Оковы самурая

      У нас были странные отношения...       Я не до конца верил в его существование. Он любил мои эмоции. Эмоции самурая... Их тяжело достать, но каждый раз ему неизменно удавалось пошатнуть моё равновесие... Он всегда приходил по ночам, бесшумно, как дуновение легкого ветра. Разве что чуть колыхнувшиеся занавески могли заметить его присутствие. А еще он любил темную одежду, из-за чего я упорно звал его шиноби, хотя прекрасно понимал, что к клану ночных убийц он не относится. Слишком... слишком яркий, пожалуй. Яркий не внешне – как-то иначе. Его присутствие всегда чувствовалось, как бы бесшумно он ни пришел, словно бы его дыхание заполняло собой пространство.       А на рассвете он всегда исчезал, словно его и не было. Словно это всего лишь пригрезившийся мне сон.       Хотя, должен признать, для просто сна он будил слишком яркие эмоции.       Потом Сёриша* стал появляться и днем. Сперва скрытно: его взгляд сопровождал меня во время тренировок, но сам он не показывался. А потом он нахально влез мне под тэссэн во время тренировки. Руку тогда я удержал только чудом. Правда, потом иногда жалел, что удержал - а вдруг бы этого хватило для его изгнания?       Так же, как появлялся без приглашения, Сёриша уходил, не прощаясь. Просто в какой-то момент исчезало это незримое присутствие, заставляющее ловить малейшие колебания воздуха, обостряющее чувства, будоражащее разум.       Но, пожалуй, я даже себе не готов был признаться, что... жду этих встреч? Воин не должен быть подобен трепетной деве, тоскующей по поклоннику.       Да и существовал ли Сёриша на самом деле или был только лишь призраком старого поместья и моего воображения?       Он никогда не показывался чужим.       По нему можно было даже угадывать, что кто-то идёт. Его присутствие исчезало ровно за три минуты до того, когда самый тренированный слух может услышать самые громкие шаги. Но так же внезапно – появлялось. Это щемящее ощущение близкой бури настигало меня порой в самых неожиданных местах. Я не знаю, понимал ли Сёриша, что я его чувствую буквально кожей, или беспечно не замечал, как я начинаю озираться, чувствуя его взгляд в толпе.       Но когда Сёриша появлялся передо мною во плоти... О-о-о, это невозможно не заметить. Если бы я был уверен в его реальности, я бы назвал его чужеземцем: говорят, именно у них такие длинные, острые носы и большие рельефные глаза. Только это могло обеспечить ему внимание толпы, однако... Он никогда не останавливается на полумере.       Одно время я считал его духом разрушения: с наглой улыбочкой, раздражающий, непримиримый, шумный... Он разрушал моё терпение с каждым словом, имел смутные понятия о гармонии и никаких – о приличиях.       Это всегда было ужасно. Ужасно до такой степени, что я ждал каждого его появления с недостойным самурая предвкушением.       Но я бы скорее сделал себе сеппуку, чем показал это ему. Наверное, он догадывался о моих чувствах – Сёриша вообще с нечеловеческой чувствительностью находил слабые места, такие, что всего пара слов могла заставить треснуть мою маску отстраненности и невозмутимости. Но я все равно каждый раз при его появлении являл собой образец правильного следования канону отрицания.       Кажется, мое равнодушие неимоверно раздражало Сёриша. И он с поистине демонической изобретательностью стремился вызвать во мне эмоции.       Удавалось ему это даже слишком хорошо.       Когда я увидел его дурачащимся с моим боевым веером, сдержаться от рукоприкладства удалось только чудом. Меч для самурая – это что-то гораздо более интимное, чем даже его собственное тело. За прикосновение к клинку без разрешения хозяина убивали – и никто не осудил бы. Веера, конечно, не традиционная катана, но я всегда больше тяготел к ним, чем к фамильному клинку. Поэтому буквально вырвал свой тэссен** из чужих рук, с трудом сдерживаясь, чтобы не пустить его в ход. Сёриша потянулся было к лежащему на стойке Гунсэну***, но получил шлепок по рукам и не стал настаивать.       Видимо, в тот раз я хорошо скрывал свое бешенство, потому что взрыв в ответ на одну из его обычных колкостей оказался для него неожиданностью. Мне до сих пор стыдно за брошенный в сердцах заварочник, но, видят Ками, выражение обиженного недоумения на лице и запутавшийся в волосах цветок чая того стоили. До сих пор при воспоминании об этом по моему позвоночнику пробегает легкая дрожь. Недостойная воина... но такая приятная.       И мои веера Сёриша больше не трогал.       Однако... это было давно. Почти месяц назад. С тех пор Сёриша не появлялся. Я уже начал подозревать, что он обиделся – хотя это недостойно воина, которым он, без сомнения, являлся. Если ты берёшься за оружие слов и играешь на чужом терпении, будь готов, что однажды против тебя поднимут меч. Или чайник.       Плохо, что я не могу спросить совета у своего наставника, потому как не был уверен, что он мне поверит. А если поверит – не пришлёт ли в дом монахов, чтоб запечатали двери от злых духов. Конечно, мы стараемся не ссориться с ёкай, духи бывают крайне мстительны... Но наставник обладает весьма жёстким характером и традиционным мнением о том, о чём дозволено думать самураю, а о чём нет.       И уж ёкай, подозрительно похожие на чужеземцев, точно не входят в список дозволенных.       Однако я не исключал, что это мог быть ещё один способ вывести меня из равновесия. Если это так – Сёриша выбрал самую неудачную тактику. Терпения у него всегда было меньше, чем воды в малой пиале, он даже за столом не мог спокойно усидеть больше минуты. Меня же терпению обучали с детства.       – Это называется не терпением, а равнодушием, – раздался откуда-то сверху знакомый голос. Тон был такой, словно он никуда не исчезал, а говорил со мной всего пару минут назад. – А я равнодушие не люблю-у-у...       – Приличные люди сначала здороваются, а потом уже заводят разговор, – ровно заметил я. Ощущение его присутствия нахлынуло внезапно и полно, словно воду ручья долго сдерживали, а потом резко отпустили. По мышцам пробежала дрожь предвкушения. Моё сердце всегда радовалось его появлению больше, чем я мог себе позволить.       – Так я давно здесь сижу, – развёл руками Сёриша. Но вообще-то он лежал. На потолке. Как на татами. – Но если хочешь... Здравствуй, жабко, давно не виделись!       В груди привычно полыхнуло острое раздражение. Не знаю, откуда он взял это прозвище и почему испытывает к нему такую нежную любовь... Не в моем же любимом зеленом кимоно дело? Но злит это неимоверно. Настолько, что мне приходится приложить некоторые усилия, чтобы рука с пиалой чая не дрогнула.       – Не настолько, чтобы у меня возникла тоска по твоему присутствию, – я прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом чая. – За стол не приглашаю.       – Почему же? – Сёрише как-то незаметно переместился с потолка за столик, удобно скрестив ноги.       – Все равно ты никогда не следуешь правилам приличия, – я на миг опускаю веки, чтобы он не заметил тень улыбки, таящуюся в глазах.       Я не тосковал о его отсутствии. Но я рад, что он снова появился.       Ведь, помимо прочего, ёкаи довольно ветрены. И время для них течет совсем иначе. Что для бессмертного создания десяток лет?       – Я пью чай ртом, – возразил он. – Это недостаточно прилично?       – Я не знаком с этикетом шиноби, так что не могу судить, – делано равнодушно отозвался я.       – А это хто? – спросил он, честно глядя мне в глаза, а рукой уже тянулся к пустой пиале.       Я закатил глаза, с трудом удерживая улыбку, и все же налил ему чаю.       – Это те, кто обычно приходит без приглашения и часто – без ведома хозяина. И предпочитают черную одежду.       – За кого ты меня принимаешь? – оскорбился он чересчур демонстративно. – Я, да не навещу хозяина? Не дождёшься. Хотя, конечно, было дело, но хозяева всё равно как-то узнавали обо мне и высылали войска. Но не будем о грустном. Ты скучал? Признавайся, скучал, да?.. Я же слышу, как радостно бьётся сердечко...       Он состроил просто уморительное лицо, хотя поначалу эта привычка гримасничать меня тоже раздражала. Но... Сёриша был таким, каким был. Цельным. Его нельзя было разделить на части и выбросить какую-то одну, как ненужную.       – Я радуюсь, потому что больше не надо ждать подвоха. Вдруг меня ждал бы чан с чаем над крыльцом? Или китайские приправы в чае.       – Тьфу, – теперь он насупился почти по-настоящему. – Я тебе не какой-то пакостный дух. Я ого-го! Я не хочу над тобой смеяться, мол, ха-ха-ха, попался дурак! Я хочу, чтоб ты улыбнулся. Или нахмурился. Вот так и стремись вернуться... – Сёриша подтянул колени к груди и сжался в маленький обиженный комочек. – Может, мне нравится твоя улыбка! Может мне нравится, когда ты обращаешь на меня внимание! – с горечью сказал он. – А ты меня сразу в трикстеры записываешь. Знаешь, какое это оскорбление?! Это как если бы я твоим фамильным мечом дрова рубил, вот!       – Тебя не заметишь, – уголки губ все же изогнулись в намеке на улыбку. – И я не знаю, кто такие трикстеры. Это какой-то вид ёкай?       Я встал, еще не до конца уверенный, что стоит это делать. Но... Раз уж начал, недостойно останавливаться на полпути. Подарок дожидался своего часа в шкафу еще с Праздника Хризантем. Прикосновение прохладного шелка заставило пальцы дрогнуть, но нерешительность не к лицу самураю. И на плечи Сёрише опустилось синее кимоно, расшитое хризантемами.       – Трикстеры – самый тупой вид ёкай, им лишь бы поржать, никакой чести, – по инерции пробурчал Сёриша, а потом заметил ткань. – О! – Он встал так быстро, будто взлетел. Никакого переходного состояния между «сидеть» и «стоять». – О-о-о-о...       Он отступил на шаг, повертелся на месте, стянул ткань, критически оглядывая её.       – Это мне?.. – и, не дожидаясь ответа: – Круто!       В следующее мгновение я едва не отвёл взгляд. Во всяком случае, покраснел. Вся одежда Сёриша стала чёрным густым дымом и сконцентрировалась в браслеты. Он остался голым. И, как будто специально, он накинул на плечи кимоно, но завязывать оби не спешил – опускал ткань вверх-вниз, блаженно жмурясь, прижимался щекой, изгибался, почти мурлыкал.       И совершенно не обращал на меня внимания.       Я сглотнул, тщетно пытаясь смочить пересохшее горло. Сейчас Сёриша выглядел так... Казалось, прикосновение шелка к коже доставляет ему такое же удовольствие, как объятия умелого любовника. Опущенные веки, чуть приоткрытые губы, выгнувшееся в удовольствии тело... Плавные линии мышц, светлая кожа, рассыпавшиеся по плечам темные волосы... Недостойно воина поддаваться чарам ёкай. Но ничего и никогда я не хотел так, как Сёрише сейчас.       Словно услышав эту мысль, он резко повернул ко мне голову и о-о-очень внимательно посмотрел на меня. Я постарался вернуть взгляду невозмутимость, но сам чувствовал, насколько это бесполезно. Он сделал два шага вперёд, приблизившись вплотную, не отрывая внимательного взгляда от моего лица. Глаза шарили по моему лицу, как быстрые поцелуи, словно он искал что-то особенное, что-то чудесное, что-то невозможное. Искал и... находил. Чересчур красные, словно искусанные губы изогнулись в довольной улыбке.       Щеки вспыхнули румянцем стыда, я попытался шагнуть назад, но Сёрише не позволил, удержав меня за край оби.       – Что я вижу? Отважный воин испугался? – голос его тоже стал ниже, приобрел мурлычущие нотки, словно у огромного кота.       – Не надо... – я качнул головой.       – Не надо что? – Сёрише придвинулся почти вплотную, обжигая дыханием мои губы.       – Не нужно пытаться взять меня на слабость, словно подростка. Я... Признаю, что желаю тебя.       – О-о-о-о... – его тело сотрясла мелкая дрожь. Словно одной фразой, не прикоснувшись, я довёл его до наивысшей степени удовольствия. Но тут же по лицу пробежала привычная волна улыбок, будто улыбался он не только губами, но ещё и глазами, бровями и даже носом. – А повторить сможешь?       Мне казалось, что от жара, опалившего мои щеки, сейчас вспыхнет одежда. Я хотел оттолкнуть его, чтобы избавиться от хаоса мыслей и желаний – и прижать Сёрише к себе, попробовать на вкус эти слишком алые губы. Противоположные желания раздирали, не давали шевельнуться, сердце грохотало так, словно я только что закончил выполнение всех сорока двух форм с тэссеном... А губы шевельнулись, словно сами по себе:       – Я... желаю тебя. Слишком.       Мне все же удалось отвернуться, не отходя, однако, ни на шаг. Все это было слишком... Слишком неожиданно, слишком сильно, слишком остро – так, что даже становилось больно. Краем глаза я заметил колыхнувшуюся занавеску на окне, но гораздо больше сейчас волновал Сёриша, замерший за спиной.       Я ожидал, что напористый, не знающий полумер ёкай сделает сейчас что-то... Что-то такое, чего я так хочу. И так боюсь. Но он молчал, не двигаясь с места. Он начал приобнимать меня одной рукой, но ладонь остановилась напротив сердца, словно это не он заявлял, что слышит его биение с другого конца комнаты.       – Слишком – это ведь плохо, да? – легко спросил он, делая крохотный, но всё-таки шаг назад. Давая мне свободу.       Я вскинул голову, еще не веря этой неожиданной свободе, не замечая, что дышу жадно и часто, словно вырвавшись из-под воды.       – Сёриша...       Мне не хотелось оборачиваться. Не хотелось сейчас вглядываться в темные глаза в поисках насмешки. Я просто отступил назад, догоняя Сёриша, и откинул голову ему на плечо. Он почти одного со мной роста, поэтому получилось странно, будто я подставляю ему беззащитное горло... Но ёкай только легко, едва касаясь провел кончиками пальцев по виску и волосам, заставив сердце на мгновение замереть от щемящей... Нежности?       – Что? – спросил он так буднично, будто это было самым обычным делом. Стоять вот так, дышать вот так. И говорить такое. Его обжигающий взгляд заметным прикосновением пробежался по моему лбу, кончику носа... Щеке, подбородку... И, наконец, остановился на горле.       Я поднял веки, окончательно справляясь с собой. Почему-то показалось забавным видеть лицо Сёрише вот так, вверх ногами. Я чуть заметно улыбнулся.       – Ничего.       И снова прикрыл глаза, безмолвно говоря о своем доверии.       – Вот и ладушки! – обрадованно согласился он, чуть сместившись. День был тяжёлый, тренировки, волнения и вот такое... Так что я не сразу понял, что он сделал, а когда понял – едва сдержал недостойный возмущённый крик.       Он взял меня на руки. Под спину и под колени, прижимая к сердцу так, что я сам почувствовал, что не один взволнован. Держал легко, будто благородная кость и крепкое мясо самурая ничего не весит.       – Ну, ну... – подбодрил он. – Чего ты там хочешь сказать?.. А оно точно будет цензурно?..       – Поставь меня немедленно! – честно говоря, я все ругательства растерял. Даже не от возмущения, от изумления.       – Да ладно, разве тебе не нравится?       – Я тебе не хрупкая дева, которая может на татами ноги поранить! – а вот теперь пришло и возмущение.       – Да я заметил, – он перебрал пальцами, будто прощупывал мои бока. Я снова вспыхнул. – Хорошее такое, качественно тренированное мяско. А, может, мне так больше нравится? Такой растерянный, раскрасневшийся, в моих руках... – он начал ходить по комнате, слегка покачиваясь, будто разыгрывая сценку с корабликом в море. И я был за корабль. – Я больше люблю, когда партнёр по танцам в моих руках, а не напротив дрыгается. Точно на ногу не наступит.       – Отпусти сейчас же! – я рванулся из рук Сёриша, словно от огня. Щеки вновь полыхали, сердце колотилось, и мне казалось, что я сейчас просто сгорю от смущения.       Потому что мне были приятны эти слова. И нравились его объятия. И признать это было сложнее, чем сказать Сёрише о своем желании.       Он со вздохом поставил меня на пол, слегка наклонил голову набок, как бы спрашивая – ну, что опять не так? Даже приоткрыл рот для того, чтобы сказать это вслух... Но в этот момент сёдзи с грохотом распахнулись, впуская в комнату солдат с обнаженными мечами.       Болью по сердцу полоснул взгляд учителя. Я знал, что он видит – меня в объятиях чужеземца, раскрасневшегося, полуодетого. Но все равно разочарование в его глазах ударило под дых тяжелой дубиной.       – Взять его.       Сэнсей только поджал губы, ничем больше не выразив свое неудовольствие. Но я опустил голову, признавая свою вину.       – Вау, человечки с палочками! – послышался обрадованный голос Сёриша. – Сур-р-ровые! Люблю таких. На обед - особенно.       Он сделал плавный шаг вперёд, растопыривая руки. Я не знал, какое оружие в них должно появиться, но допустить этого было нельзя.       – Сёриша, – даже голос звучал как-то блекло и устало. – Не надо.       Он обернулся, приподнимая брови в легком недоумении – о чем ты? Они мне не соперники... Я встретил его взгляд прямо и уверено, чуть заметно покачал головой.       – Не надо. Это моя вина, и мой долг – принять наказание.       Он бросил задумчивый взгляд на окно, вздохнул.       – Моя вина, недоглядел. Мог бы их заметить раньше, они же топали, как стадо слонов. Но увлёкся, увлёкся. Видишь, какое ты влияние на меня оказываешь! Совсем голову потерял, – он ткнул в мою сторону пальцем. Ни сенсей, ни солдаты почему-то не двигались. – Пойдём посмотрим, что у вас тут за наказания... Связывать будете?       – Самураю не нужны оковы, его оковы – его честь, – спокойно ответил сенсей, глядя мимо меня. – Но предавший однажды предаст и снова. А тебе, чужеземец, и вовсе никакой веры нет. Верёвки!..       Я вздрогнул от слов сэнсея, как от удара, бросил короткий взгляд на Сёрише, безмолвно прося прощения... И закрыл все чувства глубоко внутри себя. Спокойное лицо, равнодушный взгляд, чуть презрительная усмешка в уголках губ – в спину мне упирались острия двух мечей, словно я был так уж опасен, что одного клинка мне мало.       Я сам протянул запястья под веревки. Не отвел глаз и от взгляда учителя. Я не отрицаю своей вины. Но ни о чем не жалею.       Связывали меня старательно, затягивая узлы до предела. Я надеялся только, что Сёриша не воспримут всерьёз, и он сможет уйти – позже. А что до меня...       Оковы самурая – его честь.       – Эх... – Сёриша мечтательно вздохнул. – Обычно, когда меня берут в плен, это плохо заканчивается. Для пленителей.       – Прикройся, лучше, распутник, – покачал головой сенсей. Его угрозами не проймёшь.       – А вас что-то смущает? – ёкай подался вперёд, округляя глаза.       – Мы не будем оскорблять взгляд горожан вашей отвратительной плотью, – строго сказал сенсей.       – Так уж и отвратительной, – пробурчал Сёриша, но всё-таки сам завязал оби. Какие-то границы у него всё же были, хотя и не похоже. Руки ему связали с меньшей тщательностью, что утешало.       Нас вывели из дома, вокруг уже собралась толпа. Все видели, как в мой дом вбегает отряд солдат, никто не смог сдержать любопытства, как так, благородный лорд... Слышались боязливые шепотки, на нас показывали пальцем.       Я расправил плечи и вскинул голову, глядя на зевак с веселой снисходительностью. Их взгляды были разными – любопытными, жадными, жалостливыми. Но я стряхивал их все чуть заметным движением плеч. Им ли сравниться с ёкаем?       Вот уж от чьего взгляда мне никогда не хотелось отряхнуться.       Сёриша беспечно улыбался и вертел головой, его ткнули мечом, чтоб успокоился, сердце кольнуло... Но острейшее лезвие не смогло прорезать даже кимоно. Стало немного легче – стоило ли сомневаться, что для ёкая это лишь игра? Наверняка ему ничего не стоит испариться из оков, словно и не было его там никогда. Я вновь улыбнулся уголками губ. Путь до темницы, который должен был стать для меня дорогой позора, запомнился лишь насмешливым фырканьем Сёриша, да отведенным в сторону взглядом сэнсея. Всех прочих для меня просто не существовало.

* * *

      Мастер Хан отвел глаза в сторону. Даэ... Ученик, предавший принципы, впустивший в дом чужака и разделивший с ним ложе... Тот, на кого следовало взирать с презрением. Но Хан не мог сейчас не гордиться им. То, как он шел, как смотрел... Веревки не выглядели знаком позора и недоверия. Он казался императором среди новобранцев. Его лучший ученик... Лучший, но отныне потерянный.       И это тоже вина сэнсея.

* * *

      Я спокойно смотрел, как движется пыль в лучике света закатного солнца. На руках – кандалы от запястья до локтя. Цепь уходила в стену, не позволяя лечь или даже присесть. На дне каменного мешка – остатки соломы, что стелили военным пленникам, а не предателям. Слева – железная дверь. Справа, под потолком – небольшое окошко. В голове было удивительно пусто. Я должен был терзаться муками совести или же досадовать на глупую случайность, приведшую случайного наблюдателя под мои окна именно сегодня... Но ничего этого не было. Я просто смотрел на пылинки, пляшущие в солнечном луче, и совершенно ни о чем не думал.       – Эй... Даэ... С тобой все в порядке? – голос Сёриша звучал слегка встревоженно.       Я перевел взгляд на него, мягко улыбнулся – к чему теперь таиться?       – Да. Сёриша... Ты должен уходить.       – С чего бы это? – он наклонил голову, разглядывая меня с любопытством. Я чувствовал, как его взгляд жадно целует каждый изгиб моих губ, каждую складочку в уголках глаз. Он наконец-то добился от меня эмоций.       – Я не хочу, чтобы ты пострадал, – оказывается, говорить правду бывает просто.       – А что будет? Какой ассортимент наказаний?       – Смерть.       Это прозвучало слишком холодно. По всегда весёлому лицу Сёриша пробежала тень, но тут же исчезла.       – На костре будут жечь? – спросил он деловито.       – Почему на костре?.. – удивился я.       – Всегда мечтал, чтоб меня на костре сожгли. И чтоб ярко, торжественно, с шумом и плясками. Народный праздник моего имени. Что скажешь?       Будь у меня свободны руки – я бы закрыл лицо ладонью. Ёкай... Даже из собственной казни умудрится сделать балаган.       – Сёриша, это не шутки.       – А кто здесь шутит? – он весело вскинул брови, потирая запястья, освобожденные от веревок. – Но я-то аутодафе переживу, а ты - вряд ли, так что... Идем?       Я покачал головой.       – Оковы самурая – его честь.       – М-да... Как-то не подумал, – он почесал в затылке, – шо упрямые самоубийцы у меня нынче не только во врагах, но и в союзниках. Хм... Без тебя я, конечно, не уйду. Да и вообще, сбежать сейчас - это беспардонно убить тебя и всех местных охранников. Их тоже казнят, знаю я вас... Их, конечно, не жалко, но с тебя... Эх, самый простой путь закрыли. Ну да ладно.       Он подошёл вплотную, касаясь грудью груди, но при этом – не делая никаких попыток обнять.       – Так за что, говоришь, нас схватили?       – Тебе процитировать весь "Путь воина" или только избранные места? – я не смог сдержать невольную язвительность. – Недостойно позволять страстям возобладать над разумом. Не должно идти на поводу у своих желаний. Воин должен быть чист, как клинок его меча... И служить так же верно, как родовая катана служит самураю, – я прикрыл глаза, чтобы не видеть его так мучительно близко, помолчал пару секунд. – Укрыть в своем доме чужака – предательство. За него только одна кара.       – А как же пафосные речи о недопустимости мужеложства? – с некоторой даже обидой спросил Сёриша.       Я недоуменно приподнял брови:       – О чем ты?       Он внимательно посмотрел на меня, хмыкнул:       – Мне у вас всё больше нравится. Значит, проблема только в том, что я чужак?..       – И что я поддался страсти.       – «Поддался страсти» – понятие растяжимое. Главное, чтоб не в ущерб родине. С женой же можно? Или с этой, как её... гейшей?..       – Да, – вынужден был признать я. – Но лучше с гейшей.       – Значит, чужакам нельзя здесь появляться? Вообще?       – Да. Каждый чужак, ступивший на эти земли, должен быть незамедлительно убит. Ты не знал?       – Нет, – отмахнулся он, занятый своими мыслями.       – Но почему тогда прятался?       – А нафиг мне окружающие, мне нужен только ты, – пожал он плечами и снова задумался.       – Ты странный, – сказал я единственное, что пришло в голову.       – Но обаятельный, правда? – Сёриша улыбнулся так, что у меня мурашки по спине промаршировали, и вовсе не от холода камня, от которого тонкое кимоно не спасало.       – Как дурман из черного лотоса, – вытолкнул я пересохшими губами.       – Такого не ел, – признался он, чуть коснувшись меня носом. Но затем резко отстранился. – Стоп! А почему ты меня при первой встрече не пытался зарубить?       – Я не был уверен, что ты настоящий.       – В смысле?       – В смысле, что ты чужеземец, а не ёкай.       – А ёкай можно на этой земле находиться?..       – Да.       – А я сойду за ёкай?..       Он отошёл на два шага назад, раскинул руки и повертелся.       – Да.       – Так в чём проблема? Скажем всем, что я ёкай, и пойдём домой.       – Тебе могут не поверить. Они ведь уже решили, что ты чужеземец.       – А это уже их проблема, – Сёриша усмехнулся, как-то так, что сразу верилось, что он не человек, и ёкай далеко не из простых.       – Я ведь все равно не смогу убедить тебя уйти, верно?       – Именно так, – он уперся руками в стену по обе стороны от моего лица. – Зачем же уходить, если мы тут одни, и до утра нас никто не потревожит?       Сёриша чуть наклонился вперед, почти касаясь моего лба своим. С такого расстояния чужие глаза затягивали, как в омут, дыхание смешивалось, заставляя сердце биться быстрее. Я невольно сглотнул и кое-как выговорил пересохшими губами:       – Что ты имеешь в виду?       – Знаешь, нас прервали на очень интересном месте... – он чуть поднял голову, обжигая дыханием лоб, но останавливаясь в миллиметре от поцелуя. – Но, наверное, это и к лучшему... Так бы ты обязательно засмущался или не вовремя вспомнил о своей самурайской чести. А так... – ёкай коснулся моих запястий, легонько сжал, повёл рукой вниз, видимо, по оковам, и щекотно тронул внутреннюю сторону локтя. – Так ты надёжно зафиксирован.       – Оковы самурая – его слово, – возразил я.       – И обещаний ты мне не давал...       Руки ёкая между тем продолжали свой неспешный путь вниз. Вот они скользнули по плечу... Легко, едва касаясь, очертили ключицы... А Сёриша все это время продолжал смотреть мне в глаза, из-за чего мне казалось, что я проваливаюсь в глубину его зрачков. Если бы не эти касания, я бы совсем потерял связь с реальностью, а так получил лишь раздвоившееся восприятие. Я стоял прикованный у стены... И падал в темную жаркую глубину, ласкающую все тело. Пальцы добрались до жилки на шее, замерли, словно выслушивая пульс. Дыхание сбилось окончательно.       – И... Что ты хочешь услышать?       Его щёки вспыхнули красным. Словно он... Засмущался?.. Быть такого не может.       – Будешь ли ты... Моим?       – Ты хочешь именно этого? – я чуть подался вперед, насколько позволила цепь. – Или же... Чего-то большего?       – Тебя. Всего. Полностью. Со всеми заскоками, закидонами и смущёнными улыбками.       Ощущение нереальности накрывало все больше, нереальности и... Правильности. Я качнулся обратно к стене, привстал на цыпочки, чтобы дать рукам хоть какую-то свободу маневра, и ударил кистями по стене, выбивая большие пальцы. Ладони у меня всегда были узкие, так что вытащить руки из оков оказалось просто. После чего я парой движений вправил суставы обратно, все так же не разрывая зрительного контакта.       – Э-э-э...       Кажется, ёкай такого не ожидал.       – Что? Оковы самурая – его честь.       – А я-то наивно думал, что это метафора...       Я не удержал легкого фырканья – какой же он все-таки... Положил руку ему на плечо и притянул к себе. Вплотную, не так, как касался он сам несколько минут назад – уверенно, но давая возможность отступить. Нет, я сжимал его без всякой осторожности, так, словно хотел вплавить в себя. И продолжал смотреть в глаза.       – Значит, полностью?       – Со все-е-еми потрохами, – с пакостной улыбочкой подтвердил он, на секунду, всего на жалкое мгновение покосившись на мои губы.       Я усмехнулся в ответ, сам поцеловал его. Интересно, полностью ли он представлял последствия своего требования? Все же, я занимал довольно высокое место в иерархии и совсем не привык подчиняться. Сёриша дёрнулся, будто такое простое движение могло причинить ему боль. Дёрнулся и отступил, неверяще глядя на меня. А затем улыбнулся так, как я никогда не видел. Не просто радостно – ликующе. На секунду он исчез, двигаясь так быстро, что я просто не мог за ним уследить, затем ударился в меня всем телом на большой скорости. Удар о стену на секунду вышиб весь воздух из легких, но ёкай был достаточно аккуратен, чтобы не причинить вреда. А меня переполняло что-то, чему я не знал названия и раньше никогда не испытывал. Но это совершенно точно не было той страстью, о которой говорилось в "Пути воина". Скорее, это было сродни высокому вдохновению битвы, после которого и рождаются легенды о великих воителях.       Получить власть над слабым – много ли в том удовольствия? Разделить снедающий жар с равным... Я оттолкнулся от стены, снова накрывая губы Сёриша жадным поцелуем. Он запустил обе ладони мне в волосы, притягивая ближе, вжимаясь всем телом. Сёриша обнял за талию, выгибаясь и умудряясь обнимать меня даже ногами. Я не сразу понял, что рук что-то многовато... Браслеты на его руках исчезли, зато вместо них появились темные щупальца, окутанные легкой дымкой. Весьма наглые щупальца, надо заметить. И умелые. Сёриша снова впился мне в губы, жадничая, кусаясь, глубоко пропихивая язык.       – Любишь вкус крови? – я лизнул оставленную его зубами ранку.       – Интересный философский вопрос... – Сёриша замер, глядя куда-то в стену. – Нет, вкус крови мне не нравится. А вот кусаться – очень даже. Тебя щупальца не смущают?.. Отлично. А то меня уже достало обходиться минимальным набором конечностей. И как вы, люди, умудряетесь ещё и драться в таком виде?..       Договорить я ему не дал. Заткнул поцелуем и начал деловито развязывать оби. Щупальца тут же полезли под одежду. Ощущалось их прикосновение странно – и не поймешь, что-то живое или все та же видоизмененная одежда. Кимоно с плеч Сёрише соскользнуло легко, а собственную одежду я оставил на его попечение, наслаждаясь солоноватым привкусом кожи под губами и жарким телом под ладонями. Сёри прошелся чередой легких покусываний по плечу, добрался до шеи. Остановился, прижав губами бьющуюся жилку. Не уверен, но, кажется, что-то едва ощутимо покалывало кожу, словно кончики клыков.       И что со мной сотворил этот ёкай, если мысль об этом только еще сильнее возбудила?       – Кусай.       – Я не... Тебе же больно будет, – с сожалением произнёс он, чуть отстраняясь.       Я нажал ему на затылок, вынуждая вновь уткнуться губами в шею.       – Кусай. Я хочу.       Он всё-таки откинул голову назад, а затем его зубы изменились. Они заострились, становясь треугольными, челюсти вытянулись вперёд, Сёриша открыл огромную алую пасть, наклонил голову набок и... Сомкнул зубы на моей шее.       – Мр-р-рграу!       Острые клыки впивались в кожу, не раня. Нежно, можно даже сказать... Честно говоря, в первую секунду я испугался, что он напрочь перекусит шею, но нет. Даже кровь не брызнула, так, лишь пара тонких струек сбежала вниз по шее. А горячий язык уже метался между частоколом клыков, ласково вылизывая, дразня короткими прикосновениями. И накативший страх так же резко схлынул, оставив заполошно колотящееся сердце и желание покусать кое-кого в ответ.       Нет, ну что за натура?       – Шебе удофна, любовь мофя? – спросил ёкай. Челюсти раздвинуть он и не подумал.       В этот раз руки у меня были свободны, так что лицо ладонью я все-таки прикрыл.       – Сёри. Ты издеваешься?       – Неш, мне интежежна.       В этот момент я почему-то так понял сэнсея, который на выходки учеников реагировал этим самым жестом, прикладывая ладонь к морщинистому лицу. Ками, ну, вот как с этим... Ёкаем любиться?       – Нормально. Но целоваться понравилось больше, – я все же оторвал руку от лица и пристроил ладони у него на спине.       Ну, ладно, немного пониже спины.       – Эх... – Сёриша тяжко вздохнул, но аккуратно разомкнул челюсти. – Вы, люди, такие хрупкие... А ты молодец, не побоялся.       Он быстро превратил морду в лицо и принялся зализывать ранки от зубов.       – Извини... Ранить... Не хотел... – бормотал он, опускаясь ниже. – Просто... Эм...       – Просто не удержался? – я немного сжал пальцы, наслаждаясь ощущением упругих мышц под руками.       Прикосновение языка было щекотным и влажным, но его было явно недостаточно. Хотя забота со стороны ёкая оказалась неожиданно приятной. Я развернулся, прижимая его к стене, провел рукой по бедру.       – Не стоит волноваться. Раны для меня привычны.       – Какие раны? Никаких ран нет! – твёрдо заявил он. Его голос, его вызывающий взгляд дружно говорили, что он весь такой хитрый, мудрый и независимый, а его тело с такой великой охотой подчинялось моим рукам, словно было сделано из глины. – Вот ещё, буду я оставлять дока... Ох... Своей деятельности. И слабости.       Он внезапно отлепился от стены, прижался, положил обе ладони на шею.       – Просто мне хотелось тебя захапать сильно-сильно.       – Мне сейчас хочется примерно того же... – я прижался губами к основанию его шеи, укусил – довольно сильно. Руки тем временем жадно сжимали его плечи, а бедра чуть покачивались, создавая легкое, но такое необходимое трение. Как хорошо, что Сёриша успел расправиться с моей одеждой до укуса...       Он резко вздохнул, выгибаясь. Тень щупалец побежала вверх, цепляясь за камень. Ёкай выгнулся, извернулся весь по-змеиному, касаясь грудью груди, потягиваясь выше. И... Крепко обнял меня за талию ногами.       – Кажется, ты хотел быть сверху?.. – иронично спросил ёкай, но юмор испортил слишком громкий вздох.       Руки словно сами сползли по бокам вниз, подхватили Сёриша под бедра, помогая удержаться. А этот... Ёкай еще и ерзал, изгибался, словно пуская волну всем телом.       – Жаль, масла нет... – вздохнул я, проводя правой рукой обратный путь – от бедра, вверх по животу и груди до самых губ. Очертить яркий контур, на миг задержать... Чуть надавить, вынуждая приоткрыть рот. Гибкий язык тут же скользнул по пальцам, облизывая и увлажняя.       – Могу наколдовать, – предложил ёкай, вдумчиво облизывая каждый палец, пробуя вкус, запах и текстуру. – Но не уверен, что правильно угадаю с количеством.       – То есть?..       – Мы в этом масле будем с ног до головы, – признался он.       Думать, когда тебе так возбуждающе облизывают пальцы, сложно, но какие-то остатки самоконтроля еще держались.       – А тебе доводилось бывать в принимающей позиции?       Левая рука сместилась, уже не столько удерживая – Сёри вполне держался и сам, – сколько лаская и поглаживая.       – Фу, как невежливо! Ты бы ещё спросил, сколько у меня было партнёров... Нет, знаешь ли... Снизу не был, по рангу не положено. Корона мешает и всё, ах, такое... Мням, а ты очень вкусный. Но за технические детали не волнуйся, я ж ёкай...       – И болевой порог высокий? – увлажненные пальцы переместились к более интересной цели.       Слова про корону я решил нагло проигнорировать. Вместо выяснений начал вылизывать шею этого невыносимого создания.       – В тебя никогда не попадали двадцатью пятью стрелами разом? Незабываемое ощущение. Особенно выковыривать их. Из спины. Сволочь аристократичная! – ёкай раздражённо пнул меня пяткой куда-то в ногу. – Какого чёрта ты медлишь?!       – Не хочу остаться в памяти нетерпеливым животным, у которого все мозги вот тут? – я толкнулся бедрами, наглядно показывая, где именно сейчас мои мозги.       Но разминать мышцы ануса стал поэнергичнее.       – Я тебя искусаю быстрее, – пригрозил Сёриша. – Нашёл кому про животное втирать. Не, я, конечно, восхищаюсь твоей силой воли, я бы при твоей концентрации желания уже вспыхнул бы. Буквально. Но ёжкин кот, меня уже достало думать о птичках, пока ты там разминаешься!       – Ну, ты сам напросился, – сдержанность? Кто-то тут сказал про сдержанность? Этот ёкай и Ками с ума сведет...       Толкнуться внутрь, застонать в оказавшееся под губами плечо, переживая вспышку наслаждения от того, какой он горяче-шелково-тугой, застыть на пару мгновений, давая привыкнуть. Выгнуться от вонзившихся в поясницу пяток, толкнуться еще глубже, хотя казалось – куда бы? Накрыть ладонью его возбужденную плоть, качнуться чуть назад – и снова внутрь, скользя рукой по его стволу, обводя пальцами головку и поглаживая основание члена. И вновь назад – и вперед, уже резче, заставляя теперь Сёрише запрокинуть голову, приоткрыть губы в невольном выдохе удовольствия.       – Наконец-то... – шелестом разнёсся под потолком вздох ёкай. Не удивлюсь, если этот шёпот услышали и во дворце.       Он оттолкнулся от стены, напрыгнул, наваливаясь всем весом, цепляясь руками за плечи, а щупальцами – за стены и потолок. Он уверенно двигался сам, извиваясь по-змеиному, сгибаясь и прогибаясь в пояснице. Он скользил мокрой от пота кожей, впивался пальцами в стальной рельеф мускулов. Сёриша запустил руку мне в волосы, натянул почти болезненно и замер в миллиметре от поцелуя, глядя мне в глаза. Не знаю, что он хотел там увидеть... Но, видимо увидел. Темп замедлился, ногти перестали впиваться мне под ребра, а поцелуй вышел неожиданно тягучим и неторопливым. Я целовал его в ответ, с нажимом гладил взмокшие лопатки и запускал руки в разметавшиеся волосы, когда он запрокидывал голову после особенно удачного толчка. И не мог насытиться им – его вкусом, запахом, теплом тела и тугой гладкостью мышц, сжимающей мою возбужденную плоть.       – Хочу... Тебя, полностью...       Его голос охрип, изменился до неузнаваемости. Он изогнулся особо сильно, и из его горла начал вырываться низкий, прерывистый из-за наших движений рык. Я охнул: ёкай сжался почти до боли, до красных кругов перед глазами. Он изливался мне на живот, так и не прикоснувшись к себе, от одних только прикосновений к мокрой коже пресса.       – Так... Бери... – выдохнул я ему на ухо, прежде чем тоже содрогнуться в спазмах удовольствия, таких сильных, что походили на судороги.       Тентакли отцепились от потолка, позволяя Сёрише провиснуть на моих руках. Я коротко поцеловал его в висок и медленно сел на брошенные на пол кимоно. Ноги не держали совершенно, удивляюсь, как я с ним не упал. А щупальца обвились вокруг нас обоих, обнимая и создавая тем самым неожиданно уютный кокон.       – Взял, – выдохнул он мне на ухо счастливо. – Заграбастал, захапал, пометил. Осталось только с юридическими тонкостями разобраться, но это будет даже весело.       Ёкай захихикал, казалось бы, даже щупальцами.       А мне даже не хотелось отвесить ему подзатыльник. Только сесть поудобнее, сидеть вот так, с ёкаем на коленках. Правда, остывший пот и подсыхающая сперма несколько смазывали картину.       – Сёрише... А воду наколдовать ты можешь?       Он залихватски щёлкнул пальцами, и на нас с потолка обрушился целый водопад. И даже с рыбой. Продлилось это всего секунду, но темницу заполнило водой по щиколотку.       – И зачем я спросил...       Ёкай слегка смутился, но так, напоказ. Я отпихнул ногой особо наглую рыбину, со вздохом поднял кимоно и повесил их на свои оковы, так и болтающиеся на стене – пускай хотя бы стекут. Лежавшая на полу солома всплыла и теперь норовила прилипнуть к телу, Сёрише явно не собирался разжимать руки и перебираться с жесткого, но теплого меня на мокрый и холодный пол.       – Интересно, а если бы я хотел просто напиться?       – Тогда я бы стащил воду из ручья. Но она холодная. Так что нам ещё повезло! – он улыбнулся проказливо. – Хочешь, высушу?       Я немного поколебался. В темнице и так было холодно, а теперь еще и сырость... Но вдруг с сушкой Сёрише тоже перестарается?       – Если только аккуратно.       – С огнём я обращаюсь лучше, – пожал плечами он и развёл руки в стороны ладонями вверх. Вода начала медленно испаряться, превращаясь в пар. Вскоре он заполнил всю комнату, неспособный разом сбежать в маленькое окошко. Я мгновенно вспотел, взмок, начал задыхаться... И пар стал реже, а затем и вообще исчез. Осталась только удивительно чистая камера, солома и пара рыб.       – Видишь, какой я хозяйственный? Сразу же ужин приготовил.       – Я бы оставил одну чисто для того, чтобы увидеть лицо стражников, которые придут сюда утром, – нет, он определенно плохо на меня влияет.       Кимоно тоже просохли, так что я оделся сам и набросил второе на плечи Сёриша. Особой нужды в этом не было – после упражнений ёкая в камере заметно потеплело, – но мне просто нравилось видеть его полуодетым.       – Не, ну, в принципе, можно было бы оставить тут что-нибудь позаковыристее и поужаснее... Хотя нет. Варёная рыба – это загадочно. Варёная рыба – это вам не кровь, кишки или ужасные монстры. С ними всё понятно. Но вот варёная рыба, целая, в темнице... Это да, это мистика. Ты в оковы возвращаться собираешься, или хватит и того, что ты спокойно просидел ночь в темнице?..       Я смерил взглядом расстояние от себя до цепей, качнул головой. Снова выбивать пальцы не хотелось, все же, это не самая приятная процедура, да и суставы можно разболтать.       – Того, что я не сбежал, будет достаточно. Иди сюда? – я похлопал по соломе рядом с собой.       Он перетёк мне под бок, обхватил руками и щупальцами и уложил голову на плечо.       – Всё, так и останусь, – заявил ёкай. – И никто меня с места не сдвинет.       Я обнял его в ответ, придвигая к себе еще ближе, прижался щекой к волосам. После всех сегодняшних встрясок клонило в сон, и даже запах вареной рыбы не будил аппетита. А Сёриша так уютно сопел под боком, что заснул я почти сразу. И проснулся уже утром от лязга замка.       – Вставайте! – послышался грозный голос.       У меня под боком что-то шевельнулось, показывая стражникам неприличный жест. Я порадовался, что мы ночью все же оделись – позволять кому-то увидеть своего ёкая обнаженным не хотелось. Я провел ладонью по темным волосам:       – Вставай, Сёриша, ты же не собираешься идти со мной по улице в таком виде.       Стражники, увидев, что я без оков, напряглись, покрепче перехватывая копья. Я не обратил на них внимания, пытаясь растолкать ёкая.       – Обойдутся. Я никуда не пойду, я ещё не выспался. Не могу же я на собственную казнь опоздать. Хотя... Бывало дело, да...       Он зевнул, показывая ровные человеческие зубы, и быстро запахнул кимоно. Конечно, в однослойной одежде ходить всё равно было неприлично, но, боюсь, его это мало волнует.       – Ну? Что вылупились? – спросил Сёриша у стражи. – Тут ночью такой кавардак был, а вы даже не почесались. Тоже мне, великие воины!       Один из солдат шагнул вперед, видимо, намереваясь кольнуть Сёриша копьем, чуть не наступил на так и лежащую на полу рыбину. Ошарашенно уставился на нее, потом на нас. Я кивнул, словно отвечая на не заданный вопрос:       – Да, и рыба здесь тоже плавала.       Стражники переглянулись, один выскочил наружу, два других остались караулить нас, наставив копья. Через несколько минут в дверь вошел сенсэй, ощупывая маленькое помещение цепким взглядом. На секунду задержал его на оковах, затем на моих свободных руках. Мне показалось, что в глубине его глаз мелькнула гордость.       – Так что, когда там суд и казнь? – ёкай уже нетерпеливо притопывал ногой. – Кстати, можно меня на костре сжечь? Мечта детства.       – Повторяешься, – укорил я.       – Это спросонья. Здравствуйте, важный старый умный мужик. Вы нас проводить хотите или просто зашли поболтать?..       Я с каким-то тайным удовлетворением отметил, как чуть сильнее сжались губы сенсэя, и стала жестче складка в уголках рта. Все же, не только меня Сёрише может довести буквально парой фраз.       – Побереги свое красноречие для дайме, лицедей, – холодно ответил мастер Хан. – Идемте.       Он развернулся резким движением и вышел, ничуть не сомневаясь, что мы последуем за ним.       – Но... Как же... – совсем молодой стражник, видимо, из новобранцев, растерянно застыл с веревкой в руках.       – Кажется, мой ученик растерял еще не всю честь.       – А если по правде, – Сёриша фамильярно приобнял новобранца за плечи. – То ничего он и не терял, а всё-всё поднял.       И, пока стражник хлопал глазами, ёкай расхохотался и двинулся вперёд.       – Слу-у-ушай, – слишком громким шёпотом обратился ко мне Сёриша. – А давай я вообще замолчу и докажу нашу правоту вообще без использования слов!       – И как ты собираешься это сделать? – невольно заинтересовался я.       – Ну... Интересно, я успею разрушить весь город, прежде чем они догадаются, что я ёкай?.. – он подвигал бровями.       Спина мастера Хана чуть дрогнула. Я с подозрением уставился прямо в детско-невинные глаза Сёриша, радостно улыбавшемуся и только что не приплясывающего на месте... Нет, с него станется и правда разрушить до фундаментов. Нечаянно.       – Тогда лучше не стоит.       – А если нежно?..       Я не очень представлял себе, как можно нежно разнести город. Впрочем, я раньше и не знал, как можно нежно укусить акульей пастью.       – Лучше не надо, – твёрдо сказал я. – У нас есть монахи, вдруг тебе пальчик прищемят?..       – Гы! – Сёриша аж подпрыгнул. – Давно мечтал подраться с боевыми монахами. А печати они на меня будут накладывать? А они будут иметь силу, если противник безграмотный?..       Кажется, жест "рука-лицо" станет для меня любимым. Вот видят Ками, даже у сенсэя рука дернулась к лицу, только он сумел остановить ее на полудвижении.       – Я потом тебе организую тренировочный бой с адептами Великого пути. И даже онмёдзи позову, если тебе так хочется проверить действие печатей. Но пожалей город, меня же его отстраивать обяжут.       – А я и отстраивать люблю! Помогу чем смогу!       Я вспомнил водопад в камере.       – Лучше не надо!       – Скучный ты, – надулся Сёриша. – Все веселье испортил.       – Можешь немного порушить дворец, его все равно уже давно надо перестраивать.       – Отлично! А пугать придворных можно? Ты же знаешь, как на меня влияют ваши каменные морды.       Я закатил глаза.       – Какие придворные, нас ведут на суд.       – А как же поглумиться над предателем?       Кажется, у сенсэя даже кимоно расправилось от возмущения.       – Чужеземцы... – сквозь зубы процедил он.       – Что, у вас такая полезная и поучительная практика не работает? Ну, что за люд! Один раз казнишь у всех на виду предателя, так все видевшие это тысячу раз задумаются, прежде чем предавать. Но да, у вас тут всё на чести, даже суд не нужен... Или нужен. О, кстати, об этом. Даэ, если бы ты был действительно виноват, позволил ли ты вести себя в суд, так бесчестить имя своего рода... Или устроил бы сеппуку на месте?       – Второе, – ровно ответил я, обходя выбоину на мостовой. – Но считается, что у предателей нет чести, и рассчитывать на то, что они ради ее сохранения обратят клинок против себя, не стоит.       – А-а-а... Прекрасно. Эх... Что-то я рано начал, – ёкай почесал в затылке. – Надо было на суде все эти неопровержимые доводы давать. А щаз забуду. Хотя, стоп, я же хотел пугать и рушить, а не в красноречии упражняться. Хотя, можно, в принципе. Вдруг я покорю главного дядьку и без особых спецэффектов? А, кстати, уточняю. Судить он будет?       – Да, конечно... Верховный лорд – правитель и судья в одном лице. А у вас не так?       – Ты у ёкай правителей вообще видел?..       – Ходят слухи о неком драконе...       – Тот просто самый большой и мудрый ёкай, которого все уважают. Но он не правитель и не судья.       – А как же твои слова о короне? – я склонил голову чуть набок.       – Ой, не вспоминай. Это совсем другая и очень грустная история. И в такой прекрасный солнечный день моей казни я хочу лишь веселиться!..       – Лицедей, – буркнул учитель, но уже без того чувства и внутренней уверенности, как раньше.       Да, Сёриша умеет рушить незыблемые, казалось бы, вещи.       Нас вывели в большой, торжественно украшенный зал и выставили перед очи правителя. Прежде чем он или Сёриша успели сказать хотя бы слово, вперёд выступил сэнсей.       – Прошу слова, Такивару-сама. Выяснились новые обстоятельства, вы должны о них знать.       – Говори, – чуть кивнул мой сюзерен. Смотрел он мимо меня, будто меня уже не было.       – Этот молодой человек утверждает, что он... Ёкай.       – И что? Даже если это ёкай, это чужеземный ёкай, а значит, он должен быть убит.       – Увы, ваша милость, – вперёд выступил Сёриша. – Или как вас тут кличут?.. Моя смерть не в вашей власти. Дела ёкай стоят неизменно выше всех мирских дел. И уж не вам устанавливать, можно ли иноземным ёкай топтать ваших самураев.       Мне захотелось стукнуться лбом о ближайшую стену. Но отходить из центра зала было бы неуважением, поэтому я лишь звучно прихлопнул ладонь к лицу, стараясь выразить этим все чувства. Сёрише... Невыносим! Сенсэй остался внешне невозмутим, только часто-часто задергалось левое веко – такую реакцию я видел всего два раза за все годы обучения и последующей службы. А вот Такивару-сама такой выдержкой не отличался. Он буквально побагровел, вставая со своего места, положил руку на рукоять катаны:       – Топтать... Моих... Самураев?..       – Да, – невозмутимо сказал Сёриша. – А вас какое значение этого слова больше оскорбляет? Прямое или переносное? Или я тут залез на вашу территорию, которая не только земля?..       Охранники побагровели, схватились за катаны, но не вытаскивали их из ножен без приказа.       – Взять его! – рявкнул Такивару-сама.       Самураи прыгнули вперёд, доставая мечи... Но тут же отлетели обратно, снесённые мощной волной воздуха с искрами.       – Ваша милость, ну, что вы?.. – укоризненно произнес ёкай. – Вы же правитель, должны лицо уметь держать. Я же ещё ничего такого не сказал, чтоб та-а-ак на меня кидаться.       Самураи быстро встали, но кинуться в драку не смогли: искры ослепили. Они встали ровно, опустив головы, признавая своё поражение.       – Я всего лишь заметил тот ма-а-аленький факт, что вы не всесильны, и не вы решаете мою судьбу. Это вас так обидело?.. Или всё же что-то другое?       – Ты – чужак, – рука Такивару-сама сжалась на рукояти клинка до побелевших костяшек. – Чужакам не место здесь!       – Я – ёкай. И мне плевать на человеческие заморочки. Даже коты ходят, где им вздумается, а у них весьма отдаленное родство с нашим племенем... – Сёрише скрестил руки на груди, неприятно усмехаясь.       Такивару-сама гневно раздувал ноздри. Он уже понял, что силой с ёкаем не совладать, но оставить безнаказанным такое оскорбление? Взгляд правителя переместился на провинившегося самурая.       – Ёкай вне законов людей. Но над жизнью своего воина властен я!       – И, разумеется, вы вправе казнить его... Стоп. А за что? За то, что принял в своём доме чужеземца?.. Так я ёкай, разрешения не спрашивал, пришёл и всё. Хрен выгонишь. Но он пытался, не поверите, целый месяц пытался. Или за то, что страстям поддался? Ну, вообще-то не ваше дело, что у нас там в спальне творится. Может, он с каменной физиономией объясняет на практике мне нормы субординации? Он, кстати, так и делает. Не, ну, вы конечно можете казнить его просто так... Тем самым потеряв свою честь. Да и даже если найдёте какой-то предлог, всё равно всем будет видно, что вы казнили своего самурая за счастье в личной жизни. А это власть не укрепляет, нет-нет-нет...       Он сожалеюще покачал головой.       – Правила приличия, – со столь нелюбимым Сёриша каменным лицом сказал я.       – Прости, что? – ёкай отвлекся от Такивару-самы.       – Я говорю, что пытаться вдолбить тебе нормы субординации все равно что учить "танцу пурпурной бабочки", не отработав сначала основные ката. Ты и нормы приличия соблюдаешь через раз... Несмотря на все мои усилия.       – Ой, да не будь ты занудой, – отмахнулся Сёриша. – Все равно обо все ваши ритуалы ёкай ногу сломит...       – И ты сможешь доказать, что являешься именно ёкаем? – Такивару-сама все же был политиком и поэтому быстро взял себя в руки. – Подобные трюки, – он махнул в сторону ослепленных самураев, – под силу любому талантливому онмёдзи.       – О! Да это я запросто! – Сёриша подпрыгнул от восторга и хлопнул в ладоши. Приземляться он, кстати, не спешил.       Все невольно напряглись, ожидая разрушительных последствий. Но ничего. Секунда. Две. В зал влетела бабочка. Размером с ладонь, с удивительно синими крыльями, она пролетела весь зал и присела на палец ёкай.       – Бабочка. И что? – Такивару-сама не спешил ухмыляться.       – Красивая, правда? Иди-ка, милая, покажись правителю, какая ты красивая и яркая, а то он тебя отсюда плохо видит.       Такивара-сама стоически смотрел на маленькую бабочку. Глаз его дёрнулся. Но он не отступил, только сжался сильнее, стараясь даже не дышать.       – Да, мне неприятны эти создания, – процедил он. – И что? Ты мог узнать это случайно.       – И ничего, – мило улыбнулся Сёриша и снова хлопнул в ладоши.       Вокруг послышались вскрики. У кого-то загорелось кимоно. Сразу у трёх горделивых самураев мечи превратились в ядовитых змей. Знатная дама совсем незнатно завизжала, почувствовав пауков в волосах. Кого-то подкинуло под потолок без какой-либо опоры. Мимо пробежала голая девушка. Кто-то уже взял вёдра с водой, чтоб потушить горящего самурая, но ничего не происходило. Воины хватались за оружие, но оно превращалось в разнообразных гадов.       Все бегали, носились, кричали, позабыв о чести и достоинстве. Только Сёриша, я, сенсей и Такивару-сама молча наблюдали за этим безобразием.       – Достаточно, – наконец сказал Такивару-сама. – Этого вполне довольно.       Однако лицо его явно выражало мысль о том, что он просто хочет остановить издевательство над своими подданными.       – Нет, ну, позвольте вас окончательно убедить... – Сёриша вновь свел ладони в резком хлопке, который неожиданно отозвался долгим вибрирующим звуком, словно от удара гонга.       Все настороженно замерли, ожидая эффекта. Прошла минута, вторая. Отсчитались десять.       – Ну, и что это за балаган? – новый голос, глубокий и раскатистый прозвучал откуда-то с потолка.       Я запрокинул голову и тут же подавился воздухом. Между расписных деревянных панелей прихотливо раскинулись кольца дракона. Неужели тот самый?...       – Привет, драко, – радостно помахал ему рукой Сёри. – А я тут доказываю, что ёкай, а не просто колдун приблудный.       В первую секунду я не поверил своим глазам. Даже втихомолку сдвинул рукав и ущипнул себя. Но нет. Дракон действительно приложил лапу к морде в таком знакомом жесте...       – Ви-и-иктор... Не мог бы ты сделать это как-нибудь более цивилизованно?       – Они меня в темницу кинули!       – О, тогда да, тогда понятно. Удивляюсь, что дворец ещё стоит. Ты что тут вообще забыл?..       Сёриша с готовностью указал пальцем на меня.       – Ну да, мог бы сам догадаться, – дракон снова изогнулся и приложил лапу ко лбу. На этот раз он головой ещё и покачал. – Столько веков, а всё на одну и ту же уловку попадаешься.       – Вот только давай не будем об этом!       – Будем, – строго оборвал дракон. – Но в другой обстановке, с чашечкой вкусного чая. А вам, люди, говорю, что это самый настоящий ёкай. Дух раздора и разрушения. Испытывает некоторые трудности с изменением физической оболочки. Становится относительно безопасным, когда влюбляется. Но горе его возлюбленному.       Я злобно глянул на дракона – почему-то это "горе его возлюбленному" зацепило сильнее, чем все насмешки самого Сёриша. Остальные покосились на меня с некоторой опаской. Теперь точно можно было не опасаться ни за себя, ни за Сёриша – никто не рискнет сердить ёкая, да еще и такого, который чай с драконом пьет. А уж коли я его ограничитель... Можно хоть голым на площади перед храмом танцевать.       Я шагнул вперед, легонько коснулся плеча Сёриша:       – Пойдем домой? Чайный домик у меня на дракона, конечно, не рассчитан, но...       Такивару-сама медленно и торжественно кивнул, давая разрешение. Сенсэй смотрел сложноопределимым взглядом, в котором, однако, ясно читалось сочувствие. Я повел плечами, уже привычно стряхивая чужие взгляды.       – Приятно было познакомиться с вами, дракон-сама.       – Жаль мне тебя, парень, но помочь ничем не смогу. Сам мучайся со своим счастьем. А я пойду, пожалуй. Прощайте, смертные!       – Не нужно мне помогать, – негромко ответил я.       Дракон громыхнул голосом и в тот же момент исчез. Висевшие под потолком упали вниз, змеи превратились обратно в мечи, пауки, скорпионы и прочие гады исчезли, и даже негасимое пламя на кимоно потухло.       – Ну, вот... – расстроился Сёриша. – Не мог не подгадить в последний момент?.. А ведь так красиво бегали, могли бы побегать ещё...       Ёкай расстроенно огляделся, причем не попятился под его взглядом только сенсэй и Такивару-сама, показательно тяжело вздохнул, но повторно устраивать хаос не стал.       – Пойдем домой, – повторил я, чуть касаясь его плеча.       – Ну... Я ещё подумаю. Если хорошо вести себя будешь. А то нашёл, значит, моду, с правителями ссориться и на казни попадать. Я ж не смогу спасать тебя вечно.       – Я не ссорился с Такивару-самой. Я вообще молчал, – фырканье сдержать не удалось. Продолжил я, понизив голос, так, чтобы слышал только Сёриша:       – Пойдем, мы еще не выяснили, чем это таким я занимаюсь с тобой в спальне.       – Вот это деловой разговор! – чуть подпрыгнул ёкай и сам потащил меня к выходу.

* * *

      – И что теперь? – негромко спросил я, глядя на сад поверх пиалы с чаем. – Станешь наведываться во дворец, чтобы подразнить придворных?       – А нафиг они мне нужны, – он пожал плечами совершенно невозмутимо. – Я здесь только ради тебя.       На скулах снова выступил румянец, сердце екнуло. Я очень медленно и аккуратно поставил пиалу на доски веранды, повернулся к Сёрише. Пальцы левой руки нащупали заранее срезанный цветок, аккуратно заправили хризантему в темные волосы.       – Я буду достоин. _________________________________              *Сёриша – (яп. 勝利者) – Победитель. Даэ перекладывает имя на более привычный ему лад.       **Тэссэн (яп. 鉄扇) — складной веер c внешними спицами из тяжелых пластин железа, выглядящий как обычный, неопасный веер, или железная дубинка в виде сложенного веера. Самураи могли использовать тэссэн там, куда нельзя было проносить мечи, а некоторые школы фехтования учат бою с использованием тэссэна. Такими веерами можно было отражать стрелы и дротики, метать веер во врага и пользоваться им как подручным средством при плавании.       ***Гунсэн (яп. 軍扇) — складной веер, который мог использоваться и для обмахивания. Его внутренние спицы были сделаны из дерева, бронзы, латуни или из другого аналогичного материала, внешние спицы или покрытие — из тонкого железа или другого металла. Это делало его легким, но крепким. Как правило, воины носили гунсэн на поясе или на груди, хотя последний вариант препятствовал использованию меча или лука.