Речевая деятельность как способ разрушить мир

Мы все потеряли что-то На этой безумной войне. Кстати, где твои крылья, Которые нравились мне? Наутилус Помпилиус - Крылья.

Начался и пролетел октябрь. Торпа, вечно цветущая, но тем не менее ужасно древняя, покрылась было красно-желтыми листьями, с которыми упорно боролись дворники. Студенты смотрели на листья с жалостью. Сбегали с философии, ходили по паркам, пытались держаться за руки и устраивать свою личную жизнь. В основном этим баловались первокурсники: от тоски, от придури, от нечего делать. Лора, работающая с сознанием новоявленных студентов (она была специалистом, анализирующим влияние Речи на личность) с легкостью констатировала, что действительно влюбленных среди них почти и нет. В ноябре случайно задержавшиеся на ветках листья стали совсем сморщенными, скукоженными, буро-желтыми. Гуляния в парках прекратились. К этому времени первокурсникам запретили пить – раньше, чем в свое время запретили группе Сашки. Впрочем, Сашкина группа – при буйстве Павленко, при беспомощных Мясникове и Коженникове, при истериках Топорко - всё же держала себя в рамках. Направления на аборт выдавались теперь гораздо чаще, чем прежде. Группа Симшиной – тоже названная гордой буквой «А» - без этого не обошлась. Впрочем, предполагаемый Пароль от всех заманчивых предложений одногруппников отказывался наотрез. Марина по-прежнему сидела в углу, делала по десять упражнений вместо пяти, если не получала Сашиного строжайшего запрета на «сие действо». Распад начинался на втором курсе, страшное было впереди. С Мариной было что-то не то, очень не то – и уже сейчас. Самохиной тоже было нелегко. Она начинала работу над монографией: мученически, выгрызая каждую строчку, злясь и постоянно опечатываясь. Компьютером Сашка пользоваться умела, но от общеизвестных бед вроде глупейших опечаток это не спасало. Иногда Стерх звал её сделать презентацию. Самохина подозревала, что это он неспроста – определенно все умел и мог, а вот возможности заболтать её могло больше и не представиться. - Ну, как поживает ваш Интертекст? Всё желаете соединить реальности, раз уж позволяет специализация? И Саше ничего не оставалось делать. Она рассказывала про Интертекст, про воссоздание тончайших структур, про роль парадигматических отношений в изъявлении – и пару раз во время рассказа осознавала что-то, что не понимала до сих пор. *** Лизу Сашка встретила, спускаясь по лестнице к черному входу – там теперь была импровизированная курилка. За осень Саша всерьез пристрастилась к сигаретам, однако для себя в этом особой беды не видела. Портнов, помнится, выкуривал пачку в день, а иногда и не одну. «Что ему будет, учебнику-то», - фыркнула Лиза, услышав от растерянной Самохиной эту информацию. - А кто-то на первом курсе у меня сигареты отбирал, - насмешливо произнесла Павленко. Саша подняла голову, вздрогнула и неуверенно заулыбалась. Лиза изменилась уже давно; даже помнящие её во время учебы отмечали, что Павленко «сама на себя не похожа». Теперь Сашка просто смотрела на подругу. Смотрела и мысленно удерживала себя от нелепых бабьих слез, тех, что порой накатывают при встрече со спившимся и опустившимся учителем, ранее бывшим идеалом. Болезненно-худая, с жидкими и тусклыми волосами бледно-желтого цвета, одетая в строгое черное платье, которое и при своем покрое продолжало висеть на Павленко, Лиза напоминала жертву насилия. Или пережившую годы в лагерях. Ухмылка, впрочем, осталась прежней. - У тебя я их и сейчас отобрать готова, Павленко, - фыркнула Саша, едва придя в себя, - смотри, капля никотина убивает лошадь. Это меня ты «бессмертным пони» всегда дразнила. Лиза только вздохнула. Медленно, сохраняя на лице чуть презрительную улыбку, она подошла к Самохиной вплотную. - Шуточки шутим … Ничему тебя жизнь не учит. Ответить Саша не успела – Лиза притянула её к себе и начала целовать, грубо, яростно, точно стараясь подчинить. Сашка не сопротивлялась. Из окна на них во все глаза глядела Симшина, но Сашке было абсолютно, божественно наплевать. Вечером, вспомнив про этот эпизод, Лиза в поисках сигарет распотрошила сумку Самохиной. Она лежала на кровати и, даже не подумав прикрыть хоть чем-нибудь собственную наготу, вытаскивала из аккуратной Сашкиной сумки вещи по одной. Вертела в руках, иногда комментировала, откладывала в сторону. Саша, завернутая в покрывало, с интересом смотрела. - Брелок ты выбрала, конечно, в самый раз, - протянула Лиза, - зайка с выпученными глазками. И ушки-то у него кислотного цвета… Еще бы в лапы бензопилу вместо морковки, и можно писать диссертацию о соответствии брелоков субличностям человека. - С психологией обращайся к Лоре. Мы люди простые, к Фрейду не приученные. Начнешь заливать, познакомишься с зайкой и его владением у-шу. - Вот и я о чем, Санечка, вот и я о чем. На лицо скрытая (или не очень) агрессия. Гелевые ручки, записная книжка … Сердечки?! - Это не моя, - со смехом призналась Самохина, - отобрала у первокурсников, во избежание. Они её тоже позаимствовали у кого-то из группы, шушукались, видимо, обнаружили в книжке что-то новое о себе. Я и решила припрятать эту книгу тайн до лучших времен. Лиза отбросила сумку в сторону, перевернулась на спину. Несколько мгновений Самохина глядела на то, как трогательно и одновременно жалко у Лизы выпирают ключицы. То ли от света ламп, то ли от чего-то еще кожа у девушки казалась желтой. Павленко никогда не вызывала у Саши особенного возбуждения. Костя, Егор – на них нельзя было наглядеться, они казались Саше … на удивление живыми, эдакими воплощенными образами настоящих живых людей со всеми вытекающими физическими свойствами. Лиза, безбожно соблазнившая Самохину на первом курсе аспирантуры, была, наоборот, невесомой. Хрупкой, ненадежной субстанцией, к тому же умеющей недобро шутить и мстить за нанесенные увечья. Абсолютно неподходящей кандидатурой для любви она была, словом. Вот только Коженникова – младшего Саша давно забыла. А Егор прозвучать не смог. - А знаешь, Самохина, неплохой педагог из тебя выйдет. Не чета Портнову, конечно; тебе до его состояния человека-гранита еще расти и расти, но задатки есть. Будешь делать Слова, будешь, как Фанайлова писала, «смыслы производить». Беда в том, что люди буквы не едят, ну да ладно. С этим как-нибудь Лора справится. Не ломай их, что ли. Пойду покурю, - безошибочно вытянув из сумки Саши сигареты, Лиза отправилась на балкон. Саша замерла, провожая взглядом по-прежнему абсолютно голую подругу. На следующий день Марина Симшина перерезала себе вены. Её успели спасти, но всю следующую неделю она провела в лазарете. Никто, кроме Самохиной и Стерха, к ней не приходил.