Осторожно, дети!

      Звенел будильник.       Проснулся чужой человек. Проснулся и еще долго смотрел в потолок, пытаясь найти связь с телом.       Девять. Уже прошел час.       Солнце и луна, да и все небесные светила вместе взятые, умерли бы от зависти, увидь они, как ярко было в помещении. Белый свет отражался от молочного цвета кафельных стен и множился, отсвечивая от блестящих стальных поверхностей. Не представлялось ни единой возможности определить, где именно находился источник света.       Солнцу и луне, да и всем небесным светилам вместе взятым, пришлось многое повидать в земном мире, но им крайне повезло, что в этой комнате не было ни единого окна.       Трещали лампы.       Слышалось прерывистое сиплое дыхание и тихие стоны.       Мейсону не нравились такие сны. Говоря на чистоту, он бы предпочел вообще навсегда забыть свое прошлое.       Он поднялся с жесткой скамейки, на которой умудрился уснуть, и, потягиваясь, поморщился: казалось, затекло все тело. Во рту неприятно пересохло и стоял металлический привкус.       Мужчина уже хотел потереть глаза, в которые словно песка насыпали, но вовремя остановился. Все руки были в красных следах. Багровые дорожки подтеками уходили под рубашку и до локтей, под ногтями чернела запекшаяся кровь.       Не его, естественно.       В голове же, словно надоедливая муха, крутилась странная, непонятно, откуда взявшаяся, мысль. Он успел вымыть руки, переодеться в чистую одежду и взять газету, которую принес его помощник, но она все не отступала.       Все в его жизни складывалось ровно так, чтобы привести его в эту белоснежную комнату. Каждая встреча, каждый его поступок и принятое решение — все исключительно ради этого момента.       Привести и вручить ему эту газету.       С первой полосы на него смотрело знакомое лицо.       Даже Ачилл не мог объяснить себе, почему именно он не любил капитана Фредерика А. Мейсона.       Он пытался внушить себе, что испытывает отвращение к нему, что презирает парня за его выходки. Он пытался приписать свое раздражение к тому, как незаслуженно легко парню все доставалось и как начальство души в нем не чаяло. И в то же время он осознавал, что обманывает себя.       Он опасался Фредерика.       В отличие от вспыльчивого и агрессивного Ачилла, все чувства и эмоции которого читались как на ладони, «любимец народа», каким его сделала Партия, был неприступным и хладнокровным. Но за этим равнодушием он прятал истинную жестокость. Ачилл мог замучить до смерти сколько угодно предателей, но не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы осознавать, кто поставил эти убийства на конвейер. Это были те высоты, которых Ачиллу никогда не добиться.       Послышались крики, лязг решеток: шумели заключенные.       Открылась дверь, и мужчина непроизвольно ухмыльнулся.       — Ты опоздал.       Фредерик, щурясь от непривычно яркого света, зашел в комнату и закрыл за собой дверь на засов.       — Я встретил ту девушку, с который мы жили по соседству пару лет назад. Она работает на трем этаже, с короткой стрижкой еще.       — Беллу?       — Да-да, именно. Ты же знаешь, ее не переговорить. — Бодро и правдоподобно продолжал он. — Ходит нынче в красном кушаке МАС, представляешь?       Он с интересом заглянул за ширму, откуда растекалось темное пятно, и перевел озадаченный взгляд на Ачилла. Тот не спешил отвечать, и парню пришлось задать свой вопрос вслух.       — Это же Джонсон? Он еще живой?       Лицемер.       Фредерик не ведал, что значит смывать со своих рук кровь, но он погубил больше людей, чем можно себе представить.       — Как видишь.       — Ты с него кожу снял, Ачилл! — Будто не веря, воскликнул парень, и отвернулся. Он бы хотел думать, что ему было противно увиденное, но единственное, что вызывало отвращение, это его собственное неожиданное любопытство.       — Я обколол все мягкие ткани морфием, чтобы он не умер от болевого шока. — Ачилл глянул на часы. — Кстати, его действие уже полчаса как закончилось.       — И теперь он в вечных адских мучениях. Просто блестяще. — Протянул Фредерик с некоторым разочарованием и, подкатив табуретку к столу Ачилла, сел. — Как ты и обещал. Тебе не кажется, что пуля в лоб как-то гуманнее?       Они познакомились, когда отец впервые привез его в служебную квартиру. Ачилл прекрасно помнил — точно это было вчера, а не пятнадцать лет назад — тот день в конце душного лета, когда впервые увидел затравленные прозрачные глаза Фредерика, ошалевшего от страха.       Он помнил слезы, с которыми этот щуплый парнишка возвращался каждые полгода из новой семьи.       Он помнил, как над унитазом придержал светлые волосы после того, как Фредерик в день «исчезновения» Смитта впервые напился до умопомрачения.       Истерики, долгие вечера откровений и даже тепло парня, который, изможденный, мог заснуть вместе с ним на узкой кровати…       Все помнил.       Но Ачилл упустил момент, когда Фредерик стал рассуждать, кому и как лучше умереть.       — Я всего лишь делаю свою работу.       — Мы оба делаем свою работу. — Совсем невесело заметил парень, протягивая папку с отчетом. — Разница лишь в том, что ты получаешь от нее наслаждение.       У Ачилла не было сил возражать, и он решил потратить их остатки на вычитку.       Фредерик резко оживился.       Парню никак не сиделось на месте, и он даже закусил нижнюю губу, с энтузиазмом наблюдая за реакцией Ачилла, который, впрочем, нарочито медленно читал строчку за строчкой. У Фредерика было поразительно приподнятое настроение, и Ачилл уловил этот нездоровый огонек в его глазах.       Он расписал прошедший вечер во всех подробностях.       Во всех.       — Что за дешевая порнография?       — Говори, что хочешь. — Расплылся парень в довольной улыбке, такой неподходящей этому месту. — Но ты дочитал ее до конца. И нет, — перебил он, — я не пытаюсь специально вывести тебя.       Он был сейчас таким беззаботным…       Ачил знал, чего это возбуждение стоит и чем все закончится: и ухмылка, и блеск были от нервов и напряжения, а совсем не от радости. Будь его воля, он бы никогда здесь больше не появлялся.       Насладившись своей шалостью сполна, парень встал.       — Я поеду уже домой.       — Подожди меня внизу. Я зайду к Мейсону и поедем вместе.       Почему-то ему было так легко на душе.       На виду у всех Фредерик А. Мейсон был неприступным и хладнокровным, отталкивающим, но рядом с Ачиллом он превращался в беспечного, непоседливого ребенка. Рядом с неуравновешенным и грозным полковником ему нечего было бояться, и он мог позволить себе такую роскошь как быть тем, кем являлся на самом деле. Однако, как бы сильно он не тянулся к мужчине, тот прекрасно понимал: парень пытается и его втянуть в свою игру. Не смотря на форму, один в один — холодный расчет. Не смотря на искренность и доверие, это была все та же хитрая стратегия. Пусть неосознанное, но по-прежнему манипулирование.       Да, кроме него, у Фредерика никого не осталось. Но он не мог поддаться. Каждый раз он терзал себя сомнениями: что парень хочет на самом деле? И каждый раз, когда Ачилл все же уступал ему, он чувствовал себя обманутым.       — Спасибо, Ачилл.       Он пристально смотрел на мужчину.       — За что?       — За все. — Фредерик отпер дверь, но остановился, озаренный, и задумчиво снова посмотрел за ширму. — Ведь, все же, так странно, что он меня не узнал, да? — Ачилл ничего не стал говорить, так как парень и сам мог ответить на свой вопрос. Насколько Фредерик был двуличным, он был и двуликим: порой даже Ачилл не мог узнать парня. И года знакомства тут не помогали. — Все так не по плану из-за этого пошло…       И он вышел.       Ачилл смял тошнотворный отчет. Прямо за ним в папке, как он и ожидал, был отчет по форме, к которому, о чем несложно догадаться, придраться было нельзя.       Он оставил указания помощнику.       Одной ногой тут, другой — уже дома.       Правда, об этом можно было только мечтать.       Сэмьюэл Мейсон был из тех отвратительных людей, которые, чтобы подчеркнуть свою значимость, стремились как можно сильнее уменьшить значимость всех остальных. В частности, даже если генерал не был занят, он все равно заставлял ждать его минимум полчаса. Поэтому, когда Ачилл без разрешения, или хотя бы стука, вошел, мужчина одарил его самым тяжелым из своих взглядов.       — Дерзите, молодой человек, — сказал он, возмущенный, скорее, не тем, что его прервали, а тем, что его отпрыск позволял себе подобную фамильярность. Ачилл принял благоразумное решение не напоминать, что личная сдача отчетов была исключительной прихотью самого Сэмьюла. — Полковник, не уходите. — Добавил он, когда Ачилл только подумал покинуть кабинет.       Мейсон тщательно вчитывался, и для Ачилла эти минуты тянусь вечность.       Обстановка кабинета балансировала на грани лаконичности: в ней не было ничего лишнего, но каждый предмет выдавал претензию его хозяина на высокий статус. Паркет, устеленный нужными, но вычурными красными ковровыми дорожками; надежная деревянная мебель, но с недолговечной бархатной обивкой, а то там, то здесь проблескивала позолота. С высокого потолка свешивалась хрустальная люстра, но от ее мерклого света не было никакого толка. Ачилл — сколько тут впустую было потрачено времени! — знал каждую деталь.       — Это Фред придумал расставить в толпе агентов полиции мысли, чтобы оттеснять Джонсона к ловушке? — благоговейно поинтересовался мужчина, не отрываясь от бумаг.       — Так точно, сэр.       — И он его даже не узнал? Грандиозно! — он еще пару раз вскинул брови, поражаясь деталям операции, и Ачил отметил про себя, что это неимоверно злило его. Сказывался то ли недосып…       — Почему Фредерик не пришел с тобой?       Фредерик, Фредерик, Фредерик!       — Не могу знать, сэр.       Как будто его самого и вовсе не было. Ни там, в бумагах, ни здесь, прямо перед ним. Не существовало.       — Он в твоем отделе, полковник! Чем Фредди занят? — не унимался мужчина, пристально смотря на сына. Но Ачилл упорно видел в этом взгляде лишь издевку и презрение.       — Фредди? — прыснул он, наконец, и опустил глаза. — Разве я сторож ему?