Печать Бастет: Осколки душ

Ранее ноябрьское утро выдалось непривычно холодным. Пеплогривка проснулась от того, что ветер настойчиво рвался в окно, с размаху бил скрюченными ветвями о ставни, выл стаей голодных волков и громко стучал сломанной форточкой. Девушка поморщилась, сильнее натягивая на себя одеяло и затыкая уши подушкой, потому что время вставать ещё не пришло и придет не раньше, чем через час. Но поворочавшись немного в постели, она поняла, что не может больше выносить ни стука, ни свиста, ни скрежета – это действовало на нервы, но, кажется, только ей одной – все остальные спали, словно убитые, и словно бы вовсе ничего не замечали, хотя Пеплогривка уже давно уяснила, что этих не разбудит и пушечный выстрел. Она прошептала под нос какие-то проклятия и оторвала голову от подушки, смахивая прочь налипшие на лицо волосы. Кое-как села, поежившись от пробивающего до костей сквозняка, засунула ноги в теплые тапочки и подошла к окну, вставив на место ручку в сломанной форточке, после чего та благополучно захлопнулась, и в комнате сразу стало гораздо тише. Тишина, видимо, прозвучала настолько оглушающе, что позади кто-то заворочался и засопел. Но Пеплогривка не стала оборачиваться, она смотрела через стекло на внутренний двор, огороженный со всех сторон высокими серыми зданиями, и морщилась, потому что увиденное ей совершенно не нравилось. Когда-то под окнами была площадка – широкое такое поле травы, где, должно быть, было очень приятно гулять в солнечную погоду, а ещё маленькое искусственное озеро с фонтанчиком, со всех сторон обложенное камнями. Когда Пеплогривка появилась здесь, фонтанчик уже не работал, но она очень надеялась увидеть его во всей красе летом, вот только теперь… Теперь на неё смотрела только голая земля. Но это, в общем, было не так уж страшно, гораздо большее впечатление на девушку производил рисунок, начертанный под окнами то ли краской, то ли чем ещё – это «нечто» очень ярко светилось, таким едким зеленым светом, что от долгого наблюдения за сказочным мерцанием начинало резать глаза. Рисунок изображал пятиконечную звезду, заключенную в круг. Именно это, а вовсе не раздражающее свечение, так беспокоило Пеплогривку – она не могла сказать точно, с чем было связано неприятное ощущение, но каждый раз, глядя в окно, девушка чувствовала что-то нехорошее на душе и невольно дрожала, испытывая то ли трепет, то ли откровенный, совершенно необъяснимый ужас. Сегодня она смотрела вниз особенно долго. - Все никак не привыкнешь? – донесся до неё сонный, но очень ласковый голос. На кровати, стоящей ближе всех к окну, сидела девушка с русыми волосами до плеч – у неё были светло-карие глаза, пушистые ресницы и удивительно чистая, белая кожа, а лицо, казалось, было освещено лунным светом, хотя сама луна давно уже скрылась в глубине небосвода. Девушка убрала в сторону одеяло, подобрала под себя ноги и принялась молча ждать ответа, потому что прекрасно знала о том, что Пеплогривка не станет держать в душе свои переживания и попробует высказаться, пускай, как и всегда, туманно и совершенно непонятно. Но Медобока не была бы Медобокой, если бы не умела выслушивать любую бессмыслицу от людей, если им остро была необходима душевная помощь. - Брось ты её, а то каждое утро одно и то же – надоело уже просыпаться ни свет ни заря, - послышалось бурчание с другой кровати. Из-под толстого одеяла показалась копна длинных волнистых волос и мрачное, заспанное лицо. – Если ей так нравится пялиться на эту несчастную мазню у нас под окном, пускай смотрит, чего лишний раз смуту поднимать? - Это не мазня! – неожиданно резко высказалась Пеплогривка, так что обе девушки испуганно дернулись. Она поняла, что переборщила с эмоциями, и попыталась загладить вину. – Кстати, с добрым утром… Маковка. - Какое уж там доброе! – та снова набросила на себя одеяло. – Просто кошмар какой-то, а не утро! Медобока покачала головой. Она убрала одеяло к стене и тоже встала, подойдя к окну и положив руку Пеплогривке на плечо – эти теплые прикосновения, как всегда, немного успокоили, и девушка вздохнула, больше не глядя вниз, а устремив глаза на собственные бледные пальцы, как оказалось, с силой сжимающие изогнутый край подоконника. Пеплогривка очень удивилась, когда поняла, что в приступе необъяснимого негодования случайно оставила на нём несколько неглубоких царапин. Да как можно было сотворить такое спиленными под корень ногтями? - В прошлом году, когда тебя ещё не было, на этой площадке парни часто играли в мяч, если дело было летом, а зимой – в хоккей. Нам, девочкам, очень нравилось за этим наблюдать: мы, помню, такали тогда из общежития стулья, спускали их чуть ли не через окно, чтобы не заметил охранник. Ставили что-то вроде трибун, рассаживались, а некоторые из «ловцов» или тех, кто у них что-то перекупал, начинали ходить между рядами с запрещенной едой, купленной снаружи. Делали ставки на команды, организовывали группы поддержки, а потом ещё праздник в честь победителя… - Медобока мечтательно зажмурилась. – Жаль, конечно, что в этом году ничего такого не будет. - Как же я жалею, что поступила только сейчас, - вздохнула Пеплогривка, отворачиваясь от окна, чтобы больше не нервировать себя. – Интересно, почему руководство школы не пригласило меня в прошлом году, вместе с вами? - Я уверена, это родители надавили, - снова отозвалась с дальнего конца комнаты Маковка. – Испугались, что с тобой снова что-нибудь случится в их отсутствие. А пока они здесь, в «Новой Высоте», беспокоиться нечего. - То есть теперь, они, возможно, никогда не смогут как следует мне доверять? - изогнула бровь Пеплогривка. Её немного задели слова сестры, которые, если подумать, означали, что, не будь у Бурого с Медуницей нужных связей, её способности так никогда бы никто и не оценил. Но девушка не стала обижаться и говорить об этом, потому что знала - это на самом деле отчасти так, да и Маковка совсем не хотела её обидеть, а просто не выспалась и плохо контролировала свой развязанный язык. - Ну почему сразу так? – нахмурилась Медобока. Она тоже отошла и сразу принялась заправлять постель. – Мама с папой просто беспокоится, ведь после того, как тебя выписали из больницы… С тобой действительно много странного происходит. Когда исчезнут последствия, тогда они и перестанут за тобой наблюдать, а пока, разве это даже не лучше? Я уверена, ты порой до сих пор неважно себя чувствуешь, а значит, тебе нужна поддержка и помощь семьи. - Много странного? – переспросила Пеплогривка, нахмурившись. - Ну, знаешь, я не раз замечала… - начала девушка растерянно и, кажется, не знала, стоит ли продолжать. - Тебя постоянно что-то беспокоит – в любой момент ты можешь просто схватиться за голову или за руку, морщась от боли, а можешь замереть на несколько минут, глядя в одну точку. Я не уверена, что это…. Нормально. - Ты так говоришь, словно по ней на самом деле психушка плачет, - пробурчала Маковка, укоризненно глядя на сестру. Медобока приложила руки ко рту и замотала головой, случайно уронив подушку на пол. - Нет, конечно, что ты такое говоришь?! – взбудоражилась девушка. – Это совершенно нормально… то есть, нормально не то, как Пеплогривка себя ведет, а то, что с ней это вообще случается… Я хочу сказать, ей сильно досталось и теперь… - Всё, - девушка подняла подушку с пола и швырнула её прямо в сестру. – Надоели вы мне, так что хватит об этом. Не ваше это дело, как я себя веду и, Медобока, пожалуйста, не надо меня успокаивать – это только сильнее раздражает. Девушка сразу всё поняла и серьезно кивнула, вернувшись к складыванию постельного белья. Маковка вздохнула и покачала головой – если она что-то и поняла для себя, так это то, что теперь уже точно не уснет. Пеплогривка не хотела больше оставаться в комнате и, достав из шкафчика умывальные принадлежности, решила выйти в ванную. Если уж она встала с утра пораньше, стоило использовать освободившееся время с умом. - Но если тебя правда что-то беспокоит, лучше обратись с этим к родителям, - не выдержала и обратилась к ней Медобока назидательным тоном, когда девушка уже готовилась выходить. – И лучше сделай это перед уроками. Пеплогривка раздраженно цокнула, отшвырнула прочь полотенце и выскочила в полутемный коридор. Только там она поняла, что до сих пор стоит в пижаме, так что ей всё же пришлось вернуться и переодеться, после чего девушка, не став утруждаться умывальными процедурами, вышла к лестнице на нижний этаж, к крытому переходу между двумя корпусами. Вокруг было тихо - ученики всё ещё сидели по комнатам, преподаватели и весь остальной персонал собирался в главном здании, а охранников на эти места не ставили, только у наружных входов, поэтому по пути ей никто не встретился, и девушка спокойно дошла до конца перехода, но остановилась напротив широкого, почти во всю стену, окна, потому что увидела в нём нечто действительно странное. У задних ворот школы, которые было очень хорошо видно с этого места, стояло несколько машин. С большими колесами, глубокими кузовами, нагруженными чем-то, прикрытым тряпками, даже цистернами… они сгрудились у входа, а между ними туда-сюда сновали люди в военных формах. За высоким железным забором один из главных работников школы, сам заместитель директора (его легко было узнать по привычному желтому свитеру), разговаривал с кем-то из них, широко размахивая руками и указывая куда-то в сторону зданий общежитий. Пеплогривке было плохо видно эмоции на их лицах, но она была почти уверена, что Крутобок злился, а вот военные и ухом на это не вели, держась спокойно и даже отчужденно. Пока шёл оживленный спор, кто-то распахнул ворота, и первая машина, самая маленькая, выехала на двор. Из неё вышел кто-то в фуражке, он тоже помахал руками, и вот уже целая автоколонна миновала ворота и оказалась на территории школы. Ей навстречу вышли люди из числа работников школы, которых Пеплогривка признать не смогла. «И что же это значит?» - подумала она, нахмурившись. Больше ничего интересного не происходило, и она отошла от окна, решив, что должна как можно скорее дойти до родителей, а то вдруг они тоже идут или даже уже ушли встречать неожиданных гостей? Хотя, не таких уж и неожиданных, если подумать – в последнее время самих военных и признаков их пребывания в школе стало слишком уж много. «Новая Высота» была учебным заведением нового поколения и предназначалась специально для тех, кто желал добиться многого в жизни и имел для этого подходящие задатки. Она была открыта не так давно, лет пятнадцать назад, на деньги армии, и её создание было лично профинансировано самим Звездоцапом ещё когда он только пришел к власти, но за это короткое время она уже выпустила нескольких успешных ученых, удавшихся в службе военных и просто высокообразованных людей, чаще всего, получавших работу в государственных органах. Сюда брали, в основном, вундеркиндов и гениев, хотя, при наличии связей, в «Новую Высоту» мог попасть кто угодно, даже самый необучаемый идиот, получивший с этим определенные привилегии, которых прежде был лишен. Пеплогривка тоже никогда не планировала идти в эту школу или же просто не помнила этого, да и не было у неё тех самых задатков, которые здесь ценили, но всё решили родители, которые, будучи одними из выдающихся ученых при самом Звездоцапе, уж точно знали, на кого надавить и кому заплатить, чтобы их дочку приняли. Несмотря на то, что в «Новой Высоте» было, в общем-то, приятно учиться, здесь повсюду виднелись следы, оставленные Звездоцапом и армией Столицы – не стоило забывать ни на секунду, что школа, по сути, являлась инкубатором, где выращивалась опора для главнокомандующего, а может, и вовсе его смена. Если отвести взгляд от чудес техники, которых нельзя было найти ни в одной другой школе страны, от прекрасных условий, в которых их здесь содержали, можно было увидеть зловещую сторону, пропитанную жестокостью, ложью и лицемерием. Можно было испытать настоящий страх перед будущим, в котором каждому здешнему ученику непременно придется работать на армию – хотя их всех неустанно к этому приучали именно все эти внезапные появления и непонятные проверки людей в форме, поверить в нечто подобное до сих пор было сложно. Пеплогривка плохо помнила, что было с ней до болезни. Только то, что жила она в Столице, ходила в самую обычную школу и жила, в общем-то, не самой примечательной жизнью. А потом что-то случилось – какие-то события, всплывающие в голове лишь размытыми образами, которые Пеплогривка пыталась рассмотреть и вспомнить, замирая в реальном мире на целые минуты, но они всё время ускользали от неё и растворялись в сознании. Единственное, что девушка точно могла сказать про себя – это то, что все её негативные чувства и эмоции, так или иначе, были связаны с армией, и именно поэтому в какой-то момент она возненавидела её до глубины души. А увидев во дворе школы всю эту делегацию, да ещё и такую мощную, почувствовала, как сильнее портится и без того безнадежно серое настроение. Она прошла дальше по коридору в самый крайний корпус, передние двери которого как раз выходили на тот двор, где была нарисована так раздражающая её звезда в круге. Там жили ученые, которые занимались непонятно чем на территории «Новой Высоты» и в её окрестностях – Пеплогривка не особенно интересовалась, да и даже когда спрашивала, то ни разу не получала точного ответа, только отговорки. Родители никогда не делились с ней своими делами, и она хотела бы отплатить им тем же, но очень часто Бурый с Медуницей были единственными, кто мог помочь ей с её проблемами. Она очень надеялась застать их на месте и, пройдя по узкому коридору до самого конца, особенным способом постучала в самую крайнюю дверь – так Бурый с Медуницей поймут, что это именно она, а не кто-то ещё, навестил их с утра пораньше. Долгое время по ту сторону никто не отзывался и, расстроенная, Пеплогривка уже думала уходить, но тут дверь перед ней резко распахнулась, и на пороге возникли, правда, вовсе не мать с отцом. - Лепестянка? – нахмурилась Пеплогривка, разглядывая девушку, замершую в дверном проеме. На той не было привычного белого халата и перчаток, так что она даже не сразу её узнала. – Что ты здесь делаешь? - Заходи, - просто ответила она и буквально втащила девушку в комнату, сразу захлопнув за ней дверь. Насколько Пеплогривке было известно, Лепестянка появилась в школе совсем недавно, после чего практически сразу сделалась одним из ведущих ассистентов, прежде всего, Медуницы и Бурого, так что они уже общались, но, как правило, вскользь, пока та была на работе. Но она впервые видела девушку здесь, в комнате её родителей, и впервые такой серьезной – раньше Лепестянка производила впечатление легкомысленной, хотя теперь смотрела на нёе сосредоточенно из-под чуть приоткрытых век. Она быстро закрыла дверь на замок изнутри и ушла вглубь комнаты, поманив Пеплогривку за собой – та окончательно убедилась, что здесь кроме них никого не было – и предложила ей сесть на диван в углу. Сама она встала напротив, облокотившись на столик, и сложила руки на груди. - А где мои родители? – Пеплогривка не смогла подобрать никакого другого подходящего вопроса и задала тот, что волновал её сильнее всего. - Они заняты, - просто ответила Лепестянка. И снова замолчала. - А там, на улице… Ты знаешь, что происходит? - Неизбежное, - она метнула мимолетный взгляд к окну. - Скоро они начнут работать над проектом, а пока согласуются с генералами Звездоцапа и… - девушка внезапно осеклась. - Я думала, у нас будет больше времени. Думала, что не придется делать всё так скоро, но, кажется, выбора нет. - Ты о чём? – растерянно спросила Пеплогривка. Она ничего не поняла, но услышанное ей почему-то не нравилось. - Зачем ты пришла к своим родителям именно сейчас? – ответила Лепестянка вопросом на вопрос. – Неужели… У тебя болит рука? Пеплогривка не успела опомниться, а девушка уже схватила её за запястье, рядом с повязкой, и склонилась над ней, как будто принюхиваясь. Рука действительно болела, может, не так сильно, как раньше, но это приносило ощутимый дискомфорт во всем теле. А иногда к её коже словно прикладывали раскаленное железо – это ощущение было гораздо хуже, оно пугало, и очень хотелось сорвать повязку, чтобы убедиться в том, что её рука действительно не горит, но она не смела. И когда Лепестянка потянулась к завязкам, резко отпрянула, вырвав запястье из цепких пальцев. - Родители не велели её снимать, - объяснила Пеплогривка слегка растерянной девушке. – А им сказал врач. - Что это за болезнь такая, если нельзя не то что трогать, смотреть на то место, которое болит? – нахмурилась та. Затем немного отстранилась и задумалась. – Слушай, Пеплогривка, а тебе… Снятся хорошие сны? «Нет» - подумала она про себя, но вслух ответила «Бывает». Сны для неё были хуже внезапно всплывающих воспоминаний в реальности, потому что они выглядели четким, и Пеплогривка, наверное, спокойно могла бы вернуть себе всю память, если бы не забывала каждое утро обо всём. Она знала, что почти каждую ночь плакала и думала, наверное, где-то про себя что-то вроде «как же я могла забыть?», но утром понимание исчезало, разум снова был охвачен туманом и утерянные воспоминания уходили вглубь. Когда девушка думала об этом, её охватывала тоска, и что-то такое, должно быть, отразилось на её лице, потому что Лепестянка покачала головой и села напротив неё, положив руки ей на плечи. Это было что-то вроде чудотворных прикосновений Медобоки, только гораздо лучше – Пеплогривка действительно чувствовала, как успокаивается и кажется даже, медленно засыпает. Спать она не хотела, но противиться сильному желанию не могла, в считанные секунды расслабляясь и телом, и душой, а Лепестянка была всё ближе, она гладила её по лицу и что-то негромко шептала. Потом девушка взяла её руку и коснулась повязки – Пеплогривка поморщилась, но не возражала. - Я же работаю с твоими родителями… Ты можешь мне доверять… Если бы они были здесь, то сделали бы то же самое… Она просто взяла и сняла повязку, которую Пеплогривка старалась даже не трогать со дня пробуждения в больнице. Та было зажмурилась, испугавшись, но любопытство взяло верх, и девушка перевела взгляд на свою руку, где увидела четкий, словно выжженный раскаленный прутом, знак – пятиконечную звезду, заключенную в круг. Несколько секунд Пеплогривка просто смотрела на это место, не в силах отвести взгляда, и даже не знала, что сказать. Столько странных эмоций зародилось у неё в душе, что их было не передать словами, и девушке только оставалось растерянно спросить: - Что это? - Особая метка, которая делает тебя в своем роде исключительной, - объяснила Лепестянка ласково. – Не нужно бояться, стоит просто принять всё, как есть, потому что это - хороший знак. - В каком смысле… всё? – окончательно растерялась Пеплогривка. - Если у меня всё получится, ты вспомнишь ответы на все свои вопросы, - Лепестянка аккуратно взяла её голову и чуть приподняла. – Просто доверься мне… Сладкий дурман окутывал девушку со всех сторон, веки тяжелели и слипались, а тупая боль в голове медленно исчезала – всё тело становилось легким, совершенно расслабленным. Перед глазами плыли круги и разноцветные пятна, и Пеплогривка точно знала, что за этой туманной пеленой увидит то, что всегда ускользало от неё прежде. Лишь бы на этот раз… Ничего не забыть. Вдруг, перед глазами мелькнула вспышка, по ушам ударил громкий, режущий звук - снаружи, за дверью, что-то загромыхало, а следом послышались чьи-то грузные шаги. Сладкую тишину разрезал скрежет и негромкая ругань - кто-то ломился в дверь. Лепестянка дернулась, и наваждение исчезло, а когда Пеплогривка с трудом открыла слипшиеся глаза, то увидела застывшее на лице девушки изумление, тут же сменившееся промелькнувшей в глазах искрой злости – резко отстранившись, она буквально натянула Пеплогривке на руку повязку и тихо прошептала: - Не снимай её, пока меня нет рядом. Не говори никому, что только что было. Даже родителям, потому что они не знают правды, - голос был вкрадчивым, и ему хотелось верить. – Только я могу рассказать тебе все, как оно есть на самом деле, остальные принесут с собой ложь. Если кто попросит тебя снять повязку, не делай этого и уходи как можно быстрее. Остерегайся военных, особенно тех, у которых на груди эмблема с кошачьей головой – они страшнее всего. Ты поняла меня, Пеплогривка? Девушка нашла в себе силы кивнуть. Она чувствовала, что силы постепенно возвращаются к ней, мысли снова становятся резкими, сбивчивыми, а прежнее спокойствие исчезает по крупицам. После этого сразу стало как-то жарко – хотелось поскорее выйти из душной комнаты и прочистить разум, остановить бешено колотящееся в груди сердце. Девушка не знала, что с ней происходило, но это чувство по-настоящему испугало её, заставив побледнеть. - Тогда уходи, - она встала и указала рукой на заднюю дверь, ведущую на крыльцо. – Я буду ждать тебя сегодня вечером, у клумбы за третьим корпусом - там мы завершим то, что начали. Пеплогривка встала и попятилась, всё ещё не находя никаких слов. Она чуть не сбила цветочный горшок с полки и оперлась спиной на дверь, всё ещё не сводя с девушки глаз. - Ты придешь? – Лепестянка склонила голову набок. Пеплогривка ещё раз кивнула и выскочила на улицу. Она в два прыжка слетела с крыльца по лестнице и бросилась прочь, почему-то безумно испугавшись того, что кто-то мог увидеть её с окна. Только добежав до угла, она поняла, что оказалась прямо перед задним двором, где по-прежнему дымили машины и ходили люди в формах. Лепестянка сказала ей... остерегаться военных… Но возвращаться обратно девушке хотелось гораздо меньше, поэтому она зачем-то натянула на себя капюшон от толстовки, в которую была одета, и бросилась через двор, стараясь держаться незаметно, у стенки, и не на кого не смотреть. К несчастью, кто-то окликнул её на половине пути, но девушка не сбавила шаг, а вместо этого сделала то, чего от себя уж никак не ожидала: запрыгнула на скамейку, с неё – прямо на лестницу, перемахнула через перила и спрыгнула с другой стороны от входа. Внутренне Пеплогривка была ошарашена своими действиями, но дивиться собственной прыгучести ей было некогда – она уже повернула за угол, взобралась по боковой лестнице и влетела через железную дверь в один из коридоров первого корпуса. Несколько удивленных взглядов воззрилось на неё, но, к счастью, это оказались всего лишь ученики, так что бояться было нечего. Пеплогривка бросилась к корпусу общежития тем же маршрутом, каким покинула его. По пути она с разбегу врезалась в кого-то, отскочила в сторону и налетела прямо на Маковку – вернее, это Маковка налетела на неё, намереваясь остановить. Медобока стояла рядом и изумленно качала головой. - Что с тобой, Пеплогривка? – спросила она, подходя ближе, пока Маковка сгибалась от сильного удара в живот. – Где ты была? - Ходила к родителям, - девушка почувствовала себя более или менее спокойно и, наконец, выдохнула. – Но их там не оказалось. - Что же ты делала всё остальное время? – поймав растерянный взгляд сестры, Медобока вздохнула. – Полтора часа прошло, как ты ушла! Да быть не может. Пеплогривке казалось, что она отсутствовала минут пятнадцать, пока шла туда, пока обратно, пока сидела в комнате вместе с Лепестянкой… Хотя, по правде говоря, она не могла сказать точно, сколько времени прошло между тем, как девушка встретила её и как выставила – всё в тот момент расплылось, исчезло для неё, так что остались только прикосновения и тишина… Но что же это всё-таки было? Гипноз? Может, ничего и не происходило в реальности, никакого знака на руке, никаких смутных ведений? Пеплогривке очень хотелось снять свою повязку и проверить, но она снова сдержала себя. Если теперь и Лепестянка говорила ей, что этого делать не стоит, то не стоило упрямиться. - Мне нужно в комнату, взять вещи… - пробормотала девушка упавшим голосом, когда заметила, что сестры наблюдают за её эмоциями чуть ли не с ужасом. - До урока семь минут, ты не успеешь, - сказала Маковка и указала на Медобоку, держащую что-то за спиной. – Но мы взяли твою сумку. Пеплогривка послушно приняла её из рук сестры и, закинув на плечо, медленно побрела назад, обратно в первый корпус, где проходили занятия. Она и так уже выставила себя чокнутой, нечего было портить всё и дальше – лучше промолчать, чтобы окончательно не упасть в чужих глазах. Но Медобока не захотела оставить её в покое, а догнала и стала идти рядом. - Сходишь ещё раз к родителям после уроков, - посоветовала она. Затем скосила глаза на Маковку, которая только отмахнулась. – Но я пойду с тобой, хорошо? - Не хочу, - просто ответила Пеплогривка, ускоряя шаг. Медобока не отставала. - Они, скорее всего, будут заняты до ночи, - крикнула отставшая Маковка. – Когда из Столицы приезжают, всегда так. А когда ещё и так много… - Ну что ты, прямо как маленькая… - всё продолжала наседать русоволосая. – Хватит отговариваться, тебе же действительно… - Я же сказала, что не хочу! – не выдержала Пеплогривка и оттолкнула сестру от себя. – Отстань! И, не оборачиваясь, снова рванула вперед по коридору. Она никак не могла понять охвативших её чувств и вспышки гнева, вырвавшейся наружу. Но кое-что могла сказать точно: её уже тошнило то жалости, от косых взглядов, когда каждый встречный смотрел на неё, как на умалишенную – от всего, что преследовало девушку каждый божий день в этой дурацкой школе. Она могла сколько угодно делать вид, будто ей здесь нравилось, хотя в глубине души знала – это не так. «Новая Высота» была тюрьмой, только без решеток. У Пеплогривки здесь не было друзей. А каждый, кто с ней общался, просто слушался учителя, который сказал что-то вроде «не обижайте бедную девочку, нет её вины в том, что она перенесла тяжелую болезнь и стала такой» - Пеплогривка, может, и была чокнутой, но не настолько глупой, чтобы этого не понять. А теперь и сестры… Те, кто относился к ней пускай с такой же жалостью, но совершенно искренней… Теперь она и их от себя оттолкнула. - Ну что за чёрт, - у кабинета она, наконец, сбавила шаг. Чтобы не встречаться глазами с сестрами, Пеплогривка прошла на самый дальний ряд и села у окна. Парты в классе, слава небесам, были одноместными, так что не пришлось ни с кем делить свое личное пространство. Маковка и Медобока, зайдя в класс, несколько секунд смотрели на неё, решаясь подойти, но потом ушли на свои места – разумный выбор, а то в приступе неконтролируемой злобы Пеплогривка могла ещё много всякого им наговорить. В последнее время она почему-то вообще стала очень нервной. - Какой смысл переводиться в ноябре? – услышала она приглушенный голос кого-то из своих соседей по партам. – Кто они такие, раз их так просто зачислили через три месяца после начала учебного года? - О чём они говорят? – насторожилась Пеплогривка. В этот момент дверь скрипнула, и в класс вошел их учитель, Копуша – худой, высокий мужчина в очках, которому на вид было чуть меньше тридцати. На нем была привычная рубашка в клетку, узкие штаны и кроссовки – в общем, Копуша как всегда был иконой стиля, но сегодня он почему-то изменил себе и не начал день с какого-нибудь заявления вроде «Ну что, я подозреваю, что с домашним заданием никто не справился?» или чего-нибудь в этом духе, а сразу подошел к доске и, развернувшись обратно к двери, поманил кого-то к себе. После этого в класс вошли две девушки. Первая была выше ростом и казалась взрослее: у неё была стройная фигура, которую подчеркивали юбка до колена и форменный пиджак, который на остальных учениках почему-то смотрелся мешковато, но на ней сидел, как по заказу; у девушки были длинные волнистые волосы пшеничного цвета, светлая кожа и карие глаза, а ещё каблуки и много неброских, но массивных украшений во всех местах, куда только можно было их нацепить. По понятным причинам, новенькая сразу привлекла к себе множество взглядов, особенно мужской половины класса, и улыбнулась в ответ на каждый из них такой ослепительной улыбкой, что кто угодно мог растаять. Пеплогривка только грузно вздохнула и перевела взгляд на вторую девушку. Та была ниже и выглядела скромнее: у неё были черные волосы чуть ниже плеч с прокрашенными белыми прядями, прямо как у Маковки, только без рыжего, бледная кожа и зеленые глаза; на ней форма смотрелась, как на всех – как будто на вешалке. Новенькая глядела в пол мрачным взглядом и выглядела полной противоположностью той девушки, что стояла рядом с ней. Пеплогривке, на самом деле, она тоже не очень понравилась, хотя в таком настроении она вообще ко всем относилась предвзято. - Представьтесь, пожалуйста, - велел Копуша. - Пестроцветик… Пестроцветик Шиман, - пробормотала скромница и перевела взгляд на окно. - …и Орешница Велингтон! – заявила вторая гораздо бодрее, после чего обняла свою подругу за плечи и прижала к себе. – Надеюсь, мы с вами поладим. Но скользнув взглядом через весь класс до того ряда, где сидела Пеплогривка, тоже почему-то отвела его в сторону.