“От всего человека вам остается часть речи. Часть речи вообще. Часть речи”. Иосиф Бродский.
— Доброе утро, первокурсники. Меня зовут Александра Николаевна Самохина, и я буду преподавать вам специальность. В группе, где училась сама Сашка, было девятнадцать человек. В этой, согласно списку, двадцать один. Самохина смотрела на них насмешливо и в то же время пораженно. Перед ней сидели ещё подростки: юные девчонки с несуразным, неаккуратно сделанным макияжем, парни с пробивающимися усиками, наверняка ломающимися голосами. Разве что два молодых человека были старше девятнадцати лет. Один только из армии, вот ему и представляться не надо, взглянуть на побритую, должно быть, по привычке голову — и портрет готов. Второй же успел закончить биологический факультет где-то на Урале. Шустрый малый. И всё-таки... Перекличка проходила быстро. Саша замечала, как за ней наблюдают первокурсники — кто-то с любопытством, кто-то со страхом, кто-то с непониманием. Правильно. Всё правильно. Они ещё рассчитывают, что всё обойдётся. Не успели открыть учебники. — Симшина Марина, - с любопытством назвала имя Сашка. Ей, конечно, было интересно поглядеть на предполагаемый Пароль. Но увы, девочка с третьей парты не отличалась ничем. Год муштры Фарита — запуганные глаза, растерянное выражение лица, общая бледность и вялость. Все это проходили. Стерх рассказывал, что во времена его обучения диплом помимо него получило лишь три человека, при том, что набрали в тот год двадцать пять потенциальных Слов. Один из этой троицы потом погиб, пытаясь убить своего преподавателя в ночь после выпуска. "Имейте в виду, Сашенька, это — не руководство к действию", — Николай Валерьевич, говоря это, недобро и жутковато смеялся, но в глазах его был такой запал, что, если бы Самохина не знала своего преподавателя, непременно решила бы, что тот напился вдрызг. Саша, к тому времени успевающая читать уже не только учебники и бесконечные сборники упражнений Портнова, отчего-то вспомнила «Кэрри» Стивена Кинга. «Если бы кто-то из нас тогда, на первом курсе, знал, что всё, описанное в книгах, можно изъявить, меня бы здесь уже не было», — пронеслось в голове Самохиной. — Зачем мы здесь собрались? — взъерошенный парень-биолог, невысокий даже по меркам Сашки (едва доставал до её плеча), прекратил нервозно и довольно громко грызть ручку, — чему мы будем учиться? — Если вы, Игнат, перестанете занимать звуковую дорожку и уберете ручку в сторону, я введу вас в курс дела. Позволяете? В аудитории воцарилась гробовая тишина, и Сашка с некоторой ностальгией вспомнила тот день, когда впервые перешагнула порог института.***
В общежитии было шумно: никто из новоиспеченных студентов не успел еще толком обжиться, и нервозная, испуганная толпа металась по коридорам, забегая порой на кухню — байки о том, как старшекурсники крадут чужие продукты, дома казались только байками, однако в Торпе … Добрая половина из первокурсников готовить еще не умела. Только девочка, чем-то напоминающая Оксану, спокойно стояла у плиты, равнодушно помешивая суп. Марина сидела в своей комнате, прижавшись к стене и перебирая привезенные с собой фотографии. Женщина в окружении множества детей. Четвертая слева – маленькая, испуганно смотрящая в камеру – Марина Симшина. Та же женщина и Марина дома. На заднем фоне чья-то спина – кажется, Маринин отец. Две девушки на качелях. Бледная, но радостная Марина раскачивает чуть полноватую рыжую девушку. Рыжая смеется. Марина в строгой школьной форме у дверей класса с колокольчиком в руках. В глазах – отстраненность, холодное вежливое непонимание происходящего. Марина дома, в своей комнате, кажется, перед отъездом. Лицо совсем другое – настороженность, отчаяние и раздражение. Кто сфотографировал её в этот момент, почему она не только не выбросила фотографию, но взяла её с собой? Самохина смотрела на это чуть свысока. С годами и опытом она приобрела свою долю снобизма: она знала, чего будут бояться студенты, знала, как они будут выглядеть перед первым зачетом у Портнова, знала, как ДимДимыч будет обманывать их своим внешним видом. Она лишь не понимала, как ей самой вписаться в эту систему. Другие её группы, находящиеся на Базе, оказались... проще: пробудившиеся, вкусившие от могущества Речи Слова были жадными до информации, хладнокровными — или, напротив, чересчур вспыльчивыми, но всё-таки обладающими схожей с Сашкой природой. Но ей нужно было преподавать тем, кто понятия не имел, зачем — за что — оказался в Торпе. От её, только её умения (и, разумеется, прилежания студентов) зависело то, как скоро природа Слова начнет пробуждаться в человеке. Сашке нужно было различить Пароль и помочь реализовать себя. И — Самохина подозревала — реализовать так, чтобы не вызвать опасений у Портнова и Стерха. Те, по словам Фарита, в какой-то момент жалели, что не уничтожили Сашу сразу же. Возможно, они жалели об этом и после того, как Сашка прозвучала. Самохина этому бы не удивилась. Когда она внушала Егору волю и готовность сдать зачет у Стерха, Саша смотрела на Слово в период его огранки. Теперь Александра видела Слово спящим. Нереализованным. Не только не прозвучавшим — не умеющим звучать. Ведь способности и умения — это не одно и то же. А разговор с Портновым, состоявшийся вчера, никак не выходил из головы.***
Кабинеты преподавателей в институте были куда меньше стандартной комнаты в общежитии. Самохина всерьёз подозревала, что, случись событиям "Мастера и Маргариты" перенестись в Торпу, квартирный вопрос сгубил бы всех представителей Речи в отдельно взятом институте. В маленьких, неказистых комнатках хватало места на шкаф, стол и несколько стульев. Обстановка почти спартанская: безликие бежевые обои, компьютер на столе (модели у всех одинаковые, прогресс – не в почете), папки, папки, папки… Прикрепленное к стене расписание занятий. Это Портнов и Стерх разжились собственными приемными — вязание секретарши Стерха Саша так и не забыла, хотя бы потому, что видела эту дамочку теперь каждую неделю, а молодым преподавателям доставались каморки. На базе, где они занимались после третьего курса, всё было иначе. Их знакомили с кафедрами, они впервые писали курсовые работы, строили собственные модели — для Слов нужен был иной простор. К тому же, от коллег скрывалось куда меньше. Хотя Александра понимала, что знает об институте далеко не всё. — Как мне отличить Пароль от иных структур? Что с ней нужно сделать? Если даже вы не смогли понять, кем я являюсь, пока я не прозвучала, откуда такая уверенность, что девочка … Что она подобна мне? Портнов насмешливо глядел на Самохину. Неторопливо затянулся, выдохнул, и, дождавшись, пока дым сложится в кривое, больше напоминающее овал, колечко, резко взмахнул рукой. — Фарит сразу предположил, что с Симшиной что-то не так. Она не среагировала на испытание, хотя по всем показателям должна была. Мы посчитали, что произошла ошибка, но поторопились. Природа Слова прорвалась на манипуляции. На страхе. Да, Саша, она повторила ваш путь. Однако за день набрать 25 монет — это очень, очень сильно. И тяжело сказалось на организме. — Вот почему она такая ... забитая? — Саша неуверенно подняла глаза на Олега Борисовича. Тот пожал плечами и снял очки. Самохина вгляделась в него — вновь, отбросив всё, увидела его настоящую структуру. Сотни сцеплений, формулы, формулы. Не просто учебник. Еще и словарь. - Инвентаризация слов — слов, а не минимальных единиц! — ваша задача на ближайший семестр. Смотрите и учитесь, — Портнов говорит это, едва Александра-четверокурсница впервые входит в аудиторию. Она пытается понять, что он имеет в виду, и тот понимающе кивает. — Неужели вы думали, что мы с вами затронем только грамматику и синтаксис? Старшие курсы — это время лексики. Поверьте, без неё Речь была бы бессмысленной. — Она пробыла в коме совсем недолго. Фарит восстановил её здоровье за час, однако эмоциональная травма, разумеется, осталась. Но ведь вы, Александра, знаете, каково становиться орудием Речи. Нет простых путей. — Что я должна сделать? — Сломать её как человека. Вырастить как Слово. С первым у вас проблем не будет. Со вторым... Придётся подучиться.