кивал сам себе и возвращался к бумаге и карандашу. Вдруг полез в рюкзак и достал оттуда какой-то комикс. Встретился взглядом с качком в трико. — Супермен… Супер-чувак… Я — Супермен… Она — Лоис Лейн…Космический корабль, — невнятно проговорил Маршалл. Хотел записать что-то в блокнот, но передумал. — Вот это тебя прёт, — я усмехнулся по-доброму. Он чуть вздрогнул, — Дашь потом заценить? — Ты ж спал, — Мэтерс пожал плечами, — Потом покажу, пока что тяжко идёт. Вот прямо на языке что-то вертится, и в голове тоже вертится, а когда карандаш касается бумаги — всё, пиздец. Перекати-поле. Он устало завалился на моё плечо. Рыжие волосы коснулись шеи, и она покрылась мурашками в ту же секунду, а сердце утонуло в тёплом ромашковом чае с мёдом. Потому что стало уютно очень — видит Господь, я не хотел говорить это слащавое слово, будучи без пары месяцев совершеннолетним мужиком. Ни с одной девчонкой такого не было — от этой мысли страшно стало. — Нормально всё. Дай себе время, даже такие рэп-машины, как ты, должны перезагружаться, — потом я вдруг вспомнил кое-что, — О, давай я тебя отвлеку! Осторожно, чтобы Маршаллу не пришлось отодвигаться, я покопался в своём рюкзаке и достал родненький плеер Sony Walkman. Нужная кассета была уже наготове. — Мы с пацанами решили кавер записать на одну песню. Не сейчас, попозже. Послушай, — с этими словами я надел наушники на рыжую голову своего товарища. Он прижался ко мне поближе и отвернулся к окну. Но на середине песни потянулся к плееру и нажал на паузу. — Дёрст, давай лучше ты. — В смысле? Ты че вырубил, не нравится? — Ахуенный трек, — заверил меня Маршалл, — Просто напой его мне сам. Хочу послушать. Я удивленно огляделся. Автобус был практически пустой, только на переднем сиденье храпел какой-то мужик — а мы, как любые нормальные подростки, сидели сзади. Но всё равно было как-то неловко. — Да базару ноль, только нас высадят и до дома пешком пойдём через любимое гетто. — Нормально всё будет! Ты тихонечко. — Ладно. Было странно до жути. Я забрал у Маршалла наушники, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Пел ему уже много раз, однажды даже пел в клубе, где нас с пацанами взяли на разогрев каких-то более известных обрыганов. Но сейчас я почему-то особенно волновался. Меня слушала тёмная, бесконечная, дорога за немытым окном, которая усмехалась и приговаривала: «Ты правда думаешь, что у вас всё получится?». А сама втайне молила Бога, чтобы получилось, потому что хотела распутать свой серпантин и отпустить. Слушал свободный ветер с Атлантического океана, который ещё гулял в волосах и мыслях. Слушал мальчичшка с голубыми глазами. — No one knows what it’s like To be mistreated, to be defeated Behind blue eyes. Маршалл, который всё ещё лежал у меня на плече, тихо выдохнул. Дорога отражалась в голубых глазах, редкие фонари бликами обжигали бледную кожу — ладно, всё-таки, немного загоревшую. Я мысленно попросил дорогу быть к нам милосердной. В обмен на песню. — But my dreams they aren't as empty As my conscience seems to be I have hours, only lonely Мэтерс напрягся на долю секунды, и я отметил это каждой клеткой своего тела. Он нашёл мою руку, едва коснулся своим мизинцем моего большого пальца. Я так сильно захотел соединить наши ладони, что заболели руки — но надо было закончить. — My love is vengeance That's never free Мы ещё минуты три сидели в тишине, только мерный гул двигателя нарушал молчание этого мира. И едва слышный храп мужика с переднего сиденья. Спасибо, что я его не разбудил. — Посвятишь её мне? — вдруг спросил Маршалл, не отрывая взгляда от темноты. — Слушай, я даже не знаю, когда мы это запишем, но… И тут одни голубые глаза встретились с другими, и моё сердце на пару секунд сменило ритм с нормального на presto. Я не выёбываюсь музыкальными терминами, которые вылезают в мозге из дальних ящиков детства, просто пытаюсь думать о чём угодно, кроме того, что я придурок влюблённый. — Да, Маршалл. Я посвящу её тебе. Он улыбнулся. И я полюбил даже Детройт. Потом добавил: — Только ты тогда тоже мне напишешь что-нибудь. Главное, не бросай это дело, хорошо? Забились? Только Маршалл уже отрубился, устроившись у меня на плече. Я кинул взгляд на захваченный каракулями, рисунками и рваными фразами лист его блокнота, и сердцем сразу зацепился за одну только строчку. У меня от тебя тоже дух захватывает, Маршалл Мэтерс. А может, я дышу слишком отчаянно — чтобы не пропустить ни одного мгновения нашей маленькой жизни.