Речевая деятельность как способ разрушить мир

When the future's architectured By a carnival of idiots on show You'd better lie low If you love me Won't you let me know? Coldplay — Violett Hill

В голове крутились слова странной глупой песни, а ещё почему-то — как на первом и втором курсах — мысли о том, что всё это больше, чем она сама, и больше, чем всё окружающее. Рядом, совсем рядом спал человек — точнее, то, что только что перестало им быть. А может быть, им и не было. Саша нарушила запрет. Или же не нарушала, но тогда дело обстояло ещё хуже. Конечно, перед самой первой сессией мальчик, который был старше её на курс, рассказывал им с Коженниковым о том, что с ними случится. О том, как перестроится организм, как изменятся потребности, как будут готовить их к будущему. Как звали этого мальчика? Сашка вспоминала, мучительно, целую минуту, будто от этого зависела её жизнь. Её прошлая жизнь. Захар, — всплыло в памяти. — Да, Захар, — прошептала вполголоса Сашка. Захар тоже многое рассказывал, в том числе то, что было лишним. Но знали ли они тогда — в Торпе, будучи студентами младших курсов, о том, что из людей вырастают существительные, глаголы, наречия, прилагательные, приложения? Знали ли они о том, насколько сложной бывает структура языка, его грамматика, и что случается с теми, кто вмешается в неё — и тем более, допустит ошибку? Сама Сашка узнала о том, что такое предельные глаголы, в аспирантуре. Портнов однажды просто привел ей то, что немного напоминало молодого человека лет двадцати, поставил перед ней и дал задание определить, что перед ней. Самохина билась два часа. То, что это Слово, что оно уже прозвучало и то, что это глагол, было понятно сразу. Дальше начинались сложности; Сашка тогда с тоской вспоминала то время, когда в школе они занимались морфемным и морфологическим разбором, учили теорию, слушали скучные рассказы учителей … Кто бы мог подумать, что теоретическая грамматика языка станет самой актуальной дисциплиной в её жизни? Всё говорило о том, что с точки зрения классификаций этот глагол — нечто более сложное, но что конкретно? Она ещё раз обратилась к функциональной классификации глагола: вспомнила, что это классификация глаголов по их способности выступать в том или ином типе сказуемого, что эта способность непосредственно вытекает из степени лексической полнозначности глагола. Знаменательный или служебный? Знаменательный, нет сомнений … Но что-то было не так. Грамматическое значение почему-то реагировало на видовое значение глагольной формы. Почему? … Когда Сашка уже собиралась объявить его Паролем, Портнов, фыркнув и прошипев что-то о недоучках, стал рассказывать. Самохина помнила не столько его лекцию, сколько равнодушное и в то же время удивительно самодовольное выражение лица того парня. Наверное, это удивительное ощущение — знать, что у тебя нет финала и нет предела. А вот маленькой первокурснице, переживающей деструктивный этап, вынужденной работать со Стерхом раньше положенного времени, неосознанно вмешивающейся в ход событий, она всё это рассказала уже сейчас. Хотя лучшим со стороны Сашки было бы Симшину беречь. Беречь от лишних знаний, от понимания собственной структуры, от мира Слов — и от себя самой. Причём не только Симшину от Симшиной, но и Симшину от Сашки тоже. Вспомнился Егор — кольцо, попытка сдать зачет Стерха, то, как она лепила его … Коженников — первый курс, наставления учиться, дурацкая ревность Топорко, совместная ёлка и постель на третьем … Лиза, худая, язвительная, злая — светлые топорщащиеся волосы, поцелуи, вечный запах сигарет, странная привязанность к свободе и легко объяснимая неприязнь к золотым монетам. А ещё маленький братик, которого она чуть не считала от информационного голода. Поезд несся вперед по намеченной траектории. Самохина думала о том, что весь её никчемный опыт коммуникации с людьми должен был вбить в неё основные постулаты мизантропии и отбить желание даже разговаривать. Но вот это было бы слишком просто. Наконец Симшина зашевелилась; попыталась потянуться, сонно полезла обнимать Сашку, потом, немного придя в себя, смущенно забормотала извинения. И тогда Самохина сделала ещё одну ошибку. Она остановила поезд. На самом деле, ей не нужен был стоп-кран, чтобы поезд прекратил своё движение. Как и все, получившие достойное образование и владеющие Речью, она могла просто пожелать. И она желала этого всем сердцем. Поезд дернулся, по инерции проехал еще некое расстояние, а потом затих. Сашка точно знала, что где-то в панике пытается ехать дальше машинист, что все начинают искать поломку, срочно что-то ремонтировать и суетиться. Но ещё она знала, что движения не будет, пока она того не захочет. Марина попыталась было выйти из купе, но Саша остановила её одним взглядом. Их сосед как раз, проснувшись от торможения, выбрался в тамбур — наверное, покурить. Саша заперла купе. Повернулась к Марине, достала из сумки огромный перстень — такой же, как у Портнова. — Смотри, — сказала Саша, бросила ей блик в глаза. И испугалась. Внутри Марины было не Слово. И не Пароль. Саша всегда знала это. Знала с самого начала, с того момента, как Портнов предложил ей работу в институте, знала, когда увидела Симшину, знала, когда та впервые выучила фрагмент текстового модуля. Она всё знала. Кроме, разве что, того факта, что теперь с этим делать. — Марина, — хрипло сказала ей Самохина, — прямо сейчас, без подготовки, покажи мне последние пять упражнений. Это не зачет и не экзамен, я не буду ругать тебя, если ты собьешься. Но это очень важно. Поверь мне. Симшина молчала и испуганно хлопала глазами. Затем она встала, робко кивнула и начала работу. Саше оставалось только смотреть, как модифицирует различные геометрические фигуры, изгибает их и меняет по собственной прихоти ещё спящий, но готовый пробудиться — Ключ. Или чека. Об этом ходили легенды. Слово, являющееся, на самом деле, не словом, а концентрированным, многократно усиленным смыслом, реализующим потребность воплощать — или уничтожать. Чаще происходило второе. То, что стояло прямо перед ней, то, что являлось Мариной Симшиной, могло сделать с этим миром всё, что угодно. Использовать. Искромсать. Уничтожить. Или пробудить. И Сашка точно знала, что если во времена её учебы у преподавателей были сомнения, стоит ли оставлять её в живых, то в случае Марины этих сомнений не возникнет. Они сотрут из информационного и физического пространства сам факт её существования. И, скорее всего, будут правы. Если только Сашка не помешает им. Если только найдет причину спасти её (или, что вернее, не найдет довода не сделать этого).