О Долге и Терпении

- А куда мы идем? – как обычно поинтересовалась Белль уже на полпути к месту назначения. Втроем они шагали летним утром по узкой деревенской дороге, поросшей по краям высокой травой. Пахло сеном и землей, в воздухе жужжали пчелы, мычали пасущиеся на лугах коровы – лето было в самом разгаре. Солнце еще не пекло, идти было легко и приятно, даже с тележкой с доверху сложенным товаром. Сегодня был базарный день. Бей шел вприпрыжку впереди, в тонкой льняной тунике, бриджах и соломенной шляпе, довольно безобразной, но горячо им любимой – ведь отец научил их плести из соломы, и они вдвоем с Белль выплетали этот головной убор целый вечер. Румпельштильцхен толкал тележку, все в той же летней рубахе, которую можно было развязать на горле и позволить ветерку обдувать кожу, и жилете с поясом. Белль же сегодня выбрала свой наряд сама, с удовольствием нырнув в сундук с вещами своей предшественницы. Она надела на свою сорочку с закатанными рукавами серую хлопковую юбку в пол и красный корсаж из плотной ткани, с черной шнуровкой спереди, наиболее подходящий ее комплекции и делая фигурку скорее стройной, чем исхудалой. - В город, Белль! – Бей поравнялся с девушкой. – Мы разложим пряжу и овечий сыр и будем продавать, и заработаем сегодня много денег! Может, мы купим сладкую булочку или даже леденец! Па, мы можем купить леденец? Ну, для Белль, конечно, мне такое не надо, я ж уже не маленький. – Мальчик добавил гордо и немного смущенно. - Может и купим. – с улыбкой согласился Румпельштильцхен. Сегодня определенно был замечательный день, и ничто не могло его испортить. Пусть летом шерсть раскупали не так хорошо, как осенью и зимой, но росли овощи и фрукты, можно было собирать грибы и ягоды и ловить рыбу, да и дров уходило куда меньше, и денег им хватало. Он всегда любил лето. Удивительно, думал он, что совсем недавно он шел из города с той Белль – ношей на своих плечах, долгом, который ему предстояло вытерпеть. Сейчас он толкает тележку вместе с его отрадой, с его семьей. Проходя мимо той самой опушки, где он в один короткий миг был готов бросить ее на съедение волкам, он отвел глаза от девушки и опустил голову, радуясь, что она не умела читать мысли, эта его странная Белль. Яркое солнышко освещало базарную площадь, вселяя радость в прядильщика. Брынзу раскупили в первый же час торгов, а ведь он еще сомневался в затее! Когда Белль принялась помогать Бею в домашних делах, он научил ее, как делать овечий сыр – это было не сложно, но требовало терпения, времени и сноровки. Вскоре их кладовая переполнилась сыром настолько, что Бей высказал идею выставить излишек на продажу, и не зря – с помощью одного только сыра они заработали денег, достаточно, чтобы прожить месяц. Девушка придумала добавлять в сыр ароматные лесные травы, отчего продукт стал еще вкуснее, а главное – обладал аппетитным, терпким запахом, что привлекало покупателей к их лотку. Белль, думал Румпельштильцхен, тоже заставляла народ обратить внимание на их товар. Вряд ли кто-то из горожан узнал бы в этой милой, смеющейся вместе с Беем девушке ту сумасшедшую, мимо бед которой они проходили каждый день. Да и с убранными под чепец волосами ее действительно было не узнать. Девушка стала рядом с ним и считала сдачу, ни разу не ошибаясь. Полностью поглощенная задачей, она не замечала людей вокруг и почти не боялась, заметил он. Румпельштильцхен решил не прерываться на обед, а дождаться, пока все не раскупят, поскольку мотков шерсти в тележке осталось совсем чуть. Он задумал купить своим двоим помощникам по лакомству, фиников, запеченных с пряностями или инжира в меду. Пусть празднество солнцестояния еще не наступило, ему хотелось порадовать дорогих сердцу людей прямо сегодня. - Я хочу попросить. – Белль коснулась его локтя, привлекая внимание. - Да? – развернулся к ней Румпельштильцхен, внимательно слушая. Казалось, как бы лучше ей не становилось, она так и не могла свободно говорить первой и задавать вопросы. - Мы пришли сюда, где я жила. Я хочу домой. – Белль смотрела на него с какой-то странной тоской в глазах. Внутри Румпельштильцхена похолодело. Неужели она и правда хотела обратно, неужели ей не нравилось жить в его доме, с ним и сыном? Пусть он мог предоставить ей и совсем не многое, но эта жизнь, несомненно, была лучше той, что она оставила в продуваемой ветром ветхой лачуге. - Зачем…домой? Белль…не надо… - он сжал борт тележки, стремясь сохранить равновесие и умоляюще глядел на девушку, снова, в который раз, не понимая ее. - Папа, когда леди хочет куда-то идти, мы должны ее сопровождать, - Бей пожал плечами и, призывно глядя на отца, протянул руки в сторону Белль, которая уже двинулась в сторону соседнего переулка. – Ты как хочешь, а я пошел. – Парнишка ухмыльнулся и припустил за девушкой. Румпельштильцхен на секунду растерялся, хватаясь то за то, то за это, в конце концов быстро смел деньги с прилавка к себе в кошель, прикрыл уже пустую тележку тканью и поспешил, стуча посохом, за идущей за руку с сыном женой, которая уже скрылась за поворотом. Он догнал их уже в сарае, по недоразумению зовущимся домом. Бейфаер и Белль сидели на полу перед раскрытым ящиком, который он заметил еще в их первую встречу. В руках девушки была книга. Румпельштильцхен постоял на пороге в нерешительности, затем подошел и сел рядом с двумя сгорбившимися над ящиком фигурками. Это было не то, что он ожидал увидеть, но, в конце-концов, подумал он, это было логично. В ящике лежал небольшой, нарисованный маслом, портрет женщины и мужчины– матери и отца девочки, догадался он. На втором портрете, чуть меньше, углем, была изображена сама Белль, только на много лет моложе. Плечики остались все такими же худыми, отметил про себя Румпельштильцхен, но лицо стало совсем взрослым, острым, без той детской пухлости, присутствовавшей на картинке. Также там лежало несколько незанкомых металлических предметов, в том числе шлем с шестеренками и дверцами, и весьма странные несимметричные очки с выпуклыми линзами. На дне валялось пара пуговиц, перчатка, бусинки, шнурки. «Детские сокровища» - догадался Румпельштильцхен. «То, что осталось от ее разрушенного дома и погибшей семьи». - Папа и мама. – Белль радостно протянула ему картину. – Папины очки. Шлем Тэсголла. Бусинка Юны. Зеркальце Джамесины. Мамина перчатка. – девочка все передавала ему свои драгоценности, которые он еле успевать подхватывать, чтобы не упали, и складывать себе на колени. - Домой. Надо забрать их домой. Мой старый дом.– Она посмотрела прямо в глаза Румпельштильцхену, словно умоляя. Он чуть не рассмеялся от облегчения. - Конечно, девочка, мы все заберем. Так вот какой дом ты имела ввиду… Он собрал все вещи в припасенную на всякий случай большую сумку и повесил через плечо. Выгребая со дна ящика обожженные кусочки ленточек, он вдруг вспомнил кое о чем. - Бей! – чуть не вскрикнул он. – Бей, мы же забыли твой подарок! - Какой? – Бей уже успел забыть о выменянном кролике. Румпельштильцхен вынул из кармана жилета так и оставшуюся там ждать своего часа ленточку. Мальчик засиял. Как он мог забыть о своем подарке! Ведь это ему нравилось больше всего, почти больше его рыцарских боев. Делать подарки. - Смотри, Белль – это тебе Бейфаер подарил! Тебе нравится? Девочка с восторгом приняла из его рук свернутую ленту. Разворачивая и любуясь переливами золота на тонком отрезе дорогой ткани, она протягивала его между пальцами и оборачивала вокруг кисти. Она протянула его обратно. - Завяжи? – Она сдернула с волос чепец, распуская чудесные, вьющиеся, с тех пор как они ее подстригли, локоны. Румпельштильцхен, покрутив головой туда-сюда, решил завязать ленточку так, как ее же надевала Марта в день свадьбы, пропустив чуть повыше лба и завязав у шеи сзади, убирая волосы с лица но оставляя свободной всю густую копну волос. - Теперь идем домой! – девочка сверкнула улыбкой и выскочила из своего бывшего жилища, ощупывая руками свою новую прическу. Румпельштильцхен не решился снова закрыть ее волосы, которыми он втайне любовался. - Бей, сынок, - он поманил пальцем сына. – Вы с Белль сейчас идите и купите себе сладостей. Я подожду вас у телеги. – И он завернул в ладошку мальчишки несколько медных монет, сколько могла позволить их сегодняшняя выручка. Бей вскочил, чмокнул отца в щеку и унесся прочь, не чувствуя земли под собой. Старый хромой прядильщик был доволен, как никогда. Румпельштильцхен уже давно собрал все их пожитки, сокровища Белль, и ждал, когда сластены, наконец, появятся. «Ох и долго они» - нервничал он. В конце-концов он откатил тачку к краю, где она бы никому не помешала, и сам направился искать запропастившихся. Еще далеко не доходя до лавки, где продавали сладости, Румпельштильцхен услышал крики. С тревожными предчувствиями он бросился вперед в переулок. То, что открылось его взору, заставило его онеметь. Белль, о небо, его маленькая Белль сидела у стены дома на земле, подтянув к себе колени и закрыв лицо руками, годами отрепетированная ею поза. Платье было в пыли, все в отпечатках чьих-то грязных подошв, руки, закрывающие голову, были окровавлены. - Вырядилась, юродка? – кричали подростки, собравшиеся вокруг нее. – Откуда украла, а, воровка? – очередной камень ударил ее по плечу. Она вздрогнула. – Где взяла? – чей-то кулак со смятой золотой лентой поднялся вверх. – После тебя противно держать! Лента полетела в Белль. Она схватила ее на лету и прижала к груди, золотое полотно мгновенно пропиталось кровью. Оцепенение спало с Румпельштильцхена. Он бросился вперед, безжалостно расталкивая зевак, и упал перед девушкой, прижимая к себе, защищая от жестоких бесчинщиков. - Папа! – раздался с другой стороны вскрик Бейфаера. Кулек с финиками, орехами и изюмом, который он так долго и тщательно выбирал в лавке, упал на землю. Мальчик, ни секунды не раздумывая, рванулся к отцу, подхватив валяющийся рядом посох, и развернулся к обидчикам Леди, согнув ноги в коленях, с лицом, озаренным гневом и решимостью. Хулиганы отступили. Бить дурную сумасшедшую - это одно, но идти, пусть в преобладающем количестве, на двоих, один из которых хоть и был мальчиком младше их, но выглядел не на шутку яростным, их не прельщало. Юнцы отступили, скрываясь в толпе. Никто не видел, как дрожали руки Бея, до онемения сжимающие палицу. - Уходим, Бей, быстрее. – глухо бросил мальчику отец и они пошли прочь, уводя девушку. С ее пальцев на землю переулка капала кровь. Снова, снова все та же самая дорога, снова она идет тихо, не плача, не жалуясь на боль, не баюкая жестоко оцарапанные и побитые руки и не замечая распухший лоб и висок. Румпельштильцхен пытался усадить ее в тележку, но она отмахнулась, улыбаясь и покачивая головой. Он отказывался ее понимать. Как она могла улыбаться, когда у него самого все уголки души выли от отчаяния? Она, словно назло ему, резво пошла вперед, обгоняя тележку. Бей подтягивался к ней. - Белль, почему ты улыбаешься? – недоумевал мальчик, представляя, как больно, когда столько порезов и синяков. Он бы точно не улыбался, но стойко переносил ранения, как рыцарь. - О Воробушек…. Я просто привыкла. Ведь это не в первый и не в последний раз. - Почему ты не убегаешь? Ты могла убежать еще до того, как папа подошел к тебе. - Я знаю, что если убегать – будет еще больнее. Гастон лежал в тени большого куста и задумчиво жевал травинку, посматривая на стадо. Только что он видел, как мимо него, не заметив, прошла та чудесная девушка с мальчуганом. Жена Румпельштильцхена, как объяснила ему потом тем вечером теща, отданная замуж насильно. Сейчас ее вид был ужасен. Гастон не мог поверить, что муж может так обращаться с женой, пусть даже нелюбимой – свою Марту он бы никогда и пальцем не тронул. Сердце его переполнялось состраданием к несчастной девушке. - Я улыбаюсь потому, Бей – начала отвечать на старый вопрос девушка, когда они уже заходили во двор, смотря почему-то на Румпельштильцхена смеющимися глазами, - что впервые меня было кому защищать.