Черный Мотылек

В ночь перед концом Момо и Бьякуя занимались любовью, как в последний раз. Хотя… последний раз это и был. Почему-то она была уверена, что Кучики вмешается в происходящее и не останется в стороне. Словно в свое время история с его сестрой и Куросаки что-то изменила в нем. Но подобное можно было сделать только ради очень близкого человека… Так стала ли она для него кем-то важным? А он для нее? Сложно было сказать и сложно было оценить для них обоих, тех, кто любил лишь раз в жизни. Его любовь была неизлечимой и утраченной, ее – жертвенной и ненормальной. Оба в свое время пережили самое страшное, что могло случиться с влюбленными, оба выучили слишком хорошо свои уроки, оба перестали надеяться на что-то еще. Но любить ушедшее не перестали. Не в силах. Рассвет в распахнутых створках балкона был окрашен багряными солнечными красками. Красивое зрелище, но Хинамори никогда не любила рассветы – они слишком сильно напоминали ей кровь. Сейчас она чувствовала расслабленность и негу, но ничего похожего на напряжение, страх или тяжесть ожидания. Ее ожидание было похоже на блюдо, которое от времени лишь становилось вкуснее. Ладонь медленно скользила по мускулистой груди, кубикам пресса мужчины, на плече которого она лежала. Сложись ее жизнь иначе, получилось бы у них вот так начать отношения? Возможно. Но в той жизни наверняка были бы обещания, признания, надежды и обязательства. Наверняка все было бы официально, красиво и запоминающися, после появились бы дети; их было бы несколько. Кажется, если закрыть глаза, то можно было бы увидеть, как наяву, двух мальчиков и девочку. Но все это лишь видения неслучившегося… даже не будущего, а жизни. Все это было лишь сентиментальной чушью и временной слабостью, которой подвержены даже сильнейшие личности. Как Айзен, когда-то убивший ее за то, что она посмела стать его слабостью, испугавшийся и принявший самый легкий, но и самый губительный выбор. Для всех. Поэтому, когда придет время встать с этой кровати, они тоже сделают свой выбор. В ее волосах запуталась уже привычным жестом рука любовника. - Проснулась? - Да. Хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. - Что? - Чтобы не случилось сегодня, не вмешивайся. Покинь императорский дворец и забудь обо всем. - Предлагаешь сбежать и бросить? - Нет, я прошу тебя выжить. Рассвет в это утро оказался слишком алым, даже алея, чем закат. *** Когда-то давно, путешествуя по миру живых, Хинамори увидела древнее сооружение названное Колизей. Оно поражало воображение и навевало несуществующие мысли о боях проходящих там когда-то. Арена императорского дворца чем-то сильно напоминала те ощущения и лишь одним отличалась: была куда древнее. Сейчас девушка ступала по твердой поверхности под прицелом сотен глаз – кто в здравом уме пропустит поединок Командира Четвертого Гарнизона и младшего брата Императора? Краем глаза она заметила на трибунах Бьякую и… Айзена. С последним она тоже успела увидеться до того, как пришло время отправляться на поединок. Она ждала от него насмешек, однако не ожидала быть удостоенной задумчивого, какого-то отстраненного взгляда. Ирдан, младший брат Императора, вышел на арену, окруженный криками восторга и подбадривания. Он уже чувствовал свою победу и ничего не боялся. А чего собственно? За долгое время вызовов на дуэль от членов императорской семьи никто не осмеливался пойти против оппонента до самого конца. Кто-то сразу складывал оружие, кто-то исходил из критериев собственной чести, кто-то в минуты слабости или внезапной трусости бросался к ногам, моля о прощении. Судя по всему, Ирдан ожидал, что Хинамори последует примеру всех смертников до нее. Мужчина веселился, кривя губы и поигрывая занпакто, словно детской игрушкой. И едва успел отразить удар, метнувшейся к нему девушки. Сначала на его лице проступило удивление, потом оно сменилось дикой яростью и даже ненавистью. Он, точно обезумевший пес, начал бросаться на девушку, заставляя ее уворачиваться, прыгать и уклоняться. Она не прилагала к этому никаких усилий, словно в замедленной пленке отслеживала каждое неверное движение противника. Неверное, потому что слишком самоуверенный Ирдан полностью потерял контроль над собой. Самое черное время приходило не в Крае Ночи, а по ночам в застенках темницы. Ледяное, пронизанное безысходностью и сыростью. И был смех… громкий, веселый, такой, какой мог звучать только на праздниках. Этот смех стал ее соседом и ее палачом. Насмешкой над тем, что было дорого. Тогда она пообещала себе, что настанет день и ее собственный смех перекроет этот. - Ты что, дрянь, думаешь уйти после этого с арены безнаказанной? – прорычал Ирдан. – На этот раз ты сдохнешь, и я позабочусь, чтобы умирала ты как можно дольше! - Моя смерть должна волновать тебя в последнюю очередь, - шепнула Хинамори, ловко отводя чужой меч в сторону, - лучше подумай о своей. Как ты желаешь окончить свой путь? - Ты не посмеешь! – выдохнул брат Императора, когда осознал истинный смысл слов Хинамори. – Тебе не позволят! - Никто не вмешается, пока не будет закончен поединок. На этот раз Император ничего не сделает. - Мразь! - А знаешь, что самое забавное, Ваше Высочество? – Хинамори приблизилась к мужчине настолько близко, что смогла шепнуть ему это на ухо. – Император сам сделал мне такой подарок. Это не был поединок на самом деле. На самом деле это было еще одно убийство. Только на этот раз на глазах всего императорского двора. Момо и не думала, что настанет миг, когда Император переиграет сам себя. Сложно было поверить, что он именно этого и добивался – смерти брата. Здесь у него не было никаких причин, ведь Ирдан, как верный пес, боготворил владыку Общества Душ. Тогда, что это было? Недальновидность? Чрезмерная уверенность? Глупость? Скользя по полу арены, как фигурист по тонкому льду, Хинамори отсчитывала последние мгновения. И звала занпакто, которые ей приказали оставить в бывших покоях – сражающиеся не имели права пользоваться во время дуэли духовными мечами и призывать иные силы, кроме физических. Поэтому, когда ее меч, устав играть, достиг противника, когда из его горла вместо слов вырвался изумленный хрип, Момо начала в голове отсчет. Когда Ирдан упал к ее ногам, а вокруг стало невозможно тихо, она закрыла глаза. Волосы мерно трепал легкий ветерок, на душе стало спокойно… Хотя куда больше? Не думала она, что время так незаметно пролетит. Не думала, что наступит окончание долгого пути так внезапно. Еще вчера она вернулась в Сэрэйтей, еще вчера вновь встретилась со всеми, кто ей когда-то был дорог, а сегодня пришел миг платить по счетам. Себе и другим. Императорскую арену, погруженную в могильное молчание, прорезал смех. Как и обещала, Хинамори рассмеялась. Искренне и радостно. Как желало сердце. Когда-то. Вместе с громким смехом над ареной поднялся громкий крик. Сначала один, потом второй, третий, четвертый, пятый… Пока многоголосый гомон не сотряс Солнечный Дворец, не наполнил светлый день неверием и изумлением, и даже отчаянием. Тот же гомон в какой-то момент наполнился и страхом, смешавшись со звуком бегущих ног, ударами неуклюжих тел друг о друга и звоном обнажающихся клинков. Но все это перекликал крик-приказ схватить убийцу младшего брата Императора. Хинамори слушала эти звуки мгновение, растянутое на вечность, хотя вечность длилась всего несколько секунд. А потом ощутила в руках знакомую рукоять, такую родную, что невозможно было не узнать. Всего один приказ и время застыло. Это время в отличие от того проклятия, на которое она обрекла некогда своего тюремщика, не могло держаться бесконечно. Но бесконечность ей была не нужна. Конечно, никто не мог удержаться и не прийти на казнь Командира Четвертого Гарнизона. Особенно не могли не прийти все те, кто, так или иначе, участвовал в убийстве Иона. И когда Хинамори, подобно ветру, проносилась по ложам уверовавших в своей безнаказанности убийц, она ни о чем не жалела. Лишь надеялась успеть, ведь время не сможет сдержать ни Императора, ни Айзена слишком долго. Поэтому когда оно вновь пошло, девушка, залитая кровью, замерла напротив императорского трона и просто смотрела в его злые, сузившиеся глаза. - Ты последний, - шепнула она, перед тем, как императорская сила обрушила на нее всю свою мощь, погрузив сознание в пустоту беспамятства.