Второй

Я молчал. Время текло медленно и густо. На улице, кажется, шёл слабый дождь. Второй осторожно гладил меня по волосам, растягивая и почти распрямляя кудри тонкими пальцами. Он был расслаблен и тих, совсем как настоящий человек. Мне даже казалось, что он уснёт, но это, конечно, было невозможно. Мне не стало легче, как я и говорил. Хотя почему-то не было стыдно за то, что я отдал физическую часть своей любви не тому. Поддельному. Едва ли в этом играло хоть какую-то роль то, что иное не было возможно. Никогда не было бы возможно. — Элек, — мягко позвал Второй. Мне хотелось молчать, но после того, о чем просил его, я не имел права. — Что? — Что ты собираешься делать дальше? — Ничего. Он поднялся, заставив меня уронить тихое восклицание. Он все ещё был внутри. Потому, что мне совсем не хотелось его выпускать. — Так не пойдёт, — сказал Второй строго. А я спросил: — Зачем он создал тебя вот так? Он долго смотрел мне в глаза, не моргая. А затем, осознав, жалобно сдвинул брови. — Потому что это правда. — Откуда ты знаешь? — Мне пришлось увидеть. Это случайность, — он снова лёг и продолжил гладить меня, кажется, с ещё большим старанием. Случайность. Если бы только у меня было желание задавать вопросы, я бы спросил его. Профессор Громов был таким закрытым, таким скромным, что я не был уверен, можно ли увидеть его обнажённым где-то, кроме ванной. Казалось, что под слоями жилета и рубашки, где-то спрятана белая ночная рубаха, из тех, какие носили в прошлом сразу под одеждой. Но я ни о чем не спросил. Закрыл глаза. — Элек… Я могу помочь тебе? — голос Второго почти обрёл твёрдость. Почти. — Мне все время кажется, что ты дышишь, — рассеянно ответил я, даже не пытаясь. У меня не было сомнений, что помочь может только время. А сейчас — бездвижье владеет мной нераздельно. — Имитация, — мягко объяснил Второй. Я тоже могу имитировать дыхание, но почти никогда не делаю этого. — Зачем? — Каждая мелочь важна, если хочешь убедить кого-то, что иллюзия реальна. — Значит, поэтому?.. — я и сам не мог бы сказать, отчего не могу окончить. Как будто, даже после случившегося, профессора могло бы оскорбить произнесение таких слов в присутствии даже его двойника. Глупо. Если он создал такую технологию, он не должен оскорбиться из-за слова «семяизвержение». Не должен. Второй несколько раз кивнул, улыбаясь только уголками губ. Он почему-то меня понял. Может быть потому, что мы были так близко и ещё потому, что нас создала одна рука. — Да. При моем создании он сделал упор на реалистичность. Если ты мог ввести в заблуждение людей, то со мной они, скорее всего, никогда не узнают правду. — Но он ведь так ненавидел ложь, — шёпотом проговорил я. Профессора огорчало, даже если ему лгали невинно и в шутку. — Ненавидел, — повторил Второй, как холодное эхо. Снова молчание. Теперь, даже если он точно имитирует человека, здесь мы двое и никого более. Мы можем оставаться бездвижными сколько угодно. Со временем, это приведёт к ржавению изнутри, но то время наступит очень нескоро. — Ты задаёшь очень человеческие вопросы, Элек, — тихо заметил Второй. Что ж, по-человечески они мне интересны. И по-человечески они бестактны и противны. Нельзя вобрать в себя только человеческие плюсы, если хочешь быть одним из людей. — Извини. — Нет. Это меня вовсе не задевает. Это скорее интересно. Значит, профессору удалось создать почти точную свою копию. Очень жаль, что я не могу сказать ему об этом. Очень жаль… Что-то внутри меня задрожало и, как будто, готово было сорваться… Но застыло и снова закрыло тяжёлые глаза. — Ты не хотел бы поселиться на втором этаже? Там удобная спальня, хороший стол и шкаф, в котором можно хранить книги. — Я не привёз с собой книг. — Как это? — Второй отстранился от меня и сел. Я жалобно простонал. Почему-то пустота ощущалась куда ярче. — Элек, — Второй склонился, беспокойно вглядываясь в меня. — Тебе больно? — Нет. Нет… — Книги из вашей квартиры нужно обязательно привезти сюда, — очень твёрдо, очень упрямо. Как будто без этого он не мог бы быть спокоен. — Но зачем? — что ж, я, кажется, готов сделать все, что угодно, лишь бы не думать о том, как виноват перед Вторым. И все же, мне странно. Ведь мы оба можем хранить информацию внутри себя. Нам не нужны физические книги, если мы уже читали их. И, конечно, в квартире профессора не было ни одной не изученной мной. — Потому что это память. Потому что ими он дорожил. Каждая книга… Это частица жизни. Деталь, подсказка. — Ну тогда, почему бы тебе за ними не сходить? Он взглянул на меня укоризненно и грустно. — Обо мне не должны знать. Никто. Даже твой друг, Сергей. — Почему? — я тоже сел и лишь тогда боль дала о себе знать. Но я не произвёл звука. Я ухватился за странность, которую не мог бы понять слишком быстро. — Этого хотел профессор Громов. — Но почему? Второй покачал головой. Наверное, он и сам не понимал, каков ответ. А меня поражала иррациональность, странность такого решения. Что-то было не так. Если бы профессор создал его только ради того, чтобы я не был один, все было бы иначе. Второй появился бы сразу же. Но он не появился. Вышел ко мне лишь здесь. Закрыл окна ставнями. Он прятался и у него были условия, чтобы спрятаться. Кроме того, он прятался здесь, где мне предстояло жить. Я вспомнил профессора. Был ли он тревожен в последние дни? Старался ли опекать меня? Казался ли прячущим что-то? Я не уверен. Он был… Печален. Да, печален. Но эта печаль была похожа на лёгкую пыль. Он не уходил в неё, не сидел с тёмными глазами и не вздыхал тяжело. Он улыбался, если видел кого-то знакомого и смеялся, если слышал шутку. Мягко, не истерично. Нет. Он не казался мне напуганным. Может быть, у него была другая причина. Странная, но не опасная. — Хорошо. Я их привезу. — Ты уверен, что ты в состоянии? — Нет, не уверен, — хватит и того, что я убедил Сергея в том, что все в порядке. — Но раз это так важно, я постараюсь. — Может, было бы лучше попросить кого-нибудь из друзей? — Нет, — решительно ответил я. — Не дело заставлять людей это делать. Для меня это не так трудно. Но я попрошу, чтобы они сходили со мной, чтобы не остаться стоять там. Второй погладил меня по плечу и мягко кивнул. — Хорошо, Элек. Будь очень осторожен.