Вид на доверие

Хил проснулся уже как обычно, раньше Эштона, хотя спал и не очень хорошо. Проснулся сразу, мысли мгновенно вернулись к произошедшему — Виктор не стал шевелиться, подметил только, что парень не ворочался и, кажется, даже не ерзал. Не ворочался — точно. Через некоторое время Виктор все же сдвинулся и осторожно высвободил руку. Хил даже почти встал, когда в носу засвербело и мужчина чихнул, не успев даже толком среагировать. Не громко, но ощутимо, потому Вик мгновенно обернулся на Эштона, проверяя, разбудил или обошлось. Эштон открыл глаза сразу, услышав посторонний звук. Не сразу понял, что это было, но потом повернулся к Виктору и сказал хриплым со сна голосом: — Будь здоров. Он сел на постели, не чувствуя себя отдохнувшим. Произошедшее накануне сразу встало в его голове, но уже более переваренное сном. — Пойду кофе сварю, — сказал парень, поднимаясь окончательно с кровати и одеваясь. Сейчас обнаженным он комфортно себя не ощущал. Вик сокрушенно покачал головой, будить Эша не хотелось. — Я сам, — ответил Хил тоном мягким, но весьма настойчивым. И пояснил: — Ты плохо выглядишь. Пока приведи себя в порядок, родной. Я справлюсь, -предупредил он возможные аргументы, связанные с рукой, и поднялся, уходя на кухню. — Я в порядке, — сказал Эштон. Но на счет кофе не стал спорить. Он ушел в ванную и включил воду, но сам в ванну не полез — просто создавал видимость нормального утреннего настроя для Виктора. Сам вновь встал возле зеркала. Да уж, выглядел он не слишком хорошо — темные круги под глазами от бессонной ночи, все еще бледный, но, к счастью, уже не настолько. За всю ночь Эштон решил только одно — он не будет без особой нужды выходить из их палаты, чтобы не пересечься с Барри. Жертвовать деньгами ради того, чтобы его вытащили, он не хотел, следовало оставить их на операцию. Выйдя из ванной через полчаса, в той же одежде, Эштон направился снова к окну, чтобы покурить, но остановился на полпути, вспомнив, что последний опыт с курением у окна был не очень удачен, он сел сразу за стол. — Можешь пояснить, что произошло? — спросил Виктор, выставляя чашку с кофе перед Эштоном. Одной рукой он вполне неплохо управился, не было ничего, для чего понадобилось бы две руки. — Что это было? Паника? Хил сел на свое место и взял в руку вторую чашку, вглядываясь в любовника. — Не знаю. Не хочу об этом говорить, — отрезал Эштон. Он и правда пересмотрел свое отношение к тому, что должен, а чего не должен знать Виктор. Тем более, парень действительно не мог объяснить своего вчерашнего настроения. Паника — было не слишком подходящее слово для этого. — Расскажи, — снова попросил Виктор, продолжая смотреть на Эштона. — Я хочу быть готов к неожиданностям. Я просто хочу быть готов. — Нечего рассказывать, — дернул плечами Эштон. — Я же сказал, что я сам не знаю, что это было. Но с Барри я встречаться не хочу, теперь я знаю это наверняка. Он сделал глоток кофе и поставил обратно кружку на стол. — Не обращай внимания, я уже в норме. — А если вдруг пересечешься? — нервно хмыкнул Виктор. — Тоже внимания не обращать? Я понимаю, ты считаешь, он тебя не вспомнит. Но у него такой же доступ к списку "отдыхающих", как у нас. Если вдруг, не в лицо, но по имени, Эштон? Если я завтра уеду на работу, а он постучится в твою дверь, что тогда? — Он? Постучится? Сомневаюсь, что он вообще меня помнит, -фыркнул Эштон. — И вряд ли когда-то запоминал мою фамилию. Я был просто мальчиком, который был готов раздвинуть ноги и лечь под него по первой просьбе. Думаю, у него за эти годы таких прибавилось. Из-за того, что Барри его вспомнит Эштон не переживал. Он действительно считал так, как говорил. Виктор только тяжело выдохнул и, прикрыв глаз, откинул голову, впечатываясь затылком в стену. Видно было, что он не убежден, нервничает, не спокоен, но адекватных аргументов не имеет. Все его "я хочу" Эш игнорировал, грубо говоря, плюя на все чувства Вика, связанные с подготовленностью к будущему. Эштон же не плевал, он просто зациклился на своих чувствах и том, чтобы их удержать в узде. Концентрировался на том, чтобы не сказать лишнего, не сказать того, что могло быть правдой при определенных обстоятельствах. — Не переживай, — проговорил он. — Я просто никуда не буду выходить. Нужно протянуть всего месяц, а, может, и того меньше. — Я не могу не переживать, — отозвался Вик, не меняя положения. Отозвался медленно, будто бы апатично, постепенно закукливаясь в возможностях и альтернативах, блуждающих в голове. — Я вижу слишком много вероятностей. — Каких например? Я вижу их слишком мало. — Если тебе _необходимо_ будет дойти до главного корпуса, и ты его увидишь? Или он будет ржать в коридоре у двери, тебя ведь не просто так накрыло в пустой комнате, даже с фотографий не накрыло: ты либо услышал, либо увидел... И можешь услышать или увидеть. Он может, в конце концов, случайно зайти. Тоже постучать в дверь, Эш, но не потому что вспомнил, а потому что познакомиться решил с таким же, как он, симулянтом выздоровления, чтобы прибавить еще одного парня, услужливо раздвигающего для него ноги. Виктор фыркнул от обилия слов в фразах и опустил на Эша тяжелый взгляд. — Что. Тогда? — Тогда я буду готов, — Эштон поджал губы. — Не будет еще одного такого раза, когда ты увидишь меня в таком состоянии. Теперь я знаю, что он здесь — действительно знаю, а не услышал об этом. Я не сорвусь к нему в объятия и не раздвину ноги, не пойду топиться в ванне или вешаться. Я не знаю, что я сделаю, но точно не что-то из перечисленного. Я буду готов, — повторил убежденно Эштон. — Вот больше всего я опасаюсь как раз-таки того, что _не_увижу_ еще одного раза, — глухо рыкнул Виктор, которому Эштон только что проехался по самому больному. — Знай я, что буду рядом, был бы спокойнее, но меня может не быть, а ты даже не знаешь, что будешь делать. — Все под контролем, Виктор, — Эштон прямо посмотрел на любовника. — Это были просто призраки прошлого. Они побеспокоили и ушли. Если ты так беспокоишься, то предложи свой вариант, что можно сделать в подобной ситуации! — Тогда, блять, не отмахивайся от меня тем, что ты в норме и, мол, нихуя не было! — рявкнул Виктор. — В том и дело, что я НИХУЯ не могу предложить, потому что НИХУЯ не знаю о ситуации и реальном, мать его, положении дел! Я в гребанном вакууме, чтоб ты знал! Ты вчера днем точно так же был уверен, что все под контролем, Эш. Вопрос: где этот контроль был вчера вечером? И где окажется _нынешний_ контроль вечером _этого_ дня? — Вчера я держал себя в руках, — фыркнул Эштон. — Тебе не угодишь. Я не истерил, не орал, не рвался никуда. Я просто лег спать, что ты и хотел. Так что тебя не устраивает?! — он тоже начинал выходить из себя. Но где-то в глубине души знал, что ему нужна очередная ругань, чтобы окончательно прийти в себя. — То, что ты понятия не имеешь, что это _на_самом_деле_ было! — рявкнул в ответ Вик. — Это НЕ контроль, Эш. И ты НЕ знаешь, что будет в следующий раз. Это ТЕМ БОЛЕЕ не контроль! Почему ты не можешь довериться мне в этом? Почему тебе так сложно рассказать мне хоть что-то осмысленное и важное, как было вчера? Я не он, Эштон, и я РЯДОМ, если ты вообще понимаешь смысл этого слова. Я смогу помочь! Если ты перестанешь загонять меня в угол своим упрямством! Виктор так много в эмоциональном плане не говорил даже в других ссорах. Весь осадок со дна поднялся, взвиваясь в одну воронку. — Не сможешь ты мне помочь, — покачал головой парень, рассматривая свои руки. Голос звучал уже спокойнее. Он неожиданно успокоился, поймав суть слов любовника. — Только я могу себе помочь в этом. Это психологическое или психическое, не знаю уж. Мне самому нужно в себе это перебороть, как ты не понимаешь? — он поднял взгляд на любовника. — Самому. Чтобы из одной зависимости это не превратилось в другую. — Я не говорил, что буду бороть это _вместо_ тебя, — мужчина тоже сбавил тон. Виктор цокнул и покачал головой, а затем поднялся, чтобы в очередной раз сесть у ног Эштона. Так же, как это было в разговоре о побеге Хила. И уже в паре других. — Я рассказывал тебе о клинике. Я тогда полгода провел один на один с "психологическим и психическим". Поверь, я со многим тогда боролся. Сам. Но Эш, — Вик покачал головой, — я многое бы отдал, чтобы тогда иметь кого-то рядом. Не разговоров ради, а банального наличия кого-то в курсе происходящего. Раз в месяц пускали Николсона. Я жил этими посещениями. Ломать себя сложно. Но делать это, сидя в одиночке, еще сложнее. Виктор снова выдохнул. — Ты же собираешься закрыться в ней добровольно. Я знал, на что иду; а ты, ко всему прочему, понятия не имеешь. — У нас разные ситуации, Виктор, — покачал головой Эштон. — Я не говорю, что тебе или мне проще — по-другому просто. Он вздохнул, закусил губы и снова заговорил, не смотря на любовника. — Из-за Барри я заработал кучу комплексов и страхов. Я долго, очень долго, от них избавлялся. И сейчас я понял, что все это может вернуться. Он постоянно пытался втоптать меня в грязь — я позволял. И, не хочется верить, но так и будет, скорее всего: повтори он сейчас любую просьбу или выдумай новую — я сделаю. Не из-за любви и подобной чуши. Я просто закопал в себе это помешательство, беспрекословно подчинение его капризам, а сейчас оно выползает наружу. И я боюсь этого чувства. Нам нельзя встречаться с ним до тех пор, пока я от него не избавлюсь, а не закопаю снова. Тут ты мне не помощник. — На юге бьются с цунами, на севере — со снежными бурями; ситуации разные, а суть одна — выживание, — произнес Виктор, упираясь подбородком в колено Эштона. — Копать — не выход, ты прав. Но не от чувства тебе избавляться нужно. Найди причину, Эштон. Либо цель. В себе. Из-за_чего ты позволял это делать, либо для_чего ты позволял. Вот, что главное, а не помешательство на Барри, он — просто удобное средство достижения "цели", появившейся по "причине". Либо искорени причину, либо найди иной путь до цели, родной. Это "родной" прозвучало мягче обычного. — Не спорь, не отвечай. Подумай — и прими это, либо отвергни. Я не буду лезть, пока сам не попросишь (говоря вслух, понять легче, чем думая), или пока я не замечу, что ты запутался и накрутился (в такие моменты необходимо вернуться чуть назад). Вот и все. Остальное лежит исключительно на тебе. Там я действительно не помощник. И там — самое сложное. Виктор говорил слишком убедительно, чтобы ему отказывать. Эштон чувствовал логику в его словах, понимал, что Виктор прав. И ему действительно нужна будет его поддержка, как бы ни хотелось этого признавать. — Хорошо. От меня-то что требуется? — выдохнул парень. — Хорошенько раскопать то дерьмо, в котором ты в иной ситуации никогда бы не признался даже самому себе, — Хил чуть сжал колено парня. — И иногда помогать мне готовить, — хмыкнул он. — И как я буду это делать, если я не хочу этого признавать? — скептически хмыкнул Эштон. — Я не про готовку. — добавил он. Парень не любил копаться в себе, там слишком много было и не хотелось находить совершенно неожиданные сюрпризы . — В том и суть, — выдохнул Виктор, поднимая взгляд на Эштона. — Ты не любишь зависимость, слабость, ведомость, я знаю, но именно в них тебе придется влезть. Признать, что зачем-то тебе нужно было тогда быть настолько слабым, разворошить все полученные комплексы, раскопать грязь, в которую он тебя втоптал. Ты не сможешь копаться в том, чего якобы не существует и во что ты сам не веришь, потому придется признать наличие всего — перед собой и честно; принимать не обязательно, я многое в себе не принял, но осознать — необходимо. Осознать и признаться: "Да, это так". Тогда ты сможешь продолжить. Эштон глубоко вздохнул. Виктор говорил о том, чего бы он никогда бы не стал делать. Слишком много таилось в том, что было раньше. Много неприятного и плохого, чего не хотелось поднимать из глубин памяти. И он плохо понимал, как ему это сделать. Рассказывать Виктору? Глупости. Что за сеансы психотерапии? — Я попробую, — медленно сказал парень. — Если будут слепые пятна — это когда ты понимаешь, что что-то есть или не так, но не можешь осознать; сродни иррациональной нервной дрожи — говори, пиши, рисуй схемы, можешь спросить у меня. Я не буду судить, просто предложу возможные варианты, а ты сопоставишь их с собой и выберешь. Виктор осторожно поднялся. — Лучше начать с анализа отношений с Барри. По крайней мере, ты достаточно спокойно об этом говорил. Поможешь мне с перевязкой? — Да ты спец, — усмехнулся Эштон, тоже поднимаясь. Он не планировал проводить такой анализ, у него всегда было по-другому. Методы Виктора были только для Виктора. Анализировать было не для Эша, он всегда надеялся на интуитивное чутье. — Полгода, — пожал плечами Виктор, проходя в сторону спальни. — В общем, если что, обращайся. Буду рад помочь не только своим наличием. Хил закинул здоровую руку Эштону на плечи. Эштон неопределенно фыркнул, дернул плечами и вздохнул. Ему все равно казалось, что это глупо. В спальне он сразу пошел к аптечке и показал знаком, что Виктору нужно сесть. Мысли блуждали где-то, но ни во что определенное не превращались. Он пребывал еще на распутье, думая как лучше все сделать. Достав бинты и капли, он сам подошел к кровати, опускаясь на нее. — Давай, иди сюда. Виктор кивнул и сел рядом с парнем, подставляясь под свет и руки. Эштон осторожно снял повязку и запрокинул голову Виктора. Закапав глаз, он вернулся к бинтам. — Сколько тебе сказали делать эти процедуры? — Неделю. Потом в больнице снимут окончательно. — Надеюсь, к этому времени я смогу тебя убедить в том, что операция не такой уж и плохой выход, — хмыкнул Эштон, продолжая менять бинты. — Не знаю, — Виктор покачал было головой, но сдержал себя, чтобы не помешать Эшу. — Я побаиваюсь таких вещей. — Я бы ухватился за это, как за шанс восстановить зрение, — Эш закончил со сменой повязки и отодвинулся. Все равно слишком близкое присутствие кого-либо было для него сейчас лишним. Ему все равно хотелось остаться одному, несмотря на слова Виктора. — Да, это риск. Но если есть шанс я бы попробовал. Мы с тобой очень разные. — Второй глаз у меня есть, а вот второй машины — нет, — хмыкнул Виктор. — Так что с бОльшим удовольствием я бы отремонтировал авто, а не лег на операцию. Или купил новое. Пока не знаю, что будет дешевле. — Можешь пока ездить на моей. Вряд ли она мне понадобиться в ближайшее время, — дернул плечами Эштон. — И какие-то неправильные у тебя ценности. Машина всего только машина. — Машина — мой транспорт на работу, свобода передвижения и солидная экономия, — парировал Виктор. — Купив машину, копить на операцию гораздо легче, чем наоборот. А если я сразу потрачусь на глаза, то на городской транспорт и такси тратить буду быстрее и беспомощнее, чем накоплю на машину. Если, конечно, я решусь потратиться на глаза, — добавил Вик. — Утрируя, но это так. — Тратить на глаза буду я, — сказал Эштон. убирая все обратно в аптечку и ставя ее на стол. — И за три месяца, пока ты ездишь на моей машине, у тебя будет возможность накопить на свою. В конце концов, кредиты не отменяли. — Я не говорил, что согласен, — пожал плечами Виктор. Вопрос операции пока оставался самым главным и обосновывающим вообще необходимость вывертов такого рода. — У меня есть время тебя переубедить, — Эштон повернулся к Виктору. — Мне все равно будет скучно тут сидеть целыми днями в течении месяца, по крайней мере. Так что у меня будет время даже на презентацию этой операции. Буду тренировать рабочие навыки, так сказать. Виктор глубже забрался на кровать. — Давай только без стандартных маркетинговых ходов, — предупредил он. — Как будто ты знаешь, что это такое, — фыркнул Эштон. — Ты разбираешься в лошадях, я в рекламе и маркетинговых ходах. — Хорошо, — согласился Виктор и перефразировал: — Давай без _примитивных_ маркетинговых ходов, псевдозаниженных цен и мелкого шрифта серым цветов. — Как скажешь, мой господин. — снова фыркнул Эштон. Он явно постепенно возвращался в привычное состояние и теперь ехидничал. — Рад, что ты согласен, — хмыкнул Хил, чуть смещаясь и подтягивая любовника ближе к себе, чтобы обнять. В кармане пискнул телефон, и Хил добрался до мобильного, чтобы прочесть смс. От Николсона. — Наши все, сагитированные Николсоном, завтра собрались мне гипс расписывать маркерами, — поделился он со смешком. — Как дети малые. — Наверное, это хорошо, когда есть кому расписывать. Мой гипс снимали идеально чистым. Эш слегка напрягся в объятиях, но усилием воли расслабился. — Правда, в твоем возрасте будет несколько странно смотреться. — О чем и речь, — хмыкнул Виктор. — Особенно, парочка хуев, ибо без членописи наверняка не обойдется. У Кира вся жизнь такая, он великолепно сходится и с пожилыми, и с двадцатилетней молодежью. Даром, что страдание хуйней ему приносит либо деньги, либо связи. Вик привычным жестом уложил подбородок Эшу на плечо. Мысли вслух у него были нечастыми, но сейчас были именно они. Хил ждал атмосферы беззаботного страдания долбоебизмом, которая легко обесценивала любые загрузы и помогала отвлечься от сложных ситуаций и взглянуть на них более трезво. Клуб все же был самой лучшей отдушиной, игравшей ту же роль, что и кокаин с Руно для Эштона, но оставлять любовника одного решительно не хотелось — в конце концов, на данный момент ничего обесценено не было. — Как вы с ним познакомились? С Николсоном в смысле, — сказал он. Вообще, в голове не укладывалось, как настолько разные люди могут сойтись и дружить столько времени. Для Эштона, закрытого и недоверчивого, не подпускающего к себе никого лишний раз, это было несколько странно. Виктор дернул плечом. — Знаешь, как говорят романтичные девчонки о встрече своего принца? — поинтересовался он. — "Он ворвался в мою жизнь, как безумный вихрь, и поставил все с ног на голову". Виктор ухмыльнулся с каплей сарказма. — Николсон, думаю, сказал бы как-то так же. Преувеличил бы, правда. Я подростком был достаточно активным, из подстрекателей даже. А Кир был не забитым... зажатым. Мне было интересно, я ему пару пинков отвесил. У него шило в заднице и закрутилось так, что стало его личным гироскопом, — мужчина ухмыльнулся. — Потому потом стало интересно ему, и уже он меня таскал из эксперимента и, возможно, в качестве талисмана, пока не привык вешаться на шеи, сохраняя официальность. Я поменялся, а он каким стал тогда, в 14 лет, таким и остался. По крайней мере внешне. И теперь этим шилом в меня тыкает при любом удобном случае. Хил тихо фыркнул. — Не могу сказать, что хотел бы, чтобы он прекратил. А еще он гораздо умнее, чем кажется, и всегда знает много больше, чем ты думаешь. — Не мне его осуждать или обсуждать, но мне кажется, что иногда он слишком много себе позволяет, — пробормотал Эштон. — То, что ты с ним постоянно советуешься — а ты советуешься, не отрицай, — говорит о том, что он гораздо умнее, чем кто-либо думает. Но ведет он себя все равно чересчур... шумно, — нашел верное слово Эштон. — Я не слишком люблю шумных людей. Но каждому свое. Виктор только покивал, не имея необходимости спорить. Он действительно советовался. Кир всегда видел всю ситуацию вцелом, не терял оптимизма и никогда не оказывался в смятении, в котором весьма часто оказывался Хил, выцепляя себе необходимую пару суток на то, чтобы переварить произошедшее, разложить по полочкам и найти правильный выход. — Он шумный всегда и вне зависимости от ситуации, — согласился Вик. — Никогда не подстраивается под эмоции окружающих и не умеет воспринимать серьезно любые обсуждения какой-то проблемы. Он всегда кристально ясно видит ситуацию, а потому никогда не напрягается, — Виктор хмыкнул. — Эта черта его мне часто помогает. А его "независимый" шум — то, за что я цепляюсь, когда мое восприятие тянет вниз. Я донная рыба, — мужчина издал смешок. — А Кир дергает меня из ила. Сука. — Наверное, неплохо быть таким человеком, но они тоже могут перегореть, — задумчиво проговорил Эштон, освобождаясь от объятий Виктора, чтобы наконец пойти покурить все-таки. — Их бывает слишком много, я подобных избегаю — они перетягивают внимание на себя, а я тоже люблю внимание. Считай, что я просто завидую подобным людям, — хмыкнул он, уходя в гостиную. Вообще, это было правдой. Наполовину. Эштон терпеть не мог, когда кто-то отвлекал внимание от его персоны. А такие люди, как Николсон это делали с легкостью. Что и напрягало. Когда они заходили в комнату все сразу обращали взгляды на этих людей, а им самим это ничего не стоило. Ну совершенно. Виктор никак сказанное не прокомментировал. Он не считал, что Николсон может перегореть. Безусловно, что у каждого есть свой предел, но если некоторым для этого хватает просто времени, то Кира пошатнуть могло только нечто серьезное. Пожалуй, Вик поставил бы на нечто паранормальное, то, что не укладывается в привычную картину мира, а потому может не быть прозрачным для Ника. Но одновременно Виктор предполагал, что у приятеля есть пара тузов в рукаве, и просто так он не упадет. За Эштоном мужчина не пошел. Он покопался в пакете, снова находя таблетки, и прошел через гостиную на кухню, чтобы налить себе воды. Пока что перелом слишком неприятно ныл. Эштон выкурил сигарету, но не возле окна, а сидя на диване, уткнувшись по обыкновению в телефон. В этот раз он переписывался с Мартином, которого неожиданно заинтересовали его дела. Парень коротко отвечал, задумчиво проходясь взглядом по спине Виктора, видимой из кухни. Они сильно отличались, их лучшие друзья тоже сильно отличались. Вообще, у них не было ничего общего, если подумать. Эш любил клубы — Виктор их ненавидел. Виктор любил лошадей — Эшу было на них плевать. И это если только брать их главные увлечения. Вопрос что они делают друг с другом напрашивался сам с собой. По правде говоря, им действительно не о чем было говорить, разве что только отношения выяснять. Посторонних тем никогда не возникало. Стоило, наверное, задуматься. — Эй, — позвал Виктора парень, туша сигарету и заглядывая в кухню. — Какой у тебя любимый цвет? Виктор успешно проглотил таблетки и мерно пил воду крупными глотками, когда до него донесся вопрос Эштона. Он был настолько непривычным и неожиданным, что Хил даже снова прокрутил фразу в голове, подозревая, что ослышался, не так понял, или парень пытается восстановить пароль от его почты по секретному вопросу. На почте вопрос был иной, а ослышаться мужчине так же было не суждено, и Вик качнул головой, а потом недоуменно повернулся к любовнику. — Темно-синий, если одежда; дерево, если интерьер; серебро, если техника, — весьма полно ответил он. Сам факт такого любопытства был непривычен и странен. Стоило задуматься, раз простой вопрос вызывал такую реакцию. — Ты к чему? Эштон оперся плечом на косяк, прокручивая в голове ответы, потом дернул свободным плечом и сказал: — Да так, решил восполнить пробелы. Душить ты меня душил, трахать трахал, а какой у тебя любимый цвет я не знаю. А день рождения когда? Только не говори что-то в стиле "Помнишь, когда я связал тебя в первый раз — вот это и был твой подарок мне на день рождения" или "на следующей неделе". — Чушь, — Виктор хмыкнул, прокомментировав запрещенные варианты, и отставил стакан. — Сентябрь сейчас.. — задумчиво прикинул он. — Значит через полгода, считай. Восемнадцатое февраля. — У меня еще позже. В начале июля, мы с тобой познакомились через пару дней после моего дня рождения, — сказал парень и решил продолжить допрос. — А какой университет ты окончил? — О, — многозначительно хмыкнул Виктор. — Радует, что я так же не был подарком на день рождения. Архитектурный. Проектировка жилых и офисных зданий. Следующий вопрос? — с каким-то даже весельем поддержал он Эша, выйдя с кухни и усевшись перед парнем на пол. — Почему именно архитектура? — вопрос последовал моментально. — Ты когда-нибудь работал по профессии? Если нет — почему? Если да — почему бросил? — вопросов стало больше. — Притормози, — Виктор чуть поморщился от объема вопросов, не ожидал все и сразу, и предупреждающе поднял руку. — По специальности только "халявил". Выбрал как наиболее приемлемое для меня. А так основная работа — клуб конный. Еще со времен колледжа, когда я Эмили на конюшнях помогал. И давай по одному, — предложил он. — Хорошо, — Эштон сел на диван с ногами, провел рукой по волосам и задал следующий вопрос. — Как давно понял, что хочешь спать не только с девушками? — Давно, — ухмыльнулся Виктор. — Мне было 17 или 18 вроде, когда я участвовал в оргии. Парней было больше девушек, — пожал он плечами. — И уже тогда это не было для меня чем-то за рамками. Более точно не помню уже. — Хм, — Эштон задумчиво поджал губы, потом откинулся на спинку дивана и кивнул. — Пока допрос окончен, — сказал он. — Окей, — кивнул Вик. — Твоя очередь. По тому же списку. — Цвет люблю черный, — пожал плечами Эштон. — На кого учился, тем и работаю. Точнее, уже не работаю. Остальное ты вроде знаешь, — отвечать самому на вопросы было несколько сложнее, чем их задавать. Тем более, он и вправду не знал, что можно еще ответить на них ,кроме краткого изложения сути. — Последний вопрос перефразирую, — решил Виктор. — Когда ты начал засматриваться на парней и когда и с кем был первый секс? — Самый первый лет в четырнадцать с девчонкой из старшего класса. Ее звали то ли Молли, то ли Лорри. Не помню уже. А с парнем в пятнадцать. Не очень приятно было, но дико хотелось попробовать, — Эштон говорил об этом без утайки — таить было нечего. У него первый сексуальный опыт был практически, как у всех. — А минет? — полюбопытствовал Хил, и уточнил: — Твой, а не тебе. — Примерно в том же возрасте. Или чуть позже. Кстати, первый сделанный мной минет был как раз Барри. Собственно, большинству из тех вещей, что я сейчас умею делать я научился именно с ним. Я про минет. — Это ожидаемо, — кивнул Виктор, на какое-то время приобретя задумчивый вид. — Он учил? Или твоя инициатива была? — Я бы не сказал, что учил. Я хотел сам сделать как лучше, а он говорил, как будет лучше. Ну, мне казалось, что это было именно так, а как уж на самом деле понятия не имею. — Ты был для него очень удобным. Даже слишком. По-моему, тебе повезло, что он не был в тебе заинтересован. Виктор цокнул и покачал головой. — Ладно, не лезу. — Почему повезло? — совершенно не понял Эштон. То, что было тогда он даже с натяжкой не мог назвать везением. — Потому что так ты просто был парнем на побегушках, с кем спали — ты сам говорил — от отсутствия иных вариантов. А при капле интереса (и том же отношении), из тебя сделали бы первоклассную блядь на всю компанию. Например, если б ты особо приглянулся Барри или кому-то из его близких дружков мордашкой. Он улыбнулся бы со словами "мне нравится, как ты это делаешь; сделай вот ему, я хочу посмотреть со стороны", и ты бы сделал, я прав? Шел бы по рукам, потому что Барри попросил и одобрял это, обращая на тебя так много внимания. Тебе было 15, да? Можешь прикинуть, кем бы ты стал, — ответил Хил. — Было бы, правда, два плюса. Трахался бы ты еще искуснее (хоть и не факт); и вряд ли имел такие последствия, ибо не о том бы думал. Из минусов — тебя бы кинули, а ты наверняка пошел бы на панель. И уже скопытился бы от наркоты. Оказаться под фоновым влиянием было лучше, чем попасть под прямое. Кидают такие в любом случае; и я бы выбрал нынешний твой вид, нежели статус "элитной шлюхи", замененной однажды кем-то с более глубоким ртом. И вытраханный до пустоты в черепе мозг. Виктор закончил немного нестройную речь сделанных предположений и выводов и поднял взгляд на любовника. — Я ведь прав? Ты пошел бы на это, если бы Барри таким тебя принял? — хмыкнув и отведя взгляд, он добавил. — Хотя интереснее было бы узнать, какой из вариантов выбрал бы ты, если бы мог. Тогда, думаю, не задумываясь выбрал бы внимание, с любыми последствиями. А сейчас? Взгляд снова поднялся на Эша. Эштон как-то разом посерел. — Кажется, меня начинали к этому готовить. К судьбе элитной бляди в смысле. Даже пиар-акцию устроили, а меня после этого не перекрыло окончательно. Парень пытался говорить спокойно, но слишком отчетливо видел то будущее, которое нарисовал ему Виктор. А ведь это было очень близко — если бы Эш не решился на глупое самоубийство, все могло быть совершенно по-другому. По крайней мере, с половиной школы он бы точно переспал. И, быть может, это еще и показали бы. — Сейчас бы я вообще не выбирал Барри. Или выбрал ради того, чтобы добиться его внимания, а потом кинуть. Я бы просто не смог в него влюбиться — не мой типаж. — Думаю, ты видел таких "баловней" рядом с Барри. Но так хотел на их место, что не слишком думал, чего это будет стоить, — кивнул Виктор, принимая к сведению ответ парня. — Так что, как видишь, с какой стороны посмотреть. С этой — тебе повезло и ты сравнительно легко отделался. — Может быть, — дернул плечами Эштон. — Не хочу об этом вспоминать. Конечно, он понимал, что рано или поздно ему придется в этом рыться, но сейчас он не хотел. Не был готов. Тем более, вспоминать о том, что послужило поводом для отчаянной попытки привлечь внимание. — Может, тебя с пиар-акции так? — предположил Виктор. — Если тебя потом накрыло и сорвало, возможно, слишком сильно накрыло или не до конца сорвало. Ты посчитал произошедшее позором, или унижением, или испугался, или еще что-то. Одна мысль, что это повторится или о Барри, как причине произошедшего, — и тебя дергает. — Это просто было унизительно. Это был секс на камеру как раз, запись вся школа увидела. А секс был не самый лучший, — как можно равнодушнее отозвался Эштон. — Потому я хочу увидеть себя на записи в более выгодном свете. Прошлый раз был ужасен. Виктор понимающе кивнул. — Будешь выглядеть отлично, — сказал он. — Не знаю на счет тех лет, а сейчас ты очень красив. Особенно, в движениях. Какой тогда была истинная мотивация твоего самоубийства? — спросил Хил. — Если Барри устроил такую подставу, вряд ли ты после этого его внимание привлекал. — Может, я хотел просто перевести внимание с записи на что-то другое. Я уже и не помню, это просто было порывом. Первым,что пришло в голову, — Эш снова дернул плечами, но уже как-то нервно. — Да-да, — поправил себя Виктор, — попытки самоубийства. Я помню. Получилось? В смысле, что потом было в школе? История забылась, или ты перевелся? — Это было в выпускном классе. Как раз перед экзаменами. Экзамены я уже летом сдавал, отдельно. Больше в школе не появлялся. — Вовремя, ничего не скажешь, — оценил Хил. — Многие знают обо всем этом? — О том, что я пытался покончить с собой? Не знаю. Я не общался ни с кем из школьных знакомых с тех пор, сразу уехал в университет. Я и поступил в тот универ, в который меня отправлял отец только потому, что он находился на другом краю страны, — сказал Эштон. — На летние каникулы приезжал редко — быстро нашел себе знакомых там, так что, может, о моем поступке мало кто знает. Это было глупо, сейчас я это понимаю. — Ну, в основе своей он имел каплю рациональности, если ты действительно хотел сменить тему обсуждения, — хмыкнул Виктор. — А я в том возрасте за подобное спокойно бы воткнул Барри в задницу "розу" из бутылки. Очень ревностно относился к своему пространству, репутации и, — мужчина издал смешок, — своей чести. И мстителен был, как питбуль. — Я не любитель физического насилия, — отозвался Эштон. — Даже сейчас. Мне кажется, что моральное унижение намного сильнее, чем физическое. Физическая боль проходит, а моральная, как видишь, до сих пор аукается. — Это для объекта. А публика, тем более школьная, хочет хлеба и зрелищ. И торчащее из ануса бутылочное горлышко было бы весьма наглядным примером того, что следует за подобными приколами. Физическое проходит, да, но в школе ему жизни бы не было. Я бы не дал. Виктор пожал плечами. — Потом, правда, закончилась и школа, и такие мнительные замашки. — Плохо, что мы учились в разных школах. Хотя с такими как ты я предпочитал не связываться в то время, — заметил Эштон. — Почему? — полюбопытствовал Виктор. Общая причина была ясна — с такими вообще мало кто связывался — но Хил хотел узнать более конкретно. — Потому что вы больше всех любили ставить подножки. И в то же время вы были какими-то фриками, нелюдимыми. Не поймешь, что у вас на уме. — Вот что-что, а подножки я не ставил, — хмыкнул Виктор. — А если и ставил, то только в ответ. — У всех по-разному, наверное, — пожал плечами Эштон. — В нашей школе было явное деление по кастам и все друг друга терпеть не могли. С жиру бесились. — Это и у нас было, — отозвался Виктор. — Я только держался на расстоянии от всех. Потому что не бывает крыс больше, чем в собственном тылу. По мне, внутри объединений у нас грызлись куда активнее, чем между. Тише, но активнее. — Сместить лидера и самому им стать — да, у нас такое тоже было. Или нагадить другому, а самому выглядеть выгоднее. Иногда все было слишком жестоко. Настолько, что моя запись еще просто цветочки. Были вещи гораздо хуже. Не зря говорят, что дети самые жестокие люди. — Вот, — кивнул Виктор. — Говорю же, тебе вполне повезло. Мужчина с некоторым усилием поднялся и пересел на диван рядом с Эштоном, устроившись полубоком. Здоровой рукой Хил прихватил любовника, а сам привычно дотянулся до шеи, целуя переход с плеча, а потом поднимаясь выше. — Если в очередной раз не поругаемся, я вечером обязательно тебя поимею, — оповестил Виктор, обводя языком и прикусывая кожу на кадыке. Сложно было сказать, с чего именно он так перевел тему: из-за чего-то, услышанного в рассказе, или как обычно от недостатка тактильного контакта. Второе было точно — Вик заметил, что в таких разговорах любовник как минимум не реагирует на касания, а то и реагирует негативно, потому держал руки при себе, пока вся информация не была получена, а тема себя не исчерпала. Но первое он со счетов не сбрасывал, пока не анализируя все детально. — Надеюсь, ты будешь любезен и не станешь сильно брыкаться, потому что снизу я сегодня не буду. Эштон не стал сопротивляться, а даже чуть откинул голову, давая больший доступ к шее. — И как ты себе это представляешь? В плане тебя сверху. Сейчас это как минимум неудобно будет, — сказал он, поворачивая голову к Виктору. — Серьезно, я понимаю, что тебе непривычно быть снизу, но это пока самый оптимальный вариант. — Нормально представляю, — стоял на своем Виктор, продолжая ласкать шею Эша, не оставляя, однако, засосов. — Перевернуться на спину, в случае чего, я смогу всегда. — А так будешь елозить по мне гипсом? — скептично поджал губы Эштон. Но положения все-таки не менял, чтобы не сбить любовника с нужного настроя. Хотя они наверняка успеют еще поругаться до вечера пару раз. — Физическая боль мне не очень нравится, — хмыкнул Виктор, перемещаясь поцелуями за ухо любовнику и втягивая в рот мочку. — Потому нет, гипсом елозить не стану. — А мне кажется, что физическая боль тебе очень даже нравится, только ты ее больше любишь доставлять. Если брать в расчет твои стягивания, удушения или побои, — фыркнул парень. — И, может, мы не будем ждать до вечера? — Побои от вспыльчивости, а связывание и удушение не должны приносить боль, у них иная цель, — выдохнул Хил, переключаясь с уха обратно на шею, и с улыбкой поинтересовался: — Почему? Полагаешь, разругаемся, или уже белье жмет? — И какая же у них цель? — уточнил Эштон. Потом откинулся на спинку дивана, пока позволяя Виктору делать то, что ему хочется. — И нет, я думаю, что мы поругаемся, а снова без секса я не хочу оставаться. — Связать и удушить, как ни странно, — ухмыльнулся Виктор, приподнимаясь и нависая над любовником, чтобы иметь доступ и ко второй стороне шеи. Для удержания равновесия Хил уперся здоровой рукой в спинку, и к чему-то более активному переходить явно пока не собирался, развлекаясь ласками. Эштон прикрыл глаза, кладя руки на плечи Виктора, придерживая его на случай, если рука все-таки сорвется. — Я могу снова полезть в психологический анализ. И сказать, что тебе просто нравится контролировать все настолько, что даже хочется контролировать смерть человека. Это я про удушье. Виктор перекинул ногу через Эша и сел ему на колени, проглаживая освободившейся рукой торс парня. — Не надо лезть, — поморщился Хил, отстраняясь и рассматривая любовника. — Лучше скажи, хотел бы повторить оргазм без кислорода еще раз? Не сейчас. Вообще. Эштон чуть выпрямился, перестав расслабленно растекаться по спинке дивана. — Не знаю. У меня рефлексы сразу срабатывают и страшно, если честно. Я понимаю, что ты все контролируешь. Но я расслабиться не смогу просто. Виктор нажал на плечо любовника, призывая снова расслабиться. — Можно начать с чего-то проще, — предложил Хил. — С "муравейника", например. Там все можно делать самому, но лучше с кем-то — для безопасности и качества. И это не "приправа", как удушение для оргазма; это самостоятельная вещь и, если по аналогии, то аперитив к расслаблению — алкоголю, например. Или сексу, если не планируются страстные скачки. Вик снова склонился к шее Эштона, не теряя настроя. Ладонь улеглась на пах любовника, и Хил погладил его, чуть сжимая. Эштон улегся обратно на спинку. — Что такое этот твой "муравейник"? — спросил он, немного хмурясь. Но поглаживающая рука сбивала напряжение. Сам он пока никаких действий в сторону Виктора не предпринимал, занятый именно предложенными альтернативами и самим разговором. — Нужно часто и мелко подышать, а потом вдохнуть и задержать дыхание, — начал объяснять Виктор, — и пережать артерии, — Хил положил руку на горло Эштону, под самую челюсть, указывая место, но не надавливая. — Желательно и горло, чтобы не напрягаться для удерживания. Держишь секунд десять, больше обычно не нужно. Потом отпускаешь, начиная дышать, и расслабляешься. По телу проходит тепло и "колючие" мурашки, много, очень, словно рой муравьев ползает. Своеобразное, но приятное ощущение. Сродни первых сигаретных затяжек. — Откуда у тебя столько познаний во всем этом? — Эштон задумчиво положил пальцы на те места, куда показывал Виктор и чуть нажал, но тут же отнял руки. — Ты учишь меня душить самого себя, понимаешь? Это не тот опыт, который любовники обычно передают друг другу. Если бы я научил тебя принимать член в горло до упора — это было бы правильно. А душить самого себя — не очень. Но если тебе доставляет такое удовольствие сам процесс удушья, то я попробую. Может, тоже втянусь и стану извращенцем. — "Муравейником" дети в младших классах балуются, — хмыкнул Виктор. — Душат друг друга шарфами. Делать подобное самому безопасно, если руками, — ты потеряешь сознание и силу пальцев раньше, чем причинишь себе вред, — мужчина пожал плечами. — Кто-то учит правильно курить травку, кто-то — правильно нюхать кокаин, кто-то — правильно трахаться или изощренно дрочить через уретру. Я не просто предлагаю получать удовольствие удушением, я предлагаю научить делать это правильно и безопасно. Не думаю, что это плохо и неправильно. Только делай с умом, а не как обычно. Вик хмыкнул. — Хочешь? Я помогу пережать горло. Эштон облизал губы. Ему всегда нравилось все новое, что будоражило кровь. Тем более, может, это удовольствие сможет ему помочь совсем отойти от кокаина. Парень медленно кивнул. — Хорошо. Давай попробуем. Иногда он просто ненавидел свою натуру. Подумать только, он собирался добровольно себя душить ради того, чтобы получить удовольствие. Виктор, ухмыльнувшись, склонился, чтобы поцеловать Эштона. Совратителем или соблазнителем он себя не чувствовал, но учить новому любовника было занятно, тем более, что когда Вик говорил Эшу о потенциале оргазма под удушьем, если расслабиться сильнее, он предполагал замену этим наркотикам. Призрачный шанс переключить Эштона на менее зависимоопасные, не такие длинные, но ни на что непохожие и приятные ощущения. Даже не переключить — отвлечь, дать какой-то аналог. — Отлично, — кивнул Виктор, отстраняясь и усаживаясь по правую сторону от Эштона. — Надеюсь, выйдет с первого раза. Для этого объясняю подробно. Дышать нужно в руки, сложенные "лодочкой", — Хил изобразил фигуру с гипсом, вышло не очень узнаваемо, но по здоровой руке понять суть можно было. — Садишься на корточки — для начала удобнее так. Дышишь часто и коротко, как набегавшаяся собака, — дыхание Виктор тоже изобразил. — У тебя чуть участится сердцебиение, а в руках будет воздух с малым количеством кислорода. Все для того, чтобы зажимать тебя нужно было меньше. Вдыхаешь чуть глубже, но не очень глубоко, не надувай легкие до отказа. Встаешь, закрывая глаза. Тогда я тебя придавлю. Держать буду семнадцать-восемнадцать ударов сердца. Не напрягайся, задыхаться ты не начнешь. Должно появиться ощущение "надутой" головы. Почти такое, как когда вниз головой висишь, но не совсем. Значит, кислорода начинает не хватать — так и нужно. Потом я тебя выпущу. Пока ты технику не поймал, думаю, словишь несколько мурашек и волну по телу то ли жара, то ли холода (сам не поймешь, что именно), до слегка подрагивающих кончиков пальцев. Чтобы ты понимал, чего ждать. Виктор задумчиво выдохнул. — Даже так давай, — он помассировал переносицу. — Семнадцать ударов считаем вместе, это будет минимум тебе для отсчета. А дальше ты смотришь по себе, смотря как вдохнешь. Когда почувствуешь, что еще удара три или четыре, и начнешь паниковать или задыхаться, то хлопнешь меня по руке — я тебя выпущу. Но семнадцать — терпишь обязательно. На всякий случай — в муравейнике не душат, а если и передавливают, то дыхание ртом только; так что, ты и с моей рукой на горле дышать сможешь — через нос. Но для эффекта дыхание нужно задерживать. Хил хмыкнул и продолжил: — Если все понятно, то попробуй подышать. Сложи руки, закрой ими нос и рот как респиратором. Плотно, чтобы вдох подсасывал. А потом чуть разведи ладони на стыке, чтобы легче было дышать. Буквально щелку оставь. Попробуй. Эштон сглотнул, вновь облизал пересохшие губы и медленно кивнул. Много информации, много такого, с чем Эштон никогда не сталкивался. Он начинал чувствовать себя совершенно ненормальным, потому что никогда в жизни не думал, что согласится на подобное. Еще раз кивнув — уже себе, своим мыслям, — он поднялся на ноги, посмотрел на Виктора не очень решительно и представил, как глупо все это смотрится со стороны. Особенно, смешно будет, когда он сядет на корточки и начнет дышать в ладони. — Ладно. Если я стану потом извращенцем и буду подвешивать себя в шкафу, чтобы подрочить — в этом будешь виноват ты, — заявил парень, садясь на корточки Перед тем как подставить руки к лицу, он глубоко вздохнул. Да уж, действительно глупо себя ощущал. Сложив ладони, как и говорил Виктор, лодочкой, Эштон часто задышал. Вообще, как обычно, теорию он запоминал моментально, так что проблем с ее выполнением быть не должно было. По крайней мере, Эштон на это очень сильно надеялся. Глотнув немного воздуха, парень отнял руки от лица и, закрыв глаза, поднялся на ноги, доверяясь уже Виктору. Сейчас он не боялся. остерегался все равно, но паники не было — тут он знал наверняка, что сможет остановить все это в любой момент. Виктор сжал зубы. Подвешивание для мастурбации звучало нелепо, но от того было еще более трагичной реальностью. Весьма нелепо было случайно повеситься, а потом еще и быть обнаруженным с членом наголо. Зная Эштона, при всей шутливости сказанного, Хил решил потом коснуться этой темы. Участь избранных придурков-подростков отдавать вполне взрослому человеку не хотелось. Пальцы легли под челюсть любовника — мужчина надавил на горло и сжал шею, чувствуя под подушечками пульс. Вдохнул парень хорошо, и Виктор ставил примерно на два десятка ударов. — Раз, два, три... — Вик считал пульсацию вслух и не громко, чтобы Эштон не сбился, но при этом не сильно отвлекался. — Пятнадцать.. Шестнадцать... Семнадцать... Сам. Дальше Хил отсчитывал пульс про себя, оставляя выбор момента любовнику и готовясь, если что, подхватить тело после "прихода" — от притока крови могло потемнеть в глазах, померкнуть сознание или подкоситься ноги. Голова становилась тяжелой, а ощущение, что категорически не хватает воздуха не проходило. Но это было немного другое ощущение, отличающееся от прошлых разов — в этот раз оно переносилось легче. Наверное, из-за того, что Эштон меньше боялся. На двадцать втором ударе парень понял, что больше не может — перед глазами уже плясали разноцветные круги. Он несильно хлопнул Виктора по руке, пережидая еще один удар. И Виктор сразу разжал пальцы на горле, прихватывая Эштона поперек тела на случай, если парень покачнется. Ощущения проходили волной за пару секунд, потому Хил поинтересовался эффектом почти сразу: — Как ты? — Довольно необычно. Но слишком мало, чтобы я смог понять нравится мне или нет, — ответил он, восстанавливая дыхание уже полностью. — Что именно почувствовал? — спросил Виктор, оттягивая Эштона обратно к дивану и прикусывая хрящик уха. — Жарко стало, везде. Но всего на пару мгновений, потом снова нормально. И покалывание было. Как ты говорил, — отозвался парень, первым падая на диван. — Я предполагал, — кивнул Хил, усаживаясь справа от Эша. — Пару раз еще для тренировки, и в настоящий муравейник упадешь. Виктор хмыкнул и снова накрыл рукой пах, сжимая и поглаживая. — Теперь и в другую степь можно. — Кто тебя всему учил? — спросил Эштон. — Не из интернета же ты все брал. Не в твоем стиле, — хмыкнул парень, вновь откидываясь на спинку дивана и внимательно смотря на любовника. — Люди, — пожал плечами мужчина, забираясь здоровой ладонью под ремень и белье парня. — Кто-то в школе показал муравейник, кто-то потом рассказал под оргазм, кто-то оказался более сведущим и рассказал подробнее. Виктор сделал еще пару движений, массируя член Эша. — Любовники, в основном. Снимай штаны, родной. Опять потом тебя в душ не выпихнуть будет? Я тогда за презервативами. — Как ты оказывается беспокоишься об аккуратности. Я презервативами спасался обычно от болезней, — хмыкнул Эштон, не двигаясь с места. Он не был так помешан на чистоте, душ мог принять и утром. Бывали ситуации и хуже. — Теперь будешь спасаться еще и от спермы в заднице, — хмыкнул Виктор, поднимаясь. — Раз болезней у нас нет. Снимай штаны, — повторил он, потрепав Эштона по волосам, и вышел в спальню. Эштон закатил глаза. Спермы в заднице он не так боялся, как СПИДа и прочего. Штаны, правда, стянул. Белье тоже заодно. Раз Виктор решил взять на себя активную роль, то Эш отдавал ему ее. Без всяких поблажек. И любой помощи. Виктор вернулся не очень скоро — некоторое время понадобилось, чтобы раздеться и более-менее прилично сложить вещи на ближайшем стуле. Из одежды осталась только перевязь для гипса. Презервативы Хил с собой не взял, вместо этого он на пороге махнул рукой, подзывая к себе. В голове гуляла шальная мысль, что идея с пахнущей смазкой могла бы быть весьма неплохой — не опошленной и без извращенных слюней. Эдакий приторный штрих, как перец в кофе. Виктор вполне был уверен, что парень не отказался бы наотрез, а поломался и согласился, а затем находился бы в постели с сарказмом и демонстративным поведением; всем видом бы показывал, насколько вся это затея бред, а Хил — ванильный извращенец. Только бредом она была бы без такой реакции, а Вик ловил себя на мысли, что вариант забавен именно из-за предполагаемого поведения любовника — в такой ситуации клубничный запах можно и пережить. Если, конечно, удалось бы найти жидкость с легким ароматом, а не душераздирающей отдушкой, от которой тянет блевать. С такими товарами тоже приходилось встречаться. — В спальню давай, — пояснил мужчина свой жест. На кровати было больше места для маневра, а именно место Хилу и было нужно, чтобы иметь возможность опереться всем, чем можно. Эштон, которому удобно было и на диване, выгнул брови, но не стал спорить — инвалидам положено помогать. Он поднялся, стащил с себя и футболку, и прошел в спальню уже совершенно голым, позволив шлепнуть Виктора по ягодицам, проходя мимо — как знак того, что мужчине стоило быстрее определяться. Виктор ухмыльнулся, возвращая парню шлепок, а потом поймал любовника за руку, разворачивая к себе и привлекая ближе. Пальцы заскользили по спине Эштона, а Виктор вторгся в его рот языком в собственническом, почти одностороннем поцелуе. Следом, однако, Вик сбавил обороты, давая возможность поучаствовать и даже намекая, что ждет ответа. Ладонь смяла ягодицу, а затем пальцы Хила огладили сфинктер. Эштон вынырнул из поцелуя почти сразу, как только почувствовал пальцы возле входа в тело. — Ты сразу к делу? — хмыкнул он. — Вот что за человек. Нет чтобы растянуть все на подольше, — возмущение было наигранным, рассчитанным больше на то, чтобы Виктор сбавил тон и Эш тоже смог во всем поучаствовать. В поцелуе, правда, пришлось участвовать меньше, зато ладонь весьма уверенно оглаживала член любовника. — Не волнуйся, — хмыкнул Виктор, перебираясь губами на шею, — я все хорошо растяну. Плоский юмор вполне подходил тону Эштона, потому Хил не сильно колебался, озвучивая первые ассоциации. Подушечками мужчина продолжал оглаживать анус, пока что не проникая, только чуть надавливая, а сам вжался бедрами в ладонь любовника и наступал, оттесняя его к кровати. — Не сомневаюсь в _этой_ твоей способности растягивать, — закатил глаза Эштон, но не сопротивлялся, послушно отходя к кровати. А следом опустился на нее и потянул Виктора за собой. Мужчина надавил на плечо Эштона, укладывая того на спину и навис сверху, снова целуя шею. Нависать приходилось осторожно, имея в распоряжении лишь три точки опоры, но Виктор вполне справился. Спустился поцелуями с шеи ниже — на грудь, живот, к паху, хлопнув затем по коленям, чтобы Эш дал Хилу пространство между ними, и сжал в ладони член любовника. Эштон не мог не следить за тем, что делает Виктор. По большей части из-за того, что он боялся за устойчивость его положения, по меньшей — вот так вот просто лежать на спине ему приходилось впервые. Обычно перед этим он сопротивлялся, Виктор его связывал и тогда они только переходили к сути. Сейчас Эш не сопротивлялся, опять же из-за руки Виктора, потому он просто расставил колени и рукой потянулся к паху любовника, сжимая его член. — Не дергайся, — фыркнул Вик, отцепляя пальцы любовника от себя и отстраняя обратно в лежачее положение. — Мешаешь. Это было не совсем так, Эш, скорее, попросту отвлекал, но было не до формулировок. Виктор сместился ниже, чтобы парень не мог руками из такого положения добраться до паха, и удобнее устроился на коленях, массируя член Эштона освободившейся ладонью. Затем наклонился, вбирая в рот головку и добавляя ко всем ласкам еще и язык. Эштон скривился, но сопротивляться было глупо, когда тебе делают минет. Он остался лежать, но руку все равно переместил вниз — на голову Виктора, вплетаясь пальцами в волосы. В остальном он лежал спокойно, ощущая подступающее возбуждение. Когда с Эштоном не нужно было бороться, перелом особо и не чувствовался. Приноровиться к иному равновесию оказалось трудно, но реально — Хил старался не беспокоить лишний раз сломанную конечность и справлялся с минетом вполне неплохо, пусть ладонь на голове и не давала в полной мере расслабиться и перестать периодически опираться на левую руку. Под губами стала ощутима реакция, и Виктор отстранился, когда член парня вполне уверенно встал — доводить любовника до оргазма таким образом он не планировал, потому как на второй и теперь "полноценный" заход подбить его будет сложновато. — Поднимайся, — Хил сделал пару движений пальцами по члену Эштона и окончательно переключился на свой, хлопнув предварительно любовника ладонью по бедру. — Если руками в спинку кровати упрешься, самое то будет, я думаю. Эштон, уже успевший в полной мере расслабиться, с не самым довольным видом поднялся. Позу, предложенную Виктором, он не слишком любил. Она казалась ему несколько... Неподходящей ему. Но возражения не стал высказывать — возбуждение давало о себе знать, а терять время на то, чтобы переубедить любовника в том, что лучше Эш будет сверху не хотелось. Поменяв положение, Эштон обернулся на мужчину, специально сильнее прогибаясь в пояснице — он знал, что ему это нравится. Заметив движение, Виктор ответил Эштону ухмылкой и прошелся ладонью по прогибу. Парень знал, как себя подать, прекрасно знал, и это Хилу только импонировало. Не удержавшись, мужчина в очередной раз хлопнул любовника по ягодице, а потом раскатал по члену презерватив. Ладонь снова прошлась по спине, а потом по боку — Виктор явно наслаждался видом. Хлопок по копчику с призывом чуть шире раздвинуть бедра, чтобы опустить таз ниже, — и мужчина, чуть размяв кольцо мышц и приставив к нему головку, начал движение. Начал медленно, чтобы поймать равновесие. — Если что, я опираюсь и на тебя, — поведал Виктор, удерживаясь в процессе за талию Эштона. Эштон с усмешкой пережил все хлопки, расставил ноги шире, прогибаясь еще сильнее. А почему нет? Эштону нравилось, что Виктора заводил один вид его тела. А посмотреть было на что — выгнутая спина, широко и призывно расставленные бедра, чуть разведенные ягодицы. Эш никогда не страдал нарциссизмом, но иногда был сам готов себя трахнуть. — Да опирайся сколько угодно, — фыркнул парень в ответ, привыкая к проникновению. С презервативами все равно было несколько по-другому. И Эштон, честно говоря, обошелся бы без них, но раз Виктор такой педант... — О, благодарен премного, — ухмыльнулся Виктор. Склонившись ниже, он прижался губами к спине любовника — пришлось знатно выгнуться, чтобы не придавить при этом между телами руку. Хил толкнулся бедрами глубже, прикусывая складку кожи у позвоночника, ладонью держался за бок. Эштон сам принял более устойчивое положение, чтобы при слишком активных движениях они оба не потеряли равновесие. При этом парень понял, что от ответных толчков лучше воздержаться, чтобы в пылу страсти не скинуть с себя руку любовника. Потому ему осталось только ровно дышать, чувствуя проникновение и сдерживаться от того, чтобы не подаваться бедрами назад, насаживаясь глубже. Виктор принял вертикальное положение, чтобы иметь возможность действовать чуть активнее; да и видно любовника так было лучше. Пара пробных толчков, и Хил двинулся быстрее, вполне давая в таком положении возможность принять участие в процессе и Эштону. Хил не очень любил такого рода позы — мало контакта, одни шлепки мошонки о мошонку, а прижаться теснее мешал гипс — но иначе сейчас не выходило, пускать любовника наверх Вик все еще не планировал. Эштон на мгновение задумался, как нелепо это смотрится. Вообще секс со сломанной рукой. Словно они два кролика, которые совсем не могут терпеть. Но тут же забыл об этих мыслях, стоило головке члена пару раз метко пройтись по простате — Эш сразу же начал двигаться назад, навстречу движениям Виктора, пользуясь тем, что свободу в движениях ему все же дали. Стонать в этот раз он не стал, но дыхание уже сбилось, становясь более шумным, так что вполне могло сойти за отголоски стонов. Виктор через некоторое время сбросил темп и снова склонился с поцелуями к спине, перейдя для этого на медленные и потому чувственные толчки — слишком не комфортно было без более тесного взаимодействия. Поймав в движении устойчивое равновесие, мужчина уложил здоровую ладонь на пах Эштону, компенсируя отсутствие скорости стимуляцией, одновременной толчкам. Эштон поймал его за запястье и отстранил руку. — Я сам, — сказал он. Лучше пусть Виктор не теряет равновесия. — И в следующий раз я буду сверху — это удобнее, а то как собаки. Он хотел еще что-то сказать, но следующий толчок был особенно чувствителен и парень тяжело выдохнул, заткнувшись. Виктор сначала снова выпрямился, а следом дернул к себе и любовника, смещая, однако, его корпус в сторону от сломанной руки. Это отчасти напоминало секс на крыше клуба, разве что стояли оба на коленях да гипс мешался. Зато теперь Хил мог и чувствовать тело Эштона, и достаточно свободно двигаться, сбито дыша парню на ухо. Эштон послушно выгнулся, опираясь теперь на грудь любовника. В сексе он вообще сопротивлялся только для вида. По крайней мере, с Виктором — тот слишком хорошо знал свое дело. Перегибал, конечно, палку, но не так уж часто. И уж точно не сейчас. Стон все-таки удержать не удалось, слишком уж невыгодное у Эштона положение было. Дыша в такт дыханию Виктора, и также в такт ему же себя лаская, Эштон ловил себя на том, что разрядка не за горами. С Виктором всегда так было — секс растягивать не выходило. Хил прикрыл глаза, толкаясь в Эша часто, но мягко, чтобы не тревожить резкими движениями руку. Ладонь скользила по боку, ощупывая изгиб тела, и Виктор тоже приближался к оргазму, ощущая под пальцами дыхание любовника. Зубами Виктор прихватил плечо Эша, вбиваясь на последние толчки. Эштон зашипел на сжатые зубы на своем плече, но тут же выгнулся сильнее, забыв об укусе, проваливаясь в оргазм. Вынырнул он из него всего через несколько секунд, шевельнув бедрами так, чтобы член Виктора выскользнул из него, а сам он довольно резво усадил мужчину на кровать, а сам спустился на пол. Сдернув с мужчины презерватив и откинув его, он взял в рот его член, подводя его к оргазму уже этим способом. Виктор рефлекторно оперся рукой на кровать, шипя сквозь зубы ругательства, когда Эштон сорвался с члена. А когда на головке сомкнулись губы, Хил издал нервный смешок и лег на спину, зарываясь пальцами в волосы любовника и облизывая губы. — Сучонок, — с ухмылкой прокомментировал мужчина и, подавившись воздухом на одном из движений, кончил, стянув в ладони пряди. — Сюда, — хлопнул он ладонью по здоровому плечу, когда волна оргазма спала, призывая лечь к себе. Эштон медленно облизнулся, и в этом движении было столько пошлости, сколько не было даже в самом сексе. — Только не говори, что предпочел бы кончить в презерватив, — хмыкнул он, вытягиваясь рядом с Виктором. — Выходит, зря перевели продукт, — хмыкнул в ответ мужчина, явно не сильно обеспокоенный озвученным фактом. Больше ему сейчас хотелось стереть с лица парня остатки пошлой улыбки, и потому Виктор немного вывернулся, чтобы было удобно поцеловать любовника. Он прихватил губы Эштона своими губами, затем зажал их в зубах, оттягивая, и наконец скользнул языком, надеясь урвать немного собственного вкуса. Рука весьма откровенно ныла, но Хил мало обращал на нее внимания, занятый и отвлеченный делами иного, более занятного характера. — Ты прав, — хмыкнул Виктор, когда прервал поцелуй. — Было как-то... нелепо. Придется пока пустить тебя наверх. Эштон откинулся на плечо Виктора, смотря из-под полуприкрытых глаз на любовника с легкой улыбкой, теперь уже меньше пошлой, но все равно с хитрецой. — Почему ты не хочешь, чтобы я был сверху? Какая разница, если все равно итог один. Я бы позволил тебе себя связать, но в нашем случае связывать себя мне придется самому, — он хмыкнул, устраиваясь удобнее. — Дело не в том, что мое лицо тогда ниже твоего, а в том, что я теряю... инициативу... мобильность. Действо хоть какое. Хил помог парню устроиться, шевельнув плечом и обняв Эша. Признавать провальность попытки было даже неприятно. Какая-то чертова сломанная рука, и столько от нее проблем. — Но я... — Вик замолчал, зарываясь пальцами глубже в волосы любовника, — ...могу попробовать отдаться тебе в этом полностью. Если буду уверен в отсутствии сюрпризов, и что ты не будешь творить хуйню. Не обещаю с первого раза, но у нас впереди как минимум месяц. Пока рука в гипсе. — Какую хуйню я могу творить, сидя на твоем члене? По-моему, ближе уже некуда, я буду в полной зоне доступа, — хмыкнул Эштон. — Не волнуйся, я в сексе тоже не новичок. Он перевернулся на живот и заглянул в лицо Виктору. — Если ты хочешь, чтобы над тобой доминировали, то лучше просто доверяться. По крайней мере, в сексе. И да, наверное, это странно слышать от меня, но я тебе доверяюсь. В сексе. В большинстве случаев. — Вот потому что ты далеко не новичок, ты можешь сделать дохрена разной хуйни. Особенно — сидя на моем члене, — хмыкнул Вик, продолжая самозабвенно копаться в волосах любовника, несмотря даже на смену им положения. — Секс для меня — как раз то поле, доверие на котором (именно такого плана доверие) приходит обычно в последнюю очередь. Думаю, теперь мое предложение заиграет иными красками, с учетом, насколько далеко нам до подобного доверия — и не важно, в чью сторону — в иных сферах. Заиграло? — совсем без иронии поинтересовался Виктор. — Вся проблема в том, что у нас слишком разные взгляды, — задумчиво отозвался Эштон. Он закусил губу, потом мотнул головой, отгоняя ненужные мысли, а следом сказал. — Ладно, если для тебя это так важно, то я буду послушен, кроток и мил, сидя на твоем члене. И буду двигаться только по твоим командам. — Фу, — коротко отозвался со смешком Виктор, комментируя предложенное. — Не передергивай только. Давай просто без финтов ушами, либо с ними, но по предварительной договоренности. Хорошо? В остальном: доверюсь заочно, потом по ходу уточним, если что. — О каких финтах ты говоришь? — Эш закатил глаза. — Я не так извращен, как ты. Просто секс, не более того. Парень шевельнулся и скатился таки с Виктора, решив, что если продолжит так лежать, то точно заснет. — Давай что ли фильм какой-нибудь посмотрим, раз я заперся добровольно тут. — Давай посмотрим, — не стал противиться Виктор, поглаживая теперь руку свою. — Воды принесешь? — попросил он. — Рука ноет. Эштон поднялся, кивнув. Вставать ему хотелось не особо, но отказать в подобной просьбе он просто не мог. Захватив на обратном пути еще и ноутбук, он сел на кровать протянул Виктору стакан. — Что предпочитаешь смотреть? Кроме порно. Виктор выпил таблетки и отклонился на подушку. Одеваться не стал, развалился прямо так. — Что-нибудь не слишком заумное, — предложил Хил, — а лучше вообще трэш какой-нибудь. — Кровь, мясо, кишки? — выгнул брови Эштон. Сам он больше любил как раз что-то очень заумное. Но не стал лишний раз комментировать. — Ладно, включим «Пилу». Там трэша на год вперед хватит. Парень разложил ноутбук и подключился к вай-фаю, потом нашел нужный фильм и принялся загружать его. — «Пила» имеет смысл и мысль, — хмыкнул Виктор, запрокидывая голову. — Это не трэш. И расчлененка не критерий. Это то, что имеет сюжет, но намеренно не считается с логикой. Но давай «Пилу». Сам что любишь смотреть? — Что-то очень заумное и скучное, по твоему мнению, — фыркнул парень. — Я мясо и кровь не особо люблю. Лучше уж какие-нибудь мистические фильмы ужасов. — Мясо с кровью и я не очень, — легко согласился Вик. — А фильмы ужасов пугать разучились, в большинстве своем. А еще? — полюбопытствовал Хил. — Что, например, заумное и скучное? — Артхаус, например. Или психологические заумные фильмы про психбольницы, — ответил Эштон. Он включил уже загруженный фильм и откинулся на спинку кровати, не собираясь пока ложиться. — Или документальное что-то. — Артхаус — трэш с подтекстом, — хмыкнул Виктор, косясь на экран ноутбука. — Не люблю включать мозг при просмотре. Для этого мне книги более интересны. Это которая часть? — Не знаю. Какая-то, — пожал плечами Эштон, который загружал не особо смотря, что именно загружает. Спор про его предпочтения в кино он решил не развивать, все равно понимал, что их мало кто разделяет. Даже в то же кино он ходил чаще один. — Первая, похоже, — отозвался Вик, зацепившись глазом за знакомое начало, и устроился на подушке удобнее. — Ты все наизусть знаешь? Я ни одной полностью не смотрел, — поделился Эштон, хмыкнул парень, даже не пытаясь слишком зацепиться взглядом за то, что происходит на экране. — Да нет, тоже урывками, — Виктор пожал плечами. — Но начало видел у каждой, и вроде даже могу их не спутать. Смотрел с одним из бывших. Он обожал такое кино на ночь, а мы тогда готовились к соревнованиям, потому выдерживал я от силы минут двадцать. — К каким соревнованиям можно готовиться, смотря «Пилу»? — Эштон весьма скептически отозвался. — Он готовился на звание лучшего маньяка? Нет, Эштон не ревновал. Может, лишь немного. Но все же большую часть его мыслей занимал факт, что нормальные люди не готовятся к соревнованиям смотря маньячные фильмы. — "Мы" в смысле клуб, — пояснил Виктор. — Потому я приходил к Заку в мыле — жил у него в тот период, так было ближе к конюшням. Точнее, ночевал у него, если по сути. Но ему было плевать, действительно я смотрю с ним фильм, или нет, потому засыпал я вполне безнаказанно. — О, оказывается, у тебя из бывших не только Лео, — весьма скептически отозвался Эш. Не то чтобы он ревновал к прошлому, просто понимал, что в большинстве случаев Виктор подбирал себе любовников более подходящих. Как бы не обидно это было. — В смысле? — не понял скепсиса Виктор, окончательно отвлекаясь от фильма. — Просто ты очень много о нем говоришь. Больше о твоих бывших я не слышал, — дернул плечами Эштон. — Уточни: ты хотел бы услышать что-то и о других, или не хотел бы слышать ни о ком вообще? — спросил мужчина. Эштон отмахнулся, дергая плечами. Отвечать не стал, понимая, что вообще зря все это начал. И что глупо себя ведет. Вместо этого он сделал фильм погромче, завершая таким образом разговор. Виктор только ухмыльнулся, подтягивая любовника ближе. Для себя Хил вывел наиболее логичное объяснение в виде некой ревности к прошлому, что в некоторой степени было знакомо и ему самому. О том, что с Заком они провстречались не больше месяца, уточнять, тем не менее, он не стал. Как не пытался рассказать, что парень не видел вокруг себя никого — не из эгоизма, из неугасаемого энтузиазма к миру. Чтобы обратить на себя внимание, нужно было махать рукой перед его носом, а окажись тогда Зак в Руно с Виктором на месте Эша, он забыл бы Хила у порога. Мужчине тогда было неплохо, что до него не доебываются, но потом сильно напрягло. Чтобы было комфортно рядом с Заком, нужно было быть еще более "размазанным" по миру. Не идти за ним, а быть тем, за кем Зак идет. Или неустанно его догонять и тормозить. Сам он никогда и ни за кем не возвращался. Не вернулся и за Виктором, от чего Хил не сильно-то и страдал, заодно сомневаясь, что парень вообще спохватился о чьем-то рядом с собой отсутствии. Оба получили, что нужно. Эштон и правда в чем-то ревновал, в чем-то ему не давало покоя уязвленное самолюбие и собственные мысли, накрученные друг на друга, допридуманные. И парень был уверен, что это исключительно из-за того, что он сидит в закрытом пространстве наедине долгое время с одним человеком. И просидит еще долго, месяц точно. Можно было только представить, насколько сильно он успеет себя накрутить, придумать Виктору кучу любовников, недостатков себе в глазах Виктора и прочей хрени, о которой до больницы никогда не задумывался. Взгляд был уперт в экран ноутбука, но суть фильма парень улавливал с трудом, постепенно все больше погружаясь в себя, свои мысли, уходя в то состояние, в которое вообще предпочитал не погружаться. Там нужно было думать, а Эштон терпеть этого не мог. Виктор все это время задумчиво пялился в экран, копаясь в волосах Эштона. За сюжетом следил посредственно, но вполне следил. — Эш, ты чего? — Хил покосился на любовника, когда тот задумчиво не среагировал, и шевельнул плечом, привлекая внимание. — Ты слышал меня вообще? Эштон поднял взгляд на него, так как успел уже съехать вниз, и покачал головой. — Ничего. Задумался просто. Бывает и такое, не только тебе в трансы уходить, — хмыкнул он уже достаточно привычным тоном, но скорее просто по привычке. — Спрашиваю, как тебе эти чуда технической мысли, — повторил Виктор, имея в виду богатый ассортимент разномастных приспособлений, мелькающих в фильме. — Ты не ответил. — В жизни бы это смотрелось еще уродливее, — фыркнул парень, сфокусировав взгляд на экране. — Хотя, думаю, в бдсм-клубе примерно тоже самое. Надо как-нибудь будет его посетить, — последнее было уже шуткой. Эштон не собирался этим задевать Виктора, хотя бы только из-за того, что мужчина должен понимать, что куда-куда, но в бдсм-клуб любовника точно не потянет. — Там такого не бывает. Виктор отозвался мирно, но после ощутимой паузы — явно думал, что и как сказать. — Бдсм и насилие вещи кардинально разные. Тем более — такое извращенное насилие. — Бдсмом тоже не кроткие овечки увлекаются. Я смотрел пару раз порно, так таких накаченных мужиков в обтягивающих трусах я видел разве что на реслинге, — хмыкнул Эштон. — Вообще, я с трудом могу понять психику человека, который соглашается на все это. Ксенофилия, золотой дождь и так далее. Это ж мерзко и жуткая антисанитария, в первую очередь. — Это крайности людей, жаждущих унижения, — отозвался Виктор. — Ты будешь удивлен, но вообще в бдсм принято уважать партнеров. Там жестокости нет, по сути, разве что жесткость. Потому что все добровольно, разумно и безопасно. Три принципа. Если их нет, то это не бдсм, а насилие и рабство, при этом не важно, на сколько там все мазохисты и садисты. Да и регбисты в латексе только в порно и бывают. В клубах и худые, и толстые, и одежда вполне обычная, а не только намасленные картинки. Хил шевельнул плечом. — Любой саб имеет полное право разорвать отношения с доминантом, если что-то ему не нравится. Так что все они знают, на что идут, и идут на то, о чем знают. Если на кого и испражняются, то по его же желанию и с полным знанием дела. Согласись, — хмыкнул Виктор, — это не «Пила». — Это только ты так считаешь. Ну и все те, кто также этим увлекается. Для меня это все равно странно и отдает непорядком в психике. Себя я тоже не могу нормальным назвать, но я уже в другой сфере псих, — не согласился Эштон. — Для меня бдсм это то, что за гранью моего понимания. Не в смысле процесса, а того, что люди это действительно любят. Не иногда прибегают, а любят и живут так. — Психика — вероятно, странно — да, но и при этом ты не в ту степь мыслишь, — пожал плечами Виктор. Определенно отошедший, он снова мерно копался пальцами в волосах Эштона. — Это пока не за гранью понимания, ты просто и не пытался понять, потому как выдаваемая тобой информация к бдсм не особо относится, понимаешь? Может, тебе концепт и не по нраву будет, но сейчас ты его вообще, кажется, не осознаешь. Неверное представление имеешь. Можешь и не пытаться, естественно, но не равняй тогда с расчлененкой. Поверь просто, что это не так, — Вик пожал плечами. — Некоторым за ужином свечки нужны, некоторым — массаж плеткой. А ты ловишь кайф от веревок на теле — не отпирайся — и это куда ближе к бдсм, чем тебе кажется. Эштон сконфуженно насупился, потому что кайф от веревок он действительно ловил, но пытался выставить это так, словно он просто позволяет Виктору его связывать, потому что это нравится _Виктору_, а не ему. — Если уж тема зашла, то я еще хотел бы попробовать с завязанными глазами, — проговорил он спустя время. На самом деле хотел, только не мог найти повода, чтобы сказать об этом Виктору так, будто бы захотел вновь сам любовник. Но сейчас было как-то в тему. Тем более, связанный с закрытыми глазами... Эштону казалось, что так будет еще острее, интереснее, ощутимее. Виктор замер сразу после фразы Эштона, перестав даже перебирать волосы. Слышать подобное было странно и неожиданно. По крайней мере потому, что для мужчины это значило все же большее доверие, а Эш сам повторял, что на него не способен. Точнее, если уж вспоминать веревки, не способен на большее, чем есть. Языком Виктор прошелся по губам, а затем наконец шевельнул рукой, перенося ладонь с волос на лицо Эштона и закрывая любовнику глаза. Это был не просто жест — Вик переступал черту. — Нечто вроде? — спросил он. Дыхание было еле заметно сбито — Хил дышал будто с осторожностью. Эштон тоже заметно задержал дыхание на пару секунд, напрягаясь, но тут же спокойно выдохнул и сказал, стараясь не шевелиться, чтобы не сбросить руку — это все бы разрушило. Ему так казалось. — Что-то вроде. В чем дело? У тебя сердце стало чаще стучать, — сказал он. Он не считал свое признание чем-то запредельным. Не тем, из-за чего у Виктора внезапно участилось сердцебиение. Но любовник явно считал иначе. — Еще давление померяй, — негромко хмыкнул Виктор, выдыхая парню в затылок и все не убирая руки. На фильм он забил полностью. — Тебе это сложно будет? Позволить завязать себе глаза. — Думаю, сначала мне будет непривычно. Если я буду связан и совсем не буду ничего видеть я начну нервничать, но это мое желание, а значит успокоюсь я быстро, — задумчиво проговорил Эштон, стараясь ровнее и спокойнее дышать. — Тогда попробуем, — кивнул Виктор, убирая ладонь с глаз. Но не вернул на макушку, а свесил парню на грудь. — Эш, — задумчиво продолжил он. — Ты бы смог меня придушить, будучи сверху? — Что? — Эштон даже воздухом поперхнулся, когда услышал вопрос. Он понимал, что для Виктора это тоже большой шаг. Но слишком сильно сомневался в своей способности придушить кого-то во время секса — нужна концентрация, нужно что-то такое, что не даст ему переборщить. И это что-то было опытом, которого у Эштона не было в этой сфере. — А если я случайно задушу тебя совсем? Не забывай, я не могу так контролировать себя, как ты. Тем более, во время секса. — Мы сделаем так, что не сможешь, — отозвался Хил. — Ты ведь знаешь, я предпочитаю быть уверенным. И тебе будет интереснее, чем просто сверху. Мне этого не хватает, Эш. Думаю, я вполне доверюсь тебе в этом. — Ты хочешь сделать из меня такого же извращенца, — фыркнул парень. Он не стал отказываться, потому что это было не то, от чего отказаться можно было. Не от самого удушения, а от факта доверия. — Называй еще извращенцами всех, кто пользует пупырчатые презервативы, например, — парировал Виктор. Не сказать, чтобы с его стороны это было аргументом: такого рода контрацептивы, с какой бы из сторон ни были пресловутые пупырышки, он считал как раз извращением. Как и разогревающую смазку. И ароматические масла. Но ими пользовались слишком многие, чтобы это действительно было извращением, так что с какой-то из сторон аргумент был неплохой. — И все же? — уточнил Хил. — Ты же знаешь, что я не смогу отказать, — медленно отозвался Эштон. — Ты впервые меня о подобном просишь и, даже если я не хочу, мне нужно это сделать. Потому что это нужно тебе. И, думаю, ты не самого факта удушения в сексе хочешь, а просто перейти на новый уровень доверия. Или я ошибаюсь? — Факта удушения я тоже хочу, — шевельнул плечом Виктор. — Но это не повод соглашаться, если ты не хочешь. — Я могу согласиться попробовать, но не могу обещать, что у меня получится. И что мне понравится, — сказал Эштон. Он освободился от объятий Виктора, садясь на кровати и потянулся за сигаретами и пепельницей, которые принес вместе с ноутбуком. — Договорились, — кивнул Виктор. Он приподнялся и чуть приглушил звук фильма, нить повествования которого уже потерял. — Мне тоже, — потянулся он за сигаретой.