О Долге и Терпении

- Ну? Постоять сюда пришли? – судья смотрел на них с усталостью и раздражением. Румпельштильцхен собирался с мыслями, думая, как начать. Все заготовленные слова вылетели из головы, и насмешливый взгляд Альберта не придавал ему уверенности в себе. - Дело в том, что… Моя, жена, Белль Френч… - начал он слишком тихо. - Что-что? Громче говори, не испытывай мое терпение. – судья нетерпеливо постукивал кончиком пера по краю чернильницы. Румпельштильцхен прочистил горло, выпрямляя спину и стараясь выглядеть внушительнее. - Кхм… Жена моя, Белль Френч. Восемь лет назад ей был назначен опекун. Я хочу узнать, кто это был. - Френч, говоришь? – седой мужчина наклонился вперед, пытаясь рассмотреть стоявшую рядом с просителем. – Это не та ли, которая… - Белль Френч, дочь Мориса Френча, единственная наследница. Она хочет узнать, кого назначил суд ее опекуном, - повторил он. Судья молча изучал стоявшую перед ним пару заинтересованным взглядом. - Я помню тот день, когда дом Френчей взлетел на воздух. – он сделал паузу, глядя куда-то сквозь них, - Однако, тогда я еще не был судьей, и решение выносил не я. Каковы ваши намерения? Неужто хотите подать на него жалобу, если таковой найдется? – спросил судья, сузив глаза. - Н-нет, сэр. – испуганно ответил Румпельштильцхен, - нам бы просто узнать… Он уже успел пожалеть, что согласился предстать перед судьей за Белль, чувствуя, что неприятностей ему не избежать. - Что ж, за спрос, как говорится, денег не берут... Альберт, сделай милость, принеси старую книгу судебных записей, - мужчина устало взглянул на писаря, мол, разберемся с этим поскорее, да и дело с концом. Молодой человек, не спеша, с гордо поднятой головой прошагал мимо смущенно переминающихся на ковре просителей и вышел, оставив комнату в напряженном молчании. - Ковер не топчите, у стены встаньте. И ждите, - буркнул судья и погрузился в свои записи. Румпельштильцхен поспешно отошел к задней стене, притягивая за собой Белль. Они будут стоять здесь и смиренно ждать, не привлекая внимания, и, возможно, все обойдется. Белль крепко сжимала обеими руками его ладонь и наполовину пряталась позади него, будто он действительно мог как-нибудь ее защитить от внушавших ей страх людей. Румпельштильцхен поворачивался на каждый звук за дверью, надеясь, что сейчас они получат свой ответ, который был так важен Белль, и смогут наконец покинуть это жуткое место, неподходящее для выступления бедняков. Минуты все тянулись и тянулись, но никто не входил. Судья был все так же занят своими бумагами, и, казалось, не замечал лишних людей в его кабинете. От нечего делать, Румпельштильцхен принялся разглядывать комнату, в которой было на чем зацепиться глазу. Высокие стены покрывали тяжелые тканые гобелены, в дальнем углу комнаты стоял шкаф со стеклянными дверцами, в котором хранились массивные, темные книги. У окна стоял столик и два стула из ценного красного дерева, обитые бархатом и украшенные резьбой. Позади них сиял позолоченными вензелями на мраморном обрамлении камин, на нем – десяток разнообразных побрякушек. Каждая из них, несомненно, в несколько раз превышала стоимость его дома вместе со всеми пожитками, а то и вместе с ним самим. Постепенно нога начинала ныть, превращая обычный дискомфорт в колене в пульсирующую боль. Он пытался незаметно переносить вес с ноги на ногу, хоть как-то облегчая свое положение. Он с тоской поглядывал на манящую бархатистость обивок стульев. Белль все еще держалась за него, не отпуская. Он видел, что ей тоже не по себе – девушка кусала губы и заметно нервничала. Румпельштильцхен хотел уже предложить ей уйти отсюда, но не решался подать в голос в звенящей тишине кабинета. Даже дышать тут хотелось как можно тише, чтобы не вызвать гнев господина судьи. Солнце за окном уже перевалило за полуденную точку. Это значило, что они провели тут уже около трех часов, если не больше. Румпельштильцхен начинал чувствовать раздражение. Куда тот белобрысый мог запропаститься, не к королю же за книгой поскакал? В тот момент, когда Румпельштильцхен уже практически заснул стоя, опираясь на свой посох, дверь кабинета распахнулась, и, к своему ужасу, он увидел перед собой Альберта, выглядевшего еще более нервным, чем Румпельштильцхен, мэра, красного от гнева, и троих стражников. - Взять их, - приказал лысый толстяк, указывая пальцем на оцепеневшего от страха прядильщика и Белль. Он попятился назад, пряча девушку за свою спину, хоть и понимал, насколько мало ей это даст. Одетые в кольчуги и шлемы стражники быстрым шагом приблизились к ним. Один из них схватил девушку за локоть и выдернул из-за Румпельштильцхена, вырывая из ее пальцев ткань его рукава. Прядильщик успел только инстинктивно потянуться за девушкой, чтобы забрать ее обратно из стальных лап, как огромный, обитый железом кулак столкнулся с его грудью, мгновенно вышибив воздух из легких. Румпельштильцхен упал на колени, судорожно пытаясь вдохнуть. Он услышал сдавленный крик Белль рядом и попытался встать на ноги, но кованый сапог пнул его в бок, опрокинув набок. Снова послышался вскрик девушки. Румпельштильцхен подтянул к себе колени, пытаясь подняться, перед глазами мелькали точки, в боку пульсировала острая, жгучая боль. - Отпустите ее! – крикнул он; нет, не крикнул, сдавленно прохрипел, пытаясь заставить легкие работать. Сквозь слезы, невольно застилавшие глаза от обиды тела на внезапную боль, он увидел, как двое стражников держат яростно отбивающуюся Белль, связывая ее запястья веревкой на спине. - За что…- только и мог прошептать Румпельштильцхен. Все казалось таким нереальным и совершенно дурацким, как дурной сон. Только что они скучали у камина, ожидая какую-то несчастную книгу, и самое ужасное, что он мог ожидать – что на них накричат, прикажут убираться отсюда со своими глупыми просьбами. Все, что угодно, только не это, только не кольчужную перчатку, бьющую по лицу визжащей Белль «Молчи, мразь!». Румпельштильцхен нащупал рукой упавший посох и подскочил со всей доступной ему прытью, снова превращая палку в оружие, уже в третий раз в своей жизни – и всегда только для того, чтобы защитить девушку: от волка, от Гастона, от насильников. Он ударил стоявшего спиной к нему стражника палкой под колени, что заставило их подогнуться, а стража резко потерять равновесие и упасть. Румпельштильцхен развернул свое оружие на двух других, борющихся с Белль, но те, увидев внезапное падение третьего, бросили девчонку на пол и достали мечи. Палка против мечей? Что еще осталась, кроме как упасть на колени и молить о пощаде? - Ну-ну, чего застыл, герой? Уже не так весело? – раздался голос из-под одного из шлемов. Они начали расходиться, окружая его с двух сторон. - Сзади! – раздался истошный визг Белль, выплюнувшей кляп изо рта. Румпельштильцхен обернулся, только чтобы увидеть третьего стражника, поднявшегося на ноги и его кулак, несущийся ему прямо в лицо. Мощный удар сбил его с ног, он упал назад, голова с гулким влажным стуком столкнулась со стеной позади него, и мир почернел. В следующую секунду он очнулся от нового удара сапога, на сей раз в живот. Рот наполнился тошнотворным резким вкусом крови. Он пытался сжаться в комок, пока новые удары сыпались на него, инстинктивно защищая лицо и живот. Дальним углом сознания он слышал все удаляющиеся крики Белль где-то там, за дверью, за этой адской комнатой. Снова удар в голову, и Румпельштильцхен провалился в блаженную темноту. Мутный красноватый свет сочился сквозь веки. Румпельштильцхен с трудом соображал, где он и что с ним. Все тело будто налилось свинцом, тяжелое, неподвижное, не подчиняющееся его командам. Воздух из легких вырывался быстрыми толчками. Он не имел понятия, сколько он пролежат там на одно месте, не в силах пошевелиться, но вскоре к мутному свету добавились звуки. Голоса. - Вы все-таки объясните мне, в чем дело, чем вам не угодили эти два оборванца? – кажется, голос судьи. - Оборванца… Альберт, ты идиот, где были твои мозги? Из всех девок этого города ты решил записать в жены этому валяющемуся в углу придурку именно ее! - Да я же не знал! – защищался Альберт, чуть не плача. – Дядя, откуда мне было знать, что все наши деньги – это ее наследство, и что ты был ее опекуном? Мэр молчал, слышалось только его шумное дыхание сквозь плотно сжатые губы. - А о том, что она решит за наследством заявиться – кто знал? Она же была совершенно чокнутая! Ни бельмеса ни понимала! И вообще откуда мне было знать, что наше богатство имеет к ней какое-то отношение? Ты же тоже там был, сам ее замуж выдал! - оправдывался писарь, хныча. - Ах, значит, теперь меня обвиняешь, щенок неблагодарный! Раздался звук звонкой пощечины. «Хорошо», - подумал Румпельштильцхен отрешенно, - «Этому хоть тоже досталось». - Я еще раз спрашиваю, - опять голос судьи, - как вы это все объясните? - Господин судья, - понизил голос разгневанный мэр, - у нас есть весьма веское основание отправить этих двоих в темницу, – послышался негромкий звон кошеля с монетами, - Полсотни веских, золотых оснований, господин судья. Звук открывающейся двери, голос стражника: - Девку в темницу отвели, этого тоже тащить, господин судья? Он что-то не шевелится. - Да, и быстрее позовите служанку. Не хочу, чтобы на ковре засохли пятна крови. К Румпельштильцхену прошагала пара железных сапог, потом еще одна. Стражники резко подняли его в воздух, поставив на подгибающиеся ноги, и потащили прочь. Они спускались вниз по каменным ступеням, каждая ступенька отзывалась болью во всем его существе. Достигнув небольшого темного зала, освещаемого одним лишь факелом, они открыли сырую, промозглую даже в такое жаркое лето, каменную темницу, закрытую толстой железной решеткой, и бросили туда Румпельштильцхена. Он упал на кучу полусгнившего сена, застонав. Постепенно шаги и голоса удалились. Он лежал в полутьме, освещенный только отблесками света от далекого факела на стене. Он боялся пошевелиться, боялся вызвать новую волну боли, уже неважно где – казалось, все его тело было изодрано в клочья. Сознание то ускользало, то вновь возвращалось. Постепенно мысли вновь стали подчиняться разуму. Немой вопрос «За что?» теперь обрел свой ответ. Пытаясь не обращать внимания на боль, он восстанавливал в памяти разговор, которому он невольно стал свидетелем, когда его считали всего лишь мешком плоти, истекающей кровью на полу. Мэр, назначенный опекуном Белль восемь лет назад, не посчитал своим долгом выполнить свои обязанности. Он оставил девочку в приюте, и спокойно распорядился ее состоянием, видя, что она неспособна постоять за себя, неспособна сказать кому-то, кто она такая. А люди забыли, не желая вспоминать о чужих бедах. И тут, как гром среди ясного неба, она заявилась с вопросами о своем прошлом, и оказалось, что своей собственной рукой он обрек себя на неприятности, выдав ее замуж, отдав ей права на его деньги. Румпельштильцхен только и мог горько гадать, почему их не убили сразу, в той комнате. Хотя, они почти преуспели. Он надеялся, что Белль не пострадала. Она должна была быть где-то здесь, за одной из решеток. Ему нужно было хотя бы знать, где она, в порядке ли она. Румпельштильцхен задержал дыхание и попробовал выпрямиться на своей жалкой подстилке. Все тело пронзила боль, и его губы побелели. Он терпеливо ждал, тяжело дыша через стиснутые зубы. Постепенно она стала стихать, концентрируясь на ребрах, животе и лице. Судя по ощущениям, все кости были сломаны, но если бы это было так, он бы не смог дойти сюда, в темницу, из той комнаты, поэтому надеялся на лучшее. Он тяжело сел, опираясь на руки. В глазах все еще был туман, голова раскалывалась на части, во рту было полно крови. - Белль, - позвал он, голосом слишком похожим на хриплый шепот, чтобы его можно было услышать. Но, к его удивлению, он услышал всхлип прямо позади него. Он обернулся, но слепыми глазами в полутьме не мог найти источник звука. Он встал на четвереньки, не обращая внимания на больное колено – сейчас эту ноющую боль он ощущал не более, чем обезглавленная курица – комара. Он пополз по клетке, держаcь стены, ощупывая пространство рядом с собой, пока не наткнулся пальцами на что-то теплое. - Белль? – спросил он. Послышался шорох, но ответа не последовало. Кивнула? Румпельштильцхен потянулся на звук и коснулся лица. Девушка дернулась и схватила его вытянутую руку. Румпельштильцхен сел рядом с ней, тяжело дыша, перед глазами кружились тошнотворные красные узоры. - Как ты, милая? Ты в порядке? – спросил он, сглатывая накопившуюся во рту кровь, кажется, из прокушенной щеки. - Да… Что они с тобой сделали? Что с тобой? – голос девушки дрожал от слез, кончики ее пальцев порхали, еле касаясь его лица, словно боясь причинить боль. - Били. Похоже, у нас с тобой большие неприятности, - Румпельштильцхен попытался улыбнуться. - Почему ты не смотришь на меня? Он потер глаза ладонями, пытаясь стереть туман, вновь обрести зрение, но тщетно. - Я не вижу, где ты, милая, тут слишком темно. Белль неровно дышала, всхлипывая. - У тебя кровь идет. Надо перевязать. – ее голос звучал умоляюще. – В твоей сумке есть нож? Белль сняла с него плащ и рубашку, достала из сумки, не замеченной стражниками, нож и флягу с водой, и принялась перевязывать глубокие раны, нанесенные железными сапогами стражников, всхлипывая и роняя слезы на его обнаженный торс. Судя по вскрику Белль, когда она сняла с него рубаху, зрелище было не из приятных. - Прости, малышка, - прошептал он, когда Белль, закончив, опустила его на солому, которую предварительно подтащила со всех углов темницы, и положила его голову себе на колени. – Это я должен о тебе заботиться, а не ты обо мне. Румпельштильцхен почувствовал, как девушка гладит его волосы – прикосновение мягкое, заботливое, напоминающее ему, почему-то, о матери. - Все будет хорошо, Румпельштильцхен. Белль никогда не врала. Но в этот миг он впервые ей не поверил. А/N Следующая глава будет, к сожалению, не раньше выходных - болею заодно с Румпелем=(