Проклятье Посейдона

      Перед рассветом его разбудил холод. Он больше не чувствовал тепла драконьего тела. Заворочавшись, Келей открыл глаза. И тут же вскочил, увидев Ладона, стоявшего на выходе из пещеры и загораживавшего собой рассветные лучи. В человеческом обличии. У юноши чуть сердце не остановилось от какой-то маниакальной неописуемой радости. Он вздохнул с таким явным облегчением… Как же давно он не видел Ладона-человека. Эти семь дней казались ему целой вечностью.       — Ладон! — позвал он, не сумев скрыть искренней радости в голосе.       Дракон обернулся и слегка нахмурился.       — Проснулся все-таки, — проворчал он.       Келей нетерпеливо подбежал к нему, кутаясь в шерстяной плед.       — Я пойду с тобой, — быстро проговорил он, боясь, что Ладон уйдет без него.       Дракон не стал спорить. Подхватил его на руки, вышел из пещеры и спокойно спрыгнул с четырехметровой скалы, приземлившись по-кошачьи мягко и пружинисто. Келей от страха и пикнуть не успел, только прижался к горячему телу посильнее, тихо радуясь про себя этому надежному привычному ощущению жара и силы, исходящих от Ладона.       Не выпуская его из рук, Ладон направился в лес, в сторону моря. Келей прижался к его груди покрепче, молча наслаждаясь его объятиями и не смея даже пошевелиться. Без особого удивления он понял, что безумно скучал по этим крепким объятиям. Закрыв глаза, он позволил мыслям лениво течь, убаюкиваемый тихим ритмичным шагом дракона, неторопливо пробиравшегося по лесной тропинке.       Они в полном молчании вышли на морской берег. Здесь Ладон отпустил его на землю и все так же, не сказав ни слова, ушел в море. Вернулся на удивление быстро, всего через сорок минут. Словно боялся надолго оставлять его без присмотра. Сухой. Но все с тем же непроницаемым выражением на лице и неопределенным взглядом золотых глаз. Келей молча наблюдал за его приближением. Только сейчас он заметил, как изможденно выглядит Ладон. Под глазами залегли едва заметные тени. Он казался таким усталым… и даже вроде похудел. Всего-то за неделю?       Дракон подошел и сел рядом на песок, не говоря ни слова.       Юноша протянул руку и осторожно тронул белые пряди. Он перебирал его волосы, и дракон не сопротивлялся, молча сидя рядом. Он не был напряжен. Он был каким-то странным…       Келей почему-то вспомнил слова Мирры: «Если дракон добровольно отказывается от своего сокровища, это тоже может погубить его…». И тут его вдруг осенило. Неужели Ладон затеял все это из-за него? Щадя его чувства? Он пытался таким образом показать, что Келей здесь не раб, не шлюха, а… гость и волен делать что хочет? И поэтому он не подходил к нему, не заговаривал с ним… Зевс… какой же он глупец, что не понял этого сразу! Ладон всего лишь пытался позаботиться о его… чести и гордости. Келей нахмурился. Идиотизм. Неуместный жест благородства… И к тому же! Мирра сказала, что дракон и его сокровище связаны. Если дракон добровольно отказывается от своего сокровища по каким-то одному ему известным причинам, то он зачахнет. Неужели это правда? Иначе как еще можно объяснить такой ужасный внешний вид Ладона? Зевс, ну что за глупый дракон ему достался… Проявлять благородство тогда, когда оно совершенно неуместно. Да он, не задумываясь, наступит на горло гордости, забудет о чести, если Ладон проявит упорство хоть немного! Неужели это непонятно?!       Ладон неожиданно встал и устало потянулся.       — Пойдем обратно, — произнес он едва слышно. — Я хочу спать.       Келей молча кивнул и пошел за ним. Дракон шел впереди привычной бесшумной походкой, но что-то теперь в ней неуловимо изменилось. И Келей не мог понять, что именно. Ладон был каким-то апатичным…       Так трудно поверить в то, что сказала ему Мирра о драконах. Неужели он теперь и правда его сокровище?       Словно в подтверждение юноша вдруг ощутил резкую обжигающую вспышку в правом ухе. Сережка будто нагрелась пламенем.       Он поморщился от легкой боли, торопливо следуя за драконом. Что же, теперь так будет всегда? Ну нет… Келей вовсе не хотел, чтобы Ладон выглядел так, словно вот-вот свалится с ног. Ему было бы комфортнее, если бы дракон снова начал насмешничать над ним и делать всякие явные откровенные намеки. Это было, по крайней мере, куда привычнее такого вот равнодушного Ладона. И к тому же, похоже, его идиотское решение «оставить его в покое» отражалось на его здоровье. Неужели правда умрет, если, например, Келей уплывет с острова? Или исчезнет? Или его похитят? А сейчас? Дракон словно затухает, хотя Келей находится рядом с ним. Выходит, Ладону нужен не только физический контакт теперь, после того, как он нацепил на него свою сережку? Что обычно делают сокровища? Валяются в пещере своего грозного хозяина, согреваемые его могучим телом, и даже пикнуть не смеют. Но это про груды золота. А он человек. И что ему делать прикажете?       Если он что-то не предпримет немедленно, то, если следовать теории Мирры, Ладон вообще сляжет. Тупость какая, неужели все эти суеверия — правда? Что, что надо Ладону?       Келей отчаянно закусил губы, лихорадочно ища верное решение. Ладон по-прежнему шел впереди, не обращая ни на что внимания. У него глаза вообще открыты? Ну живая сомнамбула, ей богу!       А если… если он попробует… попробует сам сделать первый шаг? Ну… Показать свое… свое участие? Что?       Да что угодно! Только бы Ладон не выглядел таким усталым! Да он же бледнее, чем обычно, хотя, кажется, это невозможно!       Решившись, Келей ускорил шаг и положил руку ему на плечо, вздрогнув от собственной смелости. Воспоминания о том, как отреагировал Ладон на его прикосновение в предыдущий раз, были еще свежи в его памяти.       Но в этот раз дракон лишь обернулся и равнодушно посмотрел на него. Хотя… не совсем равнодушно. В глубине золотистых глаз плясал какой-то мрачный, тоскливый и жадный огонек. Не тот, что означал жаркое пламя страсти и вожделения. Просто создавалось ощущение, что Ладон видит что-то, что отчаянно хочет иметь, но не может взять. И дело не в том, что кто-то ему мешает… А в том, что он сам от этого отказался и хотя отчаянно жалеет, взять не может по каким-то причинам.       А в остальном, казалось, он спал на ходу. Ни единой эмоции! Причем он не намеренно прятал их. Их действительно не было!       — Ты долго еще будешь делать вид, что тебе все равно? — прорычал Келей почти раздраженно.       — О чем ты? — вяло отозвался дракон.       — О том, что ты словно ходячий мертвец! Знаешь, Мирра рассказала мне… про связь. Ну… между драконом и его сокровищем.       Ладон продолжал смотреть на него все так же апатично, никак не реагируя на это заявление. Даже бровь свою треклятую не вскинул в очередной издевательской насмешке.       — Это правда? — нерешительно спросил юноша, заглядывая в золотые глаза. Странно, но сейчас его колени уже не подгибались под волей дракона. Это как-то зависело от этой сережки? Он мог безбоязненно смотреть в его глаза.       — Правда. — И даже плечами не пожал. Простое подтверждение факта! Черт бы его побрал, как до него достучаться?!       Келей гневно стиснул зубы, стараясь не показать, как его пугает такая перемена в Ладоне. Опустив глаза, краснея, он медленно произнес:       — Поцелуй меня.       Золотистые глаза расширились на мгновение.       — Что? — переспросил Ладон.       — Я сказал… Не заставляй меня повторять, проклятье! Я… — С досадой посмотрев на дракона, юноша резко шагнул вперед и, обвив руками его шею, приподнявшись на носочки, быстро прильнул к его губам, словно боялся передумать.       Первое мгновение Ладон никак не реагировал на его поцелуй, так что Келею даже стало страшно. Вдруг его сейчас попросту отвергнут? И что тогда? Он с отчаянием прижался к нему сильнее, забыв про смущение и стыд, и скользнул языком по сжатым губам Ладона, умоляя их раскрыться и ответить.       Ему было страшно до дрожи в коленях. Вот сейчас Ладон просто оттолкнет его и… Но как дракон мог оттолкнуть свое сокровище, которое добровольно шло ему в руки? Уж скорее бы он сунул голову в петлю…       В следующую секунду сильные руки прижали его к горячему телу, твердые властные губы накрыли его собственные, мгновенно перехватывая инициативу, и влажный жаркий язык ворвался в его рот. У Келея вмиг подкосились ноги, и если бы дракон не держал его, то он бы точно упал. Как же было приятно и сладко снова ощущать его властный поцелуй, если бы кто знал! Юноша сам не осознавал до этого момента, как соскучился по сильным объятиям, жарким поцелуям и обжигающим прикосновениям. Он прильнул к нему, жадно обнимая за шею, покорно раскрывая губы и отдаваясь в его власть.       Приподняв пушистые ресницы, он увидел откровенно алчущие золотые глаза, горящие жадным неугасимым пламенем. В нем было все — страсть, вожделение, нежность, желание, власть и сила. И что-то еще… Что-то неодолимо прекрасное, волнующее, притягивающее, мягкое и проникновенное. Келей мог бы посчитать это за любовь, но эта была не любовь. Это было что-то совсем другое… Гораздо сильнее, крепче. Даже не чувство собственничества. Глядя в эти глаза, юноша вдруг ощутил, как сильно жжет его черная аметистовая сережка, буквально обжигая ухо так, что оно налилось пламенем и онемело от боли.       Одно-единственное слово прозвучало в затуманенном сознании:       «Мое».       И почему-то у Келея не было никакого желания сопротивляться этому заявлению. Даже не заявлению. Простой констатации очевидного всем и каждому факта. На него поставили несмываемое вечное клеймо обладания. В это мгновение он со всей болезненной сладкой остротой ощутил эту самую могущественную связь между драконом и его сокровищем. Связь, которая была сильнее, чем любое чувство — мести ли, вожделения, страсти, ненависти и даже любви.       Какая связь могла быть настолько могущественной, что превосходила даже любовь?       Келей не мог представить себе всей той силы, которая стала обладать им. Которую символизировала теперь черная аметистовая серьга. Это сладкое чувство отдачи, покорности, принадлежности Ладону и, главное, желание быть его собственностью. Оно не причиняло никакого унижения, горечи или отвращения. Оно воспринималось им, как само собой разумеющееся. Оно никаким образом не затрагивало его гордости. Оно обволакивало и грело. Он принадлежал, и не кому-то, а своему дракону. Что может быть прекраснее этого?       Если так себя чувствует груда бездушных сокровищ, веками лежащая под телом дракона, ревностно охраняемая им, оберегаемая, холимая и лелеемая, то он был готов подвергнуться той же сладкой участи. Стать предметом вечного вожделения, восхищения, неодолимой страсти и даже… любви? Любят ли драконы свои сокровища? И если да, то как? Как какую-то драгоценную вещь, или как… Как что-то родное, что нужно оберегать от любых посягательств, от посторонних глаз?       «Они спят на этих грудах сокровищ, отлучаясь, только чтобы поесть. И если из этой груды пропадет хоть монетка, хоть бусинка, они узнают и придут в такую неистовую ярость, что похитителю мало не покажется!»       Если дракон может узнать, что из этой огромной несметной горы сокровищ пропала всего лишь маленькая монетка, то даже представить страшно, как сильно они любят свое богатство и как могущественна эта связь!       Неужели… неужели Ладон испытывает к нему то же самое? Мирра была… права?       Взаимное обладание друг другом. Власть. Дракон не может без сокровища. Сокровище не может без дракона.       Вот что эта была за связь. Вечная. Бессмертная. Неподвластная никаким предрассудкам, силам и поступкам.       Единственное чувство, владеющее драконом, у которого есть бесценное сокровище, — ревность. Извечная ревность ко всему, что так или иначе влияет на его сокровище. Земля, на которой оно лежит, пещера, в которой оно находится, и даже он сам! Слепая ненависть ко всему, что смеет посягнуть на него.       Связь. Она наводила ужас и восхищение одновременно.       Но он не был бездушной грудой драгоценных безделушек. А Ладон не был огненным драконом.       Какова будет их связь?