Эра людей...

Немногие могут похвастать тем, что в детстве сказки им рассказывала Богиня… Та, кого люди и нелюди некогда почитали как Повелительницу дремучих лесов и болот, прекрасную, коварную и мстительную Лесную Деву, что ради жестокой забавы заманивает путешествующих среди серых утёсов и вековечных деревьев смельчаков в лесную чащу, бурелом и ядовитые топи. Та, которой трепещущие смертные приносили кровавые человеческие жертвы, умоляя даровать безопасный путь через дремучую пущу. Она говорила, и перед моими глазами представали видения столь яркие, что отличить их от яви мне было не под силу, словно и сам я присутствовал при тех событиях, наблюдая за ними то ли глазами самой Богини, то ли кого-то из тех, о ком шло повествование. Услышанные от Неё во снах истории счёл я в неразумном детстве своём захватывающими и ужасающими одновременно сказаниями, повествующими о былых временах. О том, как охваченный вдохновением, созидательным порывом Творец одним лишь своим благословлением превратил безжизненную, раскалённую пронзительно-яркими лучами Солнца земную твердь в известный нам мир, со всеми его Старыми и Новыми богами, стихиями и Бездной, материками и океанами, народами и расами, тварями давно вымершими и живущими ныне… О первых чадах небожителей — величественных титанах, достигших небывалых высот в магической науке и технике, но не вынесших испытание гордыней: бросив вызов своим божественным создателям, титаны проиграли и сгинули, оставив после себя лишь немногочисленные кости и колоссальные подземные купола непонятного назначения, под которыми вскоре, будто муравейники, выросли города иных рас и народов. О том, как эти расы и народы в постоянных войнах стали делить наследие своих бывших господ, с упоением истребляя друг друга и теряя всё больше и больше сокровенных знаний. О короле Алланте Двенадцатом, правителе древней Болетарии, едва не погубившем не только свою страну, но и весь мир. Ради удовлетворения собственного тщеславия, алчности и безмерных амбиций монарх-колдун пробудил Старейшего из демонов, что долгие сотни тысяч лет мирно спал в Озере Золы под Храмом. Вырвавшиеся на свободу порождения Хаоса, скрываясь в поглотившем королевство густом тумане, открыли безжалостную охоту за душами людей, почти не встречая сопротивления и постепенно распространяясь за пределы Болетарии. Многие рыцари, герои и мудрецы тех времён отправились во мглу, сокрывшую некогда богатую и процветающую державу, но пали жертвой коварства Старейшего, иные же утратили разум или отчаялись, и лишь одному, оставшемуся неизвестным воину улыбнулась удача: он убил безумного властителя, а слепая жрица вновь усыпила великого демона… О багровом разломе в небесах, сквозь который, спустя тысячелетия после сотворения мира, в него пришли бессмертные Драконы, повергшие в прах могущественные цивилизации, империи и королевства, разрушившие до основания огромные города и казавшиеся неприступными крепости людей, великанов и даже демонов. Лишь скрытые под землёй поселения оказались недоступны для разумных, свирепых и неуязвимых крылатых монстров. Некоторые из тех историй вновь встретились мне много позже, в пыльных залах монастырской библиотеки, записанными выцветшими за века чернилами на пожелтевших страницах старинных летописей и в ветхих свитках пергамента, сохранивших до наших дней легенды и мифы забытых ныне королевств и исчезнувших народов. О других я не нашёл ни малейших упоминаний, как ни старался, — хрупкая и недолгая человеческая память не сберегла их, а иные и вовсе никогда не были известны смертным, и лишь боги до сей поры бережно хранят воспоминания о минувшем и потерянном навеки. О вековечной вражде близняшек Илки и Велки, не поделивших возлюбленного, и о кровопролитных войнах, век за веком полыхавших между почитавшими сестёр племенами. О свихнувшемся от жадности и подозрительности древнем божестве, чьё имя ныне всеми забыто, превратившемся в клыкастый сундук, дабы самолично сохранить свои немудрёные сокровища… О живущих во Тьме Первородных Змеях — воплощениях лжи, коварства и подлости, что, ведомые завистью к своим более совершенным родичам — Драконам, — поддержали Великих Лордов, восставших против каменных ящеров, но и по сей день плетут интриги в надежде вновь привести в мир своего Тёмного Владыку… Более, чем кто бы то ни был среди людей, узнал я о тех временах и эпохах, что предшествовали Эре Огня и о том, что происходило на её заре. О диковинных кораблях с треугольными парусами, бороздивших чёрные, бездонные воды погребённого под пеплом, среди необъятных стволов каменных деревьев и песчаных отмелей Океана, известного ныне как Озеро Золы и о всеми забытом карлике, нашедшем Великую Душу, чьё могущество было слишком опасным даже для самого её обладателя. О вспыхнувшей между одной из Новых Богинь и Последним Драконом противоестественной любви и странном ребёнке, родившемся от этой связи и бесследно сгинувшем в бездне времён. О жившем тысячелетие назад в столице Лордрана, тогда ещё живом и кипящем жизнью Анор-Лондо, великом художнике и чародее, чья сила воображения в соединении с могучим чародейским даром способны были создавать миры. О тех несчастных, что после смерти не могут обрести покоя, и о п Проклятии-Пророчестве, влекущем их в самую сердцевину заброшенных земель. В девять лет, когда нанятые отцом учителя в поте лица учили меня фехтованию и естествознанию, геральдике и этикету, географии, экономике и прочим не менее важным, по мнению родителей, для будущего Верховного жреца наукам, Фина объясняла мне истинное Мироустройство и его Законы, установленные самим Создателем и довлеющие даже над Богами. Разумеется, лишь ту их часть, которую способен познать слабый разум смертного существа… До сей поры я помню каждое слово Богини, будто сказано оно было вчера. Фина делилась со мной своими взглядами на мир, поясняя опасность его нынешнего состояния — затянувшейся агонии, длящейся по вине одного из сыновей Великого Лорда Гвина… И моё предназначение, по Её словам, было именно в том, чтобы прервать порочный круг, позволить миру умереть и возродиться в новом обличье. Я всё более и более проникался Её идеями, и, когда разгорелась очередная война между альянсом королевств и полчищами демонов, пришедших из пустынь Капры, я оставил Храм на попечение младших жрецов и отправился на выжженные пламенем битв, обагрённые кровью невинных земли, чтобы нести волю Богини. В тот день Фина подарила мне великолепные латы, которые я с гордостью ношу по сей день. Богиня мудра. Она не желала, чтобы мы, её жрецы и последователи, огнём и мечом несли истинную веру еретикам. Ей чуждо пустое тщеславие, коим страдают многие иные божества. Я просто тихо выполнял свою работу, подчас грязную и кровавую, исподволь подталкивая мир к тем изменениям, какие ему необходимы. Я убивал во имя Её и был готов ради Неё умереть. Собственно, на той войне, затянувшейся на долгие годы, я и погиб впервые, самым досадным и негероическим образом. Сквозь разлом в арочном своде в зал льётся сияющий свет, образуя в облаке водной пыли, поднимающейся от водопада, трепетную радугу. Уже пятая титаническая колонна вальяжно, словно никуда не спеша, падает в воду, раскалываясь на каменные глыбы, едва ли не до потолка поднимая фонтан брызг и приближая тот момент, когда перекрытие подземелья обрушится под собственным весом, тяжестью толщи лежащей над ним земли и городских улиц, похоронив под собой и обезумевшего дракона, и незадачливых драконоборцев. Со свистом разрезав воздух, смертоносные когти промелькнули всего в дюйме от моего плеча. Откатившись и, тем самым, избежав падения на меня огромной клыкастой туши, я перехватываю шотел двумя руками и бегу к хвосту монстра. Успею, быть может, ударить этого крокодила-переростка даже дважды прежде, чем он вновь сможет атаковать. К счастью, чудовище оказалось медлительным и довольно-таки неповоротливым: от большинства его атак уклониться или отбежать проще простого… Исключение составляет разве что резкий удар хвостом, способный отправить в короткий полёт к ближайшей колонне. Трижды мне при виде драконьего замаха пришлось падать лицом в залившие пол сточные воды, поддоспешник прилип к телу холодным компрессом, сковывая движения, зато я не изобразил металлический мячик, летящий в стену, в отличие от моего соратника. Солер, сообразив, наконец, что нахрапом бестию не взять, а вот отправиться к костру можно элементарно, теперь благоразумно старается держаться на должном отдалении от обезумевшей рептилии, на удивление метко кидая в её чешуйчатый бок ветвистые молнии. Забавно. Ещё и коллега-жрец? Да рыцарь из Асторы полон скрытых талантов… Интересно, насколько его хватит? Солер давно вернулся в свой мир, оставив мне на память о битве и поверженном драконе старинную золотую монету с изображением Отца-Солнца, а я всё стою и смотрю, как вода падает в бездонную пропасть…  — Вижу, наша роковая красотка всё так же легко находит себе доверчивых болванчиков, готовых ради неё на всё? — В вопросе явственно слышится издёвка. Да кто посмел?! — Чем же Великолепная Фина обещает расплатиться? Властью над миром, или же… Всё ясно. Длинная, похожая то ли на старое каменное дерево с отслаивающейся корой, то ли на колбаску из сырой глины, небрежно скатанную гончаром, шея Кааса, одним концом теряясь где-то в тумане и водной пыли многими милями ниже, возвышается из провала, удерживая над обрывом сморщенную уродливую голову, на которой навеки застыла брезгливая гримаса.  — Следи за словами, Червь! Трудно поверить в близкое родство этого нелепого существа с грозными и величественными драконами, немало изображений которых хранилось в нашем родовом замке. Словно плод фантазии безумного художника, морда Кааса выглядит отвратительной, гротескной пародией на человеческое лицо, а свисающие из уголков зубастого рта плоские кожанные отростки напоминают заячьи уши. Похоже, сравнение с белёсыми мелкими сородичами, обитающими в сырости и темноте под валунами и в трухлявой древесине пней, а после дождя выползающими из нор на поверхность, отнюдь не польстило Тёмному Преследователю. Он сощурил налитые кровью глаза, поджал дряблые старческие губы и злобно пропыхтел:  — Не стоит мне дерзить, смертный! Впрочем, отставим всё это… О чём же я хотел тебя предупредить? Ах, да! Там, куда ты направляешься, действительно, нашла пристанище Хранительница Огня… Наивная дурочка, склонная к самопожертвованию, и даже прожитые века её не исправили… А ведь какое замечательное правящее семейство было когда-то! Ими, в их жажде славы и почитания, было так легко манипулировать! Жаль, что последствия тогда оказались обратными от ожидаемых мною… Проклятый Хаос, будь он неладен! Змей-Искуситель скривился, вспоминая фиаско своих марионеток.  — Да, ты найдёшь её в Норе. Уж не перепутаешь… — бог мерзко захихикал, словно знал о чём-то, что меня отнюдь не обрадует. — И да воцарится Эра Тьмы, Эра людей, и да продлится она вечность! — С мрачной торжественностью изрёк он, не сдержавшись. Оставив за собой последнее слово, Каас канул в Бездну, скрытую в сером тумане на дне водопада, как плодожорка в яблоко. Выходит, я не зря проделал весь этот путь. Хоть какая-то польза от разговора с красноглазым плодом противоестественной любви зайца и змеи — определённость в моих поисках. Если, конечно, старый интриган не солгал. Вроде бы, цель на данном этапе у нас одна: Каас тоже хочет прервать Эру Огня и, должен признать, весьма многое для этого сделал. Его не зря почитали в древности, как божество коварства, лицемерия и лжи. Но… Когда дело касается власти, нет никаких друзей или даже союзников. Каждый сам за себя. У мерзкого Змея свои интересы, у Богини, — а значит, и у меня, — свои. Червя Бездны нисколько не интересуют люди, во Тьме обречённые на превращение в полоумных чудовищ, его планам будет лишь мешать вновь воспылавшее на небе Солнце, Первородный мечтает лишь об Эре вечной Тьмы, в которой его верные рабы в обличье алых фантомов будут беспрепятственно охотиться за осколками Чёрной Души, собирая их для своего господина. Идиллию в его понимании можно наглядно увидеть на печальном примере некогда великих Нового Лондо и Олачиля… Пока наши пути с древним божком совпадают, но… когда придёт время, я с колоссальным, непередаваемым удовольствием вспорю этому угрю-переростку брюхо. И плевать мне на всё мнимое бессмертие лопоухого уродца. Не стоило ему неподобающе говорить о Фине. Да, я люблю Её, однако не вижу в том совершенно ничего странного или, тем более, предосудительного. А кто способен не испытывать самых восторженных чувств в отношении умнейшей и прекраснейшей из богинь, рядом с которой сама Гвиневер, неверная супруга Флейма, выглядит вульгарной и глупой девкой-подавальщицей из портового кабака? К демонам Змея и его болтовню. Фина мудра и великодушна, но я-то — злопамятен, и ещё вспомню Преследователю его слова. Стоит вернуться к костру и высушить одежду.  — Силён ты, рыцарь, ничего не скажешь… — Торговец кивает в сторону лестницы, ведущей к месту сражения с драконом. — Я с балкона любовался вашим боем. Жаль, билеты некому продавать было, разве только крысам, хе-хе. Слушай, я — Домхналл из Зены, обожаю всякие редкости и безделушки, ими и торгую… Коллекционные вещи! Если что понадобится — обменяю на души, тебе — уступлю три, нет — пять процентов от стоимости. Не хочешь, например, топор из хребта Разверстого дракона? Пусть он неказист внешне, но обладает чудовищной, мистической мощью… В конце концов, он может раздавить врага, просто сорвавшись с крючка над дверью. Недорого — всего пять тысяч душ, сегодня у нас акция — большие скидки на топоры. Похоже, прохвост успел не только утащить из полуразрушенного зала обрубок хвоста, но и за ночь сделать из позвоночника твари оружие. Впрочем, мне ни к чему эта неподъёмная дубина, лишь по недоразумению именуемая топором… Будь у меня замок, в котором на стенах висели бы трофеи, и оруженосец, который тащил бы эти трофеи до замка, я бы, пожалуй, ещё задумался о покупке… Хотя голова дракона над камином, очевидно, смотрелась бы гораздо эффектнее. Домхналл правильно понял моё молчание. — Может, хоть набор отмычек купишь? И смазку для замков. Настоящее земляное масло из Капры! — Рыцарю не пристало пользоваться отмычками, словно грязному вору! — С негодованием отметаю предложение я, продолжая ковырять в замочной скважине ржавым ключом, найденным в логове убитой твари. Он хоть от этого замка? Размерами, довольно-таки внушительными, подходит… Зачем мне второй набор отмычек?  — Хм… Ну, я уверен, когда-нибудь мы заключим замечательную сделку! — Оптимистически заявляет торговец, видя отсутствие интереса к своему товару. Цепь падает на пол вслед за тяжёлым амбарным замком и огромная створка ворот, зловеще скрипя массивными петлями, поддаётся, нехотя отходит в сторону, дюйм за дюймом открывая мне проход к самому скверному месту во всём Лордране. Прекрасно помню своё разочарование при виде отсутствующего на своём месте мостика из трухлявых досок, соединявшего ранее две стороны Драконьего ущелья. От всей души желаю тому мерзавцу, что умудрился сломать или же намеренно столкнуть мост на дно пропасти, самому повторить мой путь. Ржавая лестница тысячами ненадёжных ступеней тянется вертикально вниз, вдоль покрытой бурыми потёками бетонной стены коллектора, словно предостерегая о том, что ждёт впереди того, кто рискнёт продолжить путь…  — Да сдохни же наконец, во имя Фины! — заорал я, вспарывая заносящему над моей головой дубину варвару налитое, словно винный бурдюк, брюхо остриём серпа. Окатив меня зловонной бурой жижей, смердящие внутренности мгновенно вывалились наружу, однако давно уже мёртвого дикаря это обстоятельство нисколько не смутило, равно как и множество ран, нанесённых мною ранее. Дубина стремительно рухнула вниз, оставив вмятину на деревянном полу: я успел отпрыгнуть в сторону. Топчась по своим кишкам, толстяк неспешно поднимал своё сокрушительное оружие, что позволило мне заскочить ему за спину и нанести удар. Похоже, мне удалось повредить ему позвоночник — здоровяк попытался встать, конвульсивно дёрнулся и застыл, большой изломанной куклой растянувшись на шатком дощатом настиле. На этот раз мне удалось справиться с тремя дикарями, хоть им ранее дважды удалось отправить меня в долгий полёт к основанию Моста. С каждой смертью Благословение Фины ослабевает, воздействие лежащего на Лордране проклятия становится всё отчётливее, проявляясь даже внешне, в следах тления на моём лице, и я обязан поторопиться, исполнить предначертанное до того, как разум покинет меня… Выдохнув, я снял шлем, чтобы вытереть заливающий глаза едкий пот. Схватка с двумя полусгнившими верзилами на шатких мостиках Чумного города меня изрядно вымотала… О бронзовую кирасу ударилась колючка, прилетевшая откуда-то с подмостей, и я быстро одеваю шлем обратно. Стараясь не звенеть латами, чтобы не привлекать к себе внимание вездесущих гулей, я пробираюсь к костру, виднеющемуся вдали. Колоссальное деревянное колесо шумно хлопает по мутной воде широкими лопастями, поднимая фонтаны брызг и во множестве привлекая обитателей болота, выискивающих в поднятом со дна иле поживу. Кому вообще пришло в голову построить столь нелепую конструкцию, для каких целей она предназначалась — не знаю, но мастерство древних строителей, сумевших создать полностью деревянный механизм, безо всякого присмотра и своевременного ремонта проработавший долгие столетия, невольно внушает уважение… Мне уже довелось бывать в этих краях и даже взбираться на самый верх отчаянно скрипящего сооружения… Там, в опустевшем жёлобе канализации, я оборвал жизнь очередной еретички, но отравленный дротик одного из мерзких карликов, одетых в нелепые берестяные доспехи, удачно для него отыскал щель между доспехами, помешав забрать с собой грешную душу убитой Хранительницы, чтобы впоследствии возложить её на алтарь Богини… Тогда, поразмыслив, я не рискнул возвращаться за ней от костра, ибо дорога была весьма опасна, а каждая напрасная смерть приближала опустошение… Честно говоря, я надеялся никогда более сюда не возвращаться. Латный доспех отнюдь не делает путь лёгким… Идти тяжело, ноги беспрестанно тонут в устилающем дно иле, сковывая движения, и каждый шаг требует немалых усилий. Портянки, штаны и даже дублет промокли, пусть даже последний — от пота, в сапогах хлюпает болотная жижа. Проклятое болото, придётся ведь самому очищать доспех от грязи и водорослей, как только выберусь на твёрдую землю. Право, как же мне сейчас не хватает моего коня… и оруженосца. Но увы, лошадям не дарована жизнь после смерти, а оруженосец, ленивая скотина, погиб в тот несчастливый день первым и сразу, окончательно и бесповоротно, отправившись к своим богам и совершенно не считая необходимым сопровождать своего сюзерена и после смерти. Во множестве битв, стычек и опаснейших авантюр я участвовал, неся волю и слово Богини, вышел из них живым и без единой царапины, но погиб от стрелы какого-то излишне меткого ублюдка, чья шайка подстерегла меня на обочине тракта недалеко от монастыря Велки в пограничных землях Балдера. Впрочем, на всё воля Божья. Смерды устроили засаду. Собственно, скверно вооружённые бывшие крестьяне из разорённых затянувшейся войной деревень, мародёрствующие банды дезертиров и даже отряды солдат, разбойничающие на дорогах, редкостью отнюдь не были. Грабителей было значительно больше, чем их потенциальных жертв, ведь в такие времена мало кто решался путешествовать без надёжной и многочисленной охраны, а потому образовавшаяся между бандами конкуренция привела к постоянным стычкам. Опыта у бандитов, увы, хватало. Жак, на что уж был везучим пройдохой, погиб раньше, чем смог сообразить, что происходит. Что-то вжикнуло, и долговязый нескладный эсквайр мешком вывалился из седла. Мой конь, в круп которого вонзилась стрела, обезумел и поскакал прочь. На моё горе, демоны понесли его меж деревьев, в чащу, я не успел справиться с Окуньком прежде, чем толстая ветвь дуба встретилась с моей головой и сломала мне шею… Лишь заступничеством Богини можно объяснить то стечение обстоятельств, в результате которого разбойники не нашли мой труп и не избавили его, то есть меня, от ненужных ему, по их мнению, доспехов и мечей. — Постарайся не умирать понапрасну, жрец. Каждая смерть приближает опустошение, а могущество Моё отнюдь не безгранично, тем более — там, куда ты отправишься, и Благословление не всегда сможет помочь тебе. Лучше надеяться на себя самого и на верную сталь. — Я понимаю, Госпожа… На Богиню надейся, а сам не плошай. — Возьми это. В фляге — эстус, бесценное сокровище в землях мёртвых. Лишь он способен исцелить плоть тех, над кем довлеет проклятие Лордрана. Береги себя. Несколько дней спустя мне пришлось покинуть пограничье, ведь каждый час неумолимо приближал тот момент, когда тление моего тела более не позволит скрывать от окружающих факт моей смерти. В таком случае я всё равно оказался бы в землях Лордов, но полуголым и безоружным: монахи Ллойда небезосновательно полагают, что доспехи и клинки живым покойникам совершенно ни к чему. Теперь я здесь, несу свою службу, в которой нет места подвигам, благородным поступкам и героическим свершениям, прославляемым в сказаниях, а только лишь подлости и убийствам, но… Великая цель оправдывает любые средства, и я буду исполнять порученное Богиней дело до тех пор, пока проклятие опустошения не пожрёт мою душу и разум. Нет смысла скулить и жаловаться на свою долю. Это рано или поздно произойдёт с каждым живущим здесь. И со мной, и с никогда не унывающим Солером, и с вечно дремлющим Сигмайером из Катарины… Закономерный и легко предсказуемый финал, что ни говори… Тот человек, открывший дверь моей камеры в полном бывших прихожан Соборе, тоже, увы, не избежал своей судьбы, и его кости наверняка уже обгладывают падальщики. Или же, если ему не повезло, он составил компанию таким же беспокойным мертвецам в их вечной и бессмысленной охоте за чужой человечностью. Хвала богам, костёр! Последняя человечность — может, приберечь её? А-а, к демонам, куда ещё откладывать: я уже и без того слишком похож на своего прапрадеда, разве что он мирно, как и полагается уважающему себя благородному покойнику, лежит в родовом склепе, а не разгуливает невесть где. Но фамильное сходство на лицо, кех-хе-хе-хе. Вновь наполненная живительным пламенем фляга висит на боку, яд болотных испарений более не терзает мои члены, и после краткой благодарственной молитвы я продолжаю путь. Стоило выйти на крошечный сухой островок, где совсем недавно кто-то жёг маленький костерок, как вновь сигнальным горном взвыло чувство опасности. Вторжение… Я резко оборачиваюсь, отбросив мешок с сухими вещами, в ладони привычно ложатся рукояти мечей, когда впереди показался тёмный, полупрозрачный силуэт, совершенно бесшумно бегущий по трясине. Мерцающая зловещим чёрно-алым светом низенькая фигура плотно сбитой женщины, — похоже, из северян-людоедов, в набедренной повязке и каком-то грязном тряпье на плоской груди, на голове мешок с прорезями для глаз, — прошла насквозь гигантскую пиявку, ничуть последнюю не потревожив, решительно направляясь ко мне. Она выглядит не столько опасной, сколько нелепой, хотя, разумеется, под огромный мясницкий тесак лучше не попадаться. Право, я удивлён: на что Охотники надеются, устраивая засады в подобных болотам или канализационным тоннелям забытых всеми богами местах, куда едва ли раз в столетие забредают их потенциальные жертвы? Ведь, скажем, на узких улочках Города Нежити или на руинах Храма Огня встретить путника, ещё не ставшего опустошенным, куда проще. А в старой тюрьме, куда привозят пленённых мертвецов иноки-воины Ллойда, и вовсе полно безоружных, запертых в крохотных камерах узников… Владению оружием дикарку, по всей видимости, никто не учил, да и отсутствие каких-либо доспехов значительно облегчило мне задачу. Женщина бестолково и яростно размахивала покрытым многочисленными зазубринами клинком, неуклюже перекатывалась в тщетной попытке уклониться от кривых лезвий моих мечей, но её коренастое тело неотвратимо покрывалось рваными ранами. От очередного удара слуга Кааса пошатнулась, недоумённо, даже как-то обиженно уставилась на обрубок левой руки и в тот же миг лишилась головы. Крови не было. Обезглавленный фантом медленно исчез, оставив после себя лишь странный клочок багрового тумана и огромный нож, покрытый разводами засохшей крови и налипшей грязью. Поднимать его и, тем более, забирать с собой я не стану — противно. Такой трофей мне ни к чему. Повесить на стену фамильного замка в честь победы над безумной кухаркой? Повара-людоеды, властвовавшие в канализационных тоннелях, были куда более грозными противниками. Чувствуя определённый прилив сил, вызванный поглощённой мною человечностью нападавшей, я подхватил свой мешок и направился к поросшему камышом краю болота, который уже виднелся вдали. Я устал, я безумно устал. Наконец, я выхожу на сухой и пустынный берег топи. Из сапог, словно из прохудившегося ведра, тоненькими струйками бежит вода, возвращаясь в лоно родной трясины. Людоедка более не появилась. Уж не знаю, осознала ли она, что я ей не по зубам, или же у дикарки попросту иссякла человечность, однако я был разочарован. Моя досада объяснялась просто: признаться, я весьма рассчитывал пополнить собственные запасы осколков Чёрной души за счёт неумелой Охотницы. И вновь оставленное кем-то кострище. Зола, кажется, ещё хранит под собой тепло… Воистину, грех этим не воспользоваться. Я сижу у вновь разгоревшегося огня рядом с разложенной для просушки одеждой и доспехами, жую сухой и жёсткий, как мочалка, фиолетовый мох и сосредоточенно натачиваю шотел. Кромка лезвия давно достигла почти бритвенной остроты, но нет предела совершенству. Оружие любит уход и ласку… Протёртые ветошью латы, лишившиеся изрядного слоя грязи, вновь сверкают мягким золотом, отражая в себе тусклые лучи вечернего солнца. Подкрепиться тоже не помешает. Засохший мох оставил отвратительное послевкусие, перебить которое будет непросто. Впрочем, вяленая крыса и сухари ждут своего часа в мешке, а вторая фляга, висящая на поясе, наполнена отнюдь не эстусом, кех-хе-хе-хе. Похоже, заплетённая паутиной дыра в склоне холма — и есть та самая Нора, о которой говорил мне Тёмный Преследователь. И, пройдя по ней, я попаду в убежище последней в этих унылых краях еретички, Хранительницы Огня. Когда покончу с затаившейся где-то здесь Хранительницей, мне ещё предстоит нелёгкий путь наверх, а потом… Потом моя дорога лежит в самое сердце Лордрана — Анор-Лондо. По словам моей Богини, именно там я найду последнюю из еретичек. Сильная мечница, предпочитающая эсток и тоже получившая от своего Бога доспехи и магию, она может оказаться серьёзным противником… Пожалуй, я не стану рисковать, устраивая поединок, а попросту найду пару наёмников, готовых за достойную оплату составить мне компанию в этом бою… Три на одного — самое верное соотношение сил. Следы чьих-то ладоней в пыли и паутине на полу настораживают меня. Очертаниями они походят на женские, но вот размеры их смущают. Похоже, некое существо немаленького роста проползло сквозь тоннель на коленях, а вот эти чёрточки говорят о том, что у существа был хвост. Я, к счастью, могу пройти в полный рост, не опасаясь задеть висящие над головой коконы. Кое-где видны чёткие оттиски стальных рыцарских сапог, и тоже свежие. Кто-то прошёл тут до меня… Впрочем, неизвестный рыцарь вполне может оказаться благородным сэром Солером или же не менее благородным сэром Сигмайером. Эти достойные, но слегка безумные господа обладают поистине удивительным даром, если не проклятием, забираться в самое пекло, и Судьба ведёт их почти теми же дорогами, что и меня. Признаться, я буду рад встретить старых соратников. Как бы намекнуть Солеру, что именно в Анор-Лондо он найдёт своё Солнце? Что за мерзость?! Какое проклятие столь жестоко поиздевалось над людьми, превратив их в самые отвратительные существа, когда-либо виденные мною? Прокажённые, покрытые язвами нищие и закутанные в лохмотья калеки, населяющие трущобы портовых городов и лабиринты бедняцких кварталов, показались бы богатырями в сравнении с ними. Под ороговевшей кожей несчастных что-то подозрительно шевелится, из рваных ран на горбах сочатся сукровица и белесый гной. Похоже, не зря я избегаю соприкосновений с облепившими стены коконами… Размышляя над тем, не стоит ли оказать бедолагам последнюю услугу, милосердно прервав их мучительное существование, я осторожно, чтобы не привлекать внимание молящихся, прохожу мимо. Брезгливость победила. Постепенно монотонно и неразборчиво бубнящие молитву голоса становятся всё тише, а я подхожу к очередной туманной пелене. В полутора шагах от мглистой завесы, в тысячелетней пыли сияет ослепительно-белая вязь написанных мелом иероглифов. На витиеватую роспись Солера начертанная скверным, едва разборчивым почерком надпись совершенно не походит. Знак Призыва. Милдред, значит. Что ж, помощь лишней не будет. Никогда ещё туман, застилающий ворота, не предвещал чего-либо иного, чем столкновение с новой опасностью. Дикарка всё так же скверно и скудно одета. Обеими руками вцепилась в рукоять тесака, каким-то образом вернувшегося с той болотной кочки к своей хозяйке. Пока я проверяю надёжность крепления доспеха, северянка топчется рядом, изрядно раздражая попытками притереться широкой плоской грудью. Даже белый свет, исходящий от призванной людоедки, не в силах скрыть грязь давно не мытого тела… Хвала богам, фантомы не пахнут. В центре просторного зала стоят, о чём-то беседуя, двое. Один мне прекрасно знаком: Шипастый рыцарь собственной персоной, однако на сей раз не в облике тёмного фантома, а во плоти и крови. А вот его собеседница… Божественно прекрасное лицо, длинные чёрные волосы, идеальная фигура до пояса — и столь же ужасно всё, что находится ниже, там, где должны были быть бёдра. Огромный паук… Или сольпуга? Да какая разница… От демонической фигуры просто разит извращённой мощью Хаоса. Неужели мне посчастливилось встретиться с одной из дочерей Ведьмы? С богами, пусть и павшими, мне сражаться ещё не приходилось. Патчес, если я выйду живым из этой переделки, знай: ты — следующий на очереди! Ты в моём списке, ублюдок! Вырву проклятому торгашу ноги и заставлю плясать на руках. Куда он меня послал?! Не предупредил, подлец, хотя знал ведь, наверняка. Теперь ясно, чему так злорадно ухмылялся Червь. Брюнетка хищно улыбается, нисколько не скрывая кровожадного предвкушения, и переглядывается с рыцарем. Кирк, кивнув чудовищной женщине, решительно одевает шлем. Позади меня подпрыгивает в нетерпении Милдред, и, наконец, не выдерживает — срывается в бой. Наверное, она кричит что-то яростное, какой-нибудь боевой клич варваров с севера, однако фантомы всегда совершенно беззвучны, с какой бы целью ни явились они в чужой мир. Воин в чёрных доспехах идёт навстречу дикарке, поигрывая шипастым мечом. О людоедке можно забыть, против закованного в латы рыцаря она не продержится и минуты, держу пари. Увы, это как раз тот случай, когда ей нисколько не поможет огромный тесак, а вот рыцарю его шипы и стальной щит — вполне. Двое на меня одного — весьма скверное соотношение сил.