За резной дверью из белой акации

Воспоминания такие смутные, как отражение неба в быстром течении реки. Обрывки, какие-то фразы, запахи, звуки. Складываются в удивительные коллажи, причиняя боль, заставляя сжиматься в комок. Я так ждал, так долго и так мучительно. Сидел перед самой дверью в ожидании долгожданного щелчка замка. Боялся дышать, чтобы не упустить момент. Так долго лились минуты, всё вокруг застывало. Угли в камине тлели из последних сил, вечная осенняя сырость грозила вот-вот добраться до самого моего сердца и выступить на глазах. За окном завывал ветер, серое небо почти не давало света, от этого было неуютно и страшно. А ещё я хотел есть, просто ужасно. Нет больше сил ждать, это уже почти физическое ощущение как зубная боль. Вот и сумерки уже спустились, но я не двигался с места. Тебя всё нет. Почему? Ты говорила, что придёшь. Но не приходишь, ты нарушила обещание. Ты меня не любишь. Почему? Я как-то провинился? Я буду очень послушным, только приди пожалуйста, я сделаю всё, что ты попросишь, только приди ко мне. Дождь лил, я не зажигал свечу, так страшно было осознавать, что день закончился. Целый день пролетел, а я всё ждал. И мне теперь так грустно, так тоскливо. Часы резко тикают где-то в углу, по окну барабанят капли дождя. Время идёт, а я всё сижу, слушаю, как стучит моё сердце. Стемнело и похолодало. Умоляю, приди. Ни звука за дверью, лишь часы и дождь. Разрывают барабанные перепонки, заставляют дрожать всем телом. И долго, мучительно долго…

***

Не так часто удавалось побывать Ричарду в отделении отоларингологи, да в прочем не часто и хотелось. Обыкновенно у него не было времени бесцельно шататься по палатам, наполненным пациентами не его профиля. Здесь ему совершенно нечего было делать, особенно учитывая напряжённые отношения с заведующим этим отделением. Однако от этого сами палаты и врачи, работающие под началом Эдварда, не становились хуже, напротив Гамельтон очень гордился несколькими толковыми специалистами, постоянно обитающими в западном крыле. Что уж и говорить, а Марлоу держал своих подопечных в ничуть не меньшей дисциплине, чем сам Ричард, а это заслуживало уважения. Это уютное скопление коридорчиков и кабинетов имело прямой доступ к большинству жизненно важных помещений, таких как столовая и сестринская, а так же хитроумными путями оперативно можно было добраться оттуда во все иные части больницы. Вполне во вкусе общительного и частенько отлынивающего от работы Эдварда. Постоянно наполненное разными людьми, желающими срезать путь, отделение было шумным и живым, постоянно двигающимся созданием, почти не поддающимся контролю. В коридорах постоянно стоял назойливый гул, то ли от вечных разговоров, появляющихся то там, то здесь как маленькие взрывы, разрывающие священную больничную тишину, то ли от уличной возни, проникающий в это крыло постоянно, по вине его положения. Окна отделения отоларингологии выходили на оживлённую улицу и являлись неким фасадом клиники, её лицом и создавали имидж тёплого уютного места, где люди отнюдь не доживали свои последние обезображенные болезнью дни, а напротив, проводили время с пользой и удовольствием, словно на каких-нибудь лечебных курортах. Что и говорить, а находись там отделение неврологии и психиатрии, коим заведовал Ричард, а слава у учреждения была бы другая. Но каким бы прекрасным местом не были владения Эдварда, а невролог точно знал, что эта часть больницы ничем не отличается ото всех остальных, здесь точно так же люди страдают, испытывают боль, а порой и умирают. Следовало отметить, что случалось это много реже, чем в подобных отделениях других больниц. Всё-таки больница Святого Рафаэля была частной клиникой, лечение в которой могли себе позволить лишь люди состоятельные, посвящающие своему здоровью, как и всем прочим аспектам своей прекрасной и неповторимой жизни, немалое время и средства, явно не доступные простому люду в таком количестве. А посему не бывало обыкновенно в стенах этого заведения безнадёжных бродяг, почти уничтоженных чахоткой, или утомлённых работой и пневманией девушек, которых уже не спасти. Признаться, это делало работу до ужаса скучной: ни тебе экстренных ситуаций, ни драм, ни возможности даже проявить своё мастерство, доставая, словно за шиворот, беднягу с другого света. Но уж лучше спокойная и размеренная практика с высоким уровнем счастливых излечившихся пациентов, до этого бывших приятными богатыми пациентами, не вгоняющими впечатлительных медсестёр в обморочное состояние, хорошие условия, точные инструменты в любом количестве, хорошее жалование и самое главное – удовольствие от всего происходящего, чем разваливающееся убогое заведение, по уровню помощи людям походящее больше на камеру пыток. Такого мнения одновременно придерживались все главные врачи, с грустью и некоторым отвращением вспоминая места, в которых всем пришлось поработать на пути приобретения неоценимого опыта. Так или иначе, сколь бы не была неприятна цель внезапного визита Ричарда в отделение отоларингологии, а последнее всё равно радовало глаз и тактильные рецепторы, ведь интерьер здесь был ничуть не хуже, если даже не лучше, интерьера отделения неврологии и психиатрии. В связи с архитектурной оригинальностью градостроителей, коридор, являющийся артерией отделения, имел по одну стену свою двери в кабинеты и палаты, а другой стеною был сопряжён с каким-то другим коридором, а значит, окон почти не имел. Хотя плотный ряд комнат, ровным строем выстроившихся вдоль коридора, образовывал периодически в стенах ниши, заполненные удобными диванчиками для ожидающих своей очереди, а так же имеющие огромные окна, всё-таки немного разгоняющие тьму. В помощь им, на стенах висели рожки, горящие почти круглосуточно. В силу всего этого в коридоре создавался такой приятный таинственный полумрак, по ночам, тем не менее, проверяющий нервы сестёр милосердия на прочность. Как два сияющих ангела возмездия разгоняли своими белоснежными халатами тьму, царившую вокруг, Ричард и Эдвард, стремительно направляясь к палате номер пять. Она находилась точно в особенно тёмном сгустке тени, где свет от окон уже не имел власти, а рожок ещё не дотягивался, лишь слегка обозначая контуры двери. Отоларинголог пошарил в кармане халата, достал оттуда маленький тяжёлый ключ и заговорил: - Мальчишка очень буянил, нам его пришлось успокоить чуть-чуть,- сказал он, как бы извиняясь, помедлил мгновение, но потом, словно навёрстывая упущенную секунду, резко щелкнул ключом в замке и резким движением распахнул чуть скрипнувшую дверь. В комнате было душно, это первое, на что обратил внимание Ричард, в загадочную тёмную свежесть коридора хлынуло облачно горячего тугого воздуха, пропитанного жёлтым светом. В углу палаты тусклой противной желтизной освещал выложенные плиткой стены газовый рожок, словно не светлый холодный день, а вечная ночь, как на севере, царила за стенами комнаты. Здесь так и пахло болезнью, муками, там, где всем хорошо, воздух не бывает такой тяжёлый и горячий, как будто сталь рядом лили. От безупречных белых стен звонким эхом отдавалась тишина, такая странная, нереальная, как будто мир не проникал в палату, будто оживлённый коридор и не менее оживлённая улица находились за тысячу километров отсюда. Эдвард конечно любитель приукрасить, но Ричард и сам ожидал увидеть бурную истерику, крики, разбитые склянки с лекарствами, а это отсутствие звуков его насторожило. Тишина, нездоровая, хотя чего ещё можно ожидать в больнице, совсем нехорошая, давила не хуже зловещего воздуха, душила сильнее противного резкого света, заполняла всю палату, почти опускалась на плечи, прижимала к больничной койке тонкое тело, щедро стянутое по рукам и ногам ремнями. Подойдя ближе, Ричард разглядел среди белоснежных простыней хрупкого юношу, прожигающего врачей взглядом. Тонкие руки как-то неестественно вывернуты и намертво пристёгнуты ремнями к койке, худые запястья уже покрылись ссадинами от грубой кожи ремней, кулачки сжаты, мышцы напряжены, натягивая бледную прозрачную кожу, украшенную узором светящихся голубых вен. Дыхание прерывистое, тревожное, как будто сейчас задохнётся, губы болезненно сжаты, волнистые волосы прилипли ко лбу, лежали на подушке, спускались светлыми ручейками на плечи, такие хрупкие, выглядывающие из сползающей больничной пижамы. Но глаза его были ужасны, в них огонь преисподней, слёзы в уголках, ненависть, ярость, казалось, отвяжи – и набросится. Лицо искажено гримасой злости, натянут как струна, одной искры хватило бы - и взорвался. Ричард вздохнул и присел на краешек кровати, которая тут же прогнулась под его весом. Как часто видел он это, обычная истерика, состояние аффекта. Мальчик повернул к врачу голову, от чего стала отчётливее видна бешено бьющаяся на шее вена. Ричард приложил ладонь ко лбу пациента – огненный, холодная испарина. Парнишка резко дёрнул головой, сбрасывая руку врача, сопровождалось это не менее резким, дерзким взглядом, в котором почти физически ощущалась угроза. Эдвард привалился к высокому подоконнику и напряжённо уставился на больного, будто пытался помочь неврологу. Последний тем временем взял в свою руку маленькое запястье, сдвинул ремни немного вниз, готовясь измерить пульс, но мальчишка начал вырываться, используя открывшиеся возможности нового положения ремня. Ричард строго пресёк эти жалкие попытки, в ответ последовал особенно активный всплеск эмоций, мальчику почти удалось принять вертикальное положение, на что врач среагировал моментально: мгновение, и пациент вернулся в прежнее положение, только на этот раз гарантом неподвижности являлась сильная рука невролога, сурово и непоколебимо упирающаяся в грудь мальчика, прижимая его к койке. В итоге пульс всё-таки был измерен. Невролог-психиатр ещё пару минут вглядывался в глаза пациента, как бы оценивая на долго ли тот задержится в отделении неврологии и психиатрии. Всё ещё злой, затравленный и уже изрядно настороженный взгляд голубых глаз лишь усугублял положение их владельца. Помощь ему явно требовалась, только велик ли айсберг пока понять было трудно. Может быть мальчик поистерит немного и успокоится, а может быть ему прямая дорога в психиатрическую лечебницу, выбраться из которой почти невозможно. Так или иначе, у Ричарда уже был готов план дальнейших действий, поэтому не стоило терять времени, врач обратился к коллеге, всё ещё закрывающему своей широкой спиной скромный свет маленького окна: - Знаешь, я с ним должен поработать. Какой ты ему поставил диагноз? - Лёгкая форма пневмонии. А что? – отоларинголог соблаговолил отклеиться от подоконника и медленно зашагал по палате. - Я бы его забрал к себе в отделение, - задумчиво произнёс невролог. - Сначала мне надо долечить его лёгкие, а потом уже принимайся за голову, - усмехнулся Эдвард. - Я знаю правила, Эд. Так когда приблизительно я смогу забрать его? – Ричард и сам содрогался от одной только мысли, что если бы не священный устав больницы Святого Рафаэля, ему бы пришлось делить пациентов со своим главным соперником. - Дай мне неделю. Обычно мы их держим дольше, но раз уж ты всё равно обеспечишь постельный режим… - Обеспечу, ты не волнуйся, - эта вальяжная манера общения начинала выводить Гамельтона из себя. - Не горячись. Вообще, повезло, что мальчишка сейчас здесь, а не в морге. Если бы не мы с Уилом, кашлял бы уже кровью. - Ты считаешь, что проявил милосердие? – улыбнулся Ричард, приподнимаясь с кровати, которая коротко скрипнула. Паренёк, не обременённый более властной рукой невролога, смог дышать свободнее и глубже. - А разве нет? – Эдвард остановился, сложил руки на груди и направил прямой самодовольный взгляд на невролога. - Лечить пациентов, попавших сюда против своей воли, – неблагодарное занятие, - тихо, но уверенно проговорил Ричард. Эдвард приподнял брови и покачал головой. В комнате повисло напряжение, которое сразу ощутил прикрученный к койке мальчик, с интересом и опаской уже поглядывающий на врачей. - А как же клятва Гиппократа, высокая моральная обязанность? – слова отоларинголога так и сочились иронией. - Вколи ему кубик морфия, чтобы успокоился. И потом, если вдруг проблемы возникнут, по кубику, не больше. И ноги можешь освободить, - отчеканил Ричард и резко встал, направляясь к двери. Он не имел ни малейшего желания вести дискуссии о высоких материях с Эдвардом. Но дверью конечно хлопать Ричард не стал. Эдвард за ним не последовал, занятый уже, очевидно, претворением в жизнь рекомендаций невролога. Коридор встретил врача размеренной леностью и рутинной скучной атмосферой, а потому быстро успокоил и заставил забыть о досадной стычке с коллегой. По пути до своего кабинета Ричард раздумывал о том, откуда мог взяться этот пациент, и к чему каждый из вариантов может привести. В любом случае, невролог остался при своём мнении по поводу собирания по улицам бездомных детей. В конце концов, это частная элитарная клиника, не занимающаяся педиатрией. Подобного рода сомнительные личности без имени в амбулаторной карте здесь крайне не приветствуются. Вечер был заполнен умиротворяющей приятной бумажной работой, от чего-то так нелюбимой остальными главными врачами. Веселое потрескивание дров в камине прогоняло мерзкий противный холод, ползущий от окна в кабинете Ричарда. Старшие сёстры исключительно по доброте душевной и несколько в обход правил принесли горячий глинтвейн. Заведующий отделением неврологии и психиатрии добросовестно их отчитал, на напиток таки взял, в душе безмерно благодарный. Необычайно мягко и тихо на город опустились сумерки, как шоколадная крошка покрывает торт или пирожное, так и округлые, плавные тени наполнили улицы, яркими апельсиновыми дольками зажглись фонари и окна домов. Холод при этом стоял как в знатном погребе хорошей кондитерской. В кабинете Ричарда пахло специями от глинтвейна, тонким острым дымом прогорающих дров, тем не менее, неплохо уходящим в дымоход, какими-то вечными таблетками и пилюлями, тонкий аромат, присутствующий в любой больнице, постоянно лежащими в одной кипе исписанными листами, чернилами, теплым деревом благородной мебели. Ричард скромно радовался, что сумел решить проблему с отоплением своевременно, ещё до начала выходных, во время которых обыкновенно наблюдался особенный наплыв посетителей, решивших, очевидно, посвятить посещению врача отдельный день, такой например как суббота или воскресенье. Утро последнего однако представляло резкий диссонанс по сравнению с вечером, ведь большинство благородных господ, способных оплатить услуги врачей больницы Святого Рафаэля, предпочитали посещать по воскресеньям церковь. В любом случае, начальник отделения неврологии и психиатрии избавил своих дражайших пациентов от необходимости стучать зубами от холода, царящего в клинике, кутаться в верхнюю одежду и с нетерпением жаждать окончания приёма, а это немало облегчало жизнь как и самим больным, так и в не меньшей степени врачам, вынужденным это творящееся безобразие как-то обуздывать и контролировать. В общем, Ричард решил, что за этот день сделал не так уж и мало, а потому по окончании всех дел с чистой совестью собрался отправиться прямо домой, почитать таки ту несчастную книгу, посидеть в мягком кресле в гостиной, пить чудесный травяной чай миссис Хогарт, но его приятные планы на будущее были жесточайшим образом разрушены. Когда невролог тщательно сгонял остатки чернил с пера на край чернильницы, за дверью послышались торопливые шаги, с самого момента их появления говорящие, о том, что опять возникла какая-то срочная неожиданность. Уже смакуя гнев и раздражение, смешанные со сладкой уверенностью в том, что даже в такой простой и спокойный вечер найдётся посланец преисподней, посланный на эту грешную землю за тем, чтобы разрушить радужные планы Ричарда, врач отложил перо в сторону, облокотился локтями на стол и сложил длинные красивые пальцы вместе, отчего напоминал не доктора, готовящегося принять визитёра, а какого-то экзотического духовного практика, сложившего очередную мудру, или скорее колдуна, медленно, но верно начавшего осуществлять самое страшное из своих проклятий, потому что и выражение лица и особенно взор его невербально гарантировали нерадивому посетителю самые отборные мучения, имеющиеся в арсенале грозного невролога. В таком виде и застал Ричарда Кристофер, уже на подходе к кабинету почуявший неладное, а потому вошедший неуверенно и тихо, будто боясь создать лишний шум и разозлить тем самым коллегу ещё сильнее. Тот же немного поостыл, установив личность визитёра, но тяжёлый осуждающий взгляд, таящий в себе угрозу, отводить или хотя бы смягчить не спешил. Уолди чуть ли не на цыпочках пересёк ковёр и опустился на одно из кресел, стоящих прямо напротив кресла самого хозяина кабинета, теперь их разделял лишь грузный письменный стол тёмного дерева, не смотря на свои габариты и предполагаемую прочность, вряд ли способный в случае чего защитить кардиолога от начальника отделения неврологии и психиатрии. Кристофер почти не изменился со времени учёбы в университете, всё те же непослушные кудрявые вихры, юношеская сутулость и худые костлявые руки, на первый взгляд не внушающие доверия. Но тот, кто хоть раз видел этого врача в деле, голову мог бы дать на отсечение, что во время операции эти руки превращались в самый точный и самый надёжный инструмент, коим располагает на данный момент человечество. Ричард и сам не раз был свидетелем той магии, мистики, творящейся вокруг кардиолога, когда тот занят делом. Хоть он имел и невнушительный вид, но уважением он пользовался ни чуть не меньшим, чем остальные главные врачи больницы Святого Рафаэля. Кристофер сидел на самом краешке кресла, сложив руки на коленях, наконец глубоко и как-то виновато вздохнул и поднял взгляд на Ричарда. Тот приподнял брови, как бы вопрошая о цели столь позднего визита, и кардиолог неуверенно начал: - Слушай, Рич, не мог бы ты меня выручить? – сделал короткую паузу, на случай, если у собеседника уже появилось что сказать, но у него не появилось, а потому Кристофер продолжил. – Тут такое дело: ну ты ведь помнишь про ежегодное собрание благотворителей? Ричард коротко кивнул. Кажется, он уже догадывался, в чём состоит суть просьбы Кристофера. - Так вот, ты же знаешь, я согласился пойти в этом году, но не сверил с графиком своих дежурств. И получилось так, что они совпали. Да. Именно этого Ричард и ожидал. Как это похоже на Кристофера! А так же Ричард уже ожидал, что не сможет отказать своему хорошему другу, хоть его и приходилось всё время вытаскивать из передряг, но в долгу он не оставался никогда. Тем более, перед этим умоляющим взглядом никто не мог устоять. - Ты хочешь сказать, - грозно заговорил Ричард, в воспитательных целях не снижая обороты, - что кто-то должен за тебя подежурить? - Ну хотя бы так, - чуть облегчённо вздохнул кардиолог, - хотя я бы лучше остался сам, у нас тут двое прооперированных, состояние всё ещё критическое, моё присутствие необходимо, - и виновато покосился на коллегу. - Значит, ты просишь меня пойти на приём? - Да, именно так. Прости, что нарушаю твои планы, мне очень неудобно тебя об этом просить, - затараторил Кристофер, - все остальные уже разошлись, мне больше не к кому обратиться. Ричард глубоко вздохнул, покачал головой, потом закрыл чернильницу и встал, жестом предлагая коллеге последовать его примеру. Всё ещё держа того в напряжении своим сердитым молчанием, Гамельтон последовал в направлении к выходу, что немало насторожило кардиолога и натолкнуло на размышления о способах помощи нежеланным гостям покинуть помещение. - Будешь должен, - протянул невролог, закутываясь в своё тёплое пальто и открывая дверь кабинета. Кристофер всплеснул руками и расплылся в широченной улыбке облегчения. - Спасибо! Спасибо тебе огромное! Ты меня просто выручил! – кардиолог от души пожал руку коллеге и убежал в темноту коридора, не дожидаясь пока Ричард передумает.