ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПРИНЯТЬ

В этот раз темнота не была столь агрессивной. Она мягко обволакивала, покачивала, словно в нежных объятиях, и наконец аккуратно плеснулась, и легкой волной вынесла из небытия. Виктор не спешил открывать глаза, но не потому, что опасался. Он хотел насладиться этим кратким мгновением покоя. В уши вливался странный монотонный гул, похожий на шум работающего стабилизатора или трансформатора. Это немного раздражало. Гул создавал легкую вибрацию, оглаживающую тело невесомой дрожью, кожу слегка покалывало, словно от слабых электрических разрядов. Это было одновременно и приятно, и в то же время доставляло некоторый дискомфорт. Хотелось почесаться и сменить положение тела. Морозов поднял странно легкую руку и слегка провел ногтями по груди. Ощущения оказались острее, чем он ожидал: ногти, словно иглы, прошлись по голой коже, причиняя сильную боль. Виктор открыл глаза, и взгляд уперся в прозрачное, слегка тонированное стекло, расположенное в полуметре от лица парня. Он часто заморгал, стараясь прогнать неприятную муть перед глазами и навести резкость, перевел взгляд в сторону, слегка повернув голову. Перед глазами возникла гладкая, глянцевая белая стенка, с которой соединялся стеклянный потолок, точнее, крышка. Своей формой конструкция, в которой находился Морозов, напоминала медицинскую барокамеру. Виктор нахмурился, не понимая, каким таким образом он мог оказаться здесь. По роду своей службы он знал, что не стоит препятствовать и мешать врачам спасать твою жизнь, и если они закатали тебя в гипс, напихали в тебя трубок, облепили датчиками или запихнули в барокамеру, то это значит, что так надо и по-другому нельзя. Но что могло заставить докторов прибегнуть к такому кардинальному методу? Прикрыв глаза, Виктор попытался систематизировать бессвязные воспоминания о событиях, предшествовавших его отключке. Память услужливо подсунула ощеренное в безумном оскале вроде бы человеческое лицо… или морду? Бред какой-то. Очень четко помнилась вылазка в пещеры, как Виктор, удерживаемый другом, спускался на веревке в узкий проход. А затем обвал. Точно! Так вот почему он здесь оказался! Видимо, Павел вызвал спасателей, и Морозова сумели вытащить с того света, и сейчас неудачливый спелестолог находится в больнице. Виктор облегченно выдохнул, мысленно благодаря друга и всех тех, кто успел так вовремя. Но какая-то мысль неприятно царапала сознание, не давая успокоиться окончательно. И дело даже не в странной маячившей перед внутренним взором морде… Морозов задумался, стараясь уловить несоответствие. Огромная глыба обрушилась на него, и она должна была нанести ему серьезные повреждения, очень серьезные. Чудо, что он вообще остался жив. Так почему же сейчас у него ничего не болит? Абсолютно! Если предположить, что его накачали обезболивающими, то почему же он тогда прекрасно чувствует свое тело? Каким бы ни был высоким уровень медицинского учреждения, но последствия несчастного случая не могли так легко исчезнуть. Если только он не провалялся без сознания очень долгое время. Но тогда и тело не должно так хорошо подчиняться ему, и сознание не могло быть настолько ясным. Виктор подвигал ногой, поднял руку – да, все прекрасно ощущалось и слушалось. Морозов открыл глаза и попытался немного привстать, но низкий потолок камеры не позволил ему сделать это. Удалось лишь немного приподнять голову. На обнаженном теле не было и следа, гладкая белая кожа без единого синяка или ссадины. Да и почему он такой бледный? В крови Виктора была небольшая примесь цыганской крови, вследствие чего парень был смуглым и черноволосым, а глаза имели глубокий темно-карий цвет, близкий к черному. Сейчас же кожа была не просто бледной, а словно мраморной, приобретя странный перламутровый оттенок. Да и тело будто бы стало меньше. Виктор вытянул руку, стараясь определить, не показалось ли ему, но тут другая странная деталь отвлекла его от несоответствия размеров. На кончиках пальцев вместо привычных нормальных ногтей красовались небольшие перламутровые коготки. Морозов поднес ладонь к глазам – так и есть: закругленные коготки, похожие на кошачьи, явно не являлись человеческими ногтями. Морозов попробовал коготь на зуб – тот оказался очень твердым, зубы не оставили на нем даже царапины. Виктор облизал внезапно пересохшие губы, не в силах понять, что происходит. Язык наткнулся на выступающий острый клык. Забыв на время о когтях, Морозов принялся исследовать новое открытие. Нижние клыки были лишь немного больше обычных, человеческих , но вот верхние - сантиметра на два длиннее привычных. Они были тонкие и очень острые, и, опять же, напоминали кошачьи. Виктор сглотнул ставшую вдруг горькой слюну. Что с ним сделали? Откуда это все? Стало страшно. Морозов привык встречать опасность лицом к лицу, бороться с обстоятельствами, но теперь он не знал, с чем или с кем ему бороться, что вообще происходит. Взгляд остановился на прозрачной крышке барокамеры. Виктор провел когтем по стеклу, извлекая отвратительный скрежещущий звук, от которого заломило зубы. На гладкой поверхности осталась длинная глубокая царапина, перечеркнувшая отражение, как кривой уродливый шрам. А отражение… отражение смотрело на Виктора растерянным взглядом больших миндалевидных глаз и настороженно шевелило острыми звериными ушами, стоявшими торчком на голове. «Это все сон… - промелькнула мысль, - продолжающийся бред больного воображения…» Страшная морда в подсознании издевательски оскалилась, будто насмехаясь, дескать, посмотри, ты ведь такой же. Тонкие пальцы провели по щеке – отражение сделало то же самое. Морозов прихватил когтями покрытое мягкой шерсткой острое ухо – боль вывела его из оцепенения и подсказала, что да – это все реальность. Плавные линии лица, скорее мальчишеского, чем мужского; узкие скулы и слегка заостренный подбородок; аккуратный маленький нос со слегка вздернутым кончиком; небольшой рот с плотно сжатыми сейчас красивой формы губами; светлые прямые волосы, рваными прядями достающие до плеч – все это он, Виктор. На левой щеке что-то темнело, какое-то странной формы пятно, начинающееся от виска и продолжавшееся до уголка рта, узкой полосой проходящее по скуле. Отражение в стекле не давало возможности рассмотреть конкретно, что это было. Напоминало какой-то узор. Виктор потер пятно, пытаясь стереть его, но тщетно. Рука бессильно упала, Морозов закрыл глаза, стараясь совладать со сбившимся дыханием. Сердце судорожно колотилось в груди, заходясь в бешеном рваном ритме. Увиденное просто не укладывалось в голове, казалось, что, стоит открыть глаза, и все вернется в привычное русло. Будет он, Виктор Морозов, тридцатилетний мужчина высокого роста, смуглый, черноволосый, с поджарым тренированным телом, а не эта мелкая клыкастая немочь с кошачьими ушами, бледная, как поганка. Но нет – стоило вновь открыть глаза, и взгляду опять предстало отражение ушастого паренька. Виктор глубоко вдохнул и задержал дыхание, пока перед глазами не замелькали круги, а в ушах не начал эхом отражаться гул барокамеры. Но организм не желал задыхаться, и безусловный рефлекс одержал верх, заставив сделать вдох. Почти сразу же раздался грохот, словно кто-то хлопнул дверью, и сквозь прозрачную стеклянную крышку Морозов разглядел обеспокоенное лицо склонившегося над камерой человека. Вернее, нечеловека – дымчатые кошачьи уши и белеющие кончики верхних клыков подтверждали это. С тихим шипящим звуком крышка барокамеры откинулась вверх, открыв Виктору больший обзор. Темно-русые волосы пришедшего были забраны назад, открывая на лице «человека», на обеих щеках, тонкую вязь серебристого рисунка, отпечатавшегося на бледной коже, словно морозная роспись. Цепкий взгляд голубых глаз с вертикальным зрачком пробегал по телу Морозова, словно стараясь проникнуть внутрь и провести более глубокую диагностику. Темно-зеленый брючный костюм – простой, безо всяких украшений и изысков – наводил на мысль о форме, навевая логичное предположение, что перед Виктором находится врач. Ну, или кто-то, в чьей компетенции было ответить на кое-какие интересующие Морозова вопросы. - Что вы со мной сделали? – задал он самый важный на данный момент вопрос. Реакция врача была крайне неожиданной. Он вытаращил глаза, отчего они стали казаться еще больше, чем были, делая «человека» похожим на испуганную кошку. Уши нервно задергались, а потом прижались к голове. Врач странно дернулся, словно хотел отшатнуться или сбежать, но сдержался и замер на месте, а за спиной беспокойно заметался серый пушистый хвост. Обратив внимание на эту деталь, Виктор сел и осмотрел себя – да, так и есть: незамеченный ранее хвост золотистой пушистой лентой расположился около правой ноги, доставая белым кончиком почти до лодыжек. - Ну? – поторопил Морозов, вновь переведя взгляд на врача. Тот видимым усилием взял себя в руки и что-то длинно промурлыкал, перемежая этот звук короткими резкими взмяками. Настала очередь Морозова вытаращить глаза, хотя ему казалось, что удивить его после всего увиденного уже вряд ли что-то сможет. Наступила тишина: врач молчал, настороженно разглядывая Виктора, тот делал то же самое. Наконец, мягкое успокаивающее мурлыканье прервало гнетущее напряжение. Врач медленно подошел, стараясь не напугать еще больше странного пациента, но тот резко отшатнулся, чуть не свалившись на пол. Доктор остановился, а затем издал громкий гортанный звук, заставивший Морозова покрыться крупными мурашками. Буквально сразу же открылась неприметная белая дверь, сливающаяся со стеной, и в комнату вошел еще один ушастый в темно-зеленой форме. Он был выше первого примерно на голову и шире его в плечах, а волосы, уши и хвост были черные, как и рисунок на щеках. Серый что-то быстро замяукал, обращаясь к чернышу и жестами указывая на Виктора. Это заставило Морозова напрячься еще больше. В руке у черного возникла короткая дубинка, которую он незамедлительно направил на пациента. Виктор напружинился, приготовившись к драке, но ее не последовало. Внезапно из дубинки вырвался бело-голубой световой луч, который, попав в Морозова, распространился по его телу голубоватыми искорками электрических разрядов. Тело мгновенно онемело, и Виктор неловко завалился набок. К нему тут же подскочил серый врач, подхватывая и не давая упасть на пол, а черный, спрятав дубинку, осторожно уложил пациента на спину. Вновь раздался шипящий звук, и откуда-то из изголовья барокамеры появился широкий металлический обруч, от которого шло множество разноцветных проводов. Обруч был надет на голову Виктора и плотно обхватил ее. Морозов ничего не мог поделать с этим – тело не слушалось и совсем даже не ощущалось, - а мог лишь наблюдать за тем, что с ним делали эти ушастые эскулапы. Серый пощелкал чем-то в изголовье камеры, и в голову Виктора начали поступать короткие едва ощутимые разряды. Черный крепыш что-то мяукнул, но пациент продолжал все так же непонимающе и испуганно смотреть на него. Вновь щелчки – и разряды стали чаще и резче. Снова вопросительное мяуканье, которое осталось без ответа, - и вновь щелчки и усиление электрических импульсов. Когда разряды стали настолько болезненными, что выносить их уже не было сил, а перед глазами все мутилось от льющихся слез, Морозов различил сквозь шум в ушах: - Шерри-дан, Вы меня понимаете? - Да… - прохрипел Виктор. В эту же секунду все прекратилось: исчезла боль в голове, был снят сдавливающий виски обруч, слегка потряхивающее тело будто закололо множеством мелких иголочек, снимающих онемение и возвращающих чувствительность. Дымчатый врач заботливо вытер слезы с лица пациента, а черный укрыл его легкой простыней. - Отдыхайте, шерри-дан, Вам нужен покой… Опустилась стеклянная крышка, оставляя Виктора в тесноте барокамеры, легкие наполнил насыщенный сладкий запах, напоминающий ванильный, раздался уже знакомый монотонный гул, погружающий в состояние легкой дремоты.