Драбблосборник

Сам виноват. Это с каждым ударом сердца, это каждый день, каждую минуту и каждый вздох. Ты сам виноват. Гаррет жил так много месяцев, но время не лечит. Время сделало только хуже. Он должен был сказать: «Пойдем со мной», а вместо этого оттолкнул и рявкнул: «Убирайся». И пяти минут не прошло, как пожалел: к демонам церковь, к демонам весь этот город, если сейчас он разрушил то, к чему три года шел, а потом еще три пытался удержать. И винить, кроме себя, больше некого. Когда Гаррет узнал, что восстают Круги, сразу подумал: теперь смогу. Теперь найду, мы снова встретимся, и я скажу… Что сказать, он пока не придумал, главное было найти, посмотреть в глаза, взять за руку и понять: жив. А там – не страшно даже, если уже ему скажут убираться вон. Заслужил. Повстанцы встретили радостно, им явно не до того, чтоб выбирать, кого бы они хотели видеть в своих рядах. Магом Гаррет не был, просто сказал, что их свобода для него важна в память о другом человеке, и его приняли. Он искал. Расспрашивал, высматривал, пытался сблизиться с кем-нибудь, в надежде, что другу расскажут то, чего не станут говорить чужаку; никто ничего не знал. Целителей среди повстанцев было немного, их всегда немного, это редкий дар – и гибнут они первыми, не в силах защитить себя, но стремясь спасти своих близких. Гаррет слишком хорошо помнил, как сложно было заставить держаться за спинами товарищей, не лезть, не подставляться. С другими так же, наверное. В конце концов ему разрешили поговорить с предводительницей. Не потребовалось даже спрашивать: она только взглянула ему в глаза, прищурилась – и все рассказала. Да, примкнул в самом начале, было дело. Почти никто его не помнит и не вспомнит: храмовники сразу потребовали выдачи в обмен на то, чтоб дать немного времени тем, кто хотел просто уйти; выдавать никто не собирался, но пока обсуждали, как быть, он пошел и сдался сам. Сам и виноват.