В ожидании Кё

Музыка: MERRY – Yakou (альбом Beautiful Freaks)

POV Makoto Сначала я не знал, что и думать: сказать, что прочитанное напугало меня, значит не сказать ничего. Кажется, никогда еще мне не становилось так жутко. Особенно коробила последняя фраза, от которой меня даже передернуло. Что все это значит и, главное, к чему ведет?.. Из потока вываленной мне на голову информации я понял только, что фамилия сторожа подозрительно совпадала с фамилией актера из старинного фолианта. Покрутив в руках старую тетрадь, я еще раз попробовал разлепить склеенные страницы, но они за древностью лет буквально вросли друг в друга, потому попытки оказались тщетными. Вздохнув, поразмыслил, вслушиваясь в глухую тишину: что делать? как поступить? Не то чтобы я безоговорочно поверил письменной угрозе, но что-то подначивало меня, заставляя отложить рукопись и осторожно приподнять тяжелую крышку: та, как ни удивительно, вовсе не была заколочена: гвозди исполняли исключительно декоративную функцию. Ящик открылся, а внутри... То, что покоилось внутри, Ю-кун, ввело меня в ступор, я задохнулся от накатившего ужаса: в псевдостоле лежало мертвое тело... выглядевшее, точно мертвым оно стало только пару часов назад. Плохо помню, что случилось дальше: воспоминания спутываются. Кажется, я разорался, рванул к выходу, на пороге вмазавшись в сторожа. Могу поклясться, Ю, эти двое – труп в ящике и Ниимура – были схожи как две капли воды!! К несчастью, сбежать мне не удалось: расторопный смотритель, угадав мои мысли, захлопнул дверь. Чуть живой от страха и паники, тщетно тарабаня в нее, я в итоге обессиленно сполз на пол, а он, дождавшись, покуда я отбешусь, произнес спокойно и торжественно: - Прошу занять свое место. Я, оглушенный ужасом, подчинился, на ватных ногах проследовал за Ниимурой, чтобы присесть в пятый ряд. И знаешь, Ямагучи-кун, даже почти не удивился (возможно, потому что был уже слишком истощен), когда секунду спустя «мертвец» благополучно вылез из своего импровизированного гроба и, отряхнувшись, склонился в почтительном поклоне. - Благодарю за оказанную честь, – хрипло проронил он. Внешне это существо действительно практически не отличалось от смотрителя – сейчас, в свете ламп, я отчетливо в том убедился. Разве что одет мужчина был по-другому, парадно, старомодно, и его когда-то отглаженный костюм покрывала серая въевшаяся пыль. Когда он прикладывал ладонь к груди, задел пальцами розу в петлице – бурую, высохшую, крошащуюся от касания и рассыпавшуюся в прах. Меня передернуло. - Я ждал вас долгие годы, Асада-сан, – сообщил он. – Меня зовут Кё, спасибо, что прочли мои старые записи. Конечно, как любой служитель искусства, я мечтаю о большем числе зрителей, впрочем, вполне сгодятся и слушатели, а пока что разрешите познакомить вас, мой любезный гость, с нашей прекрасной пьесой. Смотрите! Внимайте! Слушайте! Пространство вокруг словно мгновенно сжалось, закружило в безумном вальсе, поплыло, перемешав эпохи, стирая границы лет. Так странно, так одновременно болезненно-горько и сладко-маняще! Ю, это невозможно передать словом! На моих глазах обветшавшая сцена осветилась десятками ярчайших софитов, обросла фантастическими декорациями, а передо мной грянуло волшебное действо, в котором роли исполняли эфемерные призраки давно умерших артистов. Талантливо, бесподобно – так, как ни в одном из посещенных мною театров, а ведь я, Ямагучи-кун, на самом деле тот еще театрал и пересмотрел в своей жизни массу разнообразных постановок. Но не таких. Проникновенно, чувственно, пугающе реалистично – нет, они не играли, они жили на сцене, мучаясь, по-настоящему погибали в пожаре, выпрыгивали из охваченных пламенем окон и разбивались насмерть о мостовую. Я слышал их крики, бешеный рев огня, видел, как лопаются от жара стекла, как ломаются рамы, в крошево разваливается мебель, летя с третьего этажа. Зажатые стеной пожирающей стихии, люди в панике бросались вниз, ломали кости, стонали, плакали... Было ли это частью спектакля или куском страшной трагедии, уничтожившей театр вместе с интеллигенцией в один из самых ужасных апрельских дней?.. Я не знал. Я не мог даже пошевелиться, Ю, холод сковал меня, заставляя вжаться в сиденье и мертвой хваткой вцепиться в поручни кресла. А на сцене бушевал шквал страстей, рушились судьбы, герои терзались в сомнениях, отдавали жизнь за идеи. Все рвалось, ревело и рыдало на тысячи голосов, и посреди всей этой свистопляски, как местный сияющий бог, властвовал Кё – сильный, зловещий, всезнающий. Его ждали, на него уповали, в него верили – и он явился, произнося над сожженным Карфагеном речь, исполненную высокого пафоса и истинной мудрости. Слова, облеченные в стихотворную форму, почти шекспировский текст, сжимающий душу тисками благоговения и тоски... Растекаясь в катарсисе, я почти что умер там сам, в плену одаренных призраков, когда в голове моей словно из ниоткуда возникли до боли знакомые строчки. Отряхнувшись, внезапно я, обуренный чувствами, не отдавая себе отчета, медленно поднялся на ноги. Резко выставил руку и, глядя прямо на Кё, выдал: - Подумаешь! Пространными речами Ввести желаете меня в обман. Но Бог все видит – и, пройдя меж нами, Рассудит. Все, кто мнил себя богами, Вернутся в прах. А жизнь я не продам. Если честно, я не знаю, почему мне вообще вспомнилась эта неуклюжая строфа, эта слабая пародия на поэзию – она просто всплыла в памяти, и я, поддавшись всеобщей атмосфере, словно тоже ощутил себя действующим лицом. Дурацкая цитата из моей роли, которую мне посчастливилось исполнять в самодеятельном спектакле ко Дню банковских и финансовых работников, идеально подошла к предыдущей фразе величественного Кё. На работе мы от нечего делать время от времени ставим в актовом зале всякую муть... ради забавы, не более. Я там тоже участвую иногда и недавно играл пафосного засранца, который вот так вот напыщенно выражался. Короче, заразившись дурманящим театральным вирусом, я посмел встрять в пьесу. И все испортил. Кё застыл, ошарашенно уставившись на меня, бестелесные призраки истаяли, подобно пустынным миражам, я тоже застыл, уронив возведенную руку и прикусив язык... - Что это вообще сейчас было? – в воцарившейся тишине голос Кё прозвучал натянуло. - Тебя срезали, – ответил кто-то за моей спиной. Я резко обернулся, чтобы увидеть в зале непонятным образом появившегося нового субъекта – несовременно одетого коренастого мужчину с тростью и в широкополой шляпе, надвинутой на глаза. – Это ж надо: в кои-то веки кто-то вмешался в твою эпопею! Небывалая наглость, не правда ли, Кё? – с издевкой бросил он. Артист нахмурился. - Помолчи, Хайд. Я ощутил, как по позвоночнику прокатилась предательская дрожь: Хайд? тот самый Хайд, автор дьявольской пьесы?!. - Мистер Хайд, – слуга Тьмы строго поправил то ли меня, то ли лицедея. – Запомнить пора. - На память не жалуюсь, в отличие от некоторых, – ехидно отозвался актер, раздраженно сложив на груди руки. – А мистером ты станешь, когда долг загасишь. - И вот так всегда, – огорченно выдохнул Хайд, повернувшись ко мне и ткнув в сторону Кё своей тростью. – Никакого уважения. До чего же все-таки невоспитанный народ эти артисты. Я машинально кивнул, Кё возмущенно фыркнул. - Еще и поддакивает, ротозей! Да что вы вообще в искусстве-то понимаете? Диванные профи, мать вашу за ногу! - Остынь, профи, – беспечно пропел автор, вальяжно прошествовав к сцене, с которой Кё уже успел спрыгнуть и теперь, нервно упершись кулаками в бока, яростным взором сверлил подошедшего. Со стороны низкорослые джентльмены смотрелись комично, правда, в закрытом помещении, где творилось черт-те что, было как-то в общем-то не до шуток. Хайд тем временем, не обращая на меня совершенно никакого внимания, широко улыбнулся. – Мне как автору дерзость нравится, возьмем его. Сам посуди: в нашей репризе наконец-то что-то изменится. Свежий взгляд, новые лица – это будет еще забавней! - Ну тебя к лешему, лишь бы поржать, – брякнул Кё и ревниво выдал, ударив себя в грудь: – Это моя постановка! Моя! Мне решать, что, как и почему здесь будет! – покосившись на меня, добавил уничижительно: – Кто он такой, чтоб играть со мной на одной сцене? - У него память хорошая, – заметил Хайд. - И только, – заслуженный артист сплюнул, презрительно бросив: – Да кем это пугало огородное себя возомнило? Если честно, вот тут мне стало по-настоящему обидно: докатились, ни за что ни про что на ровном месте получил оскорбление. Правда, вступиться за свою честь я не успел, поскольку через секунду, внезапно поменявшись в лице, чертов лицедей изрек: - Стоп. Пугало огородное... Точно! – и с гиканьем вскочил обратно на сцену. Подобно фокуснику, щелчком пальцев он материализовал из воздуха огромный платяной шкаф. – Если у этой бестолочи действительно чудесная память, пускай остается, – просияв, Кё распахнул дверцы и с энтузиазмом закопался в висевшем внутри шмотье всевозможных цветов, стилей, фасонов, которым шкаф был забит доверху. Наконец, удовлетворенно хмыкнув, малявка выдернул оттуда пару вещей и рывком выкатил из небытия большую напольную вешалку на колесиках. Присвистнув, Хайд по-хозяйски облокотился о край сцены, по-кошачьи наблюдая за происходящим. Я тоже не мог оторваться от мастерски отточенных размашистых движений артиста: а тот как раз извлек из прорвы шкафа плечики, устроил их на вешалке, на них повесил страшно знакомый мне длинный черный пиджак... мой пиджак, Ю! Бархатный, выходной. Как он там оказался, понятия не имею! Расправив его, Кё застегнул на нем пару пуговиц, стряхнул с плеч пылинки, засунул в петлицу белую розу и, оглядев дело рук своих, недолго поразмыслил прежде чем обмотать вокруг импровизированной «шеи» шелковый темно-фиолетовый шарф, повязав его пышным бантом. - Красавец, – удовлетворенно крякнул деятель. Я невольно поежился, он же спустя ровно мгновенье резко воткнул в один из верхних рожков пластиковую башку-подставку для каштанового удлиненного парика, взлохмаченного, подстриженного каскадом, и нахлобучил ей на макушку черный цилиндр. – Нет, ну хорош, бродяга! – звонко расхохотавшись, Кё крепко хлопнул получившееся «пугало» по «спине». И тут... И тут, Ямагучи-кун, ты, конечно, решишь, что я спятил, но оно ожило. Пугало, ага. Оно вздрогнуло, его бесстрастная маска поплыла, как горячий воск, обретая мои черты. Потом разлепило веки, тряхнуло головой, осмотрелось. Оно, это дурацкое пугало, было словно с меня списано: лицо, осанка, манеры... Только вместо тела – вешалка в пиджаке с прикрученной головой. Мне померещилось, что я вот-вот сдохну. - Твое имя Гара, – гордо нарек Кё свое детище. – Смотри и учись, невежа, – бросил уже мне, – Теперь у тебя есть такое же чучело, как мое, – пребывавший в тени смотритель, про которого все давно позабыли, поклонился. – Точь-в-точь ты, дохляк, как под копирку. На этой фразе чучело презрительно закатило свои багряные очи, словно не хотело, чтобы его сравнивали со мной, Кё же снова обратился к нему. - Итак, Гара-сан, будешь отныне вместо вот того черта, – показал на меня, – сидеть на его работе, цифры всякие пересчитывать, пока он на нашей сцене кривляется. - Размечтались, – сказало пугало. Теперь глаза округлились не только у меня, но и у Кё с Хайдом. - Что? – не понял актер. - Ничто, – Гара равнодушно пожал плечами. – Никто из вас не имеет прав мне указывать. - Как это «не имеет прав»? – Кё искренне возмутился. – Кто, я? Да я ж тебя создал! - Э нет, – на морде человека-вешалки расплылась дикая ухмылка, – вы меня не создавали, вы меня всего лишь собрали из подходящего барахла, а сам я существую ровно столько, сколько Асада на свете живет. Я его альтер эго, его темная сущность. - Но ведь я же сложил тебя, ты обязан мне подчиняться, подобно Ниимуре, – запротестовал несчастный артист, которому сегодня основательно не везло. – У меня с Тоору мысли одни на двоих – у тебя с Асадой должно быть то же самое. - Нет, – отрезало пугало. - Почему? – растерялся Кё. - Вероятно, потому что своего двойника ты себе смастерил, а этого вручаешь другому, – Хайд потер переносицу. – Между ними конфликт, как сейчас говорят – дисконнект. - Верно, – кивнул Гара, – но я к тому же еще и являюсь отдельной личностью, независимой от Асады. Так что позвольте мне устраивать свою судьбу так, как того пожелаю я. - Чушь! – вспыхнул Кё, активно жестикулируя в поиске аргументов, его тут же перебил Хайд, доказывая нечто иное – дискуссия переросла в сложный трехсторонний спор, где никто не желал сдаваться. Я ошарашено переводил взгляд с одного спорщика на другого, совсем скоро потеряв нить. До меня дошло: пора сматываться, ведь лучшего шанса сбежать, чем сейчас, пока они выясняют отношения, мне не найти. Мысленно досчитав до трех, я рванул к выходу. Ничего не подозревающий сторож был сбит мной с ног, подскочив к двери, я с размаху приложил ее плечом – кажется, она даже скрипнула, готовясь вот-вот распахнуться. Я понял: еще пара таких ударов – и путь к свободе открыт. Но время играло не за меня. Нечисть, сообразив, что жертва хочет свалить, тут же ринулась в атаку, завязалась короткая потасовка. Отпихивая пугало, преградившее мне дорогу, я не рассчитал сил – и оно, отлетев к стене, благополучно лишилось головы. Соскочив с вешалки, та со стуком брякнулась на пол и, потеряв цилиндр, который по параболе закатился под кресла, осталась валяться пугающе темным мохнатым шаром. Если бы не еще трое противников, от коих мне приходилось отбиваться, один лишь вид этой снесенной головы отобрал бы у меня остатки рассудка. К счастью, я в ту сторону не смотрел и не видел, как чучело ищет утраченную башку, как водружает ее на место... - Нет слов, – обиженно брякнул Гара, пока, навалившись, Кё и Тоору скручивали меня, перед этим больно приложив о косяк. – Мне стыдно за вас, Асада-сан. Фыркнув, он брезгливо отвернулся, растаяв в воздухе подобно утреннему туману. - Не нужен нам такой артист: он невоспитанный и несносный! – Кё как следует тряханул меня, словно пойманного карманника. – Пинка ему – и пусть катится! - Хорошо, – Хайд, придирчиво отряхивая одежду, согласился. – Жаль, правда, что все так быстро закончилось: он меня забавил, не вечно ж наблюдать, как кто-то пытается достичь недостижимого – удовлетворить тщеславие, – демонстративно зевнул и добавил: – Зрителей всегда будет недоставать. В этот момент сторож заломил мне руку, и я взвыл, не расслышав ответа Кё. Как через вату до меня дошли его уже куда более поздние слова: - Помнишь, Асада, в конце книги я просил тебя оказать мне одну маленькую услугу? Так вот, каждый гость уносит отсюда так называемый вирус неудач, преследующий его до тех пор, пока он не расскажет о нашей пьесе другому. Так зритель избавляется от страданий, но передает их дальше, по цепочке – от человека к человеку. Так растет моя аудитория... но! У людей дырявая память, – искренне сокрушился он. – Они вечно все забывают, постоянно все путают, искажают историю – и зараза моя загибается. Приходится вновь и вновь приглашать сюда гостей, дабы запустить механизм с начала. Вот уже десятки человек покидали мою обитель как полагается – без насилия, вежливо и культурно. А ты все испортил. В тон Кё прокрались стальные нотки, испугавшись, будто меня ударят, я рефлекторно зажмурился, но он меня бить не стал. Вместо этого, наоборот, разжал хватку и, повернув замки, жестом приказал Ниимуре выставить меня вон да, протащив за шиворот по коридору, остановиться у выхода. Хайд, нарисовавшись рядом, помог Кё распахнуть тяжелую дверь, из темной пасти которой потянуло могильным холодом. - За скверное поведение расплачиваться будешь до скончания дней, – мрачно произнес Кё, сложив на груди руки. – У тебя, кажется, прекрасная память, так? Вот и проверим. Пока не вспомнишь хоть строчку из нашей пьесы, не избавишься от проблем даже если расскажешь о нас всему свету. Будь проклят, чертов финансист. Прощай. Через мгновение я был позорно вышвырнут из театра и кубарем скатился с крыльца. На улице все так же лил дождь. Дверь за мой тут же захлопнулась, и все вокруг разом стихло, будто бы на самом деле не было ничего, будто мне все пригрезилось. Еле живой от страха, я с трудом поднялся на ноги, на автомате потопал к остановке, стараясь не ловить на себе удивленных взглядов редких попутчиков: мой взъерошенный мокрый вид несильно отличал меня от зомби из фильма ужасов. Плохо помню, как добрался домой, как вошел в подъезд, как шагнул в лифт, нажал кнопку... Мысли мои смешивались в сплошной поток, я не сразу понял, что в кабине не один. Лифт поехал вверх, на нужном этаже замер, мигнуло тусклое освещение... двери не открылись. А на мое плечо опустилась тяжелая невидимая ладонь. - Не бойтесь, – негромко произнес чей-то вкрадчивый голос. Развернувшись, я нос к носу столкнулся с приветливо улыбающимся пугалом. Его темно-карминовые глаза въедливо изучали меня, в их багряном омуте поблескивало скрытое превосходство. «Твою мать», – я немо взвыл: ну что ему еще надо?!. – Только не кричите, а то соседей разбудите: час не ранний, – мудро заметил мой жуткий двойник. – Я пришел помочь вам. - Почему? – пробормотал я, едва ворочая онемевшим языком и старательно отводя глаза, дабы не смотреть на того, кто чересчур сильно напоминал мое же отражение в зеркале. - Кё поступил с вами слишком жестоко, – выдохнул Гара, – пусть вы вели себя не совсем корректно, вас можно понять: не каждый же день люди сталкиваются с представителями иного мира. Но назад пути нет: проклятие нельзя снять, его можно лишь дополнить. И я, волею случая наконец-то обретя тело, хочу вам помочь. - Но как? Объясните? – я судорожно сглотнул. Обладатель элегантных манер, облаченный в мой парадный пиджак, кротко улыбнулся. - Позвольте. Чтобы избавиться от ходящих по пятам неудач, вам придется вспомнить строки дьявольской пьесы. Это непросто: память человечья вправду злодейка, – но не у меня: я ведь не человек. И если пожелаете, я спасу вас: подскажу нужные слова. Взамен попрошу сущую безделицу. Он смерил меня выжидающим взглядом, не сулящим мне ничего хорошего. Нет, нельзя было доверять созданию Тьмы: знаю я их «безделицы»... - Что именно? – выдавил я. - Вашу роль, – как ни в чем отозвался он, заставив меня содрогнуться. - Какую роль? - Привычную. Жизненную. Займу ваше место, буду жить за вас. - А как же... - А вы исчезнете, уедете куда-нибудь далеко, возьмете новое имя, – в его тоне струилась удивительная беспечность, точно он предлагал мне не изгнание, а турне. – Не переживайте, внешне нас с вами не различат, к тому же, я во многом превосхожу вас: я сильней, хитрее, уверенней, обходительнее, – перечисляя свои достоинства, Гара горделиво приосанился, – надежнее, организованней, вежливей. В конце концов, я бессмертен и вечно молод. Да и по уму вам не уступаю: уверяю, мозгов у меня предостаточно. Хотите, покажу? Чучело уже собиралось содрать с себя голову, но я в ужасе остановил его. - Верю. Обойдемся без физиологических подробностей... - Как скажете, – к счастью, на демонстрации оно не настаивало. - Но подождите... – запнулся я: слова Гары всколыхнули во мне недавние воспоминания, которые я тут же озвучил: – Кё ведь предлагал вам то же самое, почему же вы отказались? - Потому что это была воля Кё, а я не подчиняюсь чужой указке, – гордо отрезало пугало. – Ну так как, Асада-сан, вы согласны? - Я должен подумать, – похолодев, я растерял, кажется, остатки самообладания. Конечно, меня беспокоило проклятие и его вероятные последствия, но принять подобное, согласиться, чтоб жизнь мою вместо меня проживало исчадие: это попросту не укладывалось в сознании! А еще чем дольше я смотрел на своего двойника, стоя в тесном квадрате кабины, тем хуже мне становилось: в глазах темнело, окружение плыло, глохло, кружилась голова. Понимая, что больше не выдержу и теперь уж точно помру, я в панике хлопнул по дверям, выкрикнув: - Помогите!! Те с грохотом распахнулись, я вывалился из лифта, стремглав бросившись бежать. Вслед мне полетело разочарованное: - Я же просил не орать! Что ж, вам же хуже. Кабина отъехала, увозя прочь мой ночной кошмар, а я, зацепившись за порог, грохнулся там же, на лестничной клетке, по пути теряя сознание от резкой прошибающей боли. Больше ничего не помню. Вообще.