Проклятье Посейдона

      И дни потекли за днями, плавно перетекая в недели. Время на Астипалее остановилось. Келей нежился в объятиях Ладона, купался в его внимании, грелся его заботой, укутываясь в нее, словно в теплое шерстяное одеяло. Их не тяготили никакие заботы. Целыми днями валяясь где-нибудь в уединенном местечке, в прохладе тенистого дерева, они либо занимались любовью, либо просто лежали на траве, лениво переговариваясь. Однажды Ладон даже взял юношу с собой в море, показав удивительный подводный мир. Келей видел сотни разноцветных рыбок, причудливых растений, красавиц-акул, которые их обплывали стороной за несколько метров, побаиваясь Ладона даже в человеческом обличии. А когда у него перестало хватать дыхания, Ладон прильнул к его губам, через поцелуй передавая спасительный воздух. Сам он под водой чувствовал себя еще более комфортно, чем на земле. Тут все его движения приобрели еще большую изящность, плавность и грацию. Как можно двигаться так сексуально, когда вода сковывает все твои движения, делая их неуклюжими и смешными, словно ты лягушка какая-нибудь? Но у Ладона получалось, и Келей только вздыхал.       А как-то раз он прокатил его на спине прямо над морем, почти задевая блестящую поверхность воды своими острыми когтями. Это было так захватывающе! Келей наслаждался ветром, бьющим ему в лицо, ощущением того, как его волосы колышутся позади и звуком размашисто двигающихся гигантских крыльев по бокам от себя. Не каждому удается покататься на драконе, да еще и морском! А потом Ладон ринулся вниз вдоль водопада, и юноша вцепился в его костяные шипы, жмурясь от страха и восторга. Дракон вышел из этого безумно опасного крутого пике, чуть не разбившись о воду, у самой поверхности.       А однажды они занялись любовью прямо в заливе, ночью, когда светила полная луна, и прибой захлестывал морской берег раз за разом. Келей захлебывался и от воды, и от экстаза, в очередной раз потеряв сознание. Это было так ярко и так незабываемо… Он почти не вспоминал о родном доме, вся его жизнь до встречи с морским драконом казалась давнишним сном. А сейчас он жил. Именно жил. Он никогда особо не желал занять престол Сифноса, но был единственным наследником, а потому его с детства готовили к этому. Он жалел лишь о том, что не может свидеться с его нежной и кроткой матерью, которая, наверное, уже давно считает его погибшим. Ему казалось, что он пробыл на Астипалее не пару месяцев, а много-много лет… А может быть, так оно в действительности и было. Слишком давно он видел свой родной дом в последний раз.       Он никогда бы не сумел забыть эти чудесные дни, проведенные на Астипалее с Ладоном. Ленивые занятия любовью, тихие деньки, жаркие солнца и ясные луны, ласковая вода, нежность его прикосновений, любовь во взглядах, сильные руки, шелковая трава, приятно обнимающая тело, шелест листьев над головой, тихие стоны, мягкая мелодия его арфы…       Днями и ночами они гуляли по острову, и Ладон показал Келею все свои любимые уединенные местечки — красивые маленькие бухточки и сверкающие заливы, откуда закат был виден во всем своем великолепии, тенистые милые сердцу полянки и просторные долины, крутые холмы и прохладные лощины. Он ошибался, когда думал, что Астипалею можно обойти за пару часов. Не хватило бы и пары дней. Астипалея была необъятна. Самый необыкновенный остров, какой он когда-либо видел. Маленький и огромный одновременно. Прекрасный и манящий. Таинственный остров где-то в Средиземном море…       Головой лежа на мягкой траве, юноша лениво тренькал по струнам своей арфы, его ноги покоились на коленях Ладона, и дракон рассеянно поглаживал его по бедру большим пальцем, откинувшись обнаженной спиной на ствол дуба. Солнце клонилось к закату, и вечерняя прохлада уже подбиралась к долине. Келей наиграл для своего возлюбленного пару нежных мелодий, зная, как ценит Ладон красивые песни.       — Ты скучаешь по дому? — поинтересовался Ладон, переведя на своего юного любовника проницательный золотой взгляд.       — Немного… — честно ответил Келей. — Мне жаль маму, она, скорее всего, считает, что я погиб. Жаль, я не могу сообщить им, что я жив, цел и невредим. И более того — доволен своей жизнью.       Ладон, казалось, удовлетворился таким его ответом и задумчиво посмотрел на плывущие облака.       — А ты? — внезапно спросил юноша, приподнявшись на локтях и внимательно посмотрев в красивое, аристократически бледное лицо дракона.       Ладон лениво посмотрел на него.       — Что я?       — Твоя жизнь. Ты мне никогда не расскажешь, как все было?       — Почему бы тебе не поверить легенде? В конце концов, она не так уж и привирает, а лишь приукрашает изначальную правду, — отозвался дракон все так же небрежно, но Келей видел, что взгляд его потемнел.       — Ладон? — Юноша осторожно взял его за руку.       — М?       — Пожалуйста.       Один кроткий взгляд нефритовых глаз творил волшебство, это Келей уже давно обнаружил и не брезговал иногда воспользоваться столь чудодейственным средством.       Дракон нахмурился.       — Все не столь драматично и пафосно, как ты думаешь и как тебе рассказывали, — проворчал он.       — Ну расскажи мне о своей жизни среди людей. Я так хочу знать!       Ладон вздохнул, но все же начал свой длинный рассказ, и вскоре Келей уже подпал под действие чар его бархатного низкого голоса, что умел медоточить столь сладкими речами, что заворожили бы и демона, и нашептывал такие жаркие возбуждающие словечки на ушко по ночам.       — Я ушел из сада Гесперид на рассвете своей жизни. Мне едва исполнилось сорок три года, но уже тогда я достиг своей зрелости, по крайней мере в облике человека. Эти три года я провел в саду сладкоголосых нимф на краю света в чудесном саду Гесперид. Естественно, я не желал снова отправляться на Астипалею, где уже тогда заскучал, проведя там всего лишь сорок лет. Я сумел упросить отца моего дать мне глоток свободы. И получил дар Посейдона — вот это. — Ладон приподнял серебристую ракушку на своей груди. — Это ракушка может сдерживать мою истинную плоть и сущность. Она сделана из того же материала, что и Ящик Пандоры ¹, поэтому очень сильна. Мой человеческий облик — вариация моей человеческой сущности. То есть если бы я не был драконом, то выглядел бы именно так. Посейдон отдал мне эту ракушку. Я проплыл по Эгейскому морю вдоль множества мелких островков и вышел на берегу Эвбеи. И отсюда началось мое путешествие. Поскольку до рассвета я должен был быть в море каждую ночь, то путешествовал в основном только вдоль берега. Я побывал в Халкиде, Акрополе и Афинах. Я даже заходил в Дельфы и побывал у Дельфийского оракула.       — Тебе было Пророчество? — прошептал Келей, впервые перебив его.       Ладон кивнул, но продолжил дальше, явно не собираясь распространяться на эту тему. Если ему и было какое-то Пророчество, то рассказывать о нем Келею он не собирался.       — Через Лутраки я перешел на Пелопоннес, побывав мимоходом в прекрасном Коринфе. За это время я уже пережил немало приключений. Я понятия тогда еще не имел о обычаях и нравах людей. Я был… юным и наивным, таким как ты. Я жаждал новых впечатлений. И я получил их в таком огромном количестве, что хватит мне на всю мою бессмертную жизнь. Я ведь не знал, что у греков не бывает такой внешности, как у меня. Альбиносы — редкие люди. А поскольку в моем истинном воплощении моя чешуя белее морской пены, то и в человеческом я имел белоснежные волосы. Не раз и не два я слышал, как мое имя связывали с экзотикой. Потом, когда я поднабрал немного опыта, я понял, каким меня считают люди. И когда понял, то решил, что и от такого рода знаний не откажусь. И когда меня впервые осмелились схватить на большой дороге, ведущей из Коринфа в Миккены какие-то разбойники, я не сопротивлялся. Сбежать я всегда успею, так я думал. Меня продали работорговцам. Те в свою очередь за огромную цену передали меня царю Эгиды. Отдаленный островок, полный экзотических удовольствий. Тамошний царь был тем еще извращенцем. Вот где я и приобрел новые знания… Меня обучили как наложника. Я не сопротивлялся. С интересом следил за развитием событий. А они раскрутились очень даже… Регулярно на Эгиду нападали спартанцы, эти дикие варвары со своими обычаями и традициями, суровые прекрасные воины. К тому времени я пробыл на Эгиде уже год и стал любимчиком у тамошнего царя. И если бы не спартанцы, я бы ушел. Мне заскучалось, я решил, что уже достаточно долго просидел на одном месте. И вот когда я уже совсем решил уйти одной лунной ночью и вышел на крепостную стену, чтобы нырнуть в море, я увидел сотни огоньков вдали. Это плыли боевые ладьи спартанцев, каждая из которых включала в себя около пяти десятков воинов. Спартанцы пользовались Эгидой, забирая отсюда красивых юношей с пухлыми губками и девичьим сложением для своих постельных утех. Разумеется, им попался я. И разумеется, я не сопротивлялся, когда меня взяли в плен. В любом случае я давно уже хотел побывать в Спарте, наслышавшись про этих воинов. Мне хотелось самому ощутить их обычаи и традиции. Что же, мне предоставили великолепную возможность. Я так ощутил эти традиции, что у меня около недели потом задница болела. В Спарте начался дележ добычи в тот же вечер, сразу после прибытия. Как у них это было принято, они сражались за право выбирать понравившегося им юношу. Мне было забавно наблюдать за этими людьми, но пробыв между ними некоторое время, я зауважал их. Сила и мощь Спарты — их оплот. И благодаря этому они процветали долгие лета. Знаешь… Не стыдно отдаваться суровому умелому воину, постигшему науку войны на своей шкуре и запечатлевшего ее на своем теле рубцами и шрамами. Чем больше их — тем почетнее воин. Меня выиграл Иокаст. — Голос Ладона на секунду пресекся, словно у него перехватило дыхание. Келей слушал внимательно и именно в этот момент ощутил, что Иокаст не просто пролетный персонаж в жизни его возлюбленного. И ощутил ревность, которую, впрочем, постарался унять, желая услышать, что было дальше. — Естественно в тот же вечер Иокаст опробовал свой «выигрыш». — Кривая ухмылка заиграла на губах дракона. — А потом… Потом пролетело несколько лет, а я и не заметил. Потому что… Потому что жизнь в Спарте захватывает тебя до самых кончиков ногтей и пробирает до глубины души. Они живут сегодняшним днем. Они привыкли сегодня пить вино и ласкать прекрасного юношу, а назавтра умереть в славном бою. Жизнь там бьет ключом, она ритмична, она — словно танец, быстрый и страстный, который затягивает и не скоро отпускает. И Иокаст сражался со мною бок о бок. Он залечивал мои раны, я залечивал его. Мы спали вместе. Я участвовал в Троянской войне. И на войне мы жили в одной палатке. Как это принято у спартанцев, мы стали друзьями, соратниками, любовниками, союзниками… — и снова Ладон замолчал, скрыв затуманенный взгляд тяжелыми веками. — Одно меня мучило. Мне претило обманывать его, ведь был я не тем, кем притворялся. С каждым днем становилось все тяжелее, и я хотел открыться ему. Мы вернулись с войны, одни из тех немногих счастливчиков, что могли вернуться к своим женам и оставить наследников для процветания Спарты. Прожив с Иокастом еще год, я не выдержал. Нарушил запрет отца и открылся ему. Темной ночью, приведя его на огромный пустырь за городом, рассказал, кто я есть на самом деле. Иокаст давно уже что-то подозревал, потому что заметил мои отлучки перед рассветом. И знаешь, что он сделал? Он высмеял меня. Сказал: «Да ладно, милый друг мой. Что ты мне сказочки рассказываешь? Я знаю, у тебя прекрасно подвешен язык, но мне-то лапшу на уши вешать не стоит…». Я разозлился. Ты же знаешь, как легко меня вывести из себя. Я принял свой истинный облик. Иокаст был потрясен. И поскольку у него не было с собой его верного меча, то он просто сбежал. И я не виню его. Я бы тоже сбежал. Я вернулся на следующий день. Думал, он поймет, ведь он… — Ладон опять замолк и только через пять минут с усилием продолжил: — Меня схватили. Едва я вступил в ворота города, как сотни мечей были приставлены к моему горлу. Спартанцы милостивы, они позволили мне выиграть право на жизнь на боевой арене. Иокаст сам вышел против меня. С мечом наготове, с тем самым мечом, которым он беспощадно разил своих врагов. Он был умелым и жестоким воином, закаленным во множестве боев. У меня не было шансов, ибо по сравнению с ним я был всего лишь юнцом. Да, за несколько лет мне доводилось и меч держать, и обучиться воинскому искусству. Но Иокаст держал меч с пяти лет, с младенческого возраста, едва оторвавшись от материнской груди, как и всякий истинный спартанец. Впрочем, я даже не собирался сопротивляться. В глазах его я прочел ту самую алчность и свирепую жестокость, что загоралась в них всякий раз, когда он вступал в бой. Он был истинным воином и мужчиной до мозга костей.       В голосе Ладона слышалось искреннее восхищение, и в то же время горечь. Взгляд его был устремлен вдаль, он не видел перед собой успокаивающего пейзажа долины. Перед его мысленным взором мелькали воспоминания его жизни…       — Я до последнего не верил. Я думал, что его чувства сильнее, чем ненависть к неземным тварям. Но он даже разбираться не стал. Суровый воин и патриот, отданный своей стране весь, до кончиков ногтей. Даже его любовь ко мне не могла пересилить любви к Спарте. И так поступил бы каждый истинный муж Спарты. Даже когда меч вошел в мое сердце, я не верил. Я потрясенно смотрел в его глаза, но не находил в них отклика на свой зов. Я был юн, глуп и наивен. О, я думал, что знаю его. Думал, что знаю Спарту. Думал, что уже достаточно хорошо знаю людей. Как же я ошибался! — такая неприкрытая горечь была в голосе дракона, что Келей ощутил, как на глаза его наворачиваются слезы. — И когда я лежал, поверженный… На холодном песке арены, а вокруг бушевали тысячи спартанцев, охочих до хлеба и зрелищ… Он улыбался, держа меч. Легко выпростал его из моей груди. Небрежно вытер о песок. И ушел. Я сотни раз видел, как точно так же он убивает других мужей. Точно так же он убил трех своих собратьев, сражаясь за право обладать мной, когда меня только привезли с Эгиды. И точно так же он убил на этой арене меня. — Пожав плечами, Ладон встряхнул головой, взгляд его тут же стал осмысленным. Он повернулся к Келею и закончил: — Несмотря ни на что, Иокаст был смелым мужем и воином чести. Решив, что убил меня, он не стал сжигать мое тело на погребальном костре. Он был милосерден, опустив мое тело в ладью, и сам оттолкнул ее от берега. Я помню его последние слова, которые он сказал надо мной, когда я был на грани сознания и бреда. «Морской твари место в воде». А потом отец забрал меня в свой дворец на дне моря. Подлечил немного. И снова Астипалея. Моя тюрьма. Моя обитель. Мое убежище на долгие века. И больше уже я не пытался проситься к людям.       Ладон посмотрел на свои золотые широкие обручи, обвивающие его запястья, словно змеи. И они ответно сверкнули на его взгляд.       — Вот мои оковы, — произнес морской дракон, сведя запястья вместе и показывая их Келею. — Добровольно и в то же время принужденно я заточен здесь.