Heaven Help Us

      Первые несколько дней я чувствовал небывалую свободу, счастье от того, что я могу не ходить на работу и полноценно наслаждаться своим отдыхом в Токио. Токио — город безумия. Видели бы вы молодежь. Например, сегодня я наткнулся на накачанного парня, у которого были розовые волосы и пять проколов на лице. Самое удивительное, что японцы ни разу не покосились на него, словно он вообще обычное явление, серая масса. Поэтому этот парень не понял, почему я крутился возле него как обезьяна с фотоаппаратом и предлагал сделать со мной совместную фотографию. В Японии так открыто демонстрируют свой внутренний мир. Мне даже стало завидно. Помнятся времена, когда я пришел в школу с сережкой в носу и сделал свою первую татуировку, — надо мной вся школа глумилась. А за розовые волосы меня бы, наверное, в унитазе отмывали. За два дня я посетил всевозможные кафе, поняв, что вкус настоящих Японских суши не сможет подделать ни одна страна, сходил во множество парков, фотографируя потрясающую дух и воображение природу, был в музее. Но на третий день что-то пошло не так. Я гулял по очередному парку, запах сакуры в котором просто дурманил мое сознание, и понял — мне не с кем все это делить. Не с кем обсудить, насколько красива эта сакура, не с кем сходить в Диснейленд и прокричать весь свой словарный запас матов на английском, не с кем просто лечь на диване в номере и смотреть передачи на непонятном языке, наслаждаясь лишь только минутами свободы и уединения. И дело даже не в том, что у меня нет девушки. У меня толком даже друзей не осталось. Когда я был в школе, друзей заводить было проще. Достаточно было слушать какую-нибудь группу и ходить в музыкальный кружок — сразу находились близкие по духу. А что теперь? Я однажды понял, что чем старше ты становишься, тем больше одиночества тебя окружает, подобно сугробу, в который провалился и не выбраться без помощи. Оно неизбежно, потому что люди меняются, а интересы и общие темы перегорают, как лампочка. Ведь все лампочки рано или поздно перегорят. Я бы никогда не подумал, что я так уязвим в одиночку. «Ох, черт, что с тобой?» — Я услышал голос впереди себя, но не в силах был поднять голову. Мне казалось, что весь мир перевернулся вверх ногами. Я чуть ли не карабкался по стенке, пытаясь добраться до своего номера, и ладонью вытирал кровь из носа. Черт. Откуда у меня вообще столько крови? — Эй. — Опять чей-то голос и я открываю глаза, чтобы понять, где я сейчас нахожусь, и кто меня зовет. Жив ли я вообще? — Что? — Первую минуту перед глазами все плыло и я не мог сфокусироваться на силуэте, отчаянно пытавшемся до меня дозваться. — Ты в порядке? Ты отключился минут на десять, я уже хотел звать на помощь. — А, это, кажется, тот педик. Минутку. Что случилось? — Что произошло? — заплетавшимся языком спросил я, и блондин расслабленно выдохнул. Его лицо опять было слишком близко, и на этот раз он буквально нависал надо мной. Мое зрение приходило в норму, и я понял, что лежу на диванчике в номере этого американца. И этот американец ладонью придерживает мокрую повязку у меня на лбу. — Ты меня спрашиваешь? Было часов одиннадцать, и я хотел сходить вниз разобраться, почему у меня в номере так сильно протекает душ. Но сразу забыл про это, потому что увидел избитого тебя, чуть ли не ползком добирающегося до своего номера. Сначала я подумал, что ты пьяный. Но у тебя из носа кровь шла и синяки на руках, — парень закончил свое повествование и промокнул повязку в тазике с холодной водой, снова приложив ее к моему лбу. — Я смутно помню. — Я пытался прокрутить пленку своей памяти на два часа назад, но она воспроизводилась отрывками, будто кто-то вырезал отдельные куски самых важных воспоминаний. — Рассказывай, что помнишь. — Я помню, как вышел из кафе. Я точно помню, что не пил. Помню, как кто-то подошел ко мне сзади и начал что-то говорить на японском. Я ничего не понимал. Потом они полезли в драку со мной, а потом меня ударили по голове чем-то тяжелым. И все. Больше ничего не помню. — А что они говорили. Вспомни, — настаивал блондин. — Блять. Я не знаю японский! — вспылил я и тут же пожалел, потому что в голове отдалось резкой и ноющей болью. — Прости, — американец посильнее прижал повязку к моему лбу и подал мне кружку. — Выпей. Это поможет. Я дрожащими руками взял кружку из его рук и начал жадно выпивать ее содержимое. На вкус было немного горьковато. — Наверное, тебя хотели ограбить. Хотя… Я бы не стал тебя грабить. Ты больше похож на бродягу в этих потертых джинсах. — Я проигнорировал эту шутку-самосмейку и полез проверять содержимое своей сумки, которую блондин положил рядом со мной. Действительно. Пропал фотоаппарат и кошелек. Слава богу, что в кошельке не было много денег, а вот фотоаппарат очень жалко. Ой. Телефон на месте. Они, видимо, стреманулись красть мой смартфон. Конечно. В Японии, наверное, уже свою версию двести сорок пятого айфона придумали. — Ты не переживай. Главное, что жив остался. Если тебе плохо, то мы можем вызвать врача, — он забрал у меня кружку и отсел немного подальше. — Жив. Спасибо, что не бросил меня умирать в коридоре, — я выдавил из себя улыбку, но это проявление эмоций тут же отдалось болью. — Да брось. Рано или поздно кто-нибудь бы тебя подобрал. Я решил взять на себя это бремя, — парень улыбнулся мне во все тридцать два. Чего это он возится со мной? Я, по-моему, за две недели столько раз разрушил его планы, что он должен ненавидеть меня, а не греть своей лучезарной улыбкой. Я немного приподнялся, чтобы сесть, и резко схватился ладонью за свою щеку. Сейчас мне казалось, что на моей пылающей боли можно было жарить блины. Блондин вытащил из какого-то стакана лед, мягко убрал мою руку и приложил к моей щеке кусочек льда. Оооо, небеса. Какое облегчение. Я встретился взглядом с этим парнем и начал всматриваться в цвет его глаз. Они такого глубокого живого цвета, хорошо бы получились на фотографии. Он ни капли не смущался, просто ответно смотрел на меня. Видимо, это затянулось надолго, потому что я стал чувствовать, как мне за шиворот стекает холодная талая вода, и теперь на моей щеке только чужая мокрая ладонь. Я нервно убрал руку блондина от себя и стиснул зубы. — Вызови мне врача.