Симона получила сообщение от Брайтмана, в котором было сразу две новости. В одной из них говорилось, что ее сын наконец-то пошел на контакт после недели молчания. А во второй то, что этот разговор закончился транквилизатором.
Миссис МакГрат примчалась в клинику тут же, как только пришли известия. Мрачный Брайтман рассказал ей о перспективах и ухудшении общего и нервного состояния Тома, подробно расписав всё в красках, а также о минусах лечения, если придется постоянно применять успокоительное. Не утаил и о возможности дальнейшей госпитализации с последующим пожизненным вмешательством психологов, невропатологов и других специалистов соответствующей направленности. Произошло то, чего он боялся — Том выражал все признаки безумия.
Под конец беседы Симона чувствовала себя высушенной. Это было мгновение, которое ей хотелось бы остановить, не потому, что оно прекрасно, а потому, что каждый следующий день виделся еще более ужасным, чем предыдущий. Отчасти она начала даже понимать Тома, стремящегося останавливать минуты просто, чтобы не наступало завтра. Ей сейчас хотелось поступить так же.
Миссис МакГрат двигалась по направлению к его палате, произнося про себя как заклинание: «Почему все так… Ну почему, почему?»
Очнувшись, Том сразу же увидел ее заплаканные глаза. Как и всегда немой укор, очередное напоминание о бессмысленности существования и о том, что он причинял людям, которые любили его только боль и страдания.
Он тихо застонал. Это было все, что он мог. И вот к чему они с матерью пришли — просто сидели вдвоем, немо глядя друг другу в глаза и понимая: все зашло так далеко, что спасать это уже не было никакого смысла.
— Том… Поговори со мной, пожалуйста, мне тебя не хватает, — со слезами в голосе попросила Симона, желая взять своего мальчика за руку.
Том отодвинулся от нее и отвернулся в сторону. Его голова снова гудела, после транквилизатора приходить в себя было очень непросто.
— Какой в этом смысл… Что бы я ни сказал будет все равно использовано против меня, — тихо буркнул он.
Слезы по новой хлынули по щекам миссис МакГрат.
— Том… пожалуйста не надо. Я хотела как лучше для тебя, я… Не знала, что делать, когда нашла твою записку, — ее голос дрожал. — Я сначала думала это шутка, но когда умер Билл ты вел себя странно будто…
— Будто я спятил? — резко спросил Том, все тем же незнакомым матери, чужим голосом. — Знаешь что? Ты не хотела потерять меня, но ты сделала это, отдав меня в больницу, как подопытного кролика. Это — хуже, чем смерть! Что же, наверное это был бы оптимальный вариант, для нас обоих, мама!
Прошло минут пять, прежде, чем Симона смогла унять чувства.
— Ты просто должен знать, что бы ни случилось, я люблю тебя и хочу как лучше! Я на твоей стороне, малыш, мне очень жаль, что ты потерял того, кого… — она сделала паузу, собираясь с мыслями, чтобы договорить, — любил… Но ведь жизнь не кончается на этом. Ты должен быть сильным! И вместе, мы с тобой справимся, со всем!
Том горько хмыкнул, поворачиваясь к ней. В глазах его отражалась просто пугающая пустота.
— Да, мама… все будет хорошо. Брайтман получит меня на лоботомию. Ты будешь счастлива, и тебя наконец перестанут окружать психи.
— Не говори так, Том! — воскликнула Симона, вытирая тыльной стороной руки слезы. — Я хочу, чтобы ты был рядом. Я не понимаю, как ты мог так просто бросить все, сломать свою жизнь!
— И не поймешь. Никто не поймет, — зло отрезал Том.
В палате воцарилось молчание, пока мать тяжело смотрела на своего мальчика. Она не думала никогда, что можно поддаться чувствам настолько сильно, чтобы поставить все на карту ради них. Она уже очень давно перестала узнавать Тома. Даже сейчас перед ней был словно другой человек — в разы старше и насмерть запутавшийся в себе. Она с ужасом видела в нем то, что однажды нашла в своем муже — безумное, хлещущее отчаяние, безысходность на грани с отсутствием рассудка. По словам Брайтмана человек перед ней обладал памятью восьмидесятилетнего старика, и опытом, который под силу пережить не каждому взрослому.
— Я не пойму, малыш, наверное, никогда. Но в любом случае, все, что ни делается — к лучшему. Время… оно вылечит все твои раны, и те люди, что ушли от тебя безвозвратно — ты еще встретишься с ними. Когда-нибудь. Может, не в этой жизни. Но, поверь мне, Том, — это еще не конец.
— Мам… Я не хочу это обсуждать, — Том, вымученно развернулся к ней. — Принеси мне водички?
Симона крайне удивилась такой внезапной смене тона разговора. Она осмотрелась, не обнаружив на столике ни графина, ни стакана.
— А почему у тебя ничего нет? Я же просила присматривать за тобой! — её брови сошлись на переносице.
Том пожал плечами. Он не сильно задавался подобными вопросами до этого. Просто именно сейчас в его глотке стояла Сахара и он действительно хотел пить.
— В коридоре, я видел автомат, когда меня с утра везли на процедуры.
Мать кивнула. Она раскрыла свою сумку и достала кошелек по которому Том скользнул вялым взглядом. Однако, его тут же пробило будто током. Под рамочкой, в прозрачной пленке, сверху кредиток и каких-то дисконтных карточек, он увидел его — их с матерью фото, сделанное Симоной в день приезда в Эверетт, чтобы отметить новую жизнь.
«Йорг не расставался со своим фотоальбомом…»
«Никаких фотографий… Все твои дневники надежно заперты»
«Том… фотография на память, за нашу новую жизнь!»
«Ты еще встретишься с ними. Когда-нибудь. Может, не в этой жизни…»
Тома словно парализовало второй раз. Мысли, одна за другой, пролетели в его голове. Фотография могла и не помочь — это был не провал в памяти и не запись в дневнике, к которым он привык. Но если Йорг мог перемещаться так…
А ведь это был как раз тот самый день, когда он только познакомился с Биллом. И не было никакой собаки. Никакой аварии. Никаких шрамов… не было ничего!
Внутри ожила будто бы целая стая бабочек и Том, моментально проанализировав ситуацию, побледнел и застонал, хватаясь за голову.
— Черт, моя голова! Больно…
Симона от удивления выронила кошелек. Глаза ее округлились:
— Малыш! Что с тобой! — она подлетела к нему, хватая сына за плечи.
— Врача… Мам… Или медсестру… Пожалуйста… — тихо дышал Том, внутренне сжимаясь и надеясь, что его молитвы исполнятся. Ему нужно было всего ничего.
Симона кивнула. Ни на что больше не обращая внимание, она побежала прочь, а Том, тут же прекратил фальшиво загибаться и свесился с кровати, с трудом дотягиваясь до кошелька. Тот отлетел слишком далеко и парню понадобилось приложить усилия, чтобы достать кожаный прямоугольник. Миг — и фото быстро исчезло под матрасом его кровати.
Том надеялся, что в панике, мать не сразу хватится такой мелочи. Сердце его билось в горле, глухими ударами отстукивая миллисекунды.
Он торопливо бросил кошелек обратно на пол и быстро лег на кровать.
Это было очень вовремя, в палату, напуганная и белая, влетела мать, за ней — такая же напуганная, та самая темнокожая медсестра с железной хваткой и зелеными ногтями.
Том вымученно посмотрел на них.
— Я… Что-то в голове стрельнуло, но уже все прошло!
— Мне нужно позвать врача, чтобы он тебя осмотрел! — медсестра склонилась над парнем, проверяя его глаза, — Это может быть микрокровоизлияние!
— Нет. Все уже в порядке, — Том слабо кашлянул и с трудом сел. — Это просто, что-то вроде остаточного шока. Я буду жить.
— Голова не кружится? Звездочек нет?
— Нет. Я… Прошу прощения, я просто устал. Можно я немного отдохну?
— И все-таки, я схожу за врачом, — медсестра уперла руки в бока. — Я думаю, вам пора идти!
Эти слова были адресованы Симоне.
— С учетом общей слабости, ему пока нельзя напрягаться.
— Я все понимаю. Только принесите ему воды!
— Конечно. Идемте, я вас провожу, — Том смотрел, как Симона быстро подбирает с пола рассыпавшееся содержимое сумки. Оглядывается на него, в последний раз. И уходит.
Парень сел на кровати. Его слабое и больное тело умирало до этого, но сейчас в нем будто зажегся новый огонь.
Том судорожно вздохнул. В палату могли войти в любой момент.
— Пусть все получится! — он достал из-под одеяла фото. — Пожалуйста, пусть все получится! Только один раз, боже, клянусь я больше не возьму в руки свои дневники! Только пусть я смогу сделать его счастливым!
Было сложно сосредоточиться. Воспоминания роились в голове — множества разных жизней и реальностей, перепутавшихся, слившихся воедино. Бесконечные лица и улыбки друзей, родных, тех, с кем, возможно, уже никогда не сведет жизнь. Теплые летние деньки в Эверетте, первая школа, учителя, объясняющие материал. Затем драка и разбитая губа, недовольная Симона, которая прикладывала к ней ватку с перекисью. Злой Тайлер, шипящий и изрыгающий проклятия на полу общежития. Потом его лицо, добрый взгляд и объятия. Тревор, который поднимает дневник высоко над головой, какие-то слова срываются с его губ, но их уже невозможно разобрать, поскольку они остались в прошлой жизни. Билл. Безумно красивый, в клубе, улыбаясь, склоняет голову набок и говорит, что он согласен жить вместе. Его глаза блестят, как два глубоких темных озера, в которые можно бесконечно погружаться. Симона на больничной койке, аппарат искуственного дыхания делает за нее вдохи. Гордон, трусливо поджимающий губы и молящийся о пощаде. Собачий лай, гудок машины и пронзительный визг… Пальцы Йорга на горле… Том никак не мог найти среди них то самое, нужное воспоминание в день, когда они с Симоной разбирали коробки в новом доме.
Он пытался изо всех сил. Смотрел на их с матерью улыбающиеся лица, еле поместившиеся в кадр и представлял… Тот день.
Их старая машина. Заднее сиденье, заваленное коробками. Легкий ветерок влетает в окно, донося до него сладкий аромат последних, уходящих в даль деньков лета 1996 года — того самого, когда все это началось.
— Ну же, — Том отчаянно стиснул пальцы. Голова его нещадно раскалывалась и это отвлекало от основной задачи.
В коридоре раздались шаги.
— О нет… только не сейчас… — Том похолодел. Он представил свой дневник и начал читать, как если бы видел перед собой текст: —
Мы с матерью едем на машине, это наш старый ржавенький пикап, у которого все время что-то грохотало справа. Мама снова курит, я ненавижу, когда она курит, потому, что от этого дыма мне тогда хотелось кашлять. Я играю в игру, которую проходил уже сто раз, даже на самом сложном уровне, мама отворачивается в окно и говорит мне, что все к лучшему, что наша жизнь навсегда изменится теперь, когда мы переезжаем.
Реальность дрогнула, откатываясь знакомыми волнами.
— Получается… Черт, Билли, помоги мне, — Том вытер набегающие слезы, от головной боли он уже не мог даже смотреть прямо. — Я… мама остановила машину перед нашим новым домом и я подумал тогда — зачем было переезжать, если он ничем не отличается от того места, где мы жили с отцом…
Реальность снова покачнулась и Том уже не разбирал, где пол, а где потолок. Он не понимал, получается ли у него на самом деле или его сознание плывет от боли.
Дверь в палату открылась внезапно и на пороге появилась все та же медсестра. За ней стоял доктор Брайтман, который что-то говорил людям в коридоре позади него.
— Нет! Этого не может быть! — воскликнул он, когда повернул голову и понял, что его пациент ускользает от него. Глаза его округлились.
— Я говорил матери, чтобы она не поднимала тяжелую коробку… Моя новая комната показалась мне чем-то похожей на предыдущую и я посмотрел в окно, когда…
— Том! НЕТ! — крик, донесшийся словно сквозь плотную вату.
Лицо врача в сантиметре, его пальцы выхватывают фотографию…
Рывок.
It well may be (Быть может, мы не встретимся в этой жизни)
That we will never meet again
In this lifetime.
So, let me say before we part: ( Но позволь сказать, прежде, чем мы расстанемся:)
So much of me
Is made of what I learned from you. (Все во мне создано тобой)
You'll be with me
Like a handprint on my heart. ( И ты будешь со мной, как отпечаток на моем сердце)
And now whatever way our stories end
I know you have rewritten mine
By being my friend. ( И не важно, как пойдут наши пути. Ты переписал мою историю, будучи моим другом)
(Nick Pitera ans Sam Tsui — For Good)
— Мама сделала снимок, мы стоим у подножия лестницы! — крикнул Том, отчаянно прижимая фотографию к себе.
Он не должен был ее отпускать — она была его последним шансом! Но Том ощутил пальцами лишь пустоту, он прижимал к груди пустой кулак и чьи-то ладони все так же лежали на его плечах.
— Нет, я не отдам вам ее!
— Малыш! Что с тобой! — кто-то с силой развернул его к в сторону, заставив открыть глаза. На пол упало что-то тяжелое и Том резко хватанул ртом воздух.
— Мама, — прошептал он, в удивлении увидев перед собой лицо Симоны, которая так же обеспокоенно смотрела на сына, как это было только что, в палате.
Она помолодела, на ее лице не было ни единой морщинки и рыжие волосы без проседи топорщились непокорными кудряшками, обрамляя миловидное круглое лицо.
— Том! Ты будто отключался, неожиданно закричал, — она присела на корточки, заглядывая в лицо своему семилетнему сыну.
— Мама… Все в порядке, мама! — Том выдохнул. Он осмотрел свое тело, свои детские руки, и старую одежду. — Не могу поверить… Ты уже сделала нашу фотографию?
— Да, только что… Я только уронила фотоаппарат, но надеюсь, что он не пострадает, — женщина все еще пытливо всматривалась в лицо сына. — Ты напугал меня!
— Мам, я правда в порядке… Я… мне только хочется побыстрее осмотреть… задний двор. Можно мне?
— Погоди… Ты ведь собирался в свою комнату, — женщина удивлено отвела с лица рыжие волосы.
— Нет, — Том, казалось, уже не слушал ее. Взгляд его был направлен на заднюю дверь, поверх плеча матери. — Мне надо… Я увидел качели, через окно… Хочу покачаться!
Брови женщины поползли на лоб.
— Если ты так хочешь…
— Я помогу тебе, мам. Коробки таскать… Позже! — Том уже выкрутился из ее объятий и на полпути к двери обернулся, — Я… я вернусь!
— Хорошо, — Симона все еще сидела на корточках, не понимая, что нашло на ее сына.
Зато Том прекрасно понимал.
— Черт побери, как же я по вам скучал, — он отошел на безопасное расстояние и с удовольствием попрыгал, ощущая, что его ноги снова ходят. Он снова ощутил силу своего тела, своей души. Ему больше не нужно было умирать, сдаваясь в палате госпиталя. Наконец-то ему не надо было вертеть под собой колеса неповоротливой конструкции, которая заменяла ему существенную часть опорно-двигательного аппарата.
— Если все получится. Когда я вырасту, я буду любить физкультуру, честно. И к Грекам запишусь главным спортсменом. Только пусть все получится, пусть все получится… — Том сложил руки словно в молитвенном жесте.
Его горло сжалось, когда он вспомнил, зачем снова перевернул весь мир. Он закусил губу.
Возможно, ни одна реальность и не одно изменение сознания не были такими тяжкими, как-то решение, что Том принял сейчас. Он вспомнил одну важную вещь, сказанную однажды его лучшим другом — «а ведь я оставался здесь только ради тебя». Том помнил об этом всегда, но возможно именно сейчас эти слова показались самыми важными и самыми значимыми.
Том вытер рукой набегающие слезы. Это не он переписал историю Билла, а Билл переписал его. Все, что Том имел сейчас, все, что он мог и помнил было создано благодаря тому, чему он научился у лучшего друга. У лучшего друга и на своих ошибках. Но в этой жизни им было не суждено быть вместе, Том понял это за то время, что провел в больничной палате, думая о новом смысле жизни.
Иногда, приходится чем—то жертвовать, пусть даже это будет то, что однажды заменяло воздух. Несбывшимися мечтами. Сладкими надеждами. Самыми лучшими моментами в жизни… Просто ради того, чтобы сохранить жизнь тому, кто ее заслуживал больше, чем кто-либо другой на этом свете.
Он надеялся, что у него легко получится это последнее задание и надеялся, что на нем все наконец закончится. Больше прошлое никогда не вернется, чтобы водить его бесконечными лабиринтами времени и темными закоулками ошибочных идей о том, как сделать жизнь лучше.
То, что он собирался сделать, было ясным, как божий день. У Тома больше не было других мыслей.
А потому он унял бесконечно душащие его слезы. И решительно пошел по направлению к забору, что отделял их участок от участка Мерфи.
— Гав!
Ну, конечно, Бастер, как и всегда, летел в его сторону, весело помахивая хвостом и свесив розовый язык чуть ли не до земли.
— Привет, малыш, — мальчик грустно потрепал его по холке, оглядевшись по сторонам и давая себе последний шанс попрощаться со старым другом. — Ты отличный пес, я буду по тебе скучать.
Том смотрел на свои слезы, скатывающиеся по шерстинкам его меха и никак не мог удержаться.
— Фу, малыш, фу, — он вытер лицо рукавом толстовки которая теперь вся была покрыта длинными волосками. — Я не смогу … черт, я не смогу…
Том прикрыл глаза руками. Он должен был… Он просто должен был. Хотя бы как-то.
Когда он поднял взгляд, душа его ушла в пятки. У забора кое-кто стоял. Все тот же теплый взгляд, за который он готов был бы променять все — даже вечность, если бы кто-то предлагал ему выбор. Его лучший друг.
— Ты… Почему ты плачешь? — вместо приветствия тихо спросил встрепанный черноволосый мальчишка, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
Никакого шрама на щеке. И такие невероятно ясные карие глаза.
Том стиснул зубы. И поднялся на ноги, опуская Бастера на траву.
— Потому, что у меня аллергия на псину! — он зло подтолкнул собаку кроссовком, отгоняя её в сторону забора. Бастер укоризненно посмотрел на него снизу вверх. — Какого хрена твоя собака делает на нашей территории?
Парень удивленно заморгал, не ожидая такого. Его рот немного приоткрылся и зрачки расширились, словно он чего-то испугался.
— Он… убегает. Я прошу прощения. Я его сейчас заберу, вот только… Ты ведь не скажешь моему отцу?
Том улыбнулся, злой, искривленной улыбкой.
— Скажу, как только встречу! Это наша территория. И если ты не можешь держать собаку под контролем, значит, лучше тебе ее привязать.
Тихий вздох. Билл быстро нагнулся, подбирая Бастера на руки.
— Я очень извиняюсь. Вы ведь будете нашими новыми соседями?
Том прикусил губу, скользнув по нему взглядом. Ему вспомнилось, как он обнимал эту лохматую черную голову, закапываясь пальцами в его волосы. Как целовал его, слушал его смех. Он не мог поверить, что ему придется как-то жить без всего этого.
— Нет. Я буду сам по себе, а ты — сам по себе, что бы ты там ни надумал в своей всклокоченной черной башке. Никакие мы не соседи. Мы в эту дыру ненадолго и я надеюсь, скоро это прекратится.
Парень вздрогнул еще раз. Том видел, как нелегко ему давался каждый вопрос и каждый новый шаг в его сторону.
— Ну тогда, я еще раз извиняюсь… Мы тут сами, возможно, ненадолго, пытаемся привести свою жизнь в порядок, после развода родителей.
Том закатил глаза.
— Ты всегда так много болтаешь? Как девчонка! Мне это не интересно. Вали откуда пришел и не подходи к этому участку. Тебе ясно?
Билл пискнул от удивления. Бастер вырвался из его рук и с громким лаем понесся куда-то в глубину участка. И Билл, глянув в последний раз на грубого мальчишку глазами полными слез, побежал за своим щенком, даже не прощаясь.
Том опустил плечи. Ну, вот. Это было все. Просто вернуться назад. И никогда не знать его. Он слышал где-то, что люди встречаются не просто так, что на все есть причина. Они должны приносить с собой какие-то уроки и переживания, заставлять задуматься о происходящем. Том задумался.
Он задумался о том — какой был смысл так любить человека и все равно оттолкнуть его от себя?
Нужно было просто сразу вырвать его из своей памяти ко всем собачьим чертям и дать ему жить нормальной жизнью с матерью, а не с отцом — придурком. Дать ему окончательную свободу, не держать около себя, как на привязи.
Том сделал это. Он всхлипнул пару раз. И еще. И в конце концов разрыдался, упав на колени под деревом с качелями.
Одному богу было известно, как сильно он начал скучать по нему уже с этого самого момента, но теперь все было сделано правильно.
— Прости. Мне будет не хватать тебя, Билли. Прости меня, — тихо прошептал Том, закрывая глаза и растворяясь в темноте в последний раз.
Просто некоторым вещам не суждено было сбыться. Возможно, их маленькая история была как раз таким случаем.
I've heard it said,
That people come into our lives
For a reason
Bringing something we must learn.
And we are led to those
Who help us most to grow if we let them.
And we help them in return.
Who can say if I've been changed for the better
But because I knew you.
I have been changed for good
(For Good — Nick Pitera and Sam Tsui)
