Драбблосборник

– С тобой в Круге что-то произошло? – спросил Себастьян, глядя мимо Андерса. – Я так понимаю, в Ферелдене возникли какие-то проблемы… Проблемы. Мальчики и девочки, умирающие, приговоренные заранее и заочно. Ульдред, которого бы преступником заклеймить, да язык не поворачивается – только самая сладкая, самая отчаянная мечта, только жажда свободы заставляет человека обратиться к магии крови. Десятки погибших. Лучший исход из возможных: одержимые не вырвались. А что маги погибли – разве это когда-то кого-то волновало? Да, конечно, как еще назвать, если не проблемой. – По-твоему, если магу худо в Круге, то только по вине демонов? Нет, дело не в Ульдреде. И не в том, что меня избил или изнасиловал какой-нибудь храмовник… Такое случается и всегда случалось. Если не повезло родиться красивым, на тебя будут засматриваться, тебя будут желать, и не всегда сможешь убежать или отболтаться. Андерс слишком хорошо помнил, как это: когда тебе всего шестнадцать лет, а их двое, и кричи, не кричи, никто не услышит, и ты, конечно, сам виноват – сдуру забрался в подвал в одиночку – но происходящее – чужие руки задирают мантию, зажимают рот, трогают везде-везде – так несправедливо, нечестно и неправильно, что до слез; разве может первый раз быть таким? А потом пришел сэр Айзек, прогнал их и долго сидел с Андерсом, обнимал его, гладил – тяжелые сильные руки скользили по спине, перебирали волосы, а Андерс, прильнув к нему, тихонько плакал. Сэр Айзек всегда был таким добрым, когда Андерса наказывали – жалел, носил ему еду в одиночку, ни разу не ударил и останавливал тех, кто пытался избить, все время пытался прикоснуться – погладить по голове, потрогать за руку; Андерс так и не понял, что это значит, пока не стало слишком поздно. – Такое и вправду случается, но мне повезло, – продолжил он, пытаясь поймать взгляд Себастьяна. Это ведь не изнасилование, это не как с Кейли или Террином, сэр Айзек не выкручивал ему руки, не швырял на пол – просто завел в свою комнату, запер дверь, посадил себе на колени, и Андерс сидел, зажмурившись, боясь вздохнуть, пока его раздевали, замирал, когда сэр Айзек начинал целовать его. Могло быть намного, намного хуже. Повезло. Повезло, что сэр Айзек его защищал от других, повезло, что Андерс догадался, что плакать и вырываться нельзя, иначе сэр Айзек разозлится и будет делать больно нарочно, повезло, что сэру Айзеку нравилось брать его сзади, и не надо было смотреть в глаза, повезло, что сэр Айзек хотя бы старался быть нежным, и Андерс, наверное, вправду ему нравился… А у других и этого не было. Себастьян смотрел заинтересованно-равнодушно, ожидая, что Андерс скажет еще. – Дело в принципе – в свободе, которой любой уроженец Тедаса обладает по праву рождения. Эльфам в эльфинаже и то живется легче. Ты не можешь распоряжаться жизнью, смертью, телом и душой. Ты не принадлежишь себе. Ты вещь, предмет, опасный предмет, вот и все. Не-магу – не понять. Себастьян, поправляя красивые, дорогие доспехи, вздохнул. – Тебя отдали в Круг. Меня отдали в Церковь. Хоука изгнали с родной земли порождения тьмы. Все мы несвободны. Наверное, он даже не лгал. Может быть, даже не радовался, когда его назвали святым братом: он вроде бы однажды рассказывал о своем прошлом, но Андерс не слушал, как не слушал их сейчас Хоук, который отошел к доске объявлений возле лестницы к Церкви. А может, лгал так искусно, что давным-давно обманулся сам.