Темный космос

Ему стало резать глаза. Он сильно надавил на них пальцами, пытаясь избавиться от боли. Перед глазами возникали и исчезали разноцветные круги, в ушных каналах стоял низкий протяжный гул, где-то далеко кричала женщина, слов которой было никак не разобрать. Голова кружилась. Его тошнило. - Посмотри на меня, Вакариан… Шепард? Как она оказалась здесь? Он попытался отбиться от обуревающей его дурноты и открыл глаза. Они оба находились в огромном пустом зале. Темно и холодно. Его передернуло: ощущения тревоги и незащищенности заставляли его спинальные пластины неравномерно вздыматься, дыхание участилось. Она смотрела ему прямо в глаза. Все в ее внешности казалось ему необычным: кожа казалась ненормально бледной, руки, освобожденные от тяжелых рукавов брони, были чересчур тонкими, а глаза как будто светились безумием. Она наклонила шею в сторону, будто пытаясь найти нужный угол зрения, и медленно растянула свои потрескавшиеся губы в омерзительном подобии улыбки. Через мгновение чужеродный и неестественно звенящий голос разрезал окружающее пространство и как будто поранил его тонкий слух своей резкостью. - Решил закончить свою никчемную жизнь как последнее ничтожество, да? Хотя почему как… Ты ведь и есть ничтожество, Гаррус. - Шепард, о чем ты говоришь? - удивленно спросил он. Но не услышал ни единого своего слова, словно он был глухонемым. Что здесь происходит, черт возьми?! - Ты никогда не был личностью, Гаррус. Ты всегда был чьей-то бесплотной тенью. Тенью своего папаши, тенью Паллина... тенью великой коммандер Шепард. Она улыбалась. Улыбалась! Почему его унижение доставляло ей такое удовольствие? Его внутренности как будто стало разъедать от горечи и стыда, он буквально чувствовал, как его сердце наливается свинцом вины. Ему захотелось убежать отсюда, но пошевелиться было невозможно: он как будто врос в пол собственной плотью. Она начала медленно двигаться в его сторону. Внезапно ее правая рука с мокрым звуком шлепнулась на пол. Ее это, кажется, не сильно волновало. Только теперь он понял, что с ней было не так: ее мертвенно-бледная кожа была треснувшей, в местах, где броня была пробита или снята, виднелись кости и недогнившие части мыщц. Она выглядела, как труп, но что-то неведомое все же заставляло ее двигаться, говорить и улыбаться. Отплевывая желчь, Шепард все продолжала и продолжала говорить. - Что же скажет твоя безумная мамочка, Гаррус? Ты убьешь старую сучку раньше времени. Хотя она уже мертва, от мозгов там не осталось ничего. Она не способна даже поесть самостоятельно, а узнать тебя в лицо тем более. Каждое слово, выходившее из ее поганого рта, доставляло ему невыносимую боль. Ему хотелось ударить ее, сбить с ног, разорвать на части, но он не мог сделать ничего. Обхватив голову, он метался из стороны в сторону в надежде, что это ужасное видение исчезнет само. Кажется, он даже кричал, но все звуки жадно поглощались темнотой окружающего пространства. Во рту стоял терпкий вкус горечи. Пока он корчился в попытках очнуться от кошмара, труп Шепард подошел к нему вплотную. Он не успел отреагировать на ее приближение, и это стало его ошибкой: ей хватило и одной руки, чтобы отправить его тело в кратковременный и очень болезненный полет. Моментально оказавшись рядом с ним, она резким движением вдавила ногу ему в подреберье: она знала, что эта часть его тела была минимально защищена природной броней. Ему стало очень тяжело дышать, в горле стояла пена. Брызгая желчью ему в лицо, Шепард вновь начала травить его. - А что насчет твоего отряда, Гаррус? Они шли за тобой, как за спасением. Как за надеждой на лучшее. Теперь они мертвы. Они не заслужили такого конца. Мы все не заслужили. За всю свою жизнь ты не спас никого, зато в могилу сводить научился, как никто другой, сучий ты потрох. Ты виноват в этом. Это все - твоя вина. - Не надо. Прошу тебя. Не надо. Остановись. Прекрати, - лихорадочно повторял он, но ни одно слово не проникло в пространство. Его сердце билось аритмично. Кажется, он терял сознание. Краем глаза он увидел: они тоже здесь. Девять его бравых ребят, которые лишились жизни по его вине. Девять изуродованных трупов, которые навсегда останутся на его совести. - Будь ты проклят, Гаррус Вакариан. Будь ты проклят! - кричали они. - Ты ничтожество. Ничтожество! - желчь на его лице. - Гаррус, Гаррус, Гаррус! - хор мертвых повторял и повторял его имя. Все эти голоса из могил. НЕТ. НЕТ. НЕТ!!! Резким ударом руки он сбил Шепард с ног. Он свернулся в клубок и закрыл голову. Он кричал, он бился в судорогах, он горел заживо. Остановитесь. Замолчите. Хватит… Тихо. - Гаррус, мальчик мой… Такой чистый голос. Такой теплый и влажный. Человеческий. Их нежное горло позволяет им произносить слова так мягко, что кажется, будто звуковые волны гладят воздух, а не прорезают его, подобно их сабвокалам. Он почувствовал вдруг, как взмывает вверх. От земли. От них. От прошлой жизни. Легче пера, тяжелее камня. Его зовут. Он должен идти. Страшное видение, наконец, исчезало.

***

- Гаррус, мальчик мой. Все будет хорошо. Чаквас глубоко вздохнула. Вероятно, впервые за последние четыре часа. Казалось, все остальное время она хватала воздух быстро и поверхностно, не проветривая свои легкие в должном объеме. Руки пришлось отмывать довольно долго: турианская кровь имела настолько сильный пигмент, что окрашивала руки даже сквозь перчатки из нанотекса. Когда от Шепард пришел приказ о мобилизации медблока, Чаквас не сомневалась: случилось что-то очень страшное. Ей пришлось экстренно связываться со своим давним знакомым - турианским хирургом Манусом. Она, как сейчас, помнила их встречу на поле брани в самый разгар сражений: из-за нехватки персонала врачам приходилось самостоятельно эвакуировать раненых, вытаскивать их из самого пекла. Они бы могли убить друг друга, но врачебная честь оказалась для них важнее межрасовой ненависти, спровоцированной несколькими агрессивными генералами. Во время войны они видели друг друга не раз, а по прошествии нескольких лет проходили совместную практику в главном госпитале Цитадели. За эти годы Манус стал признанным авторитетом в области хирургии, и это, как никогда, понадобилось ей для определенной цели: нужно было спасти жизнь молодому турианцу, у которого было снесено полголовы. Он моментально переслал ей схему операции и настаивал на дистанционном сопровождении, но от последнего доктор решительно отказалась: она, как военный корабельный медик, привыкла к одиночеству, и ассистенты ей ни к чему. Чаквас по привычке сразу же заполнила формы отчетности о проведенной операции и состоянии пациента в медицинском терминале, хотя теперь, когда она работала на «Цербер», отчетные работы не требовали экстренности. До выхода Гарруса из наркоза оставалось еще минут 10. Ей этого было вполне достаточно. Обычно она не курила на корабле, придерживаясь строгих правил устава, но сегодня случай был особенный: она провела одну из самых сложных нейрохирургических и реставрационных операций в своей жизни и спасла турианца. Турианца. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь до этого дойдет. Она вышла в настроечную ядра ИИ, аккуратно присела на скамью и с удовольствием затянулась дешевой крепкой сигаретой. Эти были ее любимыми - со времен Войны Первого Контакта. - Простите, доктор, но курение в пределах корабля строго воспрещено. СУЗИ. А она уже и забыла, что здесь кроме нее всегда есть кто-то еще. - Я буду аккуратна, СУЗИ. У меня был очень сложный день. Давай оставим мою шалость в тайне, хорошо? ИИ молчал. Чаквас откинулась на стену. Теперь ей можно было расслабиться. Впереди был период реабилитации, но это было самой легкой частью ее работы. Главное, что она сделала - это спасла ему жизнь. Шепард будет рада это услышать… ах, да, ей же нужно сообщить эту новость. - СУЗИ? Можешь сделать мне еще одно одолжение? Сообщи коммандер о том, что офицеру Вакариану теперь ничто не угрожает. Я вложила все силы в эту операцию, и на разговор с Шепард ресурсов у меня не хватит. И кстати. Не пускай ее в медблок еще дня три. Мне надо подготовить его к парадному выходу. ИИ принял приказ и на время исчез из слухового поля. Хорошо. Пожалуй, она позволит себе выкурить и вторую. Ведь сегодня случай был особенный: она спасла жизнь турианца. Да уж. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь до этого дойдет.