***
— Фрэнк, сколько раз тебе говорил, что такие вещи делаются по плану. Здесь твой креатив в избытке, как стена, исклеенная обоями в шестьдесят слоев, — буркнул на меня Джерард, с отборной важностью вглядываясь в мерцающий экран ноутбука. — Фотографии, безусловно, хорошие! Но, черт подери, придумать что-то креативное, это не значит — подорвать систему ко всем херам. — Джи, мне просто раньше не поручали делать статьи. Я же не журналист… Я не виноват, что кто-то заболел и теперь приходится пахать за него! Это вообще не входит в мои обязанности! — Я уже начал было отчаянно отстаивать свои права, но выдержанный взгляд «начальника» сразу же вернул меня в чувства. — Но я же объяснял! — еще раздраженнее проворчал он, вовсе закрыв мой ноутбук и скрестив руки на груди. — Ну, прости…те. Он нахмурился, смешно вздернув нос. Конечно, ничего особо смешного в этом не было, но меня всегда забавляет, когда он обижается. — Не надо мне прости. Урежу зарплату тебе, будешь знать, как халтурить. — Ну Джерард! — тут я уже не выдержал. — Но ты просто плохо объяснил! Я же не журналист! Я не должен ничего писать. Я просто художественный редактор! — Какой я вам Джерард, Айеро! Вы забываетесь! Я оторопел, несколько раз проморгавшись, будто ослышался: — Но… мы же дома… Мистер Уэй. Возле меня уселся Берт, встревоженный громкими, накаляющимися голосами. Он, в отличие от Ричи, никогда не любил присутствие Джерарда в квартире. — Сейчас ты говоришь не со своим парнем, а с начальником, который требует, чтобы ты переделал эту халтуру. Ладно, раз блондин решил поиграть в игру, то я с великим удовольствием приму участие в маленькой постановке, где начальник в прямом и переносном смысле трахает своего подчиненного. — Ладно, я переделаю, — промямлил я, неуверенно подойдя к Джи, сидящему на моем диване. Он задрал голову, посмотрев на меня снизу вверх. — Только не урезайте мне зарплату. У меня дома две собаки и один большой ребенок, и всех надо кормить. Вот! — я театрально указал на свою домашнюю потертую рубашку. — В одном тряпье хожу, лишь бы только они ни в чем не нуждались. Я заметил, как легкая усмешка коснулась губ Джерарда. Ему явно импонирует, что я подыгрываю. Возможно, даже реакция на мою статью у него была импровизированная, ибо я не верю, что там все настолько плохо. — Даже не знаю, Айеро, что с вами делать, — загадочно протянул он, с видом глубокой задумчивости приложив палец к подбородку. — Мне же нужно как-то вас проучить. — Мистер Уэй, но мне нужно кормить собак и ребенка, — жалобно, будто старый калека в метро, просящий милостыню, протянул я, осторожно присев «начальнику» на колени. Джерард хмыкнул, снова как-то недобро усмехнувшись, и приобнял меня, уместив ладонь на бедре. — Бедный, маленький мальчик, — не менее театрально протянул он, будто передразнивая мой тон, — ты можешь отработать эти деньги по-другому. — Он шумно выдохнул мне в ухо, уместив свободную ладонь у меня на макушке и вынуждая прижаться к нему плотнее. Я носом уткнулся в воротник его белой, свежевыстиранной рубашки. В ней Джи выглядит как-то по-особому строго, но мне безумно нравится. — Могу, — неуверенно шепнул я, ладонью скользнув «начальнику» под рубашку. Джерард на мгновение вздрогнул, но не перехватил мое запястье, а только еще крепче прижал к себе. — Может быть, у вас есть какие-то идеи? — Я устремил на парня полный невинности взгляд. Нахальная улыбка на лице Джи становилась все отчетливее, однако он все равно не позволял ей проявиться до конца. Я чувствовал себя грязной шлюхой, хотя совершенно ничего необычного сейчас не происходило. — Мне больше нравится, когда ты на коленях, Айеро, — сказал он и грубо столкнул меня на пол, при этом выражение его лица излучало нагнетающую самоуверенность. Я крепко стиснул зубы, потерев ушибленное место, и бросил на парня недовольный взгляд. Он сразу понял, что изрядно переигрывает: я ведь не могу терпеть физические издевательства. Дабы загладить свою вину, Джи наклонился, ухватив меня за запястья, и помог присесть подле его колен. Я снова взглянул на него снизу вверх, но на этот раз мой взгляд был не гневным, а выжидающим и спокойным. — Вы всегда ругаете меня, когда я делаю вам это. Я думал, вам не нравится, — неожиданно даже для самого себя произнес я, уместив ладони на коленях «начальника». — Нет, я не ругаю тебя, — едва слышно усмехнулся он и пальцами зарылся в мои волосы, чуть потянув пряди на себя, чтобы я нагнулся на уровне его ширинки, — когда ты делаешь это у меня в кабинете, мне приходится сдерживать себя, закусывать губу, давиться воздухом и приглушать стоны. Я ведь не хочу, чтобы нас услышали. Иногда я не выдерживаю, дергаю тебя за волосы и начинаю материться. Но это не значит, что ты сделал что-то не так. Ты все делаешь так, — закончил Джерард и потянулся расстегивать кожаный ремень на своих джинсах. — А сейчас мне не придется сдерживаться. — Значит, вы не будете меня ругать? — Я снова включил наивного простачка, уже принявшись расстегивать ширинку, на что Джи поддался чуть вперед, помогая мне немного приспустить его джинсы. Я ощущал, как напрягается его рука на моей голове, как уже сейчас он начинает цепляться за мои пряди, предвкушая момент, когда протолкнет член глубоко мне в рот. А ведь сам постоянно возмущается, когда я дергаю его за волосы. Эгоист. Мой любимый эгоист. Я сглатываю слюну, обхватываю возбужденную плоть парня в кулак и старательно прохожусь языком по стволу, ощущая каждую взбухшую венку до тех пор, пока кончик языка не оказывается на головке члена. Руки Джерарда начинают трястись от возбуждения, а голос приобретает самый неприличный для моего слуха оттенок: — Не буду? Я буду материться и стонать в три раза громче, мой мальчик. Я не смог удержать в себе довольного смешка, пытающегося вырваться из меня, будто мотылек, попавший в светильник, за все время нашей маленькой игры. Нет, я вовсе не любил такое обращение. Но эта небольшая постановка позволяла Джерарду действительно выпускать на волю все, что хранится в его блондинистой извращенной голове. А я подыгрывал, потому что мне самому было интересно, что там находится. К тому же, моя главная цель в наших отношениях: всегда удовлетворять его. Лучше пускай он делает это со мной, чем с какой-нибудь проституткой, даже если мне иногда бывает не очень приятно. Я привык к каждому таракану в его башке, я познакомился с каждым лично и каждого полюбил. Даже смешно. Если бы несколько лет назад мне сказали, что мой собственный начальник будет трахать меня у себя в кабинете, что я буду встречаться с парнем и брать в рот, я бы никогда не поверил. Сейчас я стараюсь не думать ни о чем, о чем бы я мог подумать в прошлом. Все изменилось, когда Джерард появился в моей жизни. Вещи, ранее казавшиеся мне отвратительными, вдруг стали для меня чуть ли не самой обыденностью. Человек, образ которого ранее никогда не возникал в моей голове, вдруг оказался самым любимым и самым родным.***
— Человек, которого я люблю, просто пытался подстроить меня под себя… — сказал я куда-то в пространство, глубоко затянувшись сигаретой. Ее кончик несколько секунд плавился, втягивался в мои легкие и угасал, стоило только мне высвободить струю мутно-серого дыма из плена своих внутренностей. Он не доверял мне. Он постоянно пытался в чем-то меня уличить, но разве так поступают люди, которые любят? Разве любовь не ослепляет до такой степени, что даже самый грандиозный недостаток человека суживается до размеров изюминки, которая позже становится лишь дополнением к идеальному образу? — Я знал, что ты здесь. — Я слышу знакомый голос и равнодушно поднимаю глаза. Мое сознание пока еще затянуто дымкой собственных размышлений, я не сразу соображаю, что ответить Брайану, который, как ни в чем не бывало, уместился рядом со мной на скамейке. Он, так же как и я, буравил пространство своим фирменным взглядом, стараясь глазами не встречаться с собеседником, будто эти самые глаза выкачивают из него его уверенность и рассудительность. — Откуда? — спросил я, ненароком глянув на него. — Смотри. — Он, наконец, повернулся, уместив руку у меня на плече, и пальцем указал на какую-то высотку. Я так сильно прищурился, будто в одном из окон этого здания можно было разглядеть какого-нибудь следящего за мной бандита. — Я живу вон в том доме, на предпоследнем этаже. — Следишь за мной, извращенец? — я коротко усмехнулся в сторону дома. — Конечно, ведь смотреть в собственное окно, — это самая тяжелая форма озабоченности. Я специально для тебя переехал в этот дом. Мне же так интересно смотреть, как Фрэнки ходит с совочком за своими собаками. — Я не видел его лица, но оценил глубину сарказма в интонации. — Обычно ты приходишь сюда вечером выгуливать собак. Один раз я видел вас с Джерардом. Но странно. С тобой нет ни собак, ни Джерарда. Ты где их потерял? — Ричи потерялась. С ней такое бывает. Она бегает, а потом возвращается на то же место. Вот я и жду ее. — Хм. Ясно, — безынициативно пробормотал он. — Значит, ты с самого начала не сомневался, что мы с Джерардом вместе? — уточнил я очевидное. Повисло недолгое молчание, нарушаемое лишь бульканьем воды в фонтане. — Конечно. — Зачем же ты провоцировал нас? — Ты мне не нравился. Я хотел как-нибудь тебе насолить. — Так сильно не нравился? — Катастрофически не импонировал. — Так сильно? — Абсолютно. — И почему перестал? — Я виноват перед тобой. Прости меня. Я вдруг сразу протрезвел от своей расслабленности и удивленно вылупился на Молко. Он в ответ даже не наградил меня взглядом: — Мне казалось, что таких добрых людей не бывает. Мне казалось, ты пытаешься завязать со мной дружбу только потому, что я мешаю вам с Джерардом спокойно трахаться в кабинете. Я думал, ты выставляешь себя не тем, кем ты являешься. И мне было противно смотреть, как ты для всех пытаешься быть добреньким и милым. Я только потом осознал, что очень ошибался. Я вслушивался в твои рассказы о детстве, когда мы сидели в баре, о том, как ты тащил домой бездомных собак, о том, как в первом классе отдал куртку девочке, несмотря на то, что самому пришлось идти домой гораздо дальше. Я был, если честно, весьма растроган. Если ты действительно не лицемерил по отношению ко мне и к другим, то я готов прямо под окнами твоего дома написать, что я — осел. Мне очень жаль, что из-за меня вы с Джерардом ссорились. Может быть, я просто завидовал, что у вас все хорошо. Я, правда, не знаю. Просто прошу твоего прощения. Слова парня очень тяжко переваривались в моей голове. Я молчал. Я не знал, что сказать. Он несколько минут ждал моего ответа, и, не получив его, продолжил: — Я шел сюда сказать, что очень уважаю тебя, и зря ты думаешь, будто кто-то тебя здесь не терпит. Но сейчас я пришел сказать вовсе не это. Я пришел сказать, что ты неудачник. — Мои брови поползли вверх. — Ты неудачник. Жалкий неудачник. Как и я. А знаешь, почему ты неудачник? — Брайан резко обернулся в мою сторону и поймал мой взгляд на себе. — Потому что ты сдался еще до того, как дошел до линии фронта, за горизонтом которого тебя ждало всеобщее уважение, признание, любовь и дружба. Ты сдался сразу же, как только в тебя отрикошетил осколок стеклянной бутылки, так необдуманно разбитой твоими же товарищами. И теперь ты, как испуганная крыса, ползешь назад, в свой разваливающийся блиндаж. — Что? — Я сощурился и стиснул зубы от возмущения. Я не знал, чего я сейчас хочу больше: двинуть ему или себе. — Что слышал, — отмахнулся брюнет. — Интересно, а достигнутое тобою вернется к тебе само? Так же, как твоя собака? — Заткнись! — Я вскочил с лавочки, растерянно отбежав от нее на несколько метров. Кровь бешено стучала у меня в висках. — Ты ничего не знаешь! Ничего! Ты не знаешь о моих отношениях, не знаешь, почему я не хочу больше тут оставаться! Парень ничего не отвечал на это. Он опустил глаза, теперь уже виновато сверля взглядом землю. Он вообще редко смотрит в глаза, когда говорит откровенно, когда не пытается хамить и выпендриваться. В глубине души я отдавал себе отчет в том, что он прав. Но, черт возьми, как жестоко звучала эта правда. Неужели я винил всех, кроме себя? Я вдруг понял, что Ричи, возможно, уже не вернется, потому что я ждал ее больше часа. Я представил, что с ней могло что-то случиться. Как же я смею отвечать за чужую жизнь, когда даже свою не смог уберечь? Глаза в панике цеплялись за лица, которые равнодушно проплывали мимо. Глаза метались, ища спасения, ища место, где можно скрыться от вселенского равнодушия. «Неудачник». Я бросаюсь по тропинке в неизвестном направлении, изо всех сил стараясь не запутаться в собственных ногах. — Фрэнк! Подожди! — Меня нагоняет Брайан, стараясь уцепиться за мою футболку, но я уворачиваюсь, от чего он спотыкается и толкает меня куда-то в сторону газона. Я приземляюсь на колени, упершись в землю, где скошенные травинки больно кололи ладони. Я пытаюсь подняться, но Бри уже тянет меня за запястье, вынуждая подняться с газона. Он дергает меня за руку, а я беспомощно позволяю волочить себя туда, куда ему хочется. Мои прокуренные легкие не позволяют бежать марафон. Собственно, его легкие тоже протестовали против такой перспективы. Молко отпустил меня только тогда, когда мы дошли до какого-то здания на краю парка, — кажется, это магазин, только сейчас мы со стороны черного входа. — Слушай сюда, придурок, — он оттолкнул меня немного назад, от чего я чуть было не потерял равновесие. Голова шла кругом, в глазах все плыло, точно я под водой. — Твоя собака у нас в плену. — У нас? — Я, тяжело дыша, потирал пальцами веки. — Так вы, сволочи, сговорились против меня? — Да делать нам нечего. — Брайан фыркнул, скрестив руки на груди. — Она сама к Джерарду пришла. Видишь, даже твоя собака знает, как будет лучше, а ты выпендриваешься. — Она у Джерарда? Но… Но почему… — Короче, такой расклад. Ты сейчас идешь со мной к Джерарду, вы говорите, миритесь и все. Мое дело сделано. Я оперся о кирпичную стену, медленно сползая по ней на траву: — Но зачем тебе это? Молко наклонился ко мне, заглядывая прямо в лицо, точно по-другому его ответ будет казаться не столь внушительным: — Потому что я знаю, как бывает больно просыпаться в объятиях пустоты, когда совсем недавно любимый человек был рядом. Вот только я ничего не смогу изменить, потому что того, кого я любил, больше нет. Есть только я и любовь. Но нет человека. А ваши отношения можно спасти… Знаешь, почему? — Почему? — Мой голос уже начал дрожать. Тут я услышал громкие грубые голоса, так странно показавшиеся мне знакомыми. Кажется, Брайан тоже узнал эти голоса. Он вздрогнул, отскочив от меня на метр. Мы замерли и прислушались: — Но я не хочу больше. Просто не хочу, — слышался тоненький девчачий голосок. — Кого это волнует? Возвращай деньги! — снова грубый мужской тон. — У меня нет ничего! Я все отдала. — Голос девочки угасал, переходя в тихие всхлипывания. — Прекрати ныть. Я заплачу за дозу. Только не тяните. Я и так долго жду. — Еще один голос подростка. — Твою мать, — выругался я, быстро обретя самообладание. Голоса эхом раздавались в проеме между двумя магазинами парка. Мы были так рядом. Достаточно было просто заглянуть в этот темный, узкий переулок с тупиком из обшарпанных стен. Я поднялся, коротко взглянув на Молко, лицо которого застыло, точно каменное изваяние, и уже было направился туда, но парень схватил меня за руку и взмолился: — Нет, ради всего святого на этой планете, не ходи туда. Пойдем отсюда. Лучше убежим. — Ты рехнулся?! — Я попытался придать своему шепоту как можно больше суровых и возмущенных оттенков. — Там же дети! Мы не можем сидеть здесь, когда там такое… — Да они грохнут тебя! — Он схватился за голову. — Там дети, — громче сказал я и бросился к переулку. Как только я забежал туда, мои ноги отказались реагировать на команды мозга и приросли к земле. В мою сторону посмотрели несколько нездорово бледных, исхудавших мужских лиц. Среди них я узнал мужика, который тогда в баре сунул мне таблетки. Девочка оказалась младше, чем я мог себе представить: на вид ей было лет четырнадцать. Ее дрожащие, искусанные в кровь губы безмолвно молили о помощи. Парень был года на два старше. Он испуганно попятился назад, пытаясь скрыться за кого-то из наркоманов. — Какие люди, — криво улыбнулся мне лысый здоровяк, в руках держа что-то черное. Я не успел сразу сориентироваться в темноте и разглядеть. — Наверное, тебе мало? Хочешь еще? — Только сейчас я увидел в его руке пистолет, но ноги так и оставались намертво приросшими к земле. — Парни, это наверняка он нас сдал. — Не трогайте его! Он ничего не сделал! — Подле меня завопил Брайан, но я не смотрел в его сторону. Я боялся отвести взгляд от пистолета, точно он только и ждал момента, когда я рассею внимание. — Бри, мальчик мой, ты так надоел мне, — ядовито процедил Марк, обнажая ряд желтоватых зубов. — Я ведь обещал тебе, что если ты… — Это я сдал вас! — Снова завопил брюнет, сделав шаг вперед, отчего теперь я мог видеть его спину. Он поднял руки вверх, но это не было жестом, умоляющим о пощаде. Это был жест гордости. — Я сдал вашу конторку несколько дней назад. И тогда, в первый раз, я тоже сдал вас. И сделаю это еще раз, мне плевать, ясно, ублюдки? Мне нечего терять. Можете стрелять в меня. Мне плевать! — Он развел руки в разные стороны, открываясь для пули. Я заворожено смотрел на него, забыв о том, что кто-то навел на меня дуло пистолета. Я перевел взгляд на это самое дуло. Теперь оно угрожало не мне, а Брайану. Я по-прежнему не мог ни выдохнуть, ни шевельнуться. — Ты прав. Это будет слишком легко, — сухо протянул здоровяк, медленно переведя дуло пистолета на меня, — тогда умри от чувства вины. Громовым эхом раздается выстрел. Воздух будто заостряется, застревает глубоко в легких. Пуля вгрызается куда-то мне в тело, но я не чувствую ее. Я приземляюсь на землю, но не чувствую тела. Крики смазано отскакивают от стен. Крики девочки, крики мальчика, крики Брайана. Воздух становится до безумия горячим, он будто через ухо затекает ко мне в мозг. Перед глазами мелькает яркий свет. Больше нет звуков. Я переворачиваюсь набок и наблюдаю, как алая кровь медленно окрашивает собою асфальт, как она карабкается к пробивающимся через трещины травинкам и как послушно впитывает земля мою боль. Давай, забери ее всю. Я больше не хочу ее. Я не хочу боль. Я прикрываю глаза и слабо выдыхаю последнее, что томилось у меня в легких. — Потому что он любит тебя… Любит. Ты слышишь! Я ошибся! … соврал! — Брайан пытается дозваться, но его голос тонет в давящем на меня, точно рухнувшая стена, воздухе. — Не уходи… Ведь ты единственный, кому было не плевать…