«Неизбежное скоро случится, и никто уже ни в силах это предотвратить. Если Звездоцап, Бастет или Рябинка слишком далеко зайдут в своих амбициях, миру придет конец. Единственный ключ к предотвращению – память Пеплогривки Харлен, сохраненная мною под кодовой фразой «Теория множественных миров – запретная тема или пространство для исследований?». Запомните её хорошенько – вам ещё придется с этим столкнуться, а пока подумайте о будущем и определите для себя, что вы станете делать. НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ НИКОМУ ИЗ ТЕХ, КОГО Я НАЗВАЛ ВЫШЕ, СОБРАТЬ У СЕБЯ ВСЕ ЧЕТЫРЕ ОСКОЛКА. Дождитесь того, кто знает, что с ними делать».
Прочитав послание в первый раз, Пеплогривка растерялась во многом потому, что не нашла в нём всего того, на что надеялась. В полной растерянности она пробежала глазами по строкам ещё несколько раз, но только больше запуталась. Конец мира, ключ к предотвращению, человек, которому известно, как обращаться с Осколками… И это на самом деле написало некое загадочное существо, обладающее восхитительными способностями и возможностями? Оно же заставило Листвяную Звезду прийти Пеплогривке на помощь? Больше похоже на какую-то глупую шутку, чем на правдивый ответ. - Впечатляет, правда? – усмехнулась Листвичка с горькой иронией в голосе. – Этот «некто» говорит о глобальных и по-настоящему жутких вещах… Но именно из-за своей глобальности они и кажутся такими нереальными, глупыми для нас, простых людей. - Вы верите тому, что здесь написано? – спросила Пеплогривка только затем, чтобы получить хоть какой-нибудь логичный довод, подтверждающий или опровергающий эту шокирующую чушь. - По сути, про конец света здесь и спорить нечего – ты сама знаешь, чем всё закончится для нашего мира, если четыре Осколка откроют Врата, как того хотят Охотники и Рябинка. Звездоцап тоже не пай-мальчик, во всяком случае, его опасные игрушки много вреда способны принести, хотя я и не представляю, что он станет делать с Вратами, если получит к ним доступ. А что касается Бастет… На самом деле, даже сейчас мне трудно сказать, что Сумеречница с её заскоками готова разрушить мир, но при наличии четырех Осколков… Кто знает, - женщина задумалась и покачала головой, отгоняя навязчивые мысли. – Хотя, тебя вовсе и не это волнует в первую очередь, правда? - Почему «ключ к предотвращению» в моих воспоминаниях? – Пеплогривка искренне удивилась и даже испугалась этому пункту послания, поскольку он вызывал в ней чувство напряжения сильнее прочих. - Я тоже об этом подумала и пришла к выводу, что автор сообщения вполне мог немного ошибиться, - Листвичка подмигнула глазом и тут же резко посерьезнела. – Не в твоих воспоминаниях, а в воспоминаниях Пепелицы. «Пепелица. Снова она» - подумала Пеплогривка и сама испугалась собственным мыслям. Казалось, слишком много всего в последнее время было заключено вокруг Джейсон, и мало – вокруг неё самой. Девушка впервые ощутила себя сосудом, вместилищем для чего-то большего. Хотя… В этом был смысл. Пепелица была ученой, одной из тех, кто запечатал Врата. И она уж точно знала, как сделать так, чтобы те не открылись вновь, а значит, и мир спасти могла своими обширными знаниями. Несмотря на задетую гордость, Пеплогривке было гораздо проще принять сказанное Листвичкой, чем тот факт, что ей самой придется предотвращать грядущий конец света. Наверное, это даже немного успокоило её. - И всё же, раз так… Зачем надо было возвращать именно мои воспоминания? Чтобы восстановить связь с Пропастью? Но почему нельзя было просто достать память Пепелицы, которой, по её же словам, она лишилась? – девушка на секунду задумалась. – А может… Её воспоминания безвозвратно потеряны? Но тогда что я могу сделать? – этот вопрос был задан в пустоту с некой долей отчаяния. - И, ещё кое-что… Почему всё же Листвяная Звезда стала помогать мне? Неужели просто по просьбе какого-то абстрактного существа с неясными намерениями? Она-то уж точно не знает о Пепелице! Я, кажется, даже Воробью о ней не говорила, хотя… - Слишком много вопросов, - Листвичка резко её перебила, а затем вздохнула тяжело, качая головой. – Пойми, я всего лишь предположила. Нельзя точно сказать, что всё это может значить на самом деле. - Ладно, а что насчёт… Теории множественных миров? – спросила Пеплогривка уже спокойнее. - Мутная тема. Неприятная. Даже запретная, - голос Листвички как будто стал тише и глуше. – Я сама боюсь лезть в неё, хотя и… Интересуюсь. Не уверена, что готова говорить об этом сейчас… И вообще когда-либо… - А в чём основной смысл? – девушка решила пойти от самого простого. – Из названия ясно, что теория подразумевает наличие нескольких сосуществующих миров, но поскольку мы знаем о Пропасти, чему здесь удивляться? - Ключевое словно – нескольких, - заметила женщина, нервно постукивая пальцами по столу. – Нет, даже не так. Сотен. Тысяч. Миллионов? Я не знаю, да и знать боюсь. В общем, теория размытая во многом потому, что никто не знает точно, откуда он взялась. На самом деле, больше похоже… На легенду. И этой легендой в свое время много занималась Пепелица, насколько мне известно, но её исследования канули в лету после катастрофы. И все, кто сейчас допускают возможность её правдивости, опираются исключительно на авторитет Джейсон – мол, не могла такая умная и талантливая ученая, как она, заниматься чем-то подобным, будь оно полной чушью. «Исследования… Папки с какими-то исследованиями показывал мне Огнезвезд. Не они ли это были?» - Короче, если в общих чертах рассказывать, то ты можешь представить паутину, а на этой паутине – капельки воды, много-много капелек. Причем, каждая – это отдельный мир со своими законами и жителями, похожими друг на друга или различающимися в корне. По первоначальному замыслу… вот уж не знаю какого Творца… миры не должны были пересекаться. Но иногда такое всё-таки происходило – нити паутины просто лопались, капельки перетекали с одной на другую, и это смещение могло привести к каким угодно последствиям. - То есть, наш мир и Пропасть каким-то образом совмещены? – уточнила Пеплогривка. - Да, если исходить из этой теории… - Листвичка замялась, опустила глаза в пол и пробормотала сбивчиво, как будто за что-то стыдилась или оправдывалась: - Она странная, да, очень нереалистичная, но она объясняет… - Это трудно представить, конечно, - Пеплогривка прервала её – ей казалось, женщина с трудом верила в то, о чём говорила, но очень хотела поверить. – Мы так мало знаем о самой жизни, о том мире, в котором живем, поэтому вряд ли можем точно утверждать о чём-то, заведомо опровергать идеи. В конце концов, не мы ли пришли из организации, где пятнадцатилетний парень может управлять гравитацией, а молодая девушка встает совершенно здоровая после того, как её на полном ходу сбил поезд? Листвичка задумчиво склонила голову. Затем тяжело вздохнула, пожала плечами и пробормотала уже громче, но всё так же неразборчиво: - Чем грандиознее представляется мне картина мира, тем сильнее на этом фоне растут наши проблемы. - А вот мне они наоборот кажутся незначительными на фоне миллионов миров, - хихикнула Пеплогривка. – Подумайте, где-то далеко, за границами нашего разума, каким-то существам, должно быть, совершенно плевать… - Хватит, - голос Листвички затрещал холодом, и она даже взмахнула рукой, чтобы заставить девушку замолчать. – Не говори об этом направо и налево. Я имею в виду абсолютно все, что мы обсуждали в этой комнате. Я боюсь вовсе не того, что тебя могут поднять на смех, а того… Что примут всерьез. Потому что если есть тайна, значит, должны быть и те, кто её охраняют, а это уж точно не шутки. Тебе должно быть известно, что люди, которым слишком много известно, долго не живут. Пеплогривка начинала понимать. Листвичка знала многое – быть может, то, о чём ей знать и не следовало, потому что её возможности в Бастет и даже сейчас, со взломанными базами данных армии, были слишком велики. В своей голове она могла хранить множество государственных и даже мировых тайн, а значит, каждая крупинка информации делала её жизнь ещё опаснее. Кроме Бастет, теоретически, могли быть ещё люди, которые не желали выдавать свои секреты – они шли по пятам, дышали в спину и были готовы убить при первой возможности того, кто скрывался под маской Создателя Сообщества Альтернативной науки. Осознавая один тот факт, что твоя жизнь находится в вечной опасности и может оборваться в любой момент от простой неосторожности, легко заработать лёгкую паранойю, и Листвичка действительно нервничала теперь гораздо сильнее, чем раньше. Впрочем, Пеплогривка не стала жалеть женщину и считать её опасения простым заскоком сумасшедшего – нет, она и сама давно поняла, как важно соблюдать осторожность во всём, что ты делаешь и говоришь, поэтому решила оставить эту тему до лучших времен и проверить, в каком состоянии Воробей… Но Листвичка сама неожиданно продолжила: - Хотя раньше все вокруг были скептиками, я ясно вижу, что ряды тех людей, что не смеются в лицо на разговоры о необъяснимом, стремительно пополняются, - женщина озабоченно покачала головой. – Это всё потому, что в тот день пять месяцев назад слишком много Забытой магии ворвалось в мир… - Вы о Ритуале, вызвавшем на небе зеленые всполохи? - Да, но не только о нём. На самом деле, Ритуал – не самое страшное, потому что мы сами знаем, для чего он и откуда взялся. Гораздо больше меня волнуют такие вещи, как контрактор-паразит и его донор, но даже не столько они сами, сколько события, на которые они повлияли, - заметив, что Пеплогривка мало понимает, о чём идет речь, Листвичка поспешила объяснить: - На самом деле, я достаточно думала об этом и пришла к выводу, что тот кошмар пятимесячной давности имел какой-то глобальный смысл. Я никак больше не могу объяснить тот факт, что некое существо вселилось в Воробья, убило нескольких случайных, никак не связанных между собой, людей, а затем нарочно сделало так, чтобы его преступление раскрыли. - Так разве раскрыли? – нахмурилась Пеплогривка. – Мне казалось, Воробей был призван Ритуалом. Останься Остролистая бездействовать, он мог бы и дальше продолжать… - Ошибаешься, - вздохнула женщина, а затем крайне эмоционально всплеснула руками: – Как такое можно было забыть?.. Ведь именно перед тобой он и раскрылся! Не убил тебя, как только обезвредил, а показал телефоны всех жертв, которые собирал и хранил, со словами: «Позаботься о том, чтобы это нашли», разве нет? - А вы откуда знаете? – Пеплогривка поднялась с места и наградила Листвичку пронзительным взглядом. Ощущение легкого страха пробралось в её сердце. - Сейчас… Это не так важно… - заметив, что девушка собирается резко возразить, та резко замахала руками и жестом буквально взмолилась перед ней, а сама украдкой взглянула на настенные часы. – Стой, дослушай сначала, что я хочу сказать! Видишь ли, мне кажется, что сам Ритуал был спланирован заранее. Как будто это входило в какой-то план – план того существа, что управляло нами, словно марионетками. Звучит глупо, наверное, но теперь, после прочтения оставленного им послания… Меня не отпускает ощущение, будто оно знает что-то, чего мы не знаем, и ведет нас по сценарию, который позволит избежать этого или же наоборот – достичь. - Это уже похоже на теорию заговора, - заметила Пеплогривка, умерив свой пыл и решив, что спросит у Листвички всё то, что её интересует насчёт памяти, чуть позже. – В любом случае, что же, по-вашему, стало результатом тех событий? - Если в послании существо говорит нам о том, как избежать конца света, может… Это тоже был пункт, важный для осуществления этого намерения? - Люди погибли, какое уж тут спасение! – возмутилась девушка. - Да, но а вдруг за всем этим кроется какой-то гораздо больший смысл? – настаивала на своем Листвичка. – Я уже говорила, мы можем не понимать чего-то… И даже если какие-то действия кажутся нам неправильными, для кого-то всё может быть совсем иначе. Всё зависит от угла обзора. Именно поэтому любое событие нужно рассматривать с разных точек зрения – это поможет сформировать здравое, уравновешенное представление… - Да как можно смотреть иначе на смерть невинных?! – вспылила было Пеплогривка, но осеклась, потому что слух зацепился за слово. «Я тот, кто хранит равновесие Мира» - пришла на ум фраза из воспоминаний. Ах да. Ночь зеленых огней, самый разгар Ритуала. Тот момент, когда Пеплогривке каким-то образом удалось залезть полуживой Остролистой в разум и услышать обрывок её разговора с неизвестным голосом. - Всё равно в это сложно поверить… - прошептала она вполголоса. - Время, - произнесла Листвичка неожиданно, и Пеплогривка машинально взглянула на часы. Ровно час ночи. В ту же секунду девушку стало клонить в сон, причем, на самом деле сильно. Если подумать, она действительно не спала, как следует, достаточно давно, но с чего это вдруг так резко… Пеплогривка похолодела и перевела взгляд на Листвичку. Та положила голову на матрас, рядом с ногами Воробья, словно тоже собиралась спать. Всё это девушку очень испугало, и она ударилась об угол кровати, не устояв на ослабевших ногах. Тошноты не было, ничего не болело, и сердце не билось – всё изнутри словно обволакивала мягкая, тёплая пелена, и Пеплогривке казалось, что такого спокойствия и умиротворения она не испытывала уже давно. Очень хотелось подложить под голову что-нибудь мягкое и закрыть глаза. - Что же это… Договорить Пеплогривка не успела – сражаться со сном больше не было сил, и девушка отдалась ему, позабыв обо всем.***
Перед глазами плыли волны. Собственное тело не ощущалось толком, словно Пеплогривке уже и не принадлежало, но она кое-как поднялась на ватные ноги и помотала головой, пытаясь собрать перед собой хоть подобие какого-то ясного образа. И, не успела девушка толком сосредоточиться, как сразу поняла, что больше не находится в тесной сырой комнате квартиры, принадлежащей Листвичке – перед ней стоял сумрак, но сквозь занавешенное шторами окно пробивалось солнце, несмотря на ночь, которая должна была стоять в самом разгаре. Кроме того, воздух в этом помещении был иным – если подумать, то он не чувствовался вообще, как и не было никакого ощущения присутствия, так что Пеплогривка испугалась даже сначала, а потом ещё раз тряхнула головой и осмотрелась, натыкаясь взглядом на широкую кровать у стены, шкаф величиной под два метра и пустой стол на кривых ножках. Интерьер определенно был ей знаком, впрочем, ему явно чего-то недоставало, чтобы девушка могла вспомнить точно. Первые секунд десять Пеплогривка просто хлопала глазами в растерянности, а потом до неё, наконец, дошло, что происходящее с ней совершенно точно нельзя назвать нормальным, и девушка, что странно, даже не испугалась, а сразу задумалась над тем, что же с ней случилось и куда она попала. Первая мысль, осветившая разум, была совершенно очевидна: - Сон? – голос Пеплогривки не прозвучал вслух, а остался в её голове. Девушка сделала шаг вперед и стремительно взмахнула рукой, но не ощутила даже малейшего сопротивления, словно находилась в каком-то вакууме. Тем не менее, все прочие ещё ощущения были обострены до предела. – Нет, слишком реалистично… Иллюзия, значит? Такой вывод Пеплогривку ничуть не удивил. После всего того, что ей пришлось пережить, подобное не казалось чем-то необычным или пугающим. Тем более, физически девушка чувствовала себя абсолютно нормально и не видела никакой опасности для своей жизни, а значит, и нечего было волноваться попусту. Нужно было осмотреться как следует и понять, что всё это значило – вряд ли перед глазами снова стояли воспоминания Пепелицы, тем более, что никаких очевидных причин для их возникновения не было, да даже если и так, все эти видения лишь дополняли реальность прежде, а не заменяли её, как сейчас. Это определенно было что-то другое… И виной тому, скорее всего, Листвичка, которая вела себя странного до этого. Но для чего? И каким образом? - Чёрт… - одно-единственное слово разорвало гробовую тишину на тысячи осколков. В этот самый момент Пеплогривка действительно испугалась до ужаса, так что подскочила метра на полтора точно – она не ожидала ничего услышать в этом гробовом безмолвии, кроме того, только сейчас поняла, что на кровати кто-то был. Луч света от окна упал на одеяло и осветил детскую фигуру – худую и хрупкую, одетую во что-то мешковатое, может, пижаму, с короткими волосами и тонкими бледными руками, но лица разглядеть Пеплогривка не смогла, поэтому подавила в себе страх и подошла поближе, гадая о том, видит ли её незнакомец или всё-таки нет. - Прости… - пробормотала девушка, наклоняясь, и тут же обомлела – даже не потому, что увидела, а, скорее, ощутила нечто очень знакомое в этом человеке. - Чёрт бы их всех побрал! – оказалось, ребенок не просто не видел её, он буквально прошел сквозь девушку, когда порывисто сел в кровати и, тихо взвыв, спрятал лицо в коленях. Плечи его мелко сотрясались. – Ненавижу… Каждого… Терпеть не могу… Эгоисты… - он подавил в себе всхлип и поднял вверх глаза, в которых блестели слезы. – Пусть вас всех уволят. Пусть… Пеплогривка не знала даже, что заставило её растеряться сильнее – ощущения, вызванные тем, что чья-то голова только что прошла сквозь её плечо или осознание того, чья это была голова. Темнота, кончено, многое скрывала, и нельзя было сказать с полной уверенностью, но Пеплогривка могла поклясться, что видит перед собой Воробья или, во всяком случае, кого-то на него похожего – голос различался уж больно сильно, хотя, если прислушаться, нечто знакомое угадывалось даже сквозь нежный мальчишеский тон. Очень хотелось включить свет и поверить, но девушка уже убедилась, что не может никак влиять на мир вокруг себя. Мальчик встал и медленно поплелся к выходу – дверь скрипнула, и он вышел в коридор, который, в свою очередь, ничем не отличался от того, что был на втором этаже в доме у Сэттеров. Те же голые стены, скрипящий паркетный пол, уже слегка затертый и потерявший былой блеск, одинаковые безликие двери… Мальчик вздохнул и поплелся к лестнице. Опомнившись, Пеплогривка ринулась вперед и обогнала его – да, теперь она точно увидела Воробья, но ему здесь было лет двенадцать максимум, потому что лицо ещё не огрубело, а выглядело нежным, юношеским – особенно выделялся тоненький носик и бледные губы, искусанные до крови. Пеплогривка попробовала вглядеться в его глаза и поняла, что они совсем не такие, как у настоящего, вернее… взрослого Воробья – в них не было того мрачного блеска, глубины и пронзительности – это был обиженный взгляд ребенка, который ничего не знал о мире, но уже успел в нём разочароваться. Воробей дошел до лестницы и нащупал рукой перила – заметив это движение, Пеплогривка вспомнила, что он был слеп с рождения. Однако особых неудобств в передвижении по дому это ему не доставляло, и он спокойно спустился на первый этаж, где замер и прислушался. Пеплогривка воспользовалась этим моментом, чтобы оглядеться – она увидела зал, который выглядел мрачным и пустым по сравнению с тем, каким она его помнила. Вообще, весь дом теперь казался девушке серым и унылым, как будто здесь и не жил никто - особенно усиливал это впечатление толстый слой пыли, покрывший всё, начиная от стен и заканчивая коврами, а также малое количество мебели, которую, к тому же, ещё и накрыли сверху чехлами. Где-то в прихожей послышался скрежет и звук поворота ключа в замке – это оживило Воробья, и он, неожиданно воспрянув, бросился из комнаты с поразительной для слепого скоростью, так что чуть с разбегу не влетел в угол. - Это ты, Львиносвет? – произнес он и двинулся в сторону вошедшего, но отпрянул, когда наткнулся на широкую грудь в тяжелом солдатском пуховике и холодный кожаный пояс с железной пряжкой. Пеплогривка не была знакома с этим человеком, да и Воробей, судя по выражению его лица, тоже, но высокий тучный мужчина с красным от мороза лицом и суженым взглядом под лохматыми бровями явно не просто так пришел в этот дом, раз смог раздобыть где-то ключ. Некоторое время он просто смотрел на Воробья, который стоял в полной растерянности и не знал, что сказать, а Пеплогривка напряглась, потому что происходящее её настораживало. А что если незнакомец пришел с плохими намерениями? - Я здесь по просьбе твоего отца, - произнес тот, наконец, отстраняя мальчика от себя. - Какого отца? – прошептал Воробей растерянно и недоверчиво. - Ежевики, - уточнил мужчина. - Ежевика мне не отец. - Неважно, - он махнул рукой, украдкой осматриваясь, а затем сунул что-то Воробью в руки. – В общем, он просил передать, чтобы ты не ждал его сегодня, как, впрочем, и брата своего – у них дела какие-то возникли срочные, так что разморозь и пожарь котлеты, а в десять ложись спать. Завтра утром придет учитель, так что подготовь свои кассеты, и ещё… - мужчина задумался, приложив ладонь ко рту. – Ах да, в мешочке для тебя какие-то конфеты – Ежевика смог достать немного из контрабандного груза. Это стоило ему больших трудов, так что поблагодаришь, когда он вернется. - А когда… - прошептал Воробей одними губами, сжав в кулак дрожащие пальцы и не найдя в себе сил закончить вопрос. - Понятия не имею, - мужчина пожал плечами, развернулся и вышел, не проронив больше ни слова. Дверь хлопнула очень громко, и Пеплогривка сморщилась от резкого звука, но Воробей как будто не заметил ничего, потому что взгляд его был прикован к маленькому тканевому мешочку, лежащему на ладони. Тряхнув головой, он резко сжал его, затем бросился к окну в зале и швырнул в грязь с отчаянным, но неразборчивым криком. Потом ринулся к лестнице, взлетел на неё в два счёта и уже через секунду снова был в своей комнате – когда Пеплогривка догнала его, то увидела перевернутый выдвижной ящик и целую кучу пленочных магнитофонных кассет. Воробей сначала взял одну, на которую была приклеена картинка с книжкой, чуть ниже – пластиковая карточка с выпуклостями – должно быть, надпись на азбуке для слепых, но спешно отбросил её в сторону и взял другую, без опознавательных знаков. Он вставил её в магнитофон, стоящий на столе, и нажал на кнопку. Комнату заполнила музыка. Совершенно невнятная, безумная, но зато – громкая. Воробей пару раз качнулся ей в такт, затем упал на кровать лицом вниз, как подкрошенный, и замер. Его лицо исказила странная, дрожащая улыбка, а пальцы крепко сжали и без того помятое одеяло. Ошарашенная до глубины души произошедшим, Пеплогривка некоторое время простояла у двери, а затем не выдержала и съехала вниз по стенке, зажимая уши, раздираемые адскими звуками. Горло стиснуло жгучей болью, и сердце защемило. По щеке невольно прокатилась слеза. Когда девушка открыла глаза, то совершенно не ожидала обнаружить себя в совершенно другом месте – она стояла посреди оживленной и улицы и, если судить по количеству людей вокруг, да по запоминающейся архитектуре, то это определенно был Рейнбург. Девушка растерянно огляделась и тут же дрогнула, потому что какой-то мужчина снова прошел сквозь неё, а за ним и женщина в красном платье, на высоких каблуках едва не врезалась в Пеплогривку, но та шарахнулась к краю тротуара, поскольку ощущение, возникавшее каждый раз, когда ей приходилось пропускать через себя людей, ей совершенно не нравилось. Да и вообще, чувствовать себя лишней, ненастоящей в этом мире или же наоборот – живой среди фальшивок, было очень неприятно. «Я и здесь должна найти Воробья?» - подумала Пеплогривка, осматриваясь, и почти тут же различила его серую макушку в толпе. Рядом с Воробьем шел Ежевика. Такой же, как и всегда – спокойный и собранный, в пиджаке и белой рубашке, выправленной из штанов. А вот Воробей изменился – он выглядел старше, чем перед этим, но по-прежнему младше, чем тот Воробей, которого Пеплогривка знала – быть может, года на два или на три. В этот раз он уже не был расстроенным или мрачным, а даже слегка улыбался, расспрашивая Ежевику о чём-то, но они шли далеко, и Пеплогривка не различала слов. Она нырнула за ними в переулок и пошла следом через высокую кирпичную арку, за которой находился старый жилой квартал, состоящий сплошь из старых покореженных домиков, задетых пожаром, который, суля по всему, когда-то здесь прошел. Людей на улице видно не было, а все окна были наглухо завешаны – заметив это, Пеплогривка подумала о Силлене, потому что этот маленький закуток очень напоминал ей мрачную, давящую атмосферу шахтерского города. Ежевика дошел до одной из дверей и нажал на звонок, висящий на длинном проводе – раздался дребезжащий звук, и Воробей сморщился от неожиданности, в страхе отступив назад. Долгое время с той стороны никто не отзывался, но затем, наконец, послышался грузный топот чьих-то ног, и дверь открылась со скрипом – на пороге возник худой, вытянутый мужчина с растрепанными чёрными волосами и бледным, слегка опухшим лицом. На нём была просторная домашняя одежда и тапочки в дырках, из которых торчали длинные пальцы. Увидев перед собой Ежевику, мужчина улыбнулся и расставил руки в приветственном жесте, но тот отказался от нежностей, а вместо этого представил приятелю Воробья, который толкался в позади в стеснении, а затем добавил: - Приглядишь за ним, как и договаривались. Парнишка о многом хотел бы поговорить с тобой. - Конечно, о чём вопрос? – усмехнулся тот. Затем наклонился и протянул Воробью руку. – Приятно познакомиться, я старый друг твоего приемного отца… Имя мужчины потонуло в каком-то неестественном шуме. Когда растерявшаяся Пеплогривка опомнилась, Воробья она уже не увидела – тот зашел в дом вместе с незнакомцем, а Ежевика, постояв несколько секунд на крыльце, развернулся и пошел прочь. Девушка прошла мимо него, поднялась по ступенькам и без проблем прошла сквозь закрытую дверь, но попала почему-то не в прихожую, а сразу в комнату, которая поразила её своей захламленностью: повсюду, на полу и на многочисленных полках, валялись какие-то бумажки, были сложены горы папок, а поверх – всякая мелочь вроде коробок из-под молока и крекеров, железячек непонятного происхождения и канцелярских принадлежностей. Комната была не просто погружена в полумрак – в ней было темно, а единственное освещение давали широкие экраны двух мощных компьютеров, стоящих у стены. Воробей и хозяин квартиры сидели за столом и пили чай, причем, судя по его количеству в кружках, определенно давно, так что Пеплогривка, кажется, снова пропустила что-то невиданным образом, как будто за секунду переместилась во времени. По правде говоря, это её пугало. - Как ты сказал? – мужчина выглядел удивленным – он откинулся на спинку стула и покачал головой, не сводя с Воробья ошарашенного взгляда. – Связать твой разум с компьютером? - Это глупо, да? – прошептал тот, старательно размешивая чай в кружке. – Так и знал, что глупо, не нужно было… - Нет, постой, - замахал руками тот. – Просто скажи… Зачем тебе это? Воробей ответил не сразу. Он нервно барабанил пальцами по столу и дышал через раз, а иногда сглатывал напряженно, как будто никак не мог решиться открыть рот. Собеседник ждал его терпеливо и позволял собраться с мыслями. Пеплогривке в этот момент надоело стоять в дверном проеме, и она подошла поближе, присев на свободный стул, как будто ещё одна полноправная участница беседы. Ей самой не терпелось узнать, что всё это значит, кроме того, только сейчас девушке пришло в голову, что в этих видениях могли быть объяснения того, что случилось с Воробьем в реальности. Теперь она стала слушать с ещё большим вниманием. - На самом деле… - выдохнул Воробей, наконец. – Я просто устал. От всей этой жизни. И от скуки. Ведь жизнь слепого… Страшно ограничена, кто бы что ни говорил. Это гораздо хуже, чем быть немым или глухим, потому что темнота вокруг тебя – она скрывает всё: возможности самореализации, получения жизненного опыта, достойного образования… Ты просто становишься рабом своих слабостей. Сидишь целый день на кровати и слушаешь музыку. Снова и снова. Иногда переключаешься на книги. Раньше я ещё занимался с учителем… Но у него не осталось знаний, которые он бы мог мне передать одними словами. И это… Очень угнетает. - Какие… Взрослые рассуждения, - присвистнул мужчина, полностью озвучив мысли Пеплогривки, которая просто не верила своим ушам – этот Воробей говорил совсем иначе, нежели предыдущий, да и голос у него сломался, как будто мальчик повзрослел не на год-два, а на все десять. Удивительно. - Мне говорят, я вундеркинд, - усмехнулся тот. – Да что с этого толку? Далеко не все книги сейчас можно найти на кассетах и даже на азбуку слепых перевели лишь малую их часть. Я сильно ограничен в информационных источниках, а значит, не могу развивать свой разум как следует – он простаивает без дела и так, того гляди, совсем запылится. - Цель твоей жизни – саморазвитие? Хочешь как можно больше узнать? – мужчина нахмурился. – А семья? Ты мог бы обмениваться информацией с ними. Воробей печально вздохнул, и внутри у Пеплогривки снова что-то шевельнулось – она вспомнила оглушительную музыку и собственные слезы, следы от которых так и не высохли полностью. - Не могу, - вздохнул он. – Дома редко кто бывает. Белка пропадает неделями, а Львиносвет хоть и приходит на ночь, в остальное время занят исключительно собой – то в школе, то на стажировке у военных. Совсем уже на этом помешался, - Воробей покачал головой. - Ежевика в последнее время старается… Но и у него не выходит, вы же понимаете. Я думаю, он скоро уедет в Столицу – как Львиносвету стукнет семнадцать, так сразу и перепишет дом на него. - А бабушка… Дедушка? - Листвичка и Белка своих родителей не трогают – сомневаюсь, то они вообще общаются. Со времен некоторого… инцидента... Песчаная Буря, считает себя виноватой перед семьей, поэтому не хочет нагружать никого своими проблемами со здоровьем и живет в каком-то доме отдыха. А у Огнезвезда работа, он, вроде как, директор школы… Трудится на благо общества, куда ему до нас, - Воробей горько усмехнулся. – С биологическим отцом я не знаком толком, а что касается семьи Ежевики… Нет уж спасибо. Если не считать тёти Рыжинки, которая появляется раз в пару месяцев, мне там общаться не с кем. Пеплогривку слегка удивило известие о том, что Огнезвезд совсем не справляется о жизни своих дочерей и внуков. Она знала его как очень заботливого, открытого и понимающего человека, у которого-то точно не должно было быть никаких проблем с семьей… Видимо, ошиблась. И если подумать, так часто бывает: какой-то человек может быть идеалом для всех в своем рабочем окружении, но с теми, кто на самом деле рядом, вести себя по-свински. Именно по-свински, потому что другого слова Пеплогривка подобрать не могла. Когда она встретит Огнезвезда в следующий раз, то не сдержится и обязательно скажет ему об этом. - И ты что же, целый день один? - Не совсем. У меня есть Шимвель, Крамер, Хиллен… И другие знаменитые писатели, - Воробей не мог знать, каким взглядом на него посмотрела Пеплогривка, но эмоции собеседника он явно угадал. – В общем, теперь вы понимаете, для чего это так нужно мне. Я хочу… Побольше узнать о Сети. После того, как Ежевика подарил мне компьютер, я уже могу делать что-то, используя голосовую программу, но этого недостаточно. Я не смогу ничего добиться, если не буду понимать, что происходит на экране. И поэтому… Я подумал, что раз уж я не могу видеть, то должен найти способ почувствовать… Хотя и догадываюсь, что это невозможно. Мужчина тяжело вздохнул и задумчиво сложил руки на груди. Воробей вынул ложку и положил её на стол, не сводя с собеседника внимательного и оттого слегка жутковатого взгляда. В комнате повисла тишина, и какая-то мрачная, напряженная атмосфера наполнила её. Пеплогривка почувствовала, что с каждой секундой ей становится всё неуютнее оставаться здесь. - На самом деле, никаких научных методов, которые позволили бы сделать это, нет, - произнес мужчина, наконец. А после короткой паузы, не дождавшись реакции в ответ, добавил: – Но есть и другой способ. - Какой же? – произнес Воробей, что странно, без особого возбуждения. - Ну… Зная, что случилось в вашей семье некоторое время назад… Я сомневаюсь, что тебе он понравится. - Это как-то связано с Пропастью? - Вот ну точно вундеркинд! – всплеснул руками мужчина. Затем стушевался и спросил уже тише: – И как ты узнал? - Да просто догадался, - Воробей сощурился, явно стараясь скрыть охватившие его эмоции. Он несколько раз тряхнул головой, глубоко выдохнул и продолжил уже совершенно непроницаемым голосом: - И что же конкретно вы предлагаете? - Я не могу подвергать опасности ребенка! Пеплогривка шарахнулась в сторону от последней фразы, потому что та показалась ей совершенно неожиданной своей резкостью, словно бы вырванной совсем из другого контекста. Мужчина, произнесший её, слишком быстро вскочил с места и покраснел от злости, а Воробей за секунду растерял былое каменное спокойствие. Чтобы убедиться в своей догадке, девушка привстала с места и заглянула в его кружку. Как она и думала, пустая. Часть происходящего, какой-то кусок диалога, снова выпал для неё. Но почему же это происходило? Что заставляло Пеплогривку перескакивать во времени? - Зря вы так говорите, - произнес Воробей уже не так спокойно, но по-прежнему уверенным тоном. – На самом деле, все эти возражения - это только для того, чтобы не выглядеть негодяем в собственных глазах. Это для нас обоих ни к чему. Я понимаю… Что вам всё равно, чем всё это для меня закончится, ведь так? - Вовсе и не всё равно, - мужчина опустился на стул, скосив взгляд в сторону. – Если с тобой что-нибудь случится, Ежевика мне голову открутит. - Ежевика не узнает, что это будете вы. Даже если я и решусь. Если решусь… Я сделаю так, что никто не узнает о случившемся – о том, что произошло на самом деле. - Всё равно я не понимаю, зачем заставлять себя, - произнес тот так, словно обращался вовсе не к Воробью, а просто вслух озвучивал мысли сам себе под нос. – Ты знаешь, чем всё это может для тебя обернуться. Помнишь… что случилось с твоей сестрой. - Только потому, что она всё сделала неправильно. Мужчина вздохнул, вышел из-за стола и подошел к Воробью, положив ему на плечо свою тонкую, жилистую руку. Тот смотрел на него снизу вверх без особого удивления или стеснения, скорее, в какой-то неясной апатии, словно странное поведение собеседника его ничуть не заботило. Это был взгляд человека, который давно перестал заботиться о том, чтобы ограждать себя от опасности. Отчаянное смирение с неизбежным. Пеплогривка сама не знала, почему она так подумала, но ей казалось, что даже нерешительность Воробья, заметная в каждом его слове, была ненастоящей. На самом деле он уже не боялся провала. - Ты доверяешь мне? – тихо спросил мужчина, но его вопрос постепенно переходил в утверждение. - Не знаю, да это и не важно, - отмахнулся тот, слегка удивив собеседника своей реакцией. – Просто я устал ждать и сидеть смирно. Хочу сделать хоть что-то… И меня уже не заботит, к чему это приведет – к счастью или к провалу. Если в моей жизни что-то изменится, я буду благодарен судьбе за это. А если я перейду грань безумия, как Остролистая, то хотя бы смогу разбить оковы, от которых не могу продохнуть. Если не ваше спасение, то… - Хватит, - прервал его мужчина. Внезапное откровение Воробья явно сбило его с толку. – Ты ведь всё равно уже не оставишь меня в покое теперь, когда я предложил тебе выход. В таком случае… Я думаю, это возможно сделать и без последствий. Нужно время, чтобы подготовиться. - У вас есть портал? - Есть, но я пользовался им всего раз. Нужно проверить систему, чтобы убедиться в том, что всё пройдет по плану. Ты должен потерпеть ещё недели две, прежде чем мы попробуем разобраться с твоей проблемой. - Хорошо, я понял, - вздохнул тот. – За это время и я, в свою очередь, успею подготовиться. Пеплогривка замерла, как громом пораженная. Сначала она просто пыталась понять истинный слов Воробья и когда задумывалась о том, что он не успел договорить, поспешно одергивала себя, потому что в голову приходили по-настоящему жуткие мысли. Затем она зацепилась за слова незнакомца, который ответил утвердительно на вопрос о портале. Девушка впервые слышала о том, чтобы такие технологии были доступны кому-то кроме Бастет – по правде говоря, она всегда считала, что портал один, максимум два или три на всю страну, поэтому теперь… Растерялась. Даже когда увидела его своими глазами. - Ты точно уверен? – спросил мужчина, одетый теперь в кожаную куртку и перчатки, которыми настраивал что-то на большой настенной панели. – Я не смогу забрать тебя назад, если вдруг передумаешь. - А вы уверены, что не спасуете в последний момент? – ответил Воробей вопросом на вопрос, стоя внутри большого круга, нарисованного на полу белым мелом. Пеплогривка появилась рядом, но снаружи, за чертой – ей казалось, они находятся по две стороны зеркала, смотрят прямо друг на друга, но она – всего лишь отражение, которое никак не способно привлечь внимание человека перед собой. - Я не знаю, что случится дальше, но уже боюсь за тебя… - прошептала девушка, но её слова, разумеется, не нарушили воцарившуюся тишину. - Ты ведь доказал уже, что мне на тебя наплевать, - пожал плечами мужчина, наконец. – И если Ежевика даже не знает, что ты сейчас здесь, то для меня не должно возникнуть никаких проблем в случае чего. Разве что… - Я знаю, что буду делать, если впаду в безумство, - вздохнул Воробей, и в его руке появился маленький стеклянный пузырек с какой-то жидкостью. – Если не смогу справиться с собой, то просто исчезну. Кто-то, должно быть, будет волноваться некоторое время, но все быстро забудут. Их повседневная жизнь ничуть не нарушится, если меня не станет. Я всю жизнь был в одиночестве и ни на что не влиял. - Неужели… всё действительно было так? – шептала Пеплогривка в пустоту, словно и не думала о том, что её слова не достигнут ничьих ушей. Ни на что не повлияют в этом мире – так же, как и существование Воробья, если судить по его словам. - А ведь я на самом деле не негодяй, - донеслось, наконец, из-за панели управления. – Просто уважаю чужие решения. - Я сам этого захотел, - Воробей неожиданно улыбнулся. – Верно. - Нет! – Пеплогривка рванулась вперед, но всё: и комната, и Воробей, которого она пыталась схватить за плечи, и даже само её тело – всё исчезло в потоке ослепляющего белого света. В этот момент девушка окончательно позабыла том, что находится за гранью реальности. Ощущение, которое она испытала, было слишком похоже на её первый визит в Пропасть. Ясные вспышки перед глазами, туман в голове и полная неопределенность происходящего – да, эти чувства были Пеплогривке более чем знакомы. Она упала на сырую землю и увидела вокруг себя темноту, абсолютно кромешную, вызывающую в душе смятение и ужас. Затем тощую, хрупкую фигуру Воробья, а рядом с ним – высокого человека, больше похожего на неясный образ, сотканный из тумана. Неужели это был Охотник? - Мы не должны были встречаться, - тот говорил громко, и его ясный голос разносился повсюду. – Судьба уготовила тебе такие испытания, что я обязан отказаться от нашего возможного контракта, чтобы их избежать. - Но он мне нужен! – Воробей ринулся вперед и упал на колени, сложив перед собой руки. Его слова раздавались эхом и были полны отчаяния. – Я не проживу без этой способности! Я просто… - Но ты же прекрасно обходился без неё раньше, - заметил Охотник в явном смятении. - Так разве это жизнь?! – и спокойствие, и смирение – всё ушло из голоса Воробья, исчезло без следа, уступив место откровенному ужасу и злобе. – Почему? Почему ты просто не можешь помочь мне? Я не выдержу… теперь… когда не осталось ни единой возможности, я просто… - его рука потянулась к карману. - Хватит, перестань! – облако тумана окутало Воробья со всех сторон. – Если я помогу тебе, ты пожалеешь. Обязательно пожалеешь о своем решении! Мальчик безвольно поник в руках призрака. Его голова запрокинулась назад, а глаза закатились, устремленные в небо – точно такое же бескрайне-черное, как и всё вокруг. Дрожащие бледные губы растянулись в ухмылке, и он произнес что-то едва слышно, после чего упал на землю и растянулся на ней, раскинув руки в стороны. Пеплогривка опомнилась и бросилась к нему. Охотник исчез. Девушка опустилась на колени рядом с Воробьем и, будь на то её силы, попыталась бы поднять его, привести в чувство. Но так она только смотрела на его спокойное лицо, на его улыбку, и не могла понять, что происходит. Её отвлек странный, глухой хлопок, донесшийся из-за спины. Пеплогривка обернулась и увидела человека. Он выглядел молодо, лет на двадцать, но был очень высок, а ещё худ и бледен. Длинные рыжие волосы, собранные сзади, спадали на его узкие плечи, вились по странно скроенному плащу, верх которого представлял собою некое подобие рубашки, а низ спадал до самого пола. Также на нём были штаны, очень узкие, и высокие сапоги с ремнями, как носит модная молодежь, только на этих ремнях болтались не просто какие-то побрякушки, а сверкающие драгоценные камни, которые переливались и поблескивали даже в кромешной тьме. Пеплогривка никогда не видела людей, которые были бы похожи на него. Это мог бы быть образ аристократа, какими рисуют в книжках людей давно минувшей эпохи, если бы взгляд так сильно не цеплялся за странную штуку, похожую на ружье и одновременно на вешалку, сделанную из какого-то светящегося металла, которая находилась там, где у каждого уважающего себя средневекового рыцаря была прикреплена шпага. - Я рад, что мы встретились сейчас, - произнес он торжественно, всплеснув руками, а затем остановился и сделал изящный поклон, так что Воробей даже рот открыл от изумления и, уже чуть приподнявшись, снова осел от неожиданности. Выпрямившись, незнакомец оторвал от мальчика взгляд и посмотрел сначала по левую руку от него, словно заметил там что-то, а затем – в сторону Пеплогривки, причем, его взгляд был направлен не сквозь, а прямо на девушку, как будто он действительно мог её увидеть. В этот самый момент, преисполненная ужасом, она заметила нечто в его зеленых глазах, что определенно точно нельзя было назвать человеческим – странный, потусторонний блеск. Не Охотник, но и не человек. Странное существо, которому не было имени. - Этого я не ожидал… - произнес незнакомец в пустоту, по-прежнему глядя по сторонам. Затем покачал головой и вновь посмотрел на Воробья, сконцентрировав на неё всё свое внимание. - Возможно, ты и не прав, что так отчаянно и жадно стремишься к исполнению своего желания. Но я только хочу сказать, что твое решение, в конце концов, пойдет на благо Мира. То есть, на благо любого из миров. - Кто ты? Чего ты хочешь? – Воробей определенно запаниковал, поэтому не смог произнести ничего кроме этого, и даже назад отполз, испугавшись незнакомца. - Ты… Ты же… Ах да, - что-то, похожее на скорбь, промелькнуло на его лице. – Этому я уж точно не должен удивляться… И раз ты не знаешь моего имени, то оно и неважно. Я пришел затем, чтобы исполнить твое желание. Тот ничего не ответил, но в его глазах отчетливо читался немой вопрос. - Я помогу тебе, значит, однажды ты поможешь мне, - произнес незнакомец, и завершил свою фразу тяжелым вздохом. – Это всё, что важно. Знать о подробностях вовсе не обязательно. - Нет уж, что именно ты хочешь со мной сделать?! – Воробей отскочил ещё дальше, когда существо сделало шаг в его сторону. Пеплогривка поддалась порыву и встала перед ним, заслоняя собой. Если незнакомец действительно видел её, сейчас он точно должен был как-то это показать. - Эх, вы ведь и сами знаете, что ничего этим не добьетесь! – послышался тяжелый вздох. Он сделал к Воробью ещё один шаг, спокойно провел свою руку сквозь грудь Пеплогривки, и добавил: - То, что произошло, уже произошло, а то, чему суждено случится – обязательно случится. - Чего-чего? – прошептал Воробей, прижимаясь спиной к земле. - Просто дай мне помочь тебе, и получишь всё, чего желаешь, - продолжил незнакомец и впредь, даже если и видел Пеплогривку, не обращал на неё никакого внимания, а говорил исключительно с Воробьем. – Подумай, ты получишь не только то, чего желал, а будешь видеть, чувствовать каждую волну, исходящую от любого устройства, сможешь разумом проникнуть в саму систему и постепенно научишься различать отдельные программы и понимать, из чего они состоят, как будто перед тобой хакерский вирус, выводящий на экран списки кодов. Если будешь много тренироваться, то вскоре виртуальное пространство станет для тебя не хуже реальности, и ты даже сможешь влиять на него, как пожелаешь... - Но это ли не значит «связать свой разум с компьютером»? – спросил Воробей уже с гораздо меньшей опаской. - То, что ты сказал – это способ стать ещё большим инвалидом, то есть, привязать себя к одному месту без возможности освободиться. Тот Охотник, которого ты хотел попросить о помощи, так и прожил всю жизнь – в каморке, скрытой ото всех, перед десятком светящихся экранов. Сомневаюсь, что это сделает твою жизнь менее угнетающей. - Но а что же хочешь предложить мне ты? - Внутреннее око, глаз души. Тот глаз, который дает возможность смотреть сквозь привычные понятия, известные простому человеку. Слова, услышанные Пеплогривкой, заставили её вспомнить что-то. Внутреннее око… Что-то подобное она уже слышала. Но где? - И чего же ты хочешь взамен на эту силу? – произнес Воробей, уже окончательно осмелев. Речь собеседника, похоже, серьезно воодушевила его. - Говорить об этом раньше времени не принято. Таковы правила. - А если есть правила… Значит для вас это не в первый раз? - Для меня – в первый. Но есть и другие люди, получившие подобную способность тем или иным образом, поверь мне. И все они вполне довольны своим решением, так что не беспокойся. Другие люди… Пеплогривка вздрогнула. Она вспомнила имя человека, чья способность называлась также. Рябинка Кросс. Слепая женщина, которая могла видеть мир в ином свете. - Нет, Воробей, не надо! – девушка снова рванулась вперед, но, вспомнив слова незнакомца, одернула себя. Всё верно. От неё здесь ничего не зависит. Пеплогривка оставалось лишь молча смотреть на то, как существо, чей взгляд способен вынуть душу, пронзает грудь Воробья своими длинными бледными пальцами. Как он выгибается в страшной муке, устремив вверх затуманенный взгляд. Как затем падает и бьется в агонии, неспособный унять раздирающую боль. И наконец, как незнакомец разворачивается и уходит, взмахнув своим плащом и кинув мимолетный взгляд сначала на саму Пеплогривку, а затем опять же – по другую сторону от неё, как будто там тоже кто-то был. - Я надеюсь, мы ещё успеем предотвратить последствия того, что когда-то натворили… Воробьиное Крылышко. Воробей лежал на земле и улыбался. Невиданная сила переполняла его. Не прошло и нескольких секунд, как он исчез из Пропасти, вернулся в нормальный мир, а Пеплогривка – за ним. Но она снова застала разговор Воробья и черноволосого мужчины не сначала, а уже ближе к концу – последний ошарашено смотрел на довольного юношу, собирающегося покинуть захламленную квартиру в захудалом переулке Рейнбурга, и не мог подобрать слов. - Я добился даже большего, чем желал, - произнес Воробей уже стоя в двери. – И хочу сказать спасибо вам за это. - Но что же всё-таки случилось?! – крикнул тот уже в спину уходящему мальчику. - Я и сам не знаю, - отозвался тот, спускаясь по ступеням. - Но отчетливо чувствую, что это сильно изменит всю мою жизнь. Пеплогривка сбежала следом, обогнала его и заглянула в лицо. Вот когда. В этот самый момент взгляд Воробья переменился, и в нём появился тот самый пугающий блеск, так знакомый Пеплогривке. Это были уже не глаза четырнадцатилетнего мальчика, потому что в них возникло отражение чего-то или, скорее, кого-то более взрослого, кто тоже способен вызвать ужас одним своим появлением. Взгляд Воробья стал мутной копией взгляда существа, подарившего ему силу. - Что ж, похоже, мне это не понадобится, - остановившись у крыльца, Воробей вытащил из кармана тот самый пузырек и бросил его в кусты. После чего посильнее закутался в свою толстовку и побрел вбок, держась за забор – туда, где стояла покореженная машина, на которой он, скорее всего, и приехал сюда. Желание увидеть, что же это всё-таки Воробей выбросил, пересилило в Пеплогривке стремление узнать, кто был хозяином машины, и она завернула за лестницу, нагнувшись над пузырьком. К счастью, он упал кверху этикеткой, и девушка смогла прочитать, что на ней написано. Лучше бы не читала. «Раствор цианистого калия» - гласила мелкая надпись. Внутри девушки как будто что-то оборвалось, и она упала на колени, с трудом сдерживая слёзы, когда всё поняла. В этот момент всё для неё перестало иметь значение. Воробей постепенно отдалялся. Созданный им фальшивый мир из воспоминаний таял. Одним ударом из Пеплогривки выбило весь дух, и она упала. Удушающий сон накатил волной вновь…***
Очнувшись, Пеплогривка подскочила на месте с коротким вскриком, едва не сбив с ног Листвичку, которая оказалась поблизости. Та налетела на стол и что-то процедила себе под нос, а девушка замерла, будто её обухом по голове ударили, и, как в тумане, водила рукой по воздуху, ощущая небывалую радость от того, что встречала перед собой невидимую преграду, могла полностью ощутить собственное тело, дотронуться до каждого предмета в комнате… Вздрогнув, Пеплогривка решила ещё кое-что проверить – она бросилась вперед и положила ладони Листвичке на плечи. Несколько секунд они обе стояли, не шевелясь, а затем женщина, смирив Пеплогривку внимательным взглядом, спросила: - Ты тоже видела? - Я… я… - сначала девушка просто не могла вымолвить ни слова, но потом опомнилась и собралась с мыслями. - Это было очень странно – я проходила сквозь стены, перемещалась во времени, а никто не мог ко мне притронуться… - едва начав делиться впечатлениями, она опомнилась и зацепилась за слово «тоже». Затем успокоилась и, в свою очередь, заглянула Листвичке в глаза. – Вы знаете, что это было? - Конечно, - отозвалась та, мягко отстраняя Пеплогривку от себя. – Правда, не очень понимаю, как мне и тебя с собой затащить получилось… Хотя, оно и к лучшему. - Так… - продолжила девушка, но договорить не успела. - Моя способность, - пояснила Листвичка, перебив её на половине фразы. – Неужели не догадалась? Пеплогривка растерянно покачала головой, затем медленно перевела взгляд с женщины на Воробья, который так и лежал в постели, не шевелясь. Её взгляд невольно скользнул по часам. Те показывали час ночи и одну минуту – так, словно всё страшное приключение девушки, для неё растянувшееся минут на десять точно, промелькнуло в реальном мире всего за несколько секунд. И это было… Странно. Хотя, впрочем, не настолько странно для того, кто находится в одной комнате с бывшей главой специального отдела Бастет. - Так это… Воспоминания Воробья? – произнесла она осторожно, хотя и так всё понимала – можно было и не спрашивать. - Одно только прикосновение к человеку позволяет мне заново прожить с ним любой момент из его прошлого, какой только сохранился в памяти – я могу просматривать эти воспоминания в любой последовательности и сколь угодно долго, а в реальности, как ты уже заметила, пройдет не больше десяти секунд, - объяснила женщина, затем обошла Пеплогривку сбоку и присела на кровать, мягко поглаживая Воробья по плечу. – Ты не так много времени провела с ним. Я видела больше. Только сейчас девушка увидела едва заметные дорожки слёз на красных щеках Листвички, которые та поспешно вытерла рукавом. Смутившись, Пеплогривка поискала глазами пыльное зеркало, висящее на стене, и поняла, что под её глазами тоже образовались заметные синяки, которые, увы, было так просто не скрыть. Она сама не могла сказать, почему так расчувствовалась, но что-то в той истории, которую она увидела, сильно трогало за душу. Пеплогривка видела в ней… себя и… ещё кое-кого, но отгоняла прочь эти мысли, потому что понимала, что должна думать о страдающем Воробье, а не оглядываться на прошлое. Хотя, в его тяжелых воспоминаниях было много всего мучительно горестного, сильнее всего девушку затронула именно последняя картина – прозрачный пузырек и надпись на этикетке, которая всё ещё стояла у неё перед глазами, вызывая дрожь. - Ты присоединилась ко мне с того момента, когда Воробью было двенадцать, да? - уточнила Листвичка, подняв на неё тоскливый взгляд. – Я это почувствовала. - А вы… Что ещё видели? – встрепенулась Пеплогривка, догадавшись, что её взгляду многое не открылось. - Считай, всю его жизнь почти с младенческих лет и до настоящего времени – не всё, конечно, но самое важное, - Листвичка говорила устало и глухо, и девушка боялась даже предположить, сколько времени путешествие сквозь память Воробья заняло у неё. – Ты бы тоже увидела, как Воробей связался с Листвяной Звездой и стал ей помогать, если бы не ушла. А впрочем, это не так уж и важно по сравнению со всем остальным. - Но я не хотела уходить, - нахмурилась девушка. – Всё произошло само собой. - Это случилось потому, что вы с Воробьем оказались на слишком большом расстоянии друг от друга. Зачем было отходить? - Я… Хотела посмотреть, что он бросил в кусты, - оправдалась Пеплогривка и тут же поняла, что ей, возможно, вовсе не стоило этого говорить. Листвичка удивленно сдвинула брови к переносице, как будто не сразу поняла, о чём шла речь, но после коротких раздумий вдруг озарилась: - И как, увидела? – спросила она с очевидным интересом, и девушка сразу стушевалась. - Я… - Пеплогривка судорожно переводила взгляд с предмета на предмет, решая, как бы удачно соврать, чтобы не расстраивать лишний раз и так уже безутешную мать. – Баночка упала этикеткой вниз, поэтому не разглядела. - Вот как… - Листвичка, даже если и заподозрила что-то, не стала развивать тему и задала вопрос, который, кажется, готовила с самого начала: - И что, как ощущения? Теперь, когда ты всё видела… Что приходит тебе в голову? Мысли, которые отчетливо терзали разум, Пеплогривка не могла как следует проговорить даже про себя, поэтому сказала вслух именно то, что женщина, возможно, и ожидала от неё услышать, когда задавала этот вопрос с таким пытливым взглядом: - У Воробья было крайне тяжелое детство. В этом… Вина многих, - заметив, что выражение лица Листвички мало изменилось и догадавшись, что женщине всё-таки был нужен от неё совсем иной ответ, Пеплогривка поспешила замять фразу и отойти от неприятной темы: - Кстати, мне вот интересно. Если я покинула воспоминания Воробья раньше вас, то почему не проснулась первой? - Потому что я обладатель способности, наверное, и только мне положено решать, сколько будет длиться наш сон в реальном мире… К тому же, это первый раз, когда я пробовала вовлечь в чью-то память постороннего… Если честно, не надеялась, что у меня выйдет… - Листвичка резко опомнилась и даже ударила ладонью по одеялу, как будто разозлилась на то, что Пеплогривка отвлекла её. – Я должна тебе сказать, после того дня жизнь Воробья пошла в гору, и у меня было время искренне порадоваться за него, отставить прочь все былые горести, хорошенько обдумать свои ошибки… На самом деле, всё это действительно грустно, но все свои слёзы я уже выплакала, да и какой смысл разводить сопли, если это всё равно ничего не решит? Пускай уже прошлое остается в прошлом… - Листвичка наградила Пеплогривку долгим, пронзительным взглядом и поинтересовалась. – Ты же тоже так думаешь, да? - Кстати, а почему вы так долго смотрели на часы перед тем, как мы погрузились в сон? – намеренно проигнорировав все вышесказанное, спросила девушка чересчур громко и даже дернулась с места от напряжения, наворачивая круги по комнате. – На самом деле, мне так трудно поверить в то, что произошло… - Пеплогривка! – Листвичка тоже подорвалась с места, схватила девушку за локоть и заставила её остановиться, буквально пронзая, как холодным лезвием, своим требовательным взглядом. В этот момент, ощущая, как цепкие пальцы впиваются в кожу сквозь толстую кофту, глядя в эти яростные глаза, на сжатые плотно губы, девушка понимала, что видит перед собой прежнюю Листвичку Сэттер – ту, которую она знала и о которой уже успела забыть, потому что расслабилась, посчитав, что может вести себя с бывшей начальницей, как будто та была ей доброй подругой. Конечно, женщина проявила слабость на глазах Пеплогривки, но это не давало ей правда забываться – да, именно это она и прочитала во взгляде Листвички, после чего застыдилась и разозлилась одновременно – решительным движением девушка освободила свою руку, а затем села, закинув ногу на ногу, и продемонстрировала женщине полнейшее спокойствие, которое, впрочем, являлось напускным и служило только для вида, чтобы умерить пыл разбушевавшейся Листвички. «Вы больше не капитан специального отдела, да и я уже не член Бастет», - заявила Пеплогривка про себя. – «Я ничем вам не обязана». Листвичка всё поняла, и продолжать настаивать, к счастью, не стала. Она спокойно села рядом с девушкой и заговорила, наконец, о том, о чём и следовало: - Даже теперь я не могу сказать точно, что происходит с Воробьем, - она печально вздохнула, усилием воли заставляя себя не оборачиваться и не смотреть вновь на сына. – Хотя, кое-какие зацепки всё же возникли. - Зацепки?! – Пеплогривка искренне изумилась. – Если вы видели то же, что и я… Неужели всё не очевидно? - А что очевидно? – Листвичка неопределенно пожала плечами. – Некое существо – вероятно, то самое, о котором сегодня в этой комнате было так много разговоров, совершенно необъяснимым образом дало Воробью способность, хотя контактором его не сделало, а значит, самая вероятная версия о том, что он близок к тому, к чему были близки в свое время вы с Остролистой, отпадает. Я могу предположить на более менее веских основаниях только то, что после своего визита в Пропасть Воробей остался с ней как-то связан. Если говорить образно, это как если бы внутри него открыли канал, ведущий прямо в иное измерение. - Звучит не очень-то правдоподобно, - заметила Пеплогривка, обрадовавшись тому, что ей уже не нужно делиться сокровенными мыслями. – Да и с чего вы взяли, что эти двое не заключили контракт? - Потому что я знаю, как они заключаются, - буркнула женщина, ставя точку на своем аргументе. – Но что более важно, Существо – не Охотник. Оно что-то иное, что может жить по совершенно иным законам и творить всё, что ему вздумается – даже то, о возможности чего мы и вовсе не подозреваем. Понимаешь мою мысль? - Хотите сказать, пока мы не поймем, что оно из себя представляет и какими обладает способностями, не узнаем, что оно могло сделать с Воробьем? - Как я уже сказала, оно могло связать Воробья с Пропастью, да и это было бы вполне логично с его стороны. Сама подумай, если существу было необходимо завладеть разумом какого-то человека в определенный момент, ему было бы удобно иметь к нему постоянный доступ… - Листвичка задумчиво склонила голову. – В качестве побочного действия подобной манипуляции, могло случиться так, что какой-то обычный Охотник попробовал проникнуть в разум Воробья, что и вызвало у последнего столь мощную реакцию отторжения. - Такое ощущение, будто бы мы не о живом человеке говорим, а о компьютере, подхватившем вирус в Сети, - заметила Пеплогривка, но Листвичка никак на это не отреагировала, а только продолжила мыслить вслух: - Загвоздка в том, что мы не знаем, как это исправить… - замерев на пару секунд в раздумьях, женщина внезапно схватилась за голову. – Мы ничего не знаем… - Может, Воробья спросим? – заметив, что собеседница снова зависла на грани панической атаки, Пеплогривка поспешила хоть как-то её успокоить. – Ему самому может быть что-то известно... Листвичка не отозвалась, а только вновь пожала плечами и схватила со стола кружку с недопитым чаем, которая, вообще-то, принадлежала Пеплогривке, но девушку горький, а теперь и остывший напиток, ни капли не расслаблял, и она просто махнула рукой. Хотелось просто лечь или хотя бы прислониться к стенке, а затем заснуть, крепким и беспробудным сном. Чтобы оставить в стороне все проблемы, не терзать себя лишними мыслями, не вспоминать… Ничего из того, что настигло Пеплогривку за последние несколько дней. Но она понимала, что не могла. Нельзя было оставлять Листвичку наедине с собой, да и тревога за Воробья всё никак не отпускала, поэтому оставалось только насильно держать глаза открытыми и гонять мысли в голове, чтобы уставший разум не погрузился в сон. - И всё же, это самое существо… - пробормотала она лишь для того, чтобы хоть как-то оживиться. – Оно не является ни Охотником, ни человеком. На самом деле, я не видела никого, кто был бы похож на него, прежде… И это очень пугает. Понимаете, мне показалось… Мне показалось, что он видел меня. Листвичка подняла голову и задумчиво склонила её набок. Похоже, она тоже очень устала и соображала с явным трудом. - Кто знает, - ответила женщина, наконец. – Такое трудно представить, но мало ли, на что оно способно… - У вас есть догадки о том, откуда оно взялось? – подвела девушка к тому вопросу, который интересовал её сильнее всего. - Догадки… - протянула Листвичка лениво. Затем вдруг тряхнула головой и встрепенулась, словно сбрасывая с себя цепкие оковы сна. – Нет, понятия не имею. - Вы лжете, - ответила Пеплогривка без тени сомнений. Что-то сродни наглости проснулось в ней и вышло наружу – этому поспособствовала усталость, которая всегда делала девушку страшно раздражительной и нетерпеливой. – Вы никогда не умели лгать. - Я… - Листвичка слегка опешила, затем нахмурилась, но договорить уже не успела, потому что Пеплогривка продолжала наседать: - Может, это как-то связано с той теорией, которую вы мне рассказали? Зачем ещё вам… Листвичка резко вскочила с места, схватила с кровати подушку и швырнула её в Пеплогривку – так делали дети, когда злились друг на друга, но и в этом случае подобная мера неожиданно помогла, потому что девушка резко опомнилась, а затем согнулась в удушающем кашле из-за того, что её со всех сторон окружило густое облако пыли. Убрав в сторону этот пылесборник, который набивали, похоже, не перьями и не пухом, а строительным щебнем, девушка увидела яростное, раскрасневшееся лицо Листвички и мигом опомнилась, потому что от такого грозного взгляда, проникающего в самую душу, сон у неё сняло, как рукой. Она не приняла всерьез просьбу Листвички молчать и совсем забыла о том, насколько сильно женщиной овладела паранойя, поэтому уже было хотела замять эту тему и рассыпаться в извинениях, но Листвичка, тем временем, разошлась ни на шутку, и её уже нельзя было так просто остановить: - Я молчу потому что должна молчать, я охраняю нашу спокойную жизнь, я не лезу туда, где меня ждет опасность, я… Не хочу ничего загадывать раньше времени, - она дышала очень тяжело, кусала то ногти, то губы. – В нашем мире есть вещи гораздо более страшные, чем Бастет, Звездоцап… Даже Рябинка с её Ловцами! И я вижу, тебе о них не говорили. Но чем раньше ты поймешь, что лучше лишний раз держать язык за зубами, тем легче тебе будет жить. - Но это глупо, - парировала Пеплогривка, хотя ещё секунду назад решила не нервировать Листвичку и во всем с ней соглашаться. – Если закрывать глаза на некоторые вещи, они от этого не перестанут быть реальными и не исчезнут, как по велению волшебного слова! Если мы будем игнорировать очевидные факты только потому, что правда может вам… или кому – то ещё… не понравится, то мы так никогда ничего не добьемся! - Верно, и именно поэтому ты так и не ответила прямо на мой вопрос, - заметила Листвичка, став вновь холодной и непроницаемой. – Ты сама игнорируешь факты, Пеплогривка. Боишься признаться себе во многих вещах. Но если сделать это… Будет намного легче, правда? Последняя фраза была произнесена с явной издевкой. Это задело девушку до глубины души, но она ещё не вполне понимала, какой именно смысл крылся в этих словах. Что она должна была признать? Какие такие факты она игнорировала? Чего, черт возьми, Листвичка всё-таки от неё добивалась? - Ты даже сейчас продолжаешь подавлять в себе эти мысли, - вздохнула женщина, и Пеплогривка ощутила, что теперь она окончательно и бесповоротно проиграла в этом споре, который даже и не начался толком, попала под власть глубокого голоса и метких фраз, задевающих самые глубины души. – Не делай вид, что не понимаешь. И не требуй от меня того, что не можешь сделать сама. До тех пор, пока ты продолжишь успокаивать себя лживыми надеждами, я сама не избавлюсь от них… Такое вот общее лицемерие. - Это… - Пеплогривка хотела добавить слово «неправильно», но вовремя одернула себя, потому что слова Листвички показались ей весьма справедливыми, ведь она на самом деле не могла открыть ей тех переживаний, что камнем легли на сердце. Не потому, что чего-то боялась, просто… Знала, что потеряет часть своей уверенности и откроет душу сомнениям, если не сдержится сейчас. - Именно поэтому я снова задаю тебе его, тот же самый вопрос, - продолжила Листвичка, тем временем, и её голос становился всё тверже, все увереннее. – О чём на самом деле ты подумала после того, как тебе открылись воспоминания Воробья? «Это что, какой-то допрос?» - хотелось спросить девушке, но она благополучно сдержалась и поняла, что просто не сможет опустить глаза снова. Наглость в ней снова разбушевалась, заглушив все прочие чувства, и захотелось уже поставить Листвичку на место, чтобы та не смотрела столь укоризненно, чтобы не смеялась над её словами и не втаптывала их в землю так просто. Если женщине нужен был хороший пример… Что ж, она его получит. Пеплогривка решила, что ответит на ей вопрос, причем, абсолютно честно, может, и не всё, но… - Не заставляй себя, - произнесла Листвичка уже гораздо мягче, даже с какой-то жалостью в голосе. – В том, чтобы держать в себе некоторые мысли, нет ничего дурного. - Ошибаетесь, - отозвалась Пеплогривка неожиданно резко. – Умом я понимаю, что это страшно глупо. Но душой… Перед глазами одна за другой вставали картины воспоминаний – на этот раз не чужих, своих собственных, рождающих только светлые чувства и тепло, разливающееся по всему телу. Пеплогривка помнила улыбки, частые и светлые, помнила смех и даже бессмысленные разговоры, почти слово в слово, потому что, в какой-то степени, они были очень дороги ей. Было безумно страшно бросать на всё это тень сомнений, потому что Пеплогривке казалось: стоит лишь трезво всё оценить, и вся её светлая память тут же сгорит дотла, окажется фальшивкой. Ей не хотелось лишать себя последнего лучика тепла, греющего сердце… Не хотелось пересматривать былые ценности. - Когда я смотрела на Воробья… - начала Пеплогривка, наконец, с трудом выдавливая из себя каждое слово. – То думала об Остролистой. О том, что она была также одинока. Всю свою жизнь… И до самого конца. Листвичка сильно опешила. Она явно не предполагала, что Пеплогривка решится и теперь, кажется, даже стыдилась своего колкого замечания. Но ожидаемой радости девушке это не принесло, потому что её охватила горечь, глубокая и всепоглощающая, давящая горло и путающая мысли. Теперь Пеплогривка говорила не для Листвички… А для себя. Потому что сама почувствовала, что должна разобраться со своими переживаниями до того, как они полностью поглотят её и сведут с ума. - Я поняла это не сразу, - продолжила она тихо. – Когда до меня дошло, стало слишком поздно… Если бы я спохватилась раньше, кто знает, быть может… - Пеплогривка старалась привести в порядок сбившиеся мысли, но это стоило ей огромных трудов. – Так же, как Воробей был оставлен наедине с собой своей семьей, которая не дарила ему достаточно внимания, Остролистой пришлось многое держать в себе на протяжении долгого времени – я поняла это, когда увидела, как в ней что-то надломилось с известием о страшном деянии Воробья. Хоть я и Орешница стали для неё подругами… Она так и не доверилась нам полностью - теперь я понимаю, почему. Дело вовсе не в том, что мы не хотели её слушать, нет, просто никто из нас даже не пытался проявить какой-то интерес к её личным переживаниям, а Остролистая явно не хотела настаивать. Да и друг с другом мы в общем всегда держались… Не слишком по-дружески, если подумать. Просто не помню, чтобы хоть раз интересовалась, как у них дела, спрашивала о проблемах или о настроении, в конце концов. Я говорила только о себе. И Орешница тоже. Мы обе были эгоистками, погруженными в свои проблемы – это я могу сказать наверняка теперь. Зато Остролистая… Всегда помогала нам. Сама, без всякой просьбы. Она брала на себя самые непосильные задачи и всегда вселяла в нас уверенность. Мы ничем не смогли ей отплатить. Более того, наши ошибки довели её до могилы. - Вы не виноваты, - заявила Листвичка достаточно резко, и Пеплогривка с самого начала знала, что она так скажет. - Разумеется, Остролистая сама для себя решила, но, удели мы ей больше внимания в своё время, кто знает, может она бы и рискнула поделиться с нами своей печалью, а там бы мы все вместе смогли найти гораздо лучшее решение, - продолжила Пеплогривка, не смутившись и не дрогнув в лице. – Мы были друзьями, быть может, но сейчас это почему-то представляется мне просто бессмысленным и незначительным – ложью, в которую все безоговорочно верили. От самого слова «дружба» теперь не осталось ничего – только болезненные чувства, терзающие разум не только мой, но и Орешницы тоже… Хотя при нашей последней встрече она и сделала вид, словно забыла даже имя Остролистой, в её глазах виднелась такая глубокая скорбь, что ныло под сердцем. - Мне кажется, ты слишком драматизируешь, - пробормотала Листвичка с осуждением и удивленно приподняла брови. – Не стоит так сильно винить себя – это глупо. - Есть кое-что, чего я точно не могу себе простить и вряд ли когда-нибудь прощу, - прошептала Пеплогривка уже гораздо тише, с бешено бьющимся в груди сердцем. – Тогда, в вашем доме… Когда Остролистая узнала правду о Воробье, она решила снова взвалить всё на себя, а я и не поняла этого сразу. Бросила её одну, прекрасно зная, в каком она была состоянии, потому что просто не знала, на что способна моя подруга под влиянием сильных эмоций. В этом случае даже Орешница ошиблась не так сильно, хоть она и вовсе отвернулась от Остролистой, отказалась ей помогать… Она просто ничего не видела. И ни о чём не подозревала. А я… Закрыла глаза. Поступила так, как было проще. Отказалась брать на себя ответственность, - девушка сглотнула, потому что горлу подступили слёзы, но ей не нужно было плакать сейчас, не нужно было лить слёзы попусту и заставлять Листвичку себя жалеть. Всё, чего она хотела – так это разобраться с собой, со своими чувствами и понять, почему на душе у неё было так тяжело. – Мне кажется, что та, прошлая Пеплогривка – совсем другой человек. Потому что я бы так не поступила… Я думаю, что я бы так не поступила… Но на самом деле я всё та же эгоистка. И у меня ещё есть возможность измениться. Но Остролистую… Это не вернет. - Остролистая – не меньшая эгоистка, чем вы, - печально вздохнула Листвичка, качая головой. – Вот что я могу сказать. - В каком смысле? – ошарашено пробормотала Пеплогривка, которая никак не ожидала от женщины подобных слов. - Если бы она действительно дорожила вашей дружбой, то не стала бы плевать на твои чувства и на чувства Орешницы – Остролистая должна была понимать, чем может обернуться её затея, и что ощутите вы, если что-нибудь плохое случится, - объяснила Листвичка, не дрогнув в голосе, но старательно пряча взгляд. – Её интересовало лишь удовлетворение собственных желаний, она была увлечена своей верой и в последнюю очередь думала о том, чтобы не причинить вам боли своими действиями. Уверена, Остролистая и представить не могла, что теперь, почти через полгода с момента её смерти, ты будешь так сильно винить себя во всём случившемся. - Откуда вы знаете? – изумленно прошептала Пеплогривка, но Листвичка не ответила. - Впрочем, может это вовсе не со злости не от грубости, - продолжила она. - В конце концов, Остролистая привыкла к тому, что до неё никому нет дела, к тому, что никто не беспокоится за неё… Вот и забылась. Чисто случайно, без всяких плохих намерений, причинила столько боли тебе и Орешнице. - Все вокруг говорят мне, что Остролистая сама виновата в своей смерти, - Пеплогривка печально вздохнула и машинально сделала глоток крепкого чая из протянутой Листвичкой кружки. – Может, так оно и есть, но… Скажем, если бы Орешница не отказалась помогать мне? Если бы не стала ругаться с Остролистой на пустом месте? Наверняка всё было бы иначе… Наверняка… - Ты слишком строга к Орешнице, - ответила ей на это женщина, и в её голосе проступило заметное осуждение. – А ведь она тоже очень много страдает. - Думаете, раскаивается? – Пеплогривка прищурилась и зачем-то вслух спросила: – Интересно, груз каких страданий тяготит её сердце? - Когда Остролистая умерла, и ты… когда тебя забрали… - протянула Листвичка, вдруг смутившись. – Орешница долгое время была сама не своя. Она и потом… Не вполне оправилась. Велингтон сильно изменилась – с того самого дня, как узнала о случившемся, как ворвалась сквозь охрану в лабораторию и увидела тебя… Так и переломилась пополам, как будто внутри неё что-то треснуло. Общалась с людьми мало, со всеми держалась холодно, а ты ведь и сама помнишь, какой она раньше была жизнерадостной. Зато Орешница стала много работать – больше, чем кто бы то ни было. Всё свое свободное время она тратила на тренировки: упражнялась с ножом, с пистолетом, даже просила Играющую Рыбку научить её боевым искусствам… Кроме того, она стала очень решительной и жестокой – могла поставить на место кого угодно, подчинить себе, с помощью способности и вовсе без неё, несогласных и даже… Расправиться с человеком без малейших колебаний, если на то был приказ. В Бастет её жалели. Жалели до тех пор, пока Жабник не умер. - Жабник?! – ошарашено повторила Пеплогривка. Столь неожиданное известие о смерти человека, который, хоть и не был ей товарищем, но являлся очень важной частью воспоминаний, шокировало её. - Подлинная причина его смерти неизвестна, но обстоятельства были примерно те же, что и при гибели Крысолова. Разумеется, на место первого помощника капитана специального отдела могли поставить только одного человека – Орешницу, поскольку её способность считается в Бастет одной из сильнейших, среди ментальных уж точно, а со своими новобретенными качествами она и Остролистой могла бы составить хорошую конкуренцию. - И… Что вы хотите этим сказать? – Пеплогривка поняла не сразу, но, произнеся этот вопрос вслух, начала терзаться смутными подозрениями. - Многие стали считать, что внезапная смерть Жабника – её рук дело. Преступление ради власти или что-то вроде того… - Но… Но это же бред! – всплеснула рукам Пеплогривка. – Тут и слепому ясно, что постарались Ловцы! - В Бастет о Ловцах даже теперь известно немногое, - произнесла Листвичка с печалью в голосе. – Да и ты её не видела. Орешницу, в смысле… Видела, вернее, но перед тобой она явно пыталась казаться добродушной, чтобы не вызывать подозрений. Пеплогривка задумалась. Она вспомнила о том, как вела себя Орешница в «Новой Высоте», её холодность и грубый тон, даже почтение, которое дарили ей Шиповница и Лисохвост, хотя они не сильно различались в возрасте… В школе девушка умело притворялась, но всё остальное время, вплоть до самого конца, пока Пеплогривка не задела её напоминанием о прошлом, Орешница не вела себя, как должна была. В ней было некое холодное отчаяние чем-то похожее на то, что испытал Воробей, но гораздо менее заметное со стороны. Если бы Пеплогривка не помнила, какой подруга была раньше, она не заметила бы всех этих мельчайших перемен: во взгляде, голосе, выражении лица… - Неужели Орешница могла так измениться? – прошептала Пеплогривка и с ужасом поняла, что она в конец растерялась. - Ничуть не меньше, чем ты сама, - фыркнула Листвичка с усмешкой. – Людям вообще свойственно меняться под натиском испытаний – что-то закаляет дух, приносит уверенность и дарит силу, а что-то лишает милосердия и веры в людей. Но это не значит, что нужно везде искать виноватого – только сам человек решает, как ему распоряжаться своей жизнью и какой путь избрать. Для Орешницы вовсе не всё ещё потеряно, я уверена… Хоть она старалась убежать от трудностей раньше – она стеснялась семьи, не доверяла Остролистой, но… теперь, я уверена, что всё стало иначе. Не знаю, каким капитаном специального отдела Орешница стала, и что происходит в Бастет под её командованием, но надеюсь, что в ней говорит глас прежних ошибок, и она не совершит их вновь. Не даст Сумеречнице перейти черту. Вовремя остановит панику, если что-нибудь вдруг… - Мне не нравится, как вы говорите, - вдруг перебила её Пеплогривка, но тут же поспешила поправиться: - Вернее, эти мысли совершенно правильные, но… Ваши слова звучат так, будто вы всё знаете. И это смущает. - Так правда кажется? – девушке могло показаться, но Листвичка как будто заволновалась. – Что ж, я всегда была очень наблюдательна… «Наблюдательна?» - повторила Пеплогривка про себя. И вдруг догадалась. Достаточно жуткая мысль стрелой пронзила её разум, и девушка произнесла, почти шепотом: - Вы же не просматривали её воспоминаний? – затем, проследив за реакцией Листвички, которая как будто ожидала совсем другого вопроса, добавила: - Или может… Моих? Листвичка ничего не сказала, но молчание служило самым правдивым ответом. Пеплогривка уже говорила, что женщина не умела лгать. И теперь она покраснела, всё так же отворачиваясь и делая вид, что ничего плохого не случилось. Странная, тупая злость переполнила девушку – она сама не поняла, что заставило её так вспылить, но Пеплогривка перешагнула через саму себя и была готова излить на Листвичку целый поток страшных проклятий. На самом деле, у неё тоже была своего рода паранойя. В последнее время… Она чувствовала себя слишком уязвимой. С её разумом, с её мыслями и памятью играли, как хотели. Она больше не могла этого выносить. Не могла позволить такой наглости. - Мне пришлось это сделать! – принялась оправдываться Листвичка, когда до неё дошло, что лгать уже бесполезно. – Я должна была знать, что на самом деле произошло! Иначе бы я… Иначе бы меня здесь сейчас не было! - Да кто вам позволял так поступать без видимой причины?! – вскипела Пеплогривка и схватилась за голову, как будто всё ещё боялась, что в неё может кто-то проникнуть. – Да я… Закончить угрозу, грозящуюся сорваться с языка, Пеплогривка уже не успела. Они обе: и она, и Листвичка, услышали позади себя глухой кашель и хрип. Холодная рука, лежащая на простынях, дёрнулась, и Пеплогривка сморщилась от боли, потому что дрожащие пальцы крепко сжали её ногу. - Воробей! – Листвичка, мигом сбросив с лица и стыд, и злость, бросилась к сыну, обнимая его за плечи. Тот резко сел в кровати и скользнул по комнате туманным взглядом, как будто совсем ничего не понимал. Пеплогривка тоже опомнилась, и душу её наполнили теплые, радостные чувства, когда она поняла, что с ним хорошо – он был жив, здоров, хотя и выглядел сонным немного, но в его глазах больше не осталось ни страха, ни боли. «И правда, чего это я… Понять не могу…» - прошептала Пеплогривка про себя, постепенно затихая. – «В конце концов, Воробей тоже ведь не просил, чтобы мы его в его память заглядывали… Листвичка делала это из лучших побуждений». - Прости, прости меня, дорогой! – слышался на заднем плане надрывистый голос, а в унисон - недовольное ворчание Воробья, который так и не мог понять, что происходит, и в чём причина такого оживления. Пеплогривка покачала головой и съехала с кровати на пол. - И всё же почему… Мне так нехорошо? – она спрятала лицо в коленях и обхватила руками голову. – Я совсем не знаю, что делать и как противостоять всему тому, что сулит нам будущее. У меня просто опускаются руки. - Пеплогривка? Ты тоже здесь, да? – Воробей перегнулся через угол кровати и провел рукой перед собой, не достав до плеча девушки всего каких-то пару сантиметров. Выглядел он, мягко говоря, растерянным. – Может, хоть ты объяснишь мне, что происходит? Но она только добродушно улыбнулась и погладила его по голове. Пеплогривка сама не знала, почему ей захотелось так сделать, но… Это принесло радость, и её воспоминания, вернее, память о плохих воспоминаниях Воробья рассыпалась в прах. Сейчас с ним, кажется, всё было хорошо. И слова Листвички стоило принять всерьез – нечего было мусолить прошлое, стоило как следует подумать о будущем. Не только будущем Воробья, но и… «Где же ты сейчас, Орешница? - пока Пеплогривка дружески трепала Воробья, который только ругался без конца и распускал руки, её мысли были далеко-далеко за пределами Силлена. – О чём думаешь? Вспоминаешь ли ты обо мне? А об Остролистой? Думала ли ты когда-нибудь о том… что наша дружба… та самая дружба, которой все завидовали в Бастет… Была ненастоящей?»***
В тесной комнате без окон, с низким потолком и потрескавшимися стенами, тускло горел свет. Старое радио, стоящее на столе, сквозь помехи передавало обрывки сообщений. В них не было совершенно никакого смысла. Бледная светловолосая девушка, закутанная в тяжелое меховое пальто, протянула замерзшую руку и нажала на кнопку. Прозвучал щелчок. Из динамика раздалась невнятная музыка. - Какой вообще смысл в том, чтобы продолжать сидеть здесь и мерзнуть, ожидая сигнала свыше? – произнесла она тихо. – Чего я вообще жду? Что может измениться? Она поставила на колени блестящую кожаную сумку, которая была просто бельмом на глазу среди общей атмосферы дешевизны и древности всего кабинета, и достала оттуда маленькую бархатную коробочку, в которой позвякивали друг о друга какие-то мелкие металлические предметы. Орешница смотрела на неё долго, прежде чем открыть. Затем убрала крышку в сторону и задержала взгляд на трех золотых значках в форме кошачьей головы, с маленькими коронками посередине. В них, в этих дурацких железячках, хранилось все её прошлое. Старая сущность, которая не выдержала и сломалась, уступив место совсем иной Орешнице. Та, которая плакала теперь, умоляя девушку остановиться. «Мы передаем срочное сообщение!» - музыка в радиоприемнике резко прервалась до жути противным, трещащим голосом. – «Мы все ещё продолжаем вести поиски преступников, которые…» - Хватит, - одного движения хватило Орешнице, чтобы приемник упал со стола и почти затих. – Почему я и трех минут не могу провести, чтобы вы мне не мешали? «Главной целью Звездоцапа всё ещё является Пеплогривка Харлен, фотороботы которой доступны во всей Сети» - всё ещё слышался тихий голос сквозь сильные помехи. – «Просим вас, если вы имеете какие-то сведения о её местонахождении, обратитесь…» - Я сказала, хватит! – девушка с силой пнула радио, и то замолкло, врезавшись в стену. В комнате повисла тишина. Орешница откинулась на спинку стула и закрыла глаза, продолжая напевать про себя ту незамысловатую мелодию. - Если подумать, зачем я вообще начала всё это? – размышляла она вслух. – Для чего стремилась к вершине так отчаянно? Взгляд снова упал на значки. Уголки губ чуть приподнялись в улыбке. - Всё верно, - прошептала девушка. – Я хотела только помочь Пеплогривке. Сказав это вслух, Орешница резко опомнилась. Она покачнулась на стуле так, что чуть не упала на спину, затем резко вскочила и задышала часто-часто, едва не начав рвать на себе волосы. - Тогда зачем? Зачем я продолжаю всё это делать? – девушка нарезала круги по комнате, ходила из угла в угол, мотая головой. – Пеплогривки в Бастет больше нет. А значит, и мне нет… Никакого смысла здесь оставаться. Без тени сомнений, не задумавшись ни на секунду, Орешница рванулась к своей сумке. Быстро проверила ей содержимое и кинула туда же целую связку ножей, снятую с пояса. Теперь ей не нужно было привлекать внимание. Нужно было только… Уйти. Раствориться, как будто её никогда и не было. А затем ринуться в путешествие – долгое, очень трудное, вслед за своей целью. Она должна была найти Пеплогривку раньше, чем это сделает кто бы то ни было ещё. На этот раз она должна была помочь ей, как того хотела самого начала. - Ненавидишь ли ты меня теперь или презираешь… Это больше не важно, - прошептала Орешница, замерев на пороге. – Главное, что теперь я действительно знаю, как тебе помочь. Пальцы потянули в сторону заедающую «собачку» на молнии и коснулись чего-то твердого – Орешницу охватило невиданное прежде спокойствие, ведь она знала, что всё будет хорошо до тех пор… Пока у неё в сумке лежит книга в красном переплете, с золотыми узорами на обложке.