Всё уходит в никуда

Я не знала, сколько просидела около тела Габриэля. Просто в один момент почувствовала, как меня тянут куда-то, и, повернувшись, увидела Дина. — Пошли, Джесс, — мягко произнёс он, поднимая меня на ноги. — Пошли. Я с удивлением глядела в лицо Дина, вслушиваясь в его голос, который доходил до меня будто из глубокого колодца. Куда идти? Зачем? Ведь всё кончено. Всё кончено… Винчестер поднял меня на руки, сильно прижимая к себе, будто знал, какая пропасть разверзлась в моей груди, и пытался уменьшить её. Я не понимала, зачем бьюсь с такой силой в его руках. Зачем пытаюсь куда-то уйти от тёплых объятий. Зачем беззвучно кричу, не открывая рта. Потом меня обняли другие руки, шепча что-то успокаивающее на ухо. Я не слышала. Уже более мягко я высвободилась из объятия Каса и, наклонившись над телом Архангела Габриэля, подняла чёрное, обгорелое перо и прижала его к лицу. — Они были золотые, — прошептала я, чувствуя, как что-то горит. Жжёт так сильно, что невозможно было дышать. Я в последний раз прикоснулась к холодным губам, и тело загорелось, переливаясь алыми, синими и фиолетовыми отблесками. Я чувствовала, как тот же огонь пожирает сердце. Горит так ярко, что становилось больно глазам. Так сильно, что я, не выдержав тяжести, согнулась пополам рядом с горящим Архангелом, уткнувшись лбом в колени.

***

Было невыносимо смотреть на маленькую, сгорбленную фигурку девушки рядом с горящим телом Габриэля. Боль Джессалин, казалось, можно было ощутить всем телом. Каждой клеточкой. Она ядом просачивалась в души Каса и Дина, пока они смотрели, как девушка, сжавшись в маленький комок, качается вперёд-назад, вперёд-назад. Вперёд-назад. Как можно так страдать? Что-то перехватило горло Дина, когда он взглянул в глаза Джесс. Бескрайний Ад, боль, зашкаливающая за пределы, и ни единой слезинки на ресницах. Казалось невозможным удерживать это в себе. По телу Дина бежали мурашки, когда он смотрел на Джесс, обхватившую себя руками. Она будто боялась разлететься на куски, судорожно сжимаясь и качаясь из стороны в сторону. Почему она не кричит? Почему она не плачет, не воет, как все девушки, потерявшие своих возлюбленных? Это было страшно. Это было безумно страшно, намного страшнее, чем если бы она рыдала в истерике. Как можно так любить? Кастиэль наклонился и мягко поднял на руки эту маленькую девушку с Адом в глазах. Дин бросил последний взгляд на почти сгоревшее тело. Лучше бы он не приходил. Лучше бы предоставил Винчестерам самим разбираться с Люцифером. Лучше бы никогда не видеть неугасающий шторм боли в глазах Джесс. Дин шёл следом за Кастиэлем и видел глаза девушки. Она откинула голову и смотрела назад. Она всё ещё была там, с ним. С Габриэлем, разделяя на двоих огонь, пожирающий его тело. Дин смотрел в эти глаза. Они были стеклянными, но по-прежнему бездонно-синими, как глубины океана. Растрёпанная косичка Джесс спадала почти до пола, и Винчестер непроизвольно подхватил её, бережно неся в руках. Ему казалось, что девушка заполнена болью до кончиков волос. Она была столь ощутима, что Винчестера пронзила судорога, а на глаза навернулись слёзы. Какая-то странная тишина пронизала дом Бобби. Даже судорожные попытки Винчестеров перетащить громадные колонки обратно на свалку, то и дело прерывающиеся громкими матами, не смогли поколебать эту стену безмолвия. Странно было не видеть Джессалин, возбуждённо носившуюся по дому. Странно было не ощущать её заботу, когда она готовила обед на всех. Никто не поднимался в её комнату. Наверное, они боялись, а, может, просто не хотели тревожить. Мужчины не любят женских слёз. Но Винчестеры и Бобби легче бы пережили потоки рыданий, чем это страшное безмолвие и почти спокойное лицо, за которым скрывался Ад. — Бобби, — тяжело дыша, позвал Дин. — У тебя есть чёртов грузовик? — Э-э… — пробормотал Бобби, который отчаянно вслушивался, пытаясь расслышать хоть какие-нибудь звуки со второго этажа. — Нет. То есть, есть, но он у Руфуса. Старший Винчестер выругался, утирая пот со лба. — Походу, придётся сгонять за ним. Не понимаю, как Джесс… Смогла притаранить эти грёбаные колонки в одиночку. — Я с вами, — тут же оживился Бобби. — Уверен? — спросил Дин, переводя взгляд с окна комнаты Джессалин на лицо Сингера. — Да, — пробормотал охотник. — К тому же, мне надо забрать у Руфуса японский нож для борьбы с китцуне, заодно и надавать этому придурку по роже. Дин смерил Бобби подозрительным взглядом. — Я всё жду её крик, — тихо признался Бобби, зябко складывая руки на груди. — Жду, когда она перестанет сдерживать себя. Не хочу слышать, как ей больно. Дин понимающе кивнул и направился к машине. Сэм внимательно смотрел на Бобби. — Ты винишь себя? — спросил младший Винчестер. — Да мы сейчас все сбегаем, как трусы, — хмыкнул Сингер, звеня ключами от дома в кармане. — Оставляем её одну вариться в адском котле, боясь попадаться на глаза. — Кроме Каса. — Кроме Каса, — согласился старый охотник. — Хотя я понятия не имею, что лучше для девушек. То ли сидеть утешать, то ли оставить одну. По-моему, всем скопом толпиться рядом, разбрасываясь идиотскими сожалениями — глупо. Давай будем честными и признаем себе, что с Габриэлем мы близки не были. Он нам постоянно козни строил и больше мешал. Так что вспоминать о нём, как положено на поминках, говорить «Ах, как жаль, что он ушёл, он был таким хорошим человеком/Архангелом» и так далее — неправильно и фальшиво. — Он спас нас с Дином от Люцифера, — обронил Сэм. — Он заставил Дина умереть тысячу раз, — усмехнулся Бобби. — Да не важно. Мы слишком плохо его знали, чтобы наши слова не выглядели фальшивыми. — Мне так жаль Джесс, — вздохнул младший Винчестер, глядя на её окно. — Я представляю, как это — потерять любимого, но мне кажется, тут нечто большее… — Понимаю, — Сингер похлопал Сэма по плечу. — Пойдём, проветримся. Кас сидел на диване на первом этаже, опустив лицо в ладони. Он краем уха слушал разговор Винчестеров и Бобби, но особо не вникал в суть. Он понимал, что им хочется убежать от боли, скопившейся в этом доме. И он был благодарен им, что они даже не попытались взять его, Каса, с собой. Кастиэль сам не знал, почему ему не хочется сбежать. Он не общался с Габриэлем очень близко. У них столько братьев и сестёр, что при всём желании невозможно быть в родственных узах со всеми. Но что-то щемило в душе. Что-то сжималось, когда Кас вспоминал мёртвое лицо Габриэля, охваченное разноцветным пламенем. Не сказать, что Кас вообще когда-либо был близок со своими родственниками. Он всегда был одинок, а настоящих братьев нашёл в лицах Сэма и Дина. Но Габриэль… Габриэль. Во дворе раздался звук мотора Импалы, и Кас поднялся на ноги, направляясь на второй этаж. Сердце почему-то сжималось на каждом шаге. Дверь комнаты Джессалин тихо скрипнула, когда Кастиэль вошёл. Она сидела на кровати, положив руки на колени и вытянувшись в струнку. Казалось, будто она молится, глядя прямо перед собой. Бывший Ангел на минуту застыл, глядя на девушку. Она повернула голову в его сторону, и на её лице мелькнула кривая полуулыбка, от которой у Каса защемило сердце. — Почему ты не уехал? — Я… Не хочу. Он подошёл, протянул руку, но Джесс отодвинулась, не давая прикоснуться к себе. — Джесс, могу я чем-то… — Нет. Девушка поднялась, не глядя на мужчину. Пройдя из одного угла комнаты в другой, она сжала руки, впиваясь ногтями в кожу. — Уйди, Кас, пожалуйста, просто уйди. — Нет, — с неожиданной твёрдостью отозвался Кастиэль. — Я... Я не хочу, я ничего не хочу, — срывающимся голосом пробормотала Джесс. — Я не могу… Зная, что его нигде нет. Кас, ты не понимаешь, ты должен уйти, я… Я не... Тут полно воспоминаний, — она схватила с прикроватной тумбочки фотографию, на которой были изображены они с Габриэлем, весело улыбающиеся в камеру. — Ничего больше нет, понимаешь? — она с размаху кинула фотографию на пол, и стекло в рамке разбилось. — Ничего! Она металась из стороны в сторону, а Кас не знал, что ему делать. — Мои родители, Люций, Джинни, Мэри, Джон, Габриэль, Саша… Все наши друзья, которых мы потеряли! Никого не осталось! Почему так? Это нечестно! — Джессалин пнула тумбочку, и она с грохотом разлетелась на куски. — Это нечестно!.. А знаешь, что самое страшное? — она посмотрела на бывшего Ангела абсолютно безумным взглядом. — Я не успела! Я не успела сказать ему, что не виню его за тысячу лет, наполненных не только радостью, но и бесконечным горем! Не виню его за смерть Джинни, за все те смерти, которые мы пережили! Он умер, думая, что я разлюбила его, думая, что я ненавижу его за то, что он заставил меня перенести все эти века! Я не успела сказать ему! Не успела... Джесс ударила кулаками в стену, и по ней пошли трещины, а на руках появились царапины, набухающие кровью. Кас протянул руки к девушке, пытаясь обнять её. — Джессалин, упокойся. — Нет! — с надрывом воскликнула она. — Не трогай меня! Ты можешь продолжать жить со своей болью? Со своим одиночеством, отречённый от дома? Потому что я не могу! Я не... Она упала на колени, и Кас схватил её, прижимая к себе. — Нет, я не могу. Я не могу, не могу! — задыхаясь, кричала девушка. — Не могу. Нет. Нет! Господи, это больно. Это больно, это так больно… Пожалуйста, останови это, так больно! Больно! Пожалуйста, останови это. Боже, это так больно. Это так больно!.. Кастиэль обнимал девушку, а она хрипло кричала что-то, пытаясь вырваться, пытаясь куда-то убежать, спрятаться. Джесс сжимала голову ладонями, будто боясь, что она разлетится на куски, но слёзы так и не потекли. Она словно не хотела казаться слабой, словно боялась, что слёзы покажут, как она сейчас слаба и сломлена. — Не надо, Джесс, не прячься, — говорил Кас, сильнее сжимая девушку в руках. — Не надо быть сильной. Не надо бороться. Ты заслужила отдых, ты заслужила свою свободу. И Джесс закричала. Хрипло, с надрывом, с такой горечью, что Кас почувствовал, как по его щекам заструились невольные слёзы. У него уже болела голова, но он даже не поморщился. Ибо знал, как это — переживать накопленное веками отчаяние за одну минуту. Он просто продолжать сжимать Джесс в объятиях, укачивая и шепча что-то ободряющее, хоть и знал, что все слова бесполезны, а девушка его не слышит. Кастиэль не знал. Он был уверен в том, что не понимает людей. Он был уверен, что далёк от человеческих переживаний, что не может испытывать такие присущие человечеству чувства. Он думал, что ему никогда не понять. Кастиэль плакал, укачивая на руках девушку с Адом в глазах.