Излечи меня

Следующий день начался в обед. К сожалению, мой побег, который я старалась воспринимать, как отпуск, подходил к концу. Завтра за мной заедет папа и отвезёт домой, где я продолжу прятаться и ждать своей участи. Я проснулась от всё повторяющейся мелодии звонка телефона, рингтон повторялся снова и снова, пока я не осознала вдруг, что это мне вовсе не снится. Звонила мама, и лишь на секундочку в моём сердце мелькнул страх перед тем, как я ответила. — Да, мам… — Получилось очень глухо, в горле пересохло, да и сил говорить почти не было. После вчерашнего сообщения я не могла уснуть, находилась на грани между сном и реальностью, и всё равно мысли не давали мне покоя, и потому я не могла отпустить себя. И сейчас это сказалось на мне. Мама что-то сказала, очень громко, но слух не зацепился ни за одно слово, и я легла в кровати, а телефон положила рядом, всё равно слышно. — Повтори-ка, — попросила я. Во рту было необычайно сухо, хотя я вчера ни выпила ни грамма алкоголя. И водички рядом не было. — Я говорю, почему ты не звонишь? Мы же договорились, что ты будешь сообщать о том, где ты и что с тобой и с Филей, каждое утро. Я ухмыльнулась и вздохнула шумно и сонно. — Ты ещё спишь, что ли? — услышала я, и этот мамин голосок был таким отдалённым, и я вдруг поняла, что меня опять уносит в сон. — Угу, — промычала я и повернулась на бок. — Но уже обед! А Филя где? Я разомкнула веки. Это странно. Я просыпаюсь очень рано утром, и Филя уже ждёт меня, а сегодня… Я мигом села в кровати и осмотрелась. Кроватка не тронута, в ней лежит бутылочка с водой на случай, если он захочет пить ночью. Все вещи на месте, игрушки тоже. Я схватила телефон и соскочила с кровати. — Он у бабушки, — сказала я, не уверенная в собственных словах. — Она решила меня не будить. Я поздно уснула. Мне интересно, почему ты-то не спишь. — Я глянула на часы, которые показывали двенадцатый час. — Я думала, вы вернётесь домой не раньше четырёх часов утра. — Ну, чуть пораньше. Около трёх. Было очень скучно, мы с папой решили не пить, и окунулись в неконтролируемое стадо его пьяных коллег. Я попыталась усмехнуться, надеясь скрыть свой страх. Фили нет. Его нет! Я не слышу ни его плача, ни смеха, хотя уже спускаюсь по лестнице вниз. Мама продолжает болтать что-то, но я держу телефон в опущенной руке, и слышу лишь отголоски её речи. Ступеньки тихонько скрепят, дерево холодное под босыми ногами. Не работает телевизор, и даже на кухне не горит свет. Погода сегодня достаточно пасмурная, чтобы использовать свет. Может, бабушка пошла гулять с ним? Но ведь ещё рано, да и вещи для прогулки все на месте. У меня замерло сердце! Я чувствовала это бешенное волнение, страх. Пока я спала, мог ли Алек прийти и забрать его? Или нет? Поступил бы он так со мной? Оказавшись на ровном полу, я побежала на кухню, там бабушка больше всего времени проводила. Бежать было неудобно из-за обилия мебели, но всё же я быстро очутилась там и увидела… очень милую картину. Бабушка лежала на диванчике у стола с Филей в руках. Оба спали. Я облегчённо выдохнула и снова поднесла телефон к уху. Мама самозабвенно рассказывала про вчерашнюю вечеринку, на которой папе подарили подарок от всего коллектива, как самому приятному начальнику. — Мам? — перебила я её. — А? — Похоже, она на том конце хлебнула чая или кофе, причём смачно хлюпнув. — Ничего не произошло больше? — Конечно, снова её расстраивать и пугать после того, как она расслабилась, не хотелось, но пришлось. — Нет, всё в порядке. — В трубке зашуршало, голос стал очень приглушённым, видать, мама приложила телефон к груди. — Папа спрашивает, в какое время за тобой заехать? Предлагает обед. — Да, отлично. Не надо будет возвращаться в темноте. Передай ему, пусть будет осторожен. — Хорошо. — И, мам… — Я помедлила и выдохнула, прижимаясь спиной к стене. — Если что-нибудь произойдёт, тут же предупредите меня. Я оглянулась на бабушку, чтобы точно понять, что она не проснулась и ничего не слышала. Услышит, забеспокоится. — Обязательно. И мы прервали звонок. Я снова посмотрела на бабулю и Филюшу. Не знаю, с чего он захотел поспать в это время. У него один длинный сон после обеда, а сейчас придётся класть его спать дважды, но сейчас будить. Бабуля наверняка с ним умаялась тут, вот и уснула. Я тихонечко вернулась в комнату и надела халат и тапочки, затем спустилась обратно. Безумно хотелось есть, горло было сухим и жаждущим, а в животе желудок стал таким тяжёлым и голодным, это было почти больно. Беспокоиться о еде не стоило, со вчерашнего стола тут многое стояло в холодильнике. Вот оливье, винегрет, селёдка под шубой, нарезка из разного вида колбас и сыров, в кастрюльке находилась картошечка, а рядом в сковороде курочка, удивительно вкусная. Глаза разбегались, и даже вспомнились дни моей реабилитации после обращения в «алекоподобную», когда хотелось не просто есть, а ЖРАТЬ. Не почистив зубы, я положила в рот тонкий кусочек мясца и выставила на стол салат с крабовыми палочками, погреться, а сама направилась в ванную. Бабушка и сынок спали, Филя пускал слюни бабуле на халат, и я подложила под его щёчку одноразовую салфетку со стола, пригладила золотистые кудряшки, а бабулю одарила поцелуем в щёку. Только когда я вернулась, уже причёсанная, даже похорошевшая, бабушка разлепила глаза и посмотрела на меня с удивлением. — Доброе утро, — протянула я. — Хотя уже почти двенадцать. Бабушка улыбнулась и погладила Филю по щеке своей шершавой ладошкой. Его бы разбудить, но так не хочется. Раскапризничается ещё вдруг. — Долго спали? Бабушка посмотрела на часы и помотала головой, показав мне указательный палец. Примерно час, значит. Я удовлетворённо кивнула и села за стол, включила телевизор и сделала потише, чтобы Филя не проснулся. Дам ему на это полчаса, а потом – будить! Это будет катастрофой, если нарушится его дневное расписание, хотя в последние дни он получил столько впечатлений, что и у него должно было отшибить сон, но нет. Дети такие счастливчики, на все изменения в жизни реагируют спокойно. Без драм, соплей и слёз. Завидую. Филя проснулся, и бабушка рассмеялась, потому что он перевернулся, и давай потягиваться, тыча ручками ей в рот. И он удивился, когда не понял, где он, огляделся совершенно осознанно, но ему быстро стало пофиг, что он вдруг не в кровати. — Тяжёлый, наверное. — Я подскочила и взяла его на руки. Как-то я совершенно не подумала, что для моей маленькой бабулечки вес девятимесячного ребёнка может показаться слишком большим. А он лежал у неё на груди почти полтора часа. Ей, наверное, было тяжело дышать. Я по сути тоже не должна его так таскать, но сейчас никак иначе и невозможно. Под боком нет мужчины, который таскал бы ребёнка вместо меня. Как же сложно быть беременной, когда старший ребёнок ещё даже ходить не умеет. Он может стоять, ползать, но он не преодолеет большого расстояния, скользя на коленках по полу. Да так и штанов не напасёшься, всё протрёт. Будь у меня выбор, ни за что бы не стала матерью, получается, погодок. Через девять месяцев, когда родится второй ребёнок, Филе будет только полтора, и пока я не думаю о том, справлюсь ли я. Сколько я встречала на улице «неправильных» мамаш, вечно нервных и недовольных, и их орущих детей? А если мой второй будет таким же? А я… одна. Филе пришлось менять подгузник, и, делая это на втором этаже, я услышала звонок в дверь. Не знаю, как часто к бабушке кто-то заходит, но эти звонки заставляют меня боязно сжиматься. Я кинула взгляд на телефон, но он был спокоен. А внизу раздался знакомый мужской голос… Взяв Филю, я спустилась с ним вниз и поприветствовала пришедшего соседа. — А, Тася! — улыбнулся он мне. — Я извиняюсь, что вчера не присоединился к вам, но моя сестра неожиданно позвала меня на праздник, а она живёт в городе, пришлось выезжать рано. — Ничего, я не обиделась. — Я пожала плечами, выпустила Филю на пол, и он пополз к ближайшему стулу, за ножку которого смог бы схватиться и встать. Это его новое открытие – вставать – вызывало у него восторг, похоже, хотя раньше он уже стоял в огромном пластмассовом ведре в ванной, когда мылся. Вода поддерживала его, в узком пространстве он просто не мог сесть или упасть, а потому, хоть и шатаясь и держась всеми пальчиками, всё равно стоял. — Хотелось бы исправить. Могу я присоединиться к вам сегодня? — Да, я буду на заднем дворе часа в четыре. Там есть скамейка. — Я не понимала его желания присоединиться ко мне. Но вчера я сама ему предложила эту встречу и сегодня отказываться как-то нехорошо. Я же думала, не пришёл так не пришёл. — Ладно, — кивнул он и обратился к бабушке. — Тут сестра передала вам подарок. Помнит, как вы нас вареньем кормили в детстве. Он протянул ей свёрток с чем-то прямоугольным. Коробка там, что ли? Затем попрощался и ушёл. Бабуля посмотрела на меня и улыбнулась, подхватила коробку, видимо тяжёлую, обеими руками под дно и потащила на кухню, чтобы поставить на стол. Я пошла за ней, и Филя пополз рядом, не собираясь отставать. Когда я вошла, бабушка уже разрезала ножом скотч и открыла коробку. Там лежала пара меховых тапочек, с внутренней стороны забитой овечьей шерстью. Тапочки доходили до щиколотки, шерсть так облепляла ногу, что в них хоть бегай – никогда не слетят, а тепло в них будет зимой невероятно. Там же была открытка и коробочка, наполненная пончиками из всем известной сети кафе. Пончики бабушка тут же протянула мне, такую откровенную сладость она не уважала. Разве что тортики иногда покупала, но чаще пекла сама. А так, самым вкусным для неё были мёд да варенья разных вкусов, о которых Валера только что и упоминал. Даже нам даёт, и это просто нечто, добавлять можно везде: и с пломбиром мешать, и в блины заворачивать, и просто на хлеб намазывать к чаю. А вот тапочкам она радовалась, как девочка мерседесу. Тут же померила, и я заметила, как её старые тапки похожи на эти, только совсем истоптанные и свалявшиеся. Видать, в их деревне такие не продают, а папа, хоть сын он и внимательный, на тапки внимания никогда не обращал. Да и дарил он что-то более существенное и полезное всегда. Но радоваться надо уметь и мелочам. Филя заинтересовался тапочками не меньше бабушки и засунул в одну обе ручки, и это ему так понравилось, что он так и сидел какое-то время. А потом уже я взялась за него, села рядом и помогала вставать и потихоньку шагать, держа под мышками. Открытия доставляли ему удовольствие, а мне ещё больше. Нравилось мне быть матерью. Потом мы поели и снова поспали. Я всё косилась на телефон, но он молчал. За весь день Кира почти ничего не написала, скинула только несколько шуток, расспросила про вчерашний праздник, ни от папы, ни от мамы не было ни смс-очки. После вчерашнего сообщения от Алека я могла лишь гадать, он уже здесь или ещё там. И приедет ли за мной вообще. Вместо него могли бы послать кого угодно, кого-то опасного для меня. Но он бы предупредил… Не знаю, что будет, когда родители или Кира сообщат мне о его появлении. Надо ли мне быстро собираться и убегать? И куда вообще убегать? Это самое безопасное место, которое я могу себе позволить. Россия, конечно, огромна. Это тебе не американские сериальчики, где герой прячется, а его везде находят по горячим следам либо по опознанию очевидцев. Тут столько таких глухих мест, которых нет даже на карте, что уму непостижимо. Я могла бы уехать куда угодно, но только не с ребёнком. Я такого испытания не вынесу, потому что я не героиня какого-то фильма, где столько невероятных событий, и совершенно непонятно, откуда у человека столько силы и сообразительности, чтобы всё это пережить. Это всё работа сценаристов, но в жизни не бывает ни таких лихих поворотов, ни точного знания, что всё, в конце концов, будет хорошо. Ближе к четырём мы встали. Я бы вообще не хотела просыпаться, но сказала соседу Валере, что в четыре буду на скамейке. Да ладно, всё равно гулять буду недолго. Уже скоро стемнеет, а потом и похолодает. В такую погоду я с Филей гуляю столько, сколько могу себе позволить, хотя хотелось обычно больше. Просто всегда страшно, что он заболеет, а я тут совершенно одна без лекарств, врачей и даже аптек поблизости. В деревне есть фельдшер, но он работает только с девяти до часу, затем уезжает в город. Районная скорая едет сюда минут сорок, потому что машин на весь большой район не хватает, а присылать карету скорой из самого города «не положено», хотя этот город и ближе. Бабушка, конечно, пережила в своё время такие муки и всё может и без врачей, но и её напрягать и волновать не хотелось бы. К тому же мы завтра в обед уезжаем. Вот насколько мне нравится жить у бабушки, настолько же и не нравится. Всё-таки из города в посёлок – не моё. Лучше бабулю поближе. Надо поговорить об этом с папой. И я ведь о ней забочусь! Честно! Когда мы вышли на улицу, было уже совсем темно. И только фонари, стоящие вдоль всех улиц, и белый снег помогали ориентироваться. Филя всё ещё был очень сонным, а потому просто лежал, пухлый от обилия зимней одежды, сонно поглядывая на меня. Я постелила на скамейку толстое колючее одеяло и села на него, чтоб задницу не отморозить. Соседа Валеры ещё не было. Или уже не было, не знаю. Я всё же немного опоздала из-за своего нежелания вставать, ночь и так была бессонной. Да и не ждала я его. Думаю, без него всё же будет лучше, незнакомые люди меня пугают с недавних пор, и раскрываться чужаку я всё ещё не могу. Но тут я заметила в темноте бредущую по невытоптаному снегу мужскую фигуру и постаралась улыбнуться, чтобы не было неловкости, мол «извините, мы вас не ждали». Фигура только что вырулила из-за угла дома, и я смотрела на неё, не отрывая взгляда, и понимала, что нифига это не Валера. Он не такой… изящный. Не такой статный и грациозный. Эта фигура не сутулится, как сосед, да и одета иначе, не в простой пуховик и джинсы. Я вся вытянулась и отвернулась, а рука, держащая коляску, дрогнула, и теперь я качала коляску не плавно, а рывками дёргала туда-сюда. О, боже. Другой рукой я сжимала телефон в кармане. Он не вибрировал, никаких сообщений за сегодня. А фигура всё надвигалась на меня тёмным пятном. Я уже отчётливо слышала хруст снега под ногами, шаги быстрые и ловкие, он вырулил на вытоптанную мной тропинку и пошёл быстрее, пока не очутился рядом со мной. И плюхнулся рядом. — Зачем ты приехал? — спросила я жёстче, чем рассчитывала. — За тобой. — Голос у Алека был расстроенный. Мне так хотелось прижаться к нему, извиниться за всё: за свой побег, за боль, что причинила ему. Но я таращилась на сына, схватившись за коляску и катая её резкими движениями. Филя качался в ней, но был таким сонным, что ему было всё равно, он даже не пискнул. — Я никуда с тобой не поеду. — Я повернулась к Алеку. — Как ты вообще меня нашёл? Парень поднял на меня взгляд, и я представила, как сверкнули его глаза, похожие на льдинки. — Твои родители сказали. — Но не успела я выдавить своё «Они не могли!», как он продолжил: — Выслушали мои объяснения и пообещали не предупреждать тебя, чтобы ты вдруг не сбежала. Мама твоя, конечно, была против, кричала и даже дала мне пощёчину, но отец у тебя мыслит здраво и рассудительно. Всё действительно так и есть. Надеюсь, он ничего с ними не сделал. — Не сделал. Просто поговорил. А если и ты меня послушаешь, это будет просто замечательно. Я сглотнула и кивнула ему, не в силах отвести взгляда. Всё же я так скучала. Я не вижу толком его лица, но мой мозг сам восстанавливает изображение, дополняет все затемнённые участки, и я сглатываю и от горечи разлуки, и от счастья встречи, и от желания. — Думаю, нужно начать с того, что теперь тебе быть беременной безопасно. — Он выдохнул, перевёл дух и уставился куда-то вперёд. — Я, как только узнал об этом, от Шантри и отца, хотел тут же сорваться и лететь за тобой, знал, что догоню тебя в Москве, если ты остановишься на ночь в гостинице. Найду, потому что ты и Филя вместе действуете как маяк для меня. И в тебе, и в нём моя кровь, и я смог бы найти вас, если бы вы были в том же городе, каким бы большим он ни был. — Парень посмотрел на меня, я кивнула, одновременно подтверждая его догадку о гостинице и побуждая продолжить рассказ. — Но потом я всё тщательно взвесил и решил не ехать. Так сразу не ехать. Ну, вернул бы я тебя, и что потом? Смотреть, как ты боишься за себя и ребёнка, и не знать даже, как помочь? Нет уж. У меня было два варианта: сбежать к тебе и скрываться всем вместе и решить вопрос конкретно. Я сглотнула, хотела спросить, что же он выбрал. Алек как раз замолк на мгновение, но тут же продолжил: — И выбрал второй вариант. — Руки его сцепились на коленях, задрожали. Я, уже успокоившись от его слов и даже присутствия, протянула свою руку и сплела с его. Парень удивлённо и облегчённо выдохнул, мои тёплые, только из кармана, пальцы сплелись с его прохладными, его ладони обхватили мою с двух сторон и держали как сокровище. — Уже на следующий день был сбор всех кланов страны, и я выступил с предложением не ограничивать нас в детях. Ты же знаешь, что после первого мальчика мы останавливаемся и перестаём размножаться. — Я кивнула. — Пришлось приводить множество аргументов в пользу моего решения. И то, что женщин в нашем мире вдвое меньше мужчин, причём рожает ещё меньше, и что наш вид медленно вымирает. В общем, я спорил как мог. Но древние правила были нерушимы, и всё же вся моя семья, мой клан… они приняли мою сторону. — Алек опустил голову. — Я отчаялся, но они продолжали дискуссию. И сказали, что ты ждёшь ребёнка. Многие из тех, кто был там, присутствовали и на нашей свадьбе, помнили тебя и твой счастливый непринуждённый пьяный вид. — Он снова вздохнул и покачал головой, сжимая мои пальцы сильнее, но почему-то нежнее и любовнее. Я затаила дыхание. — Я слышал, как мысли роятся в их головах. Как один за одним начинают передумывать. Особенно женщины. И тогда, почувствовав перемену, говорить начал мой дед. А он уважаем, потому что стар и довольно мудр. Слушали его, затаив дыхание, и он сказал, что ради тебя мы пойдём на всё, потому что ты часть семьи, они приняли тебя, потому что я люблю тебя, и если решение будет не в нашу пользу, он грозился выйти из состава кланов вместе с семьёй. Я охнула и сжала руку в кулак в его нагревшихся пальцах. — А это, чтоб ты понимала, ужасно. Кланы не только одной страны, а всего мира – огромная цепь, которая существовала с самого сотворения человечества. Потеря одного означает, что выпасть могут и другие. И тогда решение было принято. Как я уже говорил, быть беременной ещё одним ребёнком после сына теперь безопасно. Хоть вторым, хоть третьим, хоть четвёртым. Пока это только в нашей стране, но решение скоро будет принято во всём мире. Я выдохнула и закрыла глаза. Под веками наворачивались слёзы, а слова не сходили с языка. Я просто мысленно повторяла «спасибо» снова и снова, чтобы он понял, как это было для меня важно. Я отпустила коляску и прильнула к Алеку, хотя его пальто было в снегу, а сам он был жутко холодным, но я должна была. — А потом я тут же помчался сюда. Точнее, в Москву, потом в наш город, а оттуда сюда. Крюк сделал неимоверный, даже чуть не заблудился, когда надо было поворачивать. Он смеялся так хрипло, тихо, но задорно. И я тоже усмехнулась, расслабляясь окончательно. Он приобнял меня одной рукой, перехватив мои пальцы второй, прижал к себе покрепче и даже уткнулся носом в макушку. Я так… так счастлива была, невероятно просто. Столько облегчения принесли мне его слова, такой груз упал с плеч. А потом и Филя агукнул, почувствовав, что качать перестали. Он проснулся и задвигал ножками, пытаясь сесть, но он был укрыт, а слоёв одежды было столько, что с его координацией девятимесячного ребёнка, ничего бы точно не вышло. — А кто у нас тут проснулся? — Алек придвинул к себе коляску и глянул на сына. Я чувствовала его счастье. — Смотри, кто приехал. Папа приехал! — Па, — повторил Филя не в первый раз, но полного «папа» ещё не произносил, в отличие от «мама», повторить слог «ма» он мог бесчисленное количество раз, потому что не знал ещё, что все эти звуки значат. — Да-а, — протянул Алек с этой дурацкой сюсюкающей интонацией, которая накрывает всех при виде детей. Он привстал, чтобы посмотреть на Филю и тут же плюхнулся обратно на скамейку, и я заметила, что сидит он, в отличие от меня, на холодных досках. — Эй, ты не замёрз? — Я ткнула Алека локтем в бок. — На самом деле, очень. Моя одежда не подходит для этого климата, и даже в машине я чувствовал себя некомфортно. — Парень шмыгнул носом. — И ещё я очень хочу есть. — Тогда пойдём в дом. Со вчерашнего праздника осталось кое-что. — Я встала. — И я помогала, так что попробуешь мою стряпню. — Я скривилась. По моему мнению, я со своим талантом готовить могу создать только отраву, вчера я почти не прикасалась к тому, что сделала сама, от этого было неуютно. — Я уверен, что любимые руки не смогут приготовить яд. — Алек взял мою руку и поцеловал, а я покраснела. Ведёт себя, как Ромео, честное слово. Он тоже встал и потянулся к Филе, который оживился немного и заёрзал. — Ну, не надо! — воскликнула я, но Алек всё равно взял этот мягкий ёрзающий ком, прижал к себе. — Положи его. — Нет! — Теперь интонация сменилась на детскую. Я вздохнула. Чего ему говорить. Не отнимать же. — У вас всё в порядке? — Этот голос был посторонним. Я вздрогнула и обернулась. За решётчатым забором, на территории своего дома стоял сосед. Я с трудом могла разглядеть его очертания, но голос его был беспокойным. — Да, — кивнула я и взяла одеяло со скамейки. — Это мой муж. — Я поэтому и спрашиваю, — мрачно ответил сосед, и я сглотнула. Что он успел себе напридумывать? Я же, кажется, ничего такого о своей семье не говорила. — Слушай, тебе же сказали, что всё в порядке, — грубо ответил Алек, схватил меня за руку и потащил за собой, держа Филю только одной рукой. Я же толкала уже лёгкую коляску по дорожке. Хрустящие шаги дали мне понять, что Валера вернулся к себе. А я и забыла, что он должен был присоединиться. — Зря ты так, — вздохнула я. — Он беспокоился. — Почему? Я же твой муж. — Не знаю, я же тут всё-таки была два дня одна, без тебя. Мало ли что он мог подумать. — И тут я вспомнила о нём кое-что. — Он, кстати, может оказаться таким же как я. — Как ты это выяснила, раз была тут всего два дня? — В голосе Алека явно сквозила ревность. — Разговор зашёл о семьях, вот и… Продолжать я не стала. Мы завернули на передний двор. Тут было гораздо светлее, и я отпустила руку Алека. — Затащишь коляску в дом, а я занесу Филю, — предложила я. — Ещё чего, я не дам тебе таскать десятикилограммового ребёнка. Оставь здесь, я занесу сам. Я фыркнула и припарковала коляску у ступенек. Я и сама бы справиться могла. Ну и ладно! Мы зашли внутрь, в тепло дома, и я заметила рюкзак Алека у самых дверей. — Я бросил его тут и спросил у твоей бабушки, где ты. Кстати, как её зовут? — Второе предложение он произнёс шёпотом. — Таисия Филипповна, — таким же шёпотом ответила я. — Постой. Твою бабушку зовут Тася? — С его губ сорвался смешок, но он успел его подавить. — Да. А почему, по-твоему, мой папа так любит это имя? Да, её зовут Тася, но дедушка её всегда называл Таисочкой. — Я мечтательно улыбнулась. — Папа рассказывал. — Она думает, что я похож на Алена Делона. — Алек пожал плечами. — Никогда бы не подумал. — Просто он, видать, был самым красивым мужчиной в её время. А ты самый красивый в моё. — Я поднялась на носочки и поцеловала Алека в щёку. Мы разулись и разделись, поднялись с Филей ко мне в комнату, где я его переодела. Алек же сел на кровать и вытянул ноги, доставая ступнями до батареи, чтобы погреться. Хотя на нём был тёплый свитер, он замёрз, не успев поменять пальто на зимнее. Руки он сжал между бёдрами и ждал, пока я не буду готова. Идти есть без меня, зная, что я потом потащу Филю вниз сама, он отказывался. А ведь ещё пару дней назад я таскала сына на руках без пререканий. Затем мы вновь спустились, и бабушка тут же присоединилась к нам на кухне. — Вот, баб, это мой муж, Алек, — представила я его с улыбкой и гордостью в голосе. Она так радостно улыбнулась, так мило, а потом подошла ближе и прильнула к Алеку в объятьях, благо, Филю он успел опустить на пол. Он приобнял её тоже и был, кажется, счастлив. Хоть кто-то в моей семье ему рад. Бабуля отошла к столу и взялась за карандаш и листок. То, что она немая, я объяснять Алеку не стала. Он наверняка уже и сам понял. Она что-то быстро черканула и протянула листок мне. «Ну слава богу, боялась уж, что вы в ссоре», — было там написано. Я глянула на Алека, он нахмурился. — Да нет же. Мы не в ссоре, мы счастливы и любим друг друга! У нас всё хорошо. Кажется, этих слов бабушка и ждала, а потом отвлеклась и сразу начала суетиться, чтобы погреть нам еды, и побольше. Я замечала, как она смотрит на нас весь вечер, ласково, с нежностью. Мы почти не говорили о личном, просто играли с ребёнком, и это было гораздо лучше, чем там, у него в особняке. И Филя чувствовал себя лучше, не приходит какая-то чужая тётя, рядом только мама и папа, при этом папа своими сильными руками всегда ловит, когда подводят ноги. В девять мы уложили его спать. Я всё время говорю мы, потому что в этот вечер Алек не отлипал от меня ни на секунду. Даже чай я нам делала в его присутствии. Я точно не сбегу, но у него уже, наверное, развился страх, что стоит потерять меня из виду, и я действительно исчезну. Алек возился с ребёнком, укачивал его, пел песню, а я смотрела, сидя на кровати, и видела, как он за эти два дня изменился. Он был уставшим и похудевшим. Кожа стала бесцветной, скулы ещё больше заострились, а под глазами были синие круги. Как только он положил Филю в кроватку и подоткнул ему одеяльце, я бросилась к нему и обняла со спины, утыкаясь лицом меж лопаток. Господи, как же мне жаль, что я была такой эгоисткой и убежала, не отвечая на его звонки. — Тась? Я в ответ промычала ему в спину: — М? — А ты там внизу бабушке правду сказала? — Я подняла голову, пытаясь понять, о чём он говорит. — Ну, что мы любим друг друга. Это правда? — Конечно. — Я прижалась щекой к его плечу. Боже, как же хорошо и спокойно. — Я люблю тебя, — прошептала я тихонько, — очень-очень. Я почувствовала, как Алек вздрогнул, и даже подумала, что он может заплакать, но когда я повернула его к себе и посмотрела в лицо, он улыбался, спокойно улыбался, и я поцеловала эту улыбку. Наконец-то. Всё хорошо. В доме всё стихло. Бабушкиных шагов не слышно, только телевизор в её комнате тихонько работал. Кто-то пел, программа новогодняя повторяется, выступают отечественные звёзды. Все бабушки это любят. Филя тихо спал, раскутался правда, но Алек его тепло одел – я предупредила, что на втором этаже ночью значительно прохладнее. Мы умылись и улеглись в кровать сами. Под двумя телами она постыдно скрипела, и этот скрип, мне казалось, слышала вся улица. Бабушка уж точно. Но Алек шепнул, что она уснула, как только голова её коснулась подушки, и этот скрип ни за что её не разбудит. Ни мне, ни Алеку спать не хотелось, и валялись мы в темноте, сплетённые. Он поглаживал мне волосы, а я рисовала что-то кончиками пальцев у него на груди. — Алек? — М? — А ты пол ребёнка знаешь? — Я просто подумала, что Эбигейл наверняка видела не просто меня пузатую, а самого малыша, и знает пол. — Ну, знаю. Но ни за что не скажу. Я перевернулась на живот и привстала на локтях, чтобы смотреть ему в лицо. Может, мой просительный взгляд вызовет у него жалость. — Значит мальчик, — буркнула я. — Ради девочки зачем так стараться? — Я старался не только из-за твоей беременности. Ещё я думал о Шантри. Она выходит замуж, а у Никиты в предках были близнецы. И я боюсь, что и у неё могут быть близнецы. Мальчики. Страшно подумать, что случилось бы, если бы такое произошло. Мне тоже. Я снова легла, пытаясь не заострять внимание на представлении об этом. Всё позади, всё хорошо. — А меня к ней на свадьбу, наверное, не пустят, — продолжала я думать. — Я буду уже глубоко беременна и не смогу лететь, вряд ли это одобрит врач. — Да нет, ты уже родишь к её свадьбе, и давно. Я снова подняла голову и нахмурилась. Что-то он ерунду какую-то говорит. Сейчас начало января, и летом я ну никак не смогу родить. В конце августа, возможно, но я жду его в сентябре. — Ты беременна уже больше двенадцати недель, — начал пояснять Алек, а я глаза так вылупила, что мне даже больно стало. И в голове сразу столько мыслей, столько отрицаний. Новые факты никак не укладывались в голову. — Но как такое может быть? Я спросила Эбби, когда это произошло, и она сказала «только что». — Диалог был не совсем такой, насколько я понял. И причина была в недопонимании из-за разных языков. Папа перевёл, и бабушка решила, что ты спрашиваешь, когда было её видение. А оно появилось сразу же, как только она увидела тебя в тот день. Именно в тот день прошло ровно двенадцать недель, как ты забеременела. Я говорил, что в течение этого времени неподходящая женщина, которой удалось забеременеть, либо теряет ребёнка, либо плод рассасывается, что ли. А ты доносила. — Этого же быть не может! — Я уже села. — Я ничего не чувствую. Да и… двенадцать недель… это сколько вообще?.. Я начала считать в голове, но парень меня опередил. — Предполагаю, ребёнок был зачат в нашу самую первую ночь. Или в то утро, когда ты принимала душ, а потом сбежала. После этого между нашими встречами был большой перерыв, так что эта дата самая подходящая. — Но месячные… — Ноябрьские «две капли»? — процитировал он меня. — Я погуглил, такое бывает в первые месяцы и в основном неопасно. Осознание всё-таки приходило ко мне. Меня колотило, и я прокручивала все эти почти три месяца в голове. Всё это время… я носила ребёнка! Всё-всё это время! Я бросилась к Алеку и уткнулась ему в грудь, начиная неистово рыдать. Его кожа покрылась моими слезами, я сама вымазалась в них, но не могла прекратить. — Я самая худшая мать на свете! — взвизгнула я и сжалась в комочек, отворачиваясь. Нижняя губа дрожала и кривилась, хотелось драть на себе волосы, и я схватилась за подушку. — Я болела, очень много нервничала, курила и даже пила. Тогда у Эли и на свадьбе! Я превратилась в тебе подобную, и это подкосило меня, а с ним тогда что? А вдруг он родится уродом? Или умственно отсталым? Или у него будут задержки в развитии, проблемы с сердцем или нервной системой? Или вдруг он вообще не родится? Из-за меня! — Ничего такого не будет. Бабушка видела. — Парень обнял меня со спины и поцеловал в шею. — Это будет восхитительно-счастливый ребёнок. Девочка, похожая на тебя. Девочка… Я улыбнулась. Очень хотелось верить его словам. Они успокаивали меня, и в голове появлялись умиротворяющие картинки, и плач и истерика сами собой утихали. Я закрыла глаза и снова повернулась к Алеку, он обнял меня. Это же он делал, я знаю. Он транслирует эти картинки мне в голову. Это его мысли, воспоминания из видений Эбигейл. Девочка, действительно здоровая и улыбчивая. Ей годика два. Не знаю, сколько точно, но она старше Фили, и у неё длиннее волосы. Она умеет говорить «мама» и «папа». Моя хорошая… А может, это был только сон. Тёплый и спокойный. Мне было в нём уютно, и кроме этих картинок, я не видела ничего, только чувствовала объятья Алека, его плечо под своей головой, его дыхание у себя на макушке.