Hey somebody next door do you remember my name Are you out to celebrate Indifference day Do you know that live in a cage without a key, if feels like that anyway And I don't wanna stay there, no I don't
Gorky Park – Stop The World I Want To Get Off
Безупречная иллюзия того, что всё хорошо — с Сашей, с Симшиной, с Торпой и с жизнью продержалась ровно 3 дня и 54 минуты. Ночью, когда Сашка дочитывала очередной романчик (кажется, что-то французское и относительно современное — Саша до сих пор соблюдала правило о том, что Речь остаётся в Торпе, а в мамином доме — только «преподавание философии»), зазвонил телефон. Телефон, а потом ещё заверещал домофон. Сашка сонно подняла трубку. Это, в конце концов, был не тот телефончик с песенкой про гусей на звонке. - Слушаю, - сказала Сашка. - Здравствуйте, это я. Марина. Пожалуйста, помогите. На какие-то короткие секунды у Сашки оборвалось сердце: вспомнился Валечка, которого Сашка едва не считала, крылья, которые она аккуратно обмывала, стоя под душем, сущности, которых изъявляла. - Рассказывай. - Я натворила … Я очень виновата. Я у вас под дверью. Сашка положила трубку, но не успела дойти до входной двери — телефон зазвонил снова. - Слушаю, - уныло повторила Сашка, уже осознавая, что хорошая, спокойная эпоха её жизни, кажется, кончилась. - Самохина, - это был Портнов, - у нас проблемы. Да. Эта эпоха однозначно кончилась.***
Марина удивленно и испуганно таращилась на Самохину, стоящую перед ней в коричневой фланелевой пижаме. Сашка раздраженно разглядывала маленькие бисеринки, украшавшие шарф Марины. Шарф она почему-то не снимала, да и куртку с себя стащила с некоторой опаской. Самохина, знавшая эти симптомы наизусть, испытывала малодушное желание позвать Фарита и сказать: «Это был сон». И всё-таки проснуться там, в Крыму, много лет назад. На той самой раскладушке. - Дайте Симшиной трубку, - потребовал Портнов. Сашка подчинилась. Лицо Симшиной менялось — из испуганно-настороженного оно стало удивленным, затем — в секунду — искривилось, точно прошла волна. Гримаса боли и ужаса тоже пропала, точно Марина сняла очередную маску. На секунду в выражении Симшиной промелькнуло что-то детское — точно ребёнку отдали «на хранение» огромную плитку шоколада, а затем всё померкло. Симшина сосредоточилась и начала работу. Непроизвольно, доверившись только своей интуиции, Сашка вгляделась в неё и замерла.***
Оказалось, что Марина, сойдя с поезда, пошла не домой, а к старой подруге, с которой ходила в музыкальную школу. Выпила с ней чай, потом пару бокалов красного вина, а затем взяла на руки кота. Утром кота подруги не нашли, испугались и побежали искать, благо, городок маленький. В этот момент Марина уже заподозрила, что натворила что-то страшное, но нехватка теоретических знаний о Речи и жизненного опыта помешала сложить картину. Кота они нашли живым и здравствующим (маленький зоозащитник внутри Сашки в этот момент перекрестился), а вот его окружение этим похвастаться не могло. Кот сидел в подвале на какой-то трубе, около, вытянувшись, лежали четыре огромные крысы с перегрызенным горлом. Рядом сидел заплаканный ребенок с изодранными руками и лицом; из того, что осталось от уха, не переставая текла кровь. Оказалось, что девятилетнего мальчика, спустившегося в подвал на шум, заинтересовало то, как будет жить кот, если отрубить ему часть хвоста. Кота заинтересовало то, как мальчик будет жить без уха, и кот в своих изысканиях преуспел гораздо больше. Словом, девочки появились удивительно вовремя. Ещё пару часов Марина наблюдала за тем, как поумневший кот выцарапывает себе корм, разодрав пачку с ним, открывает, подпрыгнув, дверь в комнату и ищет мышей. Ночью Марине стало плохо. Знобило, тошнило; она пробралась в туалет, заперлась, и здесь, в крохотной комнатушке, у нее прорезались крылья. Ей почти не было больно, и тошнота прошла, но что делать дальше, она решительно не знала. Крылья — маленькие, розовые, похожие на цыплячьи, смешно топорщились под футболкой и на ощупь были как резиновые. К утру крылья обросли маленькими перышками, которые, впрочем, выпадывали; казалось, что Марина ночью вероломно зарубила подушку. Так Симшина и приехала, зная только город, где жила Сашка до Торпы — хорошо, что в поезде Саша назвала пункт своего назначения. Позвонила Портнову, выслушала две минуты отборного мата и сразу следом — адрес. Самохиной очень хотелось добавить мата из своей коллекции ненормативной лексики, но с годами Сашка всё сильнее подозревала, что матерные слова обязательно становятся людьми и находят своего создателя.***
К пяти утра у Симшиной пропали крылья. У Сашки в сумке лежал её личный диск для стабилизации в человеческом теле — она прослушивала его так, как раз в год пропивают курс витаминов, и вот недавно подошел срок. Сашка заставила Марину слушать его раз за разом, не слушая её испуганных и язвительных реплик о запертом в диске персональном Сайлент-Хилле. Постепенно это помогло, но Сашка ещё долго «настраивала» Марину, так, как настраивают капризный музыкальный инструмент. Она уложила её на свой диван, удовлетворенно вздохнула, когда Симшина засопела во сне. Вышла в коридор, зашлепала на кухню — и только тут поняла, что так и осталась в своей пижаме, забыв обо всём на несколько долгих часов. Сашка включила свет на кухне и вдруг увидела маму. Она стояла, опустив глаза, и Сашка отчетливо поняла, что сейчас произойдёт что-то, о чем она будет жалеть всю оставшуюся жизнь. - Мама, это моя студентка, - выпалила Сашка прежде, чем подумала, - она … Ей пришлось уехать из дома, я её куратор, у первого курса есть мой адрес на экстренный случай. - Экстренный … - повторила мама. Приезжая на каникулы домой, Сашка все время чего-то боялась: показаться сумасшедшей. Убить человека. Превратиться в чудовище у всех на глазах. Сказать маме про обратный билет. Потом — после третьего курса — сказать о чем-то, что ещё не произошло. Считать фрагмент вероятного будущего во время семейного ужина. Посмотреть на часы и увидеть, как от её взгляда время начинает идти вспять. Проговориться о Лизе. Забыть день рождения Малого. - Саша, эта девочка — копия тебя на втором курсе. - Я знаю, - помолчав, заметила Сашка. Мысль о схожести ситуаций слилась с другими мыслями-каплями, и Сашка точно погрузилась в поток размышлений о природе Симшиной, странностях, опережении программы и того, что теперь с ней делать и как ей преподавать. Она отвлеклась от дум только почувствовав кожей мамин вопрошающий взгляд. - Что? - Саша, скажи мне честно. Ты с ней … Ты с ней спишь, да? Ты поэтому ни про кого из мальчиков мне не говорила? - Что за бред, мам? Ей 18 лет, она моя студентка, я бы с ней никогда … - начала Сашка, и только тогда поняла, что проговорилась.