О Долге и Терпении

Утро вступило в свои права позже обычного, робко прощупывая землю сквозь хмурое, тучное небо, извергавшее на землю реки воды. Капли бились о подоконник и натекали в лужицу под окном на деревянных досках. На сегодня летняя жара уступила место влажной прохладе. Румпельштильцхен не вскочил сегодня с постели, как обычно, только открыв глаза. В такой дождь овец не выгоняют, сегодня они обойдутся сеном. Кроме того, у него было дело гораздо более важное – усмехнулся он про себя – сказать доброе утро своей семье, мирно спящей под шум дождя рядом с ним на сдвинутых матрасах. Своему сыну, который вчера всю ночь веселился возле костра, вместе с озорными мальчишками выпрашивал у хозяев домов сладости, с оставшимися на лице следами угля, которым он рисовал на себе страшную рожу, чтобы отпугивать злых духов. Своей Белль, вчера такой прекрасной, живой, ясной, как никогда. Вчера, опьяненный вином и красотой девушки, он произнес древние слова священной клятвы, связывающей двоих, которая сотни лет звучала из уст влюбленных в эту мистическую ночь. Румпельштильцхен прислушался к себе, ища горечь сожаления за свой поступок – но не находил. Всего лишь за месяц жизни с Белль он не представлял себе существования без нее в этом доме. Незнакомка, странная, пугающая, чужая, в лохмотьях, в крови, которая вошла в его дом месяц назад, была совсем не похожа на эту сегодняшнюю Белль – все такую же странную, но улыбающуюся, светящуюся, любопытную, не сидящую без дела. Вместо спутанных патл – блестящие волнистые локоны, вместо синяков и кровоподтеков – белоснежная кожа и слегка округлившаяся фигура. Румпельштильцхен, опершись на локоть, любовался ее умиротворенным лицом, освещенным тусклым светом хмурого неба. Прикоснулся к ее лбу, убрав прядь волос с лица. Вчера она поцеловала его так, будто важнее этого ничего не было на всем целом свете, но что это значит? Она всегда, сколько он ее знает, пренебрегала правилами поведения и выражала свои эмоции скорее прикосновениями, а не словами. Так что же это было? Жест дружбы, признательности, или…? Белль открыла глаза, потревоженная его рукой, обвила руки вокруг его шеи и притянула к себе, звонко и радостно чмокнув его прямо в губы. Задержалась на секунду, затем ослепительно улыбнулась и развернулась к Бею. - Вставай, Воробушек! Наши овечки уже голодные! – Белль теребила мальчика, сонно отбивающегося и просящего еще минутку. Румпельштильцхен умылся дождевой водой, наполнившей миску на подоконнике и принялся за завтрак. Сегодня они доедят сочную, ароматную говядину, оставшуюся со вчерашнего праздника, с самым дешевым, темным желудевым хлебом и бобы, в тарелке Белль специально порезанные каждый пополам. Он хмуро оглядел оставшиеся в кладовой запасы – мешок дешевого овса, немного репы, бобов, и созревающий сыр. Все. На следующий рынок везти было нечего – шерсть с весенней стрижки уже закончилась, и стриженые овцы снова взлохматятся только к августу. В кошельке также перекатывалось всего несколько монет, да и те мало помогут – хлеб будет стоить в июле слишком дорого, ведь, как и везде, весенние запасы закончились, а новый урожай крестьяне увидят только через месяц. Наступал июль – Голодные Шесть Недель. Белль с мальчиком вбежали в дом, прикрываясь одним плащом, капая на пол с мокрых волос. - Папа, овца окотилась! – взволнованно сообщил мальчик. Румпельштильцхен подхватил посох и поспешил вместе с ними обратно. Обычно овцы приносили ягнят перед зимой, но случалось и такое. В загоне стояло восемь овец, а одна лежала в углу и вылизывала новорожденного ягненка. Румпельштильцхен поспешил взять два сколоченных из досок шита, чтобы отгородить маму с детенышем от остального стада, чтобы не потревожили, не затоптали. Каждый ягненок был для них радостью – единственный баран в стаде был уже довольно стар, и редко их стадо пополнялось новыми кучерявыми созданиями. Новорожденный уже нашел вымя и сосал молоко, причмокивая. Белль с Бейфаером склонились над действом, обсуждая малыша. - Смотри, глазки открыл! - А белоснежный-то какой! - Глянь, на ноги становится! «Как дети» - Румпельштильцхен любовался двумя восторженными фигурками, пока они любовались ягненком. Устроив рядом с новоявленной семейки овес и корытце с водой, он чуть ли не за уши оттащил их от малыша, уговаривая оставить животных в покое. Насладившись вкусным завтраком, обитатели дома принялись за свои дела. Белль затеяла стирку и упорно, сдувая падающие на лицо волосы, терла белье о рубчатую доску в мыльной воде. Перед этим ей пришлось раздеться до сорочки самой, и отнять одежду у отпирающегося Бея и смущающегося Румпельштильцхена, который благодарил небеса, что у них есть вторая смена, иначе пришлось бы голышом ждать, пока высохнет постиранное, как часто и бывало с ним и сыном в ранние годы. Бей ускользнул смотреть на ягненка, а Румпельштильцхен принялся вбивать колышки между бревнами в стенах, чтобы протянуть веревку для сушки белья. Обычно стирка сушилась на дворе, но он не хотел говорить Белль о ее ошибке. Вдруг откуда-то сверху раздался треск, и кусок соломенной крыши, разбрызгивая воду во все стороны, свалился на пол. С краев дыры на кровле лились струи дождя. - Ах, дьявол! – Румпельштильцхен в расстройстве бросил бечевку, которую привязывал к колышку, и поспешил в сарай за плотно связанными тюками соломы, сложенными в углу. Со своей ношей он поспешил к деревянной лестнице, все еще приставленной к крыше после ремонта прошлой дыры в марте. Оставив посох внизу, он полез по лестнице, со снопами в одной руке, одолевая по ступеньке за раз. Ливень застилал глаза, и он уже успел промокнуть насквозь. Осторожно опустившись пластом на крышу, чтобы не потревожить остальной покров, он подтянулся к дыре и принялся штопать, заново укладывая и перевязывая снопы. Когда он снова зашел в дом, Белль вытирала лужу на полу. Увидев Румпельштильцхена, она ахнула, и бросилась к нему. - Почему же ты плащ не надел? Ты ведь весь промок и с тебя капает! - Да ничего, высохну… - отвечал он, но Белль уже тащила его поближе к огню, усаживая на край кровати. - Снимай рубашку и бриджи. – приказала она. - Ээ…зачем? – смутился он. - Ты ведь простудишься! Старший брат мой когда-то заболел так, после того, как пришел домой мокрый и не высох. Лихорадка не спадала три дня! – возмущалась девушка, попутно стаскивая с него сорочку. - Хорошо... Постой, Белль, бриджи я сам сниму, передай мне одеяло? Пока девушка отвернулась, он судорожно стащил с себя сапоги и бриджи и тут же был накрыт с головой их стареньким шерстяным покрывалом. - Так-то лучше, правда? – Белль обняла его сзади, обвивая его руками с одеялом. - Конечно, милая Белль, но не освободишь ли ты мою голову из этого одеяльного плена? А то я решу, что ты меня похитила, - засмеялся он. Белль хорошенько потерла его мокрые волосы перед тем, как спустить одеяло пониже, на плечи, и оперла подбородок о его плечо, возобновляя одеяльи объятия. - Спасибо, Белль. Что заботишься обо мне. – понизив голос, сказал Румпельштильцхен, пытаясь увидеть ее лицо позади него. - Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. – ответил мягкий голос. Она уткнулась носом в его шею и оставила на его коже долгий, задумчивый поцелуй. Вечером ужин, теперь уже из простой овсянки, был съеден, чай выпит, стол вытерт. Румпельштильцхен шил возле свечи, укорачивая новую тунику для Белль – тускло-синюю, старенькую, с обтрепанным подолом, и одновременно удлиняя рубаху сына, из которой тот уже вырос. Девушка и мальчик сидели у огня в одних рубашках. Они читали вслух книгу, которая снова оказалась в этом доме после всех своих приключений. Румпельштильцхен радовался успехам сына, а еще больше он радовался голосу девушки, мелодично читающему сказку. - Белль, поможешь мне с уроком? – спросил Бей. - Конечно. Что надо делать? – девушка закрыла книгу, приготовившись слушать. - Диктуй мне слова, а я буду писать на дощечке, а потом проверим. – Бей достал из сумки доску, натертую воском, и острую палочку для письма. - Хорошо, - кивнула девушка. Начнем с…. Папа? - Белль, ну это ведь совсем легкоо, - протянул Бей, - давай что-то посложнее! И букв побольше! - Ну, значит, держись! – девушка улыбнулась и перелистнула пару страниц, находя слово подлиннее. – Изобретение. - М…есть. Правильно? – Бей показал вощеную табличку. - А вот и нет, ты написал из-а-бретение. Исправь и запомни. Следующее…приключение. Давно он не чувствовал себя так уютно в собственном доме, думал Румпельштильцхен. Пламя очага потрескивало в очаге, за окном шумел не прекращающийся дождь, Белль и Бейфаер заполняли своими голосами пространство комнаты, погруженные в урок, при этом не забывая про главу семьи, сидящего у окна с шитьем. То сын втихаря попросит подсказку со сложным словом, то девушка улыбнется ему и подбежит посмотреть на работу. - Следующее слово… наследница. У Румпельштильцхена что-то будто щелкнуло в голове. - Белль, - окликнул он девушку, - ты ведь…помнишь свою семью? – осторожно начал он, думая, как бы обойти страшную тему случившейся с ней трагедии. Но кое-что он все-таки не мог понять. - Да, конечно. – ответила Белль, не отвлекаясь от книги. - Твоя семья ведь была богата, да? - Да. Мой папа был очень умным, у него было много кузниц, которыми он командовал, амбары металлов, много работников. - А твоя семья… Кто-то, кроме тебя, остался? - Нет. – тихо ответила девушка. - Как же так вышло, что ты оказалась на улице? Ты ведь должна была стать единственной наследницей семьи. А до того, как ты вступишь в права, у тебя должен был быть опекун, который бы присматривал за тобой твоим наследством. – размышлял Румпельштильцхен. - Я не знаю. Я жила в приюте, это я помню. Потом меня выгнали на улицу. Даже если у меня было какое-то наследство, то его больше нет. – покачала головой девушка. Некоторое время тишину нарушал только шум дождя. - Я правильно написал? – Бей протянул дощечку. - Ага, - не глядя, кивнула Белль, погруженная в свои мысли. Румпельштильцхен пожалел, что вынудил ее вспомнить о своем прошлом, и теперь она определенно была расстроена. С этой минуты он больше никогда не будет напоминать об этом, решил про себя Румпельштильцхен.