Heaven Help Us

      С каждым последующим днем фитиль энтузиазма Брайана сделать из Джерарда вулкан стремительно догорал до основания. Периодически он пытался пошутить, сделать какую-нибудь гадость, но после рассказа Джи я вообще перестал воспринимать всяческий оскал в свою сторону. Вот, он снова говорит что-то с неприкрытым рвением задеть меня, но в ответ получает лишь взгляд, необоснованное сожаление в котором плескается словно прибрежные волны во время шторма. Брайан проглатывает свою речь и растерянно утопает в моих глазах. Он понятия не имеет, почему я никак не реагирую и почему смотрю на него так, будто он труп моего близкого родственника. В мою голову разрядом ударяет просьба Джи: Молко не должен знать о том, что он обнажил передо мной все его прошлое. Я вздыхаю и показательно прикладываю ладонь ко лбу, мол, я плохо себя чувствую. Боже мой, я совершенно не умею прикидываться. Если бы я вышел на сцену сыграть в драматическом спектакле — меня бы закидали арбузами: чтобы уж наверняка. Брюнет поджимает губы и отводит взгляд. В его глазах на мгновение тенью мелькает какая-то мысль, но он так и не решается ее озвучить. Впоследствии он просто разворачивается и оставляет меня в покое. Я фраппировал его. Стремительно пролетели две недели. Я влился в коллектив настолько, что все уже и позабыли о том, что кто-то когда-то занимал должность художественного редактора до меня. Все. Но не Молко. Он замкнулся и перестал разговаривать со мной, вследствие чего я просто не мог привыкнуть работать без его колких шуточек и выходок, действующих на меня подобно холодному душу. Я постоянно пытался поддержать с коллегой разговор. Я рвался найти в нем того человека, которого я видел в процессе любимого дела и о котором рассказывал Джерард, но этот самый человек не хотел вылезать из своего колючего панциря, отпугивающего от него весь социум. Я чувствовал, будто это я виноват в том, что он перестал выплескивать свой неизвестно откуда берущийся кураж на окружающих. Думаю, у меня чрезвычайно мерзкая черта характера — лезть не в свое дело. Однако я не просто лезу не в свое дело, я протягиваю руку помощи. Я не в состоянии смотреть, как этот и без того отвратительный мир сам себя зарывает поближе к аду. Меня просто глушит несправедливость: почему кто-то получает все, а кто-то вынужден страдать за кого-то? Почему люди не могут помочь ближнему? Почему им проще смотреть на страданиях других, чем хотя бы предложить свою помощь? Разве вы не чувствуете ту заоблачную душевную легкость, — словно вам прощаются все ваши грехи, — когда помогаете тем, кто сам не в состоянии справиться со своей участью? Вам не становится несказанно тепло где-то в груди, — в том самом месте, где у вас сердце, — когда вы элементарно придерживаете дверь для пожилой женщины, а в ответ слышите такую благодарность, будто только что спасли ей жизнь? Я искренне верю, что мир бы приблизился к идеальному, если бы люди не были столь равнодушны к друг другу. Если бы только люди не утрачивали способность ставить себя на место других… Джерард убаюкивающими поглаживаниями по голове пытался помочь мне заснуть. Я ничего не говорил, не шевелился, но он, видимо, чувствовал мою тревогу. Только что я загружал его своими размышлениями об «идеальном мире», но, судя по всему, блондин не старался в это вникнуть. Он сразу понял, к чему я веду, поэтому говорил лишь: — «Это не значит, что ты должен лезть в проблемы Брайана. Оставь его в покое. Ты только влипнешь в неприятности, пойми. Он настолько отчаялся, что ему уже нечего терять.» Джерард считает, что каждый должен сам разобраться в себе. К чему счастливому человеку умываться несчастьем другого? Просто кому-то везет, а кому-то — нет. Я всем сердцем чувствую, что Джи на самом деле только уговаривает меня. Что-то неистово глубокое заставляет его внушать мне припрятать свой альтруизм для более близких людей. Он не хочет, чтобы я связывался с Молко. Но что в этом такого? Я спрашиваю, но не получаю достойного ответа. Но я не могу ничего поделать со своим желанием помочь, как ничего не могу поделать с желанием найти приют всем бездомным собакам на этой чертовой планете. Брайан стал для меня своеобразным гордиевым узлом. — Но его же убивает одиночество, — тихо говорю я, уткнувшись носом в грудь Джерарда. — Он просто не хочет портить жизнь другим. Ты не господь, чтобы решать за него, как ему будет лучше. — Голос блондина стал отливать легким раздражением, хотя он и пытался замаскировать его под нежность. — Окей. Давай с другой стороны. Если бы мы помогли ему, в нашем коллективе никогда бы больше не было ощущения разрозненности. Это хорошо отразится на журнале. Никто больше не будет тебя в чем-то обвинять. Никто больше не станет мешать нам, угрожать, упрекать. — Так тебя волнует, что Молко о тебе думает? — Джи презренно хмыкнул. — Знаешь, а мне плевать. Всем не угодишь. Враги найдутся даже в раю. — Джи. Да что с тобой? Что такого в этом? Я не понимаю. — Я приподнял голову, чтобы посмотреть парню в глаза, но он лишь раздраженно отводил взгляд, как будто что-то не договаривал. В темноте я точно не мог разобрать этого. — Ты что-то не рассказал мне? — Я все тебе рассказал. Успокойся. Меня просто раздражает твоя помешанность. Ты забываешь, что у тебя есть и своя жизнь, которую ты еще не до конца устроил. Я настоятельно рекомендую… нет! Я требую, чтобы ты перестал. Хочешь действительно помочь не в ущерб себе — можешь уговорить Молко обратиться к психологу или психиатру. — После этих слов блондин развернулся ко мне спиной и с головой накрылся одеялом. Я был уверен, что есть и другая причина, по которой он так настоятельно «рекомендует» мне не пытаться водиться со своим коллегой, но это я узнаю как-нибудь потом. Сейчас главное, что я его чем-то обидел. — Черт. Джи. Прости, — шепнул я, приправив свою интонацию тройным слоем вины, и осторожно обнял Джерарда со спины. Джи показательно поерзал, глубже зарывшись в свою одеяльную нору. — Ну, Джи. Повернись ко мне. Пожалуйста. — Я начал вымогательски растягивать слова, будто собирался запеть: я просто заметил, что его это иногда выводит. — Пожааалуйста. Блондин резко высунулся из-под одеяла, от чего его волосы стали напоминать торчащую во все стороны солому. Я не выдержал и, пустившись в хохот, начал нападать, растрепывая его шевелюру еще больше. Джи закрывался от меня руками, бурчал что-то себе под нос, а я продолжал приставать к нему до тех пор, пока он сам не засмеется. Это не оказалось такой невыполнимой задачей, потому что его обида не выходила за рамки «бытовухи». Обычно такие «примирения» заканчиваются у нас кое-чем весьма грандиозным, но сегодня мы ограничились лишь разгоряченными поцелуями.

***

На следующий день Джи уехал в командировку. Насколько я понял, он летит в Канаду. Меня распирает от беспочвенных переживаний, что сразу же замечает коллега. — Эй, Бобер, плотину строишь? — Тот самый насмешливый тон, по которому я, честно говоря, уже успел заскучать: Молко давно не цеплялся ко мне. Я резко вынул изо рта карандаш, который уже час страдает от моих зубов. Я делаю какие-то несвойственные самому себе вещи, когда переживаю. — Мы вполне можем построить небоскреб, если ты к моему изгрызенному карандашу добавишь изгрызенные свои. Брайан иронично усмехнулся, повертев у себя в руках свой многострадальный карандаш. Все это, конечно, очень мило, но он, видимо, еще не отказался от идеи доказать, что у меня с Джерардом что-то есть, а я, якобы, «насосал» на свою должность. — Скучаешь по Джерарду? Правильно. Там в Канаде такие парни, такие девушки. Не знаю точно, кем там Джерард больше заинтересуется. Я закатил глаза, уже даже не зная, удивляться мне или плакать. — Скучаю. Кто еще будет напоминать тебе, что нельзя флиртовать с коллегами. Брюнет снова усмехнулся, но уже как-то не так дерзко, скорее, вымученно. — Ой, да больно надо. Кстати, я вот о чем. Завтра суббота, а мы с тобой так и не закончили три рисунка для журнала. К понедельнику надо сдать. — Ты не мог сказать утром? Мы же не успеем ни хрена. А завтра тут все закрыто. — Это я намекаю на то, чтобы ты пригласил меня в гости, — заявил Брайан, делая вид, что увлеченно рассматривает свои пальцы. Я на минуту задумался под выжидающим взглядом брюнета. С одной стороны, у меня нет выбора и это хорошая возможность наладить с коллегой отношения. С другой стороны, у меня дома могут быть вещи Джерарда, и тогда он все поймет, и тогда все будет очень плохо. Да, и Джи это не понравится. Это будет не просто обида. Это будет что-то катастрофическое. Но мой мозг зачем-то выдал совершенно не тот ответ, который я уже сформулировал как «правильный»: — Хорошо, приходи завтра.