Место Джерарда в моей квартире теперь заняла беспочвенная, жгучая тревога. Она преследовала на работе, на улице, когда я выгуливал собаку, и даже в магазине, когда я покупал себе сигареты. Особенно тревога любила ютиться со мной в постели — почти так же, как и мой блондин, только он, наоборот, помогал мне заснуть. Я не мог точно определить, почему паранойя начала пускать корни в мою голову, но мог с уверенностью полагать, что это знак: мои безоблачные будни снова начинают затягиваться ожиревшими, чернильного оттенка тучами.
Сегодня вторник. Брайан, к моему удивлению, старательно игнорирует меня, делая вид, что занят решением каких-то вселенски важных задач, причем с таким лицом, будто от него зависит судьба человечества. Я заключил, что не буду мешать ему «спасать мир», ибо лучше пускай молчит, чем извергает фейерверки острот и демонстрирует мне свой несоизмеримый кураж. Меня стала беспокоить лабильность моего коллеги: его настроение было пугающе переменно, порой я даже старался обдумывать наперед, как он отреагирует на тот или иной поступок. Немудрено, что он обижен, но сомневается, так ли реальна причина этой самой обиды. Конечно, Молко понимает, что я не расскажу ему правду, даже если он приставит к моему виску дрель. Ему остается только самому додумать, правда ли то, что мы с Джерардом вместе; правда ли то, что Джерард мне все рассказал. Я до сих пор пытаюсь соорудить в своей голове схему последовательности субботнего дня, чтобы выявить брешь в своих поступках. Черт, если я чем-то выдал себя, то почему он не терроризирует меня? Почему не угрожает и не говорит что-то вроде «я так и знал». Это все было похоже на затишье, за которым под нагнетающее безмолвие тянутся фантомы разрушительной катастрофы. Я буквально ощущал, как таинственно густеет угроза над моей головой.
После того инцидента с «мамой», я сам перезвонил Джи. Ранее у нас не было причин серьезно ссориться, но тогда я действительно побоялся, что мне попадет. Нет, я серьезно не знаю, что ожидать, потому что мой «начальник» такой же непредсказуемый, как и мой коллега. Вспомнить хотя бы, каким образом он добивался у меня прощения. Наш разговор по телефону я не могу вспоминать без улыбки.
— Джи, — неуверенно бормотал я, намертво забыв все отговорки, которые в течение часа придумывал, дабы смягчить свою вину, — черт, Джи, я виноват. Прости, что не послушал.
— Прощения он просит, — ворчал блондин, судя по фоновому шуму, сидя в каком-то кафе. — Ты уже слишком большой, «сынок», чтобы ставить тебя в угол и шлепать по заднице. Но «мама» испытывает жгучее желание это сделать.
— Мам… Джи! Перестань. — Несмотря на то, что Джерард злился, я улыбнулся во все тридцать два его ироничной шутке.
— Я тебе, наверное, миллион раз говорил, что водить этого парня за нос все равно, что жонглировать ядерными бомбами. Ты хоть представляешь, что он выкинет, когда я приеду?
— Что? — я взглотнул.
— Вот и я не знаю что. Но смею уверить, это будет большой взрыв.
— Прости. Пожалуйста. Я понятия не имею, что меня выдало. Он, вроде, вполне нормально себя вел. Мне почти удалось нормально поговорить… Я даже пробовал, как ты и советовал, навязать ему психолога.
— Я тем более не имею понятия, Фрэнк, что там тебя выдало. Но ты славно накосячил.
Повисло глубокое молчание. Я вслушивался, как Джи выравнивает дыхание. Хлопнула дверь в помещении, где он находился, и на мгновение послышался звук скользящих по мокрому асфальту автомобильных шин. Капли выдохшегося дождя, лениво сползающие с крыши, заставили и меня самого почувствовать пропитанную сыростью прохладу, намека на которую в Нью-Йорке на ближайшую неделю даже не прогнозировали.
— У вас дождь? — тихо поинтересовался я, глухо рухнув на кровать спиной.
— Да. — Блондин снова замолчал, но его мягкий, внезапно ставший бархатным голос меня удивил. — Черт, Фрэнки, косячник мой, я так соскучился, ты просто не представляешь.
В тот момент рядом со мной прилегла рыжая, с любопытством навострив ушки. Я умиротворенно прикрыл глаза, обняв собаку с такой нежностью, будто это была вовсе не собака, а мой Джи.
— О, Джи. Я так хочу сейчас тебя обнять, растрепать твою мокрую блондинистую шевелюру, поцеловать в лоб… А потом уложить со мной в кроватку… — замечтался я, отпустив собаку, которая недовольно зарычала, стоило только мне сжать ее в объятиях чуть крепче.
— О, а потом что? — он вызывающе усмехнулся.
— А потом я медленно раздену тебя…
— И…
— Заверну в одеяло, чтобы ты не простудился, и принесу горячего чая с лимоном, — закончил я и рассмеялся так громко, что Ричи, поджав хвост, вылетела из комнаты точно пробка из бутылки шампанского.
— Посмотрю я, как ты будешь шутить, когда я тебя… — загадочно протянул Джи, игнорируя мой взрывной хохот.
— Что меня? — Я показательно перестал смеяться.
— Заставлю спать на полу, чтобы ты «не заразился».
Приступ смеха снова овладел мною, но это не потому, что мы говорили что-то смешное. Просто оба знали, что подразумевается под этими томительными паузами после многозначительного «тебя».
— Я люблю тебя. Прости меня, Джи. Я сделаю тебе что-нибудь приятное, когда ты приедешь. А сейчас пойду спать.
— Конечно. И я люблю тебя. Обними там за меня Ричи. И…не связывайся больше с Молко.
Весь день у меня все валилось из рук, потому что мысль о том, что сегодня вечером приедет Джи, грела, я бы сказал, слишком горячо. Так горячо, что я не мог думать ни о чем другом. В приправу к томительному чувству ожидания я все еще испытывал беспочвенную тревогу: как-то мне приснилось, что я наблюдаю за тем, как Джерард обжимается с кем-то другим, однако ничего не мог поделать, потому что меня как бы и нет, будто я просто зритель в кинотеатре.
Я перекинул все фотографии с сегодняшней, полагаю, не самой удавшейся фотосессии на ноутбук, хлебнул глоток уже давно остывшего кофе, встретился глазами с молчаливым Брайаном, собрал все свои вещи и вылетел из кабинета, надеясь успеть приехать домой раньше Уэя. Город уже давно погрузился в безмолвие сумерек, а я только добрался до дома Джерарда, простояв добрые полчаса в пробке. Я надеялся, что успею еще немного прибраться, но, к моему, нельзя сказать, что сожалению, Джи был уже давно дома. Как всегда немного растрепанный, что свидетельствовало о том, что он успел принять душ, распаковаться, переодеться и прочее в этом роде. Я вприпрыжку бросился его обнимать, на что он отреагировал крайне оживленно, — я думал, что он устанет с дороги.
— Боже, Фрэнки. Наконец-то, — шептал он, крепко прижимая меня к себе и ненавязчиво приподнимая над полом в своих объятиях.
— Черт, ты давно дома? Я думал, успею тут прибраться, переодеться. — Я отчетливо слышал терпкий аромат любимого мужского шампуня блондина, уткнувшись носом ему в шею. Такой до мурашек родной запах.
Я дернул ногой, пытаясь найти опору, но вместо того, чтобы поставить на пол, Джерард припечатал меня к стене, впившись в мои губы с самым вызывающим нетерпением, какое только у него могло быть. Его ладонь уже смело блуждала у меня под рубашкой, а я чувствовал, что действительно готов без лишних разговоров сделать это хоть на пороге.
— Черт. О, стой, — хрипло шептал я, стараясь отстраниться, но будучи припечатанным к стене и оторванным от пола, это выходило довольно скверно, — дай мне десять минут, чтобы переодеться и принять душ.
Джи нехотя выпустил меня, а я, чуть ли не запутываясь в собственных ватных ногах, кинулся в ванную.
***
— Глубже, — на выдохе требую я, откидывая голову, жмурясь, по-привычке цепляясь за блондинистые волосы Джи, на что он несдержанно толкается в меня, входя во всю длину и отвечая лишь томными стонами и покусываниями в шею. Я закидываю ногу ему на пояс, всеми возможными способами подаваясь навстречу, подставляясь под его укусы, поцелуи, под все, что только он хотел сделать. Джерард от такого только еще больше зверел, потому что ранее я вел себя в постели как пятнадцатилетняя запуганная школьница, а сейчас функцию «смущение» из меня словно вытрахали. Я громко выдыхаю, прогнувшись в спине и со всей силы вцепившись в волосы на макушке парня. Я чувствую, как начинает разливаться по телу бешеное ощущение достигнутой близости и как тяжело дышит Джерард, дрожа от возбуждения и дикого желания. Я вынуждаю его наклониться к моему лицу, впиваюсь губами в кожу на бледной шее, оставляя на ней красный собственнический след, после чего тут же с тяжелым стоном жмурюсь от несдержанных, сумасшедших толчков, которые с каждой моей подобной выходкой только усиливались. В моей голове только одна мысль: доставить ему удовольствие, более меня ничего не волнует, даже то, что мы сейчас впервые делаем это без презерватива. Как же, черт возьми, я обожаю его.
***
Я прижимаюсь к груди парня, который сладко дремлет и инстинктивно обнимает меня. Я не сплю, а просто слушаю его размеренное дыхание, еле слышное сопение, биение его сердца. Мне стало так ужасно стыдно, что я подвел его. Я уверен, что Джи еще припомнит мне это. Нужно сделать что-нибудь, что его задобрит. Вряд ли я могу отделаться только сексом.
Чувство голода вытеснило чувство вины. Я отправился на кухню, чтобы сообразить себе легкий завтрак. В холодильнике, как и ожидалось, ровным счетом ничего не было, ведь я не успел ничего купить к приезду. Но я точно помню, что тут где-то должны быть хлопья. Что за манера у Джерарда вечно совать все куда подальше? Как будто он боится, что Майки только и ждет его отъезда, дабы вымести все съедобное из дома брата. Я подставил стул, чтобы заглянуть за самую высокую полку. Обычно я туда не суюсь, потому что элементарно не могу дотянуться. Мне пришлось дополнительно привстать на цыпочки, чтобы разглядеть, что там вообще находится в этом таинственном шкафчике. Боже, как же тупо это выглядит со стороны: взрослый мужик на стульчике, пытающийся найти, куда «взрослые» запрятали заначку. Бинго! Там, кажется, что-то съедобное. Не уверен, что это хлопья, однако… До моего долгожданного трофея мешает дотянуться какая-то дорогущая золотая ваза. «Вот же мажор». Я беру ее в руки, чтобы аккуратно поставить на другую полку, но тут внезапно кто-то выкрикивает мое имя, чуть ли не за самой спиной, я от неожиданности пошатываюсь, теряю равновесие и…
Джерард подхватывает меня, а эта дорогущая ваза с громовым эхом разбивается вдребезги прямо у нас под ногами. Я еще несколько секунд тупо гляжу на осколки, пока блондин не отпускает меня, сам же опускаясь на пол и хватаясь за голову.
— Фрэнк, что ты натворил?!
— Черт. Черт! Я не специально, Джи. Я не хотел, — панически бормочу я, перекатываясь с ноги на ногу, так как, кажется, наступил на осколок.
— Боже, это же. Фамильное. Фрэнк, откуда у тебя растут руки?! — Он разочарованно простонал, осторожно пройдясь до веника у раковины. — Ты себе представить не можешь, какая это была ценная вещь. Она мне от бабушки досталась. Черт, это невероятно. Я же специально ее убрал!
— Прости. Пожалуйста, — проскулил я, поджимая под себя ногу, и, дабы больше не наступить на стекло, уселся на стул за столом.
Джерард надулся, молча убирая осколки ранее очень даже привлекательной вазы. Я чувствовал себя так глупо, что не мог выдавить ничего существенного, кроме как «пожалуйста, прости». Джи обернулся в мою сторону где-то на сотом моем «прости» и тут же изменился в лице.
— Черт, у тебя кровь. — С этими словами он осторожно подошел ко мне, переступая через еще неубранные осколки.
— Прости, — только и смог промямлить я.
— Да ладно, это ты прости. Я же напугал тебя. — Он внимательно осмотрел пораненную ступню и заключил: — Ты два раза наступил на один и тот же осколок. Вот же повезло.
Я не чувствовал боли до тех пор, пока блондин не дотронулся до кровоточащей раны. Я закусил губу и снова завел свою пластинку: — прости, я такой придурок. Я не хотел разбить ее. Прости.
— Да успокойся. Ты чего, Фрэнк. — Джи улыбнулся, как бы успокаивающе поцеловав мою ладонь. — Давай обработаем рану. Я просто не вижу, остался ли там еще осколок.
— Не надо со мной возиться. Я в последнее время так много косячу. Как ты вообще прощаешь это все? Я бы на тебя обиделся за такое. Я лучше уйду домой.
Реакция Джерарда меня испугала:
— Заткнись! Что ты несешь?! — Он стукнул ладонью по столу. — Ты вообще себя слышишь? У тебя глубокий порез, ты можешь заболеть столбняком, если не обработать рану, потому что эту чертову вазу, черт знает сколько лет, не протирали от пыли. И ты думаешь, что эта вещь мне сейчас важнее? Почему ты никогда не думаешь о себе? Почему тебя постоянно заботят другие? Ты уверен, что не бросишься под пули, защищая случайного прохожего? Я вот не уверен. Такое ощущение, что ты родился, чтобы страдать за других! — Джерард замолчал, как только заметил, что я ошеломлен до самой глубины.
— Прости. Черт… черт. — Я поздно понял, что опять начал просить прощения и крепко зажмурился, ожидая, что на меня снова накричат.
Джи только обнял меня, прижав головой к своей груди и ласково погладив по макушке:
— Ты слишком добрый для этого мира…
