Heaven Help Us

Я ощущаю стремительно подступающую тошноту, как только дохожу до двери в квартиру Фрэнка. Самая обычная лакированная дверь, в которую я так спокойно входил несколько месяцев, теперь заражала панической тревогой, удушливой виной, бездонным сожалением — нельзя точно сказать, от чего меня тошнило в большей степени. Я не решаюсь открыть дверь своим ключом: одолевает предчувствие, что теперь я вообще не смею распоряжаться тем, что принадлежит Фрэнку. Я стою возле квартиры где-то несколько минут и отчаянно пытаюсь воодушевить себя хотя бы прикоснуться к дверному звонку. Я почти уверен, что больше всего на свете Фрэнк пресекает физическое воздействие. Я знал это, но не стал останавливаться. Я толком даже не могу выудить для себя хоть какое-то ничтожное оправдание. Что я ему скажу? Может быть, мне просто обнять его? Просто обнять и попросить прощения. Я понимал, что Фрэнк виноват не меньше, чем я. Но меня сейчас не волновала та проблема, из-за которой мы повздорили (если это можно было так назвать), меня больше всего тревожило то, что я вывалил на него шквал отвратительных обвинений, в которых даже грешно обвинить такого светлого человека, как мой Айеро. Еще несколько минут я гипнотизирую взглядом дверную ручку. Наконец, глубоко вдохнув, я закаменевшей от напряжения рукой тянусь к звонку и нерешительно нажимаю на кнопку. Охрипшую мелодию раздражающего звонка сразу же заглушает заливистый лай Берта. Через несколько секунд начинает голосить Ричи. Ну вот. Она сразу выдала меня. Я прикладываю ухо к двери и прислушиваюсь. Никто не открывает. Я слышу только суету собак у порога. Сердце вдруг будто утонуло. Куда он мог пойти в таком состоянии? Я прислушиваюсь еще раз и звоню более настойчиво. Снова никакого движения. Страх отвержения отпустил мгновенно. Теперь меня одолевало только беспокойство. Я несколько раз стукнул кулаком по двери: — «Фрэнк, я знаю, что ты дома». Молчание. В голове стали всплывать самые шокирующие причины этого безмолвия. Честно сказать, я уже даже был бы рад, если бы Айеро не было дома. — «Фрэнк, твою мать, открой!» — Не ори на меня, — послышался тихий и надломленный голос за дверью. — Фрэнк, — я сразу же успокоился, — Фрэнк, черт возьми. Что же ты творишь? — Я облокотился о дверь и стал тихонько, умоляюще скрестись. — Фрэнк, родной, ради всего святого, прости меня. — Уходи. Я не хочу говорить с тобой. — Парень говорил уверенно, однако я чувствовал нотки фальши в интонации. — Фрэнк, послушай, — настаивал я, все так же скребясь в дверь, будто это поможет мне проделать в ней дыру, — я сгоряча наговорил тебе глупостей. Я на самом деле так не считаю. Я люблю тебя, Фрэнк. Прости меня. Мимо меня проходила какая-то кривая старушенция с крохотной волосатой собачонкой под мышкой и с поразительно безвкусной шляпой из перьев. — «Никуда не деться от этих наркоманов. Средь белого дня в двери ломятся» — проворчала она, ковыляя к своей двери. Я проводил старую каргу взглядом до ее квартиры и снова принялся скулить у двери Фрэнка: — Фрэнк, прошу тебя. Дай мне шанс. Я больше никогда не буду поднимать на тебя руку, что бы ни произошло, никогда не буду. Я услышал очередной лай, и дверь, наконец, открылась. Передо мной стоял Фрэнк, дрожащей ладонью придерживающий мокрое полотенце на голове. — Почему я должен тебе верить? Я, ничего более не воспринимая, прикрыл за собой дверь и сгреб парня в объятия. Он, явно не ожидая этого, громко закашлялся, в панике хватаясь за меня, чтобы не упасть. Вокруг меня закружилась Ричи, ожидая, что и ее тоже наградят вниманием. — Ричи, милая, я успею еще тебя наобнимать, — шепнул я в ее сторону. Фрэнк тяжело дышал мне в шею, не отпуская, но и не обнимая крепче. Я осторожно приложил ладонь к его затылку, на что он дернулся и жалобно проскулил, сильнее прижимаясь ко мне. Я даже не ожидал, что у него настолько сильно болит голова после вчерашнего. Или это из-за меня? Из-за того, что я сделал? С этой мыслью я невольно проклял все свое существование. Фрэнк нервно вырвался, продолжая придерживать полотенце: — Зачем ты пришел? — Он отвернулся, пытаясь избежать прямого зрительного контакта. У меня внутри сжалось все, что только можно было назвать органами: Фрэнк скрывал синяк. Я толком не разглядел. Это было похоже на раннюю стадию синяка, только сейчас покраснение было чуть ниже глаза. И это была явно моя вина, потому что я несколько раз ударил его именно в это место. Я, ничего не отвечая, за руку потащил брюнета к дивану, на что он лишь послушно поплелся за мной. — Аптечка на кухне? — спросил я, помогая ему прилечь. — Только не вставай. Фрэнк кивнул и вымученно выдохнул.

***

— Все будет хорошо. Это отек. — Успокаивал я Фрэнка, прикладывая лед к покрасневшему месту. Полотенце уже изрядно намокло из-за того, что у парня была температура: лед таял точно на сковородке. — Помнишь, такое уже было? — ненавязчиво улыбнулся я. — Помню, — растерянно пробормотал брюнет, приложив ладонь прямо к моему запястью. Лед будто плавился в унисон с моими чувствами от той нежности, которая мимолетно вспыхивала со стороны Фрэнка и тут же угасала, стоило ему только взглянуть мне в глаза. Холодная талая вода прозрачной струйкой стекала от щеки до шеи, до самых ключиц парня. — Фрэнк. — Я осторожно наклонился и прилег головой ему на грудь. — Я не хотел. Я не знаю, что мне сделать, чтобы ты меня простил. Фрэнк некоторое время молчал и не отзывался на мои неуверенные прикосновения к теплой коже на его щеке. Мне всегда нравилась именно эта часть его лица: припухлые щеки всегда придают человеку своеобразную привлекательную невинность. Его это не раздражало, он не дергался и не возмущался. Кажется, он просто боролся с гордостью. И я понимаю его. Я долгое время боролся с гордостью, чтобы попросить прощения у человека, который, как ни крути произошедшее дерьмо, сам напросился. — За что мне простить? Мне не за что прощать тебя. — Он осторожно поднялся, жестом отстранив меня от себя. Кажется, гордость все-таки задушила трепещущую пташку в его груди. Фрэнк поднялся с постели и неторопливо направился в комнату. — Фрэнк, ну прошу тебя! — крикнул я ему вслед и тут же увидел, как он тащит из комнаты несколько заполненных и уже закрытых дорожных сумок. — Фрэнк, что ты задумал? Ты же не собираешься… — Собираюсь, — раздраженно бросил он. — Конечно, ты можешь продолжать использовать мои чувства к тебе. Возможно, это самое верное средство, чтобы повлиять на мое решение. — Брюнет волочил сумки к двери. — Ты так сильно головой ударился?! Я не использую никакие… — От растерянности слова застряли в глотке, будто кто-то напихал в нее ваты. — Хватит с меня! — Возмутился Айеро, бросив сумки у порога. — Прекрати орать! Выметайся из моей квартиры! — Он пальцам указал на дверь. Ричи испуганно побежала ко мне и запрыгнула на руки. Я продолжал сидеть на диване и тупо глядел на происходящее. — Фрэнк. — Ком отчаяния подступал к горлу. — Пожалуйста. Не бросай меня. Не уходи. — Ты даже не знаешь, что ты просишь. — Парень понизил тон. — За что ты просишь прощения? Ты думаешь, я уезжаю, потому что ты поставил мне фонарь? Нет, Джи. Я заслужил его со всеми почестями. В том-то и дело. Я ни капли не обижен. Этого, наверное, даже мало. — Он скрестил руки на груди. Я впервые видел его таким серьезным и непоколебимым. — Я бы тоже врезал тебе, при всей моей доброте, если бы ты принял наркоту и так поступил со мной. — Но почему… — Я уместил руку на спине Ричи, которая жалась ко мне все плотнее, будто чувствовала приближающийся конец. — Ты что, так серьезно воспринял чепуху, сказанную Брайаном? — Ой, ради бога, не приплетай его. Не ищи виноватых. — Он вздохнул. Оттенок в его голосе переменился и стал еще более подавленным. — Знаешь, Джи. Я действительно думал, что моя жизнь изменится, если я перееду. — Брюнет горько усмехнулся. — Но изменилось только окружение, а я все остался таким же неудачником. Люди по-прежнему вытирают об меня ноги, по-прежнему подставляют меня, по-прежнему не ценят. Но в родном городе, все же, были те, кто поддерживал меня. Здесь же я оказался совсем одинок. Я думал, что ты — моя поддержка. Но ты поступал так же, как поступали они, все эти люди. Даже моя работа. Я работаю там, где все говорят со мной сквозь зубы. — Фрэнк выдержал паузу. — Я глотнул свободы в этом чертовом Нью-Йорке, но с непривычки ее оказалось так много, что я ею просто напросто подавился. — Но… Но я ценю тебя, Фрэнк. Я люблю тебя. Как ты можешь так… — Я был шокирован услышанным. — Как я могу так говорить? То есть, я еще не прав? Джи, ты даже не замечал, как ты обращаешься со мной. Ты вечно навязываешь мне, что делать. Хорошо, ты запрещал мне общаться с тем, с кем я хотел общаться. Но, черт возьми, ты даже осуждал мою жизненную идеологию. «Ты не можешь защитить всех разбитых и проклятых» — разве не твои слова? А как насчет того, что я с самого детства был так воспитан? Посмотри на Ричи. — Я невольно опустил на нее глаза и по привычке погладил по рыжей голове. — Я нашел ее слабым и беззащитным щенком прямо посреди проезжей части. Шел такой мерзкий и сильный ливень, что ее хилого скулежа не было даже слышно. Я подумал, она мертва. Хотел убрать ее с дороги и похоронить. Но когда я подошел к ней, я понял, что теперь, когда я знаю, что она жива, что она напугана, я просто не смогу оставить ее умирать. Скажи, я поступил неправильно? Почему я должен был оставить ее умирать, когда знал, что смогу помочь? Это было в моих силах. И теперь ты, тот, кто, возможно, думает, что она должна была умереть, ее самый любимый гость в этом доме. Разве она не заслужила так же любить, как любишь ты, как люблю я? — Он поджал губы, его глаза напряженно сощурились от подступающих эмоций. — Разве она не заслуживает друга? Так даже если она заслужила это, то почему Брайан не заслужил? Чем он хуже Ричи? — Фрэнк… — Я уткнулся лбом в спинку дивана, все так же обнимая рыжую собаку. Я чувствовал дрожь по всему телу. — Я не осуждаю… Я… Я просто хотел уберечь тебя от этого самого окружения… Люди здесь не привыкли к такому мировоззрению. Они воспринимают его в штыки. — Что же, я заметил. Ты тоже не хотел принимать меня таким, какой я есть. Я просто закрывал на это глаза, потому что люблю тебя. Потому что люблю тебя даже тогда, когда ты кричишь, когда ты раздражаешься. Даже тогда, когда ты прогоняешь меня, чтобы я не мешал тебе работать. Но мне постоянно больно думать о том, что ты пытаешься меня подстроить под себя. Я не думаю, что я тот, кто нужен тебе… — Фрэнк продолжал стоять, но теперь я заметил, как тяжело давались ему последние слова. Я отказывался принимать сказанное. Я не воспринял всерьез сразу потому, что, как уже отметил Фрэнк, я надеялся повлиять на него. Но теперь я понял, каким же все-таки козлом был. — Фрэнк, разреши мне все исправить, — умоляюще прошептал я, все еще сидя на диване и пытаясь перебороть предательские эмоции. — Я только что объяснил, почему не хочу здесь оставаться, Джи. Как бы сильно я тебя ни любил, ты должен это принять. Так будет лучше. Мы справимся. — Парень стиснул зубы, жмурясь и, так же как и я, воюя со своими эмоциями. — А теперь вставай и уходи. И больше не возвращайся. — А как же работа? — Я уцепился за последний шанс. — Ну, это твои проблемы. Скажи, что я умер, Брайан, может быть, обрадуется. Я встал с дивана и направился к выходу. Мне жутко хотелось связать его и образумить, но я больше не мог давить на него. Я и так слишком много давил на него. Я ничего не думал, но внутри меня извергался вулкан тоски и отчаяния. Меня словно убили и тут же воскресили, забыв вернуть способность к проявлению эмоций. На прощание я, почему-то, сказал только одно: — Брайан точно не обрадуется. Я верил, что остановлю Фрэнка любой ценой, потому что это единственный человек, которого я смог так полюбить. Таким, какой он есть.