О Долге и Терпении

- Зайка, я книгу достала, что ты просила. А что тебе там надо? - Спасибо, Дороти, - Белль приняла из ее рук книгу в твердом переплете, обитом кожей. – Мне надо посмотреть одну вещь. – и она уселась в кресло, углубившись в чтение. - Ох и умница она у тебя, Румпель, - обратилась знахарка к сидящему рядом за столом мужчине. – И книги умные читает, и говорить стала. Мальчонка-то твой только про нее и щебечет. Румпельштильцхен согласно кивнул, улыбаясь. Он грыз кусочек сладкого сухаря с чаем, ожидая, пока Бей с Финли досчитают примеры. Сегодня те решали задачи, и должны были «построить» сарай, высчитав, сколько досок, сена, гвоздей уйдет на постройку данной площади. Голодный июль ударил даже по Дороти, достаток которой мало зависел от урожая, и вместо мягких булок на ее столе лежали прошлогодние сухари с изюмом. И все же, кладовая дома прядильщика не могла похвастаться ничем большим, чем полмешка овса. Румпельштильцхен понимал, что этого им хватит хорошо если на неделю, и сильно надеялся на садик Бея, где должны были скоро поспеть лук, редька и капуста, и на свою живность, сыр от овец и яйца от трех кур. - Вы сами-то как, ладите? – спросила Дороти чуть тише, оглядываясь на девушку, свернувшуюся в кресле с книгой. - Ладим, Дороти. – Румпельштильцхен смущенно улыбнулся и спрятался за чашкой чая. - То-то я вижу, светишься весь, улыбаешься втихаря, как никто не смотрит. Чтобы сосед мой да радостным выглядел, когда это такое было? Даже при Миле такого не припомню, еще до того, как она…того. Эх, помню я время, как мы с Гленном, мужем моим, такие же счастливые ходили. Особенно после свадьбы. Ох как любили мы друг друга! Слава богам, память мне о нем осталась, сыночек да две дочки… Дороти притихла, с любовью наблюдая, как Финли, добрый, озорной мальчик с такими же светлыми курчавыми волосами, как у матери, высчитывает, сколько коз поместится в сарае. - Ну, и скоро нам братишку ждать для твоего сынка, а? – Дороти хитро прищурилась и пихнула соседа локтем. Румпельштильцхен поперхнулся чаем. - А что? – развела руками Дороти, - Бей уже почти совсем взрослый, двенадцатый год осенью пойдет, скоро хороший работник будет у тебя, прокормитесь. Да и он будет рад братишке али сестренке. Ты ведь учишь его своему ремеслу? - Нет. – ответил он, отводя глаза. - Почему же так? Ты сам еще раньше него, небось, у теток научился. - Я… Я не хочу, чтобы Бей вырос таким, как я. Он хочет стать рыцарем, спасать принцесс, совершать добрые дела, - говорил Румпельштильцхен тихо, поглядывая на Бея из-за края чашки. – А чему его могу научить я? – он вопросительно взглянул на знахарку, - Чему? Женскому ремеслу, заниматься которым не пристало мужчине? Или может тому, как трусливо бежать с поля боя, отказавшись защищать свою землю? – голос Румпельштильцхена звучал резко и горько, сомкнутые на чашке ладони сжимали ее глиняные бока. - Кем же он станет тогда, а? - Он пойдет в город. Станет прислуживать у какой-нибудь богатой семьи, и будет жить в достатке. А там, может, и оруженосцем станет. - Румпельштильцхен с тоской взглянул на мальчика. – Но это все потом. Когда подрастет. Белль шагала домой медленно, задумчиво глядя вперед. Румпельштильцхен время от времени останавливался, поджидая отставшую девушку, с нерешительностью вглядываясь в ее лицо. - О чем же ты так задумалась, Белль? Что-то интересное в книжке прочитала? Девушка не сразу ответила, продолжая свой путь по тропинке, погруженная в свои мысли. - Я… вспоминаю. Все, что было за последние восемь лет. – негромко начала она. - Я никогда не задумывалась о том, что происходит вокруг меня. Сначала я не хотела ничего замечать, когда была в приюте. Я вспоминала сказки, истории из своих книг, и придумывала новые, и они жили в моей голове. Они были прекрасны и я была счастлива там. Снаружи же было горе, и я не хотела туда возвращаться. Потом, когда я стала жить сама, я думала, что будет лучше, без розг и криков надзирательницы. Но люди все так же били меня, словами или камнями, отворачивались от меня. Мне не хотелось видеть этот мир снаружи, и я запиралась внутри себя. Румпельштильцхен не знал, как стереть из ее памяти ее прошлое, ее трагедию, зло людей, от которого пряталась девочка внутри своей головы. Он взял ее руку и поднес к губам, целуя, стараясь выразить все свое сострадание и нежность к этой храброй девушке – это было единственное, что он мог сделать. Белль подняла взгляд на мужчину и улыбнулась. - Теперь мне все меньше и меньше хочется прятаться. Мне нравится жить тут, в этом доме, с тобой и Беем. Я чувствую себя в безопасности и … счастливой. Румпельштильцхен был тронут ее словами, ее откровенностью. Все, что требовалось несчастной девочке – немного терпения, доброты, понимания, и за столько лет никто не смог ей этого дать. Одновременно он почувствовал прилив гордости за своего мальчика – именно он захотел помочь сумасшедшей оборванке, которую встретил на улице, и потом не переставал каждый день, когда Румпельштильцхен уходил пасти овец, разговаривать с ней, помогать, приучать к человеческому теплу. Может, смущенно подумал Румпельштильцхен, и его собственная заслуга в этом есть. - И я начала вспоминать. Ты спрашивал меня о моем наследстве, и я попросила у Дороти книгу о законах наших земель. Ведь муж ее дочери - писарь в городской управе, у него есть такая книга. Румпельштильцхен смутился, услышав про мужа Берты. Девушка не знала, что именно ему она обязана своей новой семьей. Сколько бы зла тот писаришка не желал ему, все его усилия пошли прахом, думал он, усмехаясь. - И в книге написано, что… если наследник несовершеннолетний, то ему судья назначает опекуна, который распоряжается деньгами и заботится о ребенке, пока тому не исполнится 14 и он станет совершеннолетним. Если же наследник женского пола, то пока не выйдет замуж, тогда завещанное поступает в распоряжение супруга. – девушка четко продекламировала абзац из книги почти дословно. Румпельштильцхен рассмеялся: - Ну что ж, значит теперь мы богачи! Придется перенести наши кровати на улицу, чтобы все мешки с золотом поместились в доме. – с напускной озабоченностью рассуждал он. - Румпельштильцхен, я не шучу. - Белль, милая, но ты ведь сама говорила, что ничего не осталось? Иначе ты не жила бы в приюте. - Кого из нас считают неразумным, тебя или меня? – девушка укоризненно посмотрела на Румпельштильцхена. – Пусть от дома и не осталось ничего, но все сбережения отца, золото, кузницы, товары, все это осталось цело. А ведь он был самым богатым человеком в этих землях! Я пойду в город и узнаю в управе, кто был назначен моим опекуном и почему я оказалась в приюте. - Белль, не ходи…- Румпельштильцхен умоляюще поднял брови, - никто не захочет слушать нас, бедняков, и в конце-концов мы окажемся в темнице, да и только. – в нем говорила впитанная с опытом жизни боязнь тех, кто имел власть, боязнь привлекать хоть чем-то к себе их внимание, потому что всегда это сулило только одно – неприятности. Белль остановилась, как вкопанная. - Румпельштильцхен, - она взяла его лицо в ладони, глядя ему прямо в глаза. – Я сама должна решать свою судьбу, я должна быть храброй. Они выслушают меня, и дадут ответ, это все, чего я хочу. Но там будут люди, и опять возвращаться в город…. – она закусила губу. – Поэтому мне нужен ты. Румпельштильцхен нервно сглотнул. Она хотела, чтобы он предстал вместе с ней, а скорее, памятуя ее боязнь чужих людей, вместо нее, перед судьей. Перед людьми, наделенными силой сделать с ними что угодно. - Почему я, Белль? - Потому что ты смелый и храбрый, и я знаю, что ты защитишь меня, как защищал от детей в городе, от толпы, от глупого Гастона. Ты мой друг и мой муж, я хочу, чтобы ты был со мной там. Румпельштильцхен с сомнением изучал ее лицо. Девушка не ведала о его репутации дезертира, труса, для нее он был благородным защитником, и только. Пусть это был один лишь человек во всем мире, который верил в него, но доверие Белль было почему-то для него важнее отношения всех остальных людей. - Хорошо, Белль, я пойду с тобой, не бойся ничего. – выпалил он, не дожидаясь, пока сомнения в нем возьмут верх. - Отлично! Завтра, хорошо? – Белль улыбалась, радуясь согласию своего защитника. - Хорошо, - кивнул Румпельштильцхен, но дальше он пошел с тяжестью на сердце. Что-то подсказывало ему – ничем хорошим эта затея не закончится. На следующее утро Белль проснулась взволнованная, и, как раньше, проронила едва ли два слова за весь завтрак, но была твердо намерена отправиться в город. Румпельштильцхен с ужасом следил за слишком быстро поднимающимся за горизонтом солнцем, приближающим момент, когда ему придется постоять за них двоих перед судьей. Он в растерянности собирал сумку, не зная, что ему понадобится. На всякий случай прихватил кошель с деньгами, хотя сомневался, что пара медяков сойдут хотя бы за обещание взятки. Туда же он сложил несколько захваченных у Дороти сухарей и флягу с водой. Подумав, надел на себя плащ. Хоть в нем было и слишком жарко в середине лета, он придавал ему хоть немного размера и важности. По крайней мере, он на это надеялся. Белль выбрала свежеперешитую серо-синюю тунику с белой сорочкой и неохотно спрятала волосы под чепец, как наказал Румпельштильцхен. Она должна была выглядеть хоть немного как богатая наследница, а не как жена нищего пряхи. Бей уговаривал отца разрешить ему пойти с ними, но Румпельштильцхен запретил настрого, наказав ему пасти овец до обеда, а вечером, если они не вернутся, идти ночевать к Дороти. Всю дорогу Белль шла, вцепившись в руку мужчины, и не отпустила его даже перед массивной дверью ратуши. - Белль, - Румпельштильцхен повернулся к девушке и взял ее за плечи, - ты действительно этого хочешь? Мы можем сейчас развернуться и пойти обратно, и продолжить жить спокойной жизнью. Зачем тебе эти волнения? Белль подняла глаза, в волнении кусая нижнюю губу. - Я должна знать, что случилось тогда. Это важно. Пожалуйста. Румпельштильцхен смотрел в ее глаза, полные мольбы, и знал, что все равно не смог бы ей отказать. Он взял ее лицо в свои ладони и прикоснулся губами к ее лбу, собираясь с духом, затем развернулся и стукнул массивным дверным молотком в устрашающую, высокую дверь. Через мгновение смотровое окошко открылось, и появилось бородатое лицо сонного, в такой ранний для города час, стражника. - Кто такие и что нужно, - буркнул он. - Прядильщик Румпельштильцхен из Северной деревни и моя жена Белль. – представился он, выпрямляясь и стараясь казаться выше. - К кому и по какому вопросу, - спросил дежурный вопрос страж, рассматривая девушку, отдаленно напоминавшую ему кого-то. - К судье, по вопросу моей жены. – быстро ответил Румпельштильцхен, прорепетированные ответы легко слетали с языка. Если бы и дальше было все так просто. - Заходите. – Страж отпер дверь, пропуская их вовнутрь. «Все этим бабам мало, уже и к судье задумали ходить» - послышалось недовольное бормотание палача, махнувшего в сторону резной дубовой двери, куда им следовало идти. Крепко сжав руку девушки, Румпельштильцхен постучал. «Войдите!», раздалось с той стороны. С трудом открывая дверь, держа посох в одной руке и ладонь Белль в другой, он зашел в комнату, поспешно подтягивая девушку за собой. - Чего стоите, как овцы на лугу, подойдите и говорите ваше дело. Ослепленный ярким светом солнца из окна напротив, Румпельштильцхен повел Белль в сторону голоса, осторожно ступая по мягкому, дорогому ковру. Мало кто решался обращаться лично к судье, обычно свои вопросы описывали старосте улицы или деревни, выбранному из народа, а тот уже направлялся к судье, который решал, принимать их или нет. Он остановился перед большим столом, установленным на возвышении, заваленным книгами, о небеса, десятками книг! Мгновенно он склонился в поклоне, надеясь, что Белль повторила его жест, но через мгновение понял, что она так и осталась стоять. - Простите, господин судья, я….- он поднял голову и оцепенел, не выпрямившись до конца. Перед ним, полускрытый томами, сидел худощавый, сутулый, с залысинами на седых висках, судья, а рядом… Румпельштильцхен почувствовал, как ладони внезапно взмокли от пота. Рядом с судьей ухмылялся Альберт, муж Берты.