Мать ветров

Мята, змея, полуночь. Запах, шуршанье, тени. Ветер, земля, сиротство. (Лунные три ступени.) Федерико Гарсиа Лорка

В замке Баумгартенов Через час Камилла ждала его в библиотеке. Вернее, ждала-то она странствующего лекаря Ибрахима из Хаива и не подозревала, кем на самом деле был ее возлюбленный. Какая ирония. Накануне барон Теодор рассказывал в гостиной о фёнах и не подозревал, что рядом с ним, буквально в двух шагах находятся командир подпольной армии сопротивления «Фён» Раджи и его жена Зося, которую здесь знали как дочь ромалийского сеньора Лючию. Пожалуй, в другое время Раджи посмеялся бы над этой шуткой несуществующей судьбы, но сегодня ему было не до смеха. Он устал. Месяц он жил в замке Баумгартенов, добывая необходимые для подполья сведения, две недели видел рядом свою ведьму и касался ее лишь украдкой, тосковал по сыновьям, что ждали его в лагере, и волновался: вдруг придется пробыть здесь еще несколько дней. Тогда он может пропустить возвращение старшего сына… Раджи сердито заставил себя сосредоточиться на деле. Отмерил необходимые дозы трав, перевернул песочные часы и повторил свою роль, точно рассчитанную по времени, потом спрятал в подкладке сапога нож — на всякий случай — и отправился на свидание. Библиотека, богатейшая во всем княжестве Черного Предела, а возможно, и во всем приграничье Грюнланда, была гордостью барона Фридриха. Она выходила окнами в сад, и тень старых лип даже в самый жаркий летний полдень сохраняла прохладу. Вдоль стен до самого потолка высились добротные полки из дуба. На каждой из них плотными рядами располагались книги и альбомы, тубы и шкатулки со свитками и даже пара ящичков из красного дерева с образцами древнего письма на каменных табличках. У камина стояли кресла и столики, и стопочки книг с закладками не оставляли сомнений в том, что в этом доме действительно читали. Увы, гостям читать здесь дозволялось только в присутствии слуг-хранителей, а ночью дверь запирали на ключ. В библиотеке имелись манускрипты пятивековой давности и фолианты в драгоценных окладах, и это вполне объясняло подобную прихоть хозяев, только Раджи не интересовали объяснения. Ему требовался свободный доступ в библиотеку, но за этот месяц он не сумел ни разобраться с хитрым замком, ни проникнуть в помещение через сад, ни усыпить бдительность слуг. Поэтому накануне он все-таки воспользовался тем, что прелестная дочка барона Фридриха влюбилась в таинственного лекаря. Сегодня Камилла была особенно хороша. В блио цвета осенней листвы, с каштановыми локонами, которые не удерживали ни ленты, ни шпильки, озаренная светом огня в камине и окруженная книгами, она, пожалуй, покорила бы сердце любого мужчины. Кроме того, что принадлежало ведьме подполья вот уже двадцать один год. — Ибрахим! — девушка легкой пичужкой слетела с кресла и подбежала к своему возлюбленному, доверчиво протянув руки. Раджи почтительно поцеловал девичьи пальцы. — Вы сияете, как волшебная птица Хумай. Сделает ли меня владыкой тень от ваших крыл? Камилла тихо засмеялась: — Владыкой моего сердца — да. И если пожелаете, — она залилась румянцем и шепнула, опустив глаза, — то и владыкой моего тела. — Согласно ли ваше тело? — печально вздохнул Раджи. — Вы дрожите, ваши ладони влажные и прохладные… Вам страшно, Камилла? — Вовсе нет! Я просто немного волнуюсь! — Если пожелаете, я заварю для вас мяту, она вас успокоит. Спешить в любви не следует, вы согласны? — он обнял девушку и сократил дистанцию в обращении: — У нас с тобой вся ночь впереди. В библиотеке имелись котелок, кувшин и кружки, а мята отлично прятала едва уловимый вкус снотворного. Мягкое, в известной дозе совершенно безобидное, оно было проверено годами. Его создал покойный ныне отец Раджи, Рашид, и медики подполья уверенно использовали его как для помощи усталым друзьям, так и для кратковременного усыпления врагов. Ну или свидетелей, как в случае с Камиллой. Девушка выпила мяту, и Раджи мысленно перевернул песочные часы. Однако действовать в такт песчинкам было непросто. Камилла искренне любила или по крайней мере принимала свои первые чувства за любовь, она выросла в неконфликтной семье, вела себя как хозяйка замка и не боялась. Ни просить откровенных ласк, ни открывать быстрее нужного свое тело. Но все-таки, играя и расточая витиеватые комплименты, Раджи добился своего. К моменту, когда снотворное наконец подействовало, он не коснулся груди Камиллы и уж тем более всего, что ниже. Дальше пошло прытко. Он отпер предусмотрительно закрытую еще в начале свидания дверь, впустил Зосю, и они оба помчались к полкам. Тайник, в котором лежали нужные им бумаги, вероятно, находился за не самыми популярными среди обитателей замка многотомниками. Пока Раджи раздвигал слипшиеся между собой книги о хозяйствах Грюнланда, Зося выкладывала на пол княжеские летописи. — Есть! — тихонько воскликнула она и достала связку отмычек. Дверца тайника поддалась довольно быстро. Зося вытащила большую шкатулку и помчалась с ней к свету камина. В четыре руки они отобрали необходимые бумаги, оставшиеся вернули на место, расставили на полках книги и даже притиснули их друг к другу, чтобы более-менее склеить обратно. Когда Камилла вздохнула, просыпаясь, Зоси с добычей уже не было в библиотеке, а Раджи склонился над девушкой с испуганно-виноватым видом. — Что произошло? — спросила Камилла, как только поняла, где и с кем она находится. — Ты потеряла сознание, когда я ласкал тебя, — убитым голосом ответил Раджи. Он бережно сжал пальцы баронессы в своих руках и покачал головой: — Камилла... Ты боишься, ты на самом деле не хочешь этого. И я... О великий Самир, как я мог быть таким слепцом и глупцом! О чем я только думал! Нет, я не должен... У тебя еще вся жизнь впереди, а я чуть было не разрушил ее! Простите меня, Камилла, и, прошу вас, забудем об этом. — Ибрахим... Но как же... Почему... — Потому что вы — дочь благородного барона Баумгартена, а я — простой лекарь, потерявший разум. Я сделал все, что в моих силах, для вашего отца и вашей матушки и уеду завтра же. Простите, если сможете. Отдыхайте, я уберу здесь, потом вы закроете дверь, и мы постараемся забыть об этом безумии навсегда. В княжестве Черного Предела, у подножия гор, на следующую ночь Пень откровенно наглел. Зося этому не удивлялась. Вообще-то в работе Пень был славным товарищем, ответственным подпольным мерином. Он умел шустро рысить по равнине, не спотыкаться на крутых горных тропах, при необходимости пускался в очень резвый галоп и ел все, что не припрятано. Но в двух ситуациях он вел себя так, словно очень просил пустить его на колбасу. Во-первых, когда срочно седлали сразу несколько лошадей, его чудесная караковая масть вдруг становилась неопределенной и даже невидимой, проще говоря, Пень прикидывался пнем и до последнего делал вид, что его хозяйке просто не на ком ехать. Во-вторых, эта совершенно неприхотливая скотина иногда вдруг начинала крутить мордой, требовать не сухарь и не морковку, а, например, яблоко, и нет, не то, не то, а исключительно вот это. — Да подавись ты, зараза! — рассмеялась Зося, отдавая своему любимцу самое роскошное яблоко, которое берегла для мужа. — В честь освобождения из замка Баумгартенов командиру я тебя не выдам, а вот с Вишней разбирайся сам. Где-то через четверть часа в ночи раздался глухой перестук копыт Вишни, спелой гнедой красавицы. Раджи спрыгнул на землю, поспешно расседлал свою кобылу, привязал ее рядом с Пнем и наконец-то подхватил на руки Зосю, зацеловывая ее везде и сразу. — Зоренька, я думал, с ума сойду! К ифритам в подземелье конспирацию, ну разве так можно? Две недели рядом с тобой и без тебя! — Ты так выпрашиваешь ужин или надеешься, что я забуду о твоих поцелуях с Камиллой? — фыркнула Зося и повозилась носом в мягких локонах мужа. Как же она скучала… — Выпрашивать ужин после того, как ты была тут наедине с Пнем — это верх оптимизма, а на память ты, кажется, ни разу не жаловалась. Так что… Пожалуй, я просто надеюсь немножко выжить. Но перед карой искупаюсь, ты не против? — Пойдем вместе! Они скинули одежду и с разбегу бросились в небольшую речушку. Здесь, у подножия гор, она была медленнее и теплее, чем высоко у истока, но все равно обжигала их обоих, и дочь уютной равнины, и сына далекого юга. Наскоро поплескавшись и полюбившись, они вышли на берег к костру. Разливалась мягкая, что парное молоко, летняя ночь. В леске изредка подавали голос птицы, Пень и Вишня о чем-то фыркали, перешептывались ветки в огне, и весь этот покой озарял равнодушный свет луны. Теперь Зося точно знала, как отомстить своему мужу. — Танцуй для меня! — Что, прямо так, без музыки? — Музыкант остался в лагере, как и твой мизмар. Придется прямо так. Раджи смущенно убрал локоны за уши. — Но ты же споешь, правда? — Не-а! — ехидно ответила Зося и для большей вредности завернулась в одеяло. — Ну… я хоть штаны с сапогами надену, а? — робко спросил командир Фёна. Великодушная Зося махнула рукой: — Разрешаю! Ни к чему тебе ноги в потемках-то портить. — Ведьма, — буркнул Раджи. — В следующий раз сама соблазняй благородных девиц, чтобы раздобыть компромат. Зося привалилась к переметным сумкам с наглостью, которой позавидовал бы Пень. И почувствовала, что щеки ее пылают точно так же, как и у мужа. Смешно. Ей сорок, ему сорок два. Трое сыновей, двадцать один год очень нескучной жизни, в постели в том числе. А из-за танца — смущались оба. Причем не в лагере, когда Раджи радовал и веселил своим искусством родных и товарищей, а вот так, если оставались вдвоем. Раджи прикрыл глаз, как делал всегда, чтобы уловить ритм и рисунок танца. Смуглое соблазнительное тело было спокойным, лишь чуть покачивались плечи, а с губ слетела дурашливая улыбка. Нет, пожалуй, сегодня Зося не увидит ни коварного змея, ни озорного мальчишку. Пушистые ресницы дрогнули, медовый глаз посмотрел на Зосю туманно, задумчиво. Сапоги зашуршали по песку, сильные руки будто бы стали большой волной. За спиной Раджи поблескивала в лунном свете речушка, а сам он был морем, которого Зося никогда не знала, но представляла себе очень ярко благодаря рассказам мужа. Раджи дарил ей танец-касыду, неторопливую историю, в которую подмешал много мысли и щепотку тоски. Его мышцы пели отчетливее лютни или флейты, смущение исчезло, и он говорил с нею на языке движений, говорил и говорил — им обоим так не хватало этого в замке. Волна хлынула к ее ногам, коснулась их поцелуем, рассыпалась по коленям черными локонами. Зося погладила любимого по голове и обвела пальцем аккуратное, слишком маленькое для мужчины ухо. — Мур-р-р, — отозвался Раджи. — Змеи не мурчат, ты же знаешь? — Ну, у меня как-то получилось! В горах княжества Черного Предела — Ты хотя бы недолго побудешь в лагере? Или сразу в третий отряд? — спросила Зося у мужа, когда они миновали переправу через реку и выехали на относительно спокойную для гор дорогу. — Теодор ведь раньше, чем через неделю, в свои владения не собирался? Значит, неделя у меня в запасе есть, а то и больше, — третий отряд Фёна действовал в землях друга барона Баумгартена, и его речи о том, что неплохо бы перерезать чернь на границах, не очень понравились Раджи. Впрочем, кроме бравого Теодора его волновало кое-что еще: — Зося, у меня с головой плохо. Когда в последний раз был приступ у Мариуша, месяца два назад? — Ну да. Еще месяц минимум до следующего. Раджи выдохнул: — Значит, срочно в третий не бежать. Третьим отрядом командовал молодой, едва разменявший четвертый десяток, талантливый Мариуш. Он вырос в приюте, довольно рано научился находить общий язык с самыми трудными товарищами, и это, вероятно, помогало ему теперь мягко, но железной рукой управлять бойцами. Одна была беда: девять лет назад он потерял женщину, которую любил безответно и всерьез. Горе что-то сделало с ним, тяжкое, неподвластное ни медикам, ни чародеям, и раз в три-четыре месяца он нуждался в поддержке. По традиции к нему приезжал командир армии, сначала первый, а сейчас вот Раджи. Терпение Вишни и Пня еще не подошло к концу, но их хозяева спешились и повели лошадей в поводу. Почти перед самым лагерем и без того крутая дорожка превращалась в козью тропу и в сумерках даже для фёнов была не слишком безопасна. Их остановил условный свист. Раджи, уставший от скучной роли в замке Баумгартенов, захотел ответить шуткой, но передумал. Его месяц не было дома, он не знал, кто нынче в дозоре. Хорошо, если безмятежная будто вековая сосна Мария. А если Ждан? Или Арджуна? Или — страшно вообразить — кто из сыновей? Поэтому командир на всякий случай не стал дразнить невидимого подчиненного и ответил как полагается. На встречу им вышел Ждан, и Раджи порадовался своему решению. Чувство юмора у этого лиса не уступало его нахальству. — Явились! — фыркнул он, вздернув острый подбородок. — Запылились! — откликнулась Зося. — Не знаешь, горячая вода у нас найдется? Лень идти к реке. — Вот не представляю. Зато найдется кое-что другое — и не счастливое. Раджи не увидел в глазах Ждана того, что свидетельствовало бы о горе, но все равно похолодел: — Что случилось? Все целы? — Пока целы все, — с лисьего лица сползла улыбка, и Ждан сочувственно обнял обоих друзей. — Арджуна вам расскажет. В главном лагере Фёна, несколькими часами ранее Али недоуменно смотрел на промежуточный результат своей работы. Нет, стебель по краю блюда вился естественно, и листья вышли как надо. Но почему два цветка с пестиками больше напоминали женскую грудь, чем добропорядочные цветы? Он перевел взгляд с блюда и кисти на одну рыжую лучницу, которая прямо сейчас натягивала тетиву. Ну да, а ее рубашка самым прелестным образом обтягивала кое-что еще. Али вздохнул. Марту он хотел явно больше, чем закончить рисунок. Стрела попала в мишень в двух пальцах от предыдущей и в яблочко. Будь здесь Арджуна, командир отряда лучников, который прозвали Тенями, он наверняка придрался бы к десятку-другому мелких недочетов. Али же наблюдал сплошные победы, и прежде всего не в стрельбе. Он помнил Марту забитой крестьянкой, что прятала под платком рыжие волосы. Помнил ее в лагере сразу после испытания, когда в глазах товарищей нет-нет, а читался немой вопрос: неужели эта девушка с опущенными плечами, услужливо склонявшая голову перед каждым, вправду способна стать бойцом сопротивления? Шли месяцы, плечи расправлялись. Поначалу, как ни странно, именно во время стрельбы из лука, но потом и в других делах. Марта училась думать самостоятельно, спорить и гордиться своей роскошной косой. Али же разучился спокойно смотреть на нее, причем не только из-за того, как она выросла над собой, но и благодаря осознанию, какая огромная внутренняя сила была у Марты еще до Фёна. Она пришла к ним наперекор выученному раболепию и своему страху, она переступила через собственную беду, чтобы помогать другим. Это восхищало, порождало в нем нежность. Ну а реакции семнадцатилетнего тела, не знавшего пока близости, подсказывали формы, что могла бы эта нежность принимать. «Интересно, Саид уже побывал с ней?» — пронеслось в голове у Али. Он беззвучно прыснул и вернул себя к росписи. Нелепый вопрос. Брат никогда не трепался о своих связях, но Али слишком хорошо знал его легкий, если не сказать легкомысленный нрав. Вроде бы в одной утробе выросли, а как порой отличались! Наверняка Саид переспал с половиной незамужних девушек из трех отрядов Фёна и Марту он пропустил вряд ли. Сам же Али мечтал о другом. Ему было бы мало пары жарких ночей. Но... А вот как раз «но» и приближалось к нему, заставляя окончательно позабыть о работе на ближайшие полчаса. Анджей, молодой кузнец первого отряда, сел рядом с ним и спросил едва не шепотом: — Про Марту поговорить хотел? — Да. Она ведь нам обоим нравится, я прав? — грустно улыбнулся Али. — Угу, — пробурчал Анджей. — Очень нравится. В его голосе, обычно спокойном, даже увесистом, несмотря на юные годы, послышалось нечто невесомо-пронзительное. — Очень? Совсем-совсем? Вместо ответа Анджей бросил на товарища угрюмый взгляд исподлобья. «Но» оказалось неожиданно серьезным. Али с удовольствием погулял бы с Мартой по лесу, поговорил бы с ней у костра в одной из верхних пещер. Он хотел бы целовать ее милые щечки, ласкать ее изумительную грудь, и еще, и еще... Но Анджей полюбил всерьез. — Не буду подходить к Марте, если она сама тебе не откажет, — пообещал Али. И добавил про себя: «А еще поговорю с братом, чтобы он больше не смотрел в ее сторону». Анджей благодарно улыбнулся, открыл рот — и тут они оба вытянули шеи. Со стороны тропы, которая вела в лагерь, послышался шум. Вполне привычный, он означал, что несколько человек вернулись с задания. Только… — Так рано? — удивился Анджей. — Вроде ж собирались завтра… Ох ты ж! — Саид! — Али вскочил, а сердце его ухнуло вниз. Приехали несколько Теней, в том числе их командир Арджуна и первая женщина-стрелок Мария, с ними был помощник командира армии Ганс, а еще Саид, тоже стрелок. Со связанными руками. Это означало, что Саид не просто провинился, но совершил тяжкий проступок или даже преступление, и его ждал суд. А до суда как минимум он не имел права ни с кем разговаривать, даже с родным братом. Али спросил у Арджуны, особо не надеясь на ответ: — Что произошло? Эльф обжег его ледяным вишневым взглядом: — С каких это пор я обязан перед тобой отчитываться? Али отступил. Оставалось ждать, когда же приедут Раджи и Зося. С первым двойняшки не виделись полтора месяца, со второй — больше двух недель. Они так скучали, так хотели провести вместе хотя бы один уютный вечер. А теперь командир армии должен был по возвращении судить собственного сына. В главном лагере Фёна, ночью На суде обычно присутствовали все фёны, которые были в лагере, за исключением дозорных, детей и тех, кто за ними присматривал. Судили всегда трое: командир армии или отряда либо, в особых обстоятельствах, тот, кто его замещал — и еще двое, которых выбирали на голосовании. В этот раз выбрали Ганса и Зосю, двух самых опытных бойцов. Они появились в Фёне еще до Раджи, нынешнего командира, они видели первый суд и первый приговор. В них никто не сомневался. Прежде, чем вынести приговор сегодня, они хотели выслушать показания не только Арджуны и других свидетелей, но и самого осужденного, Саида. А вот с этим были проблемы. — Вы узнали от Арджуны и ребят все, что нужно, — в третий раз повторил Саид и упрямо тряхнул черными кудряшками. Арджуна наклонился к подчиненному и выцедил презрительно: — Ты уже нарушил дисциплину, одного раза тебе недостаточно? Похваляешься своей глупостью, срывая судебную процедуру? — Уймись! — осадил командира Теней Раджи. Обратился к сыну: — Саид. Операцию после того, что ты сделал, отменил Арджуна, за это ответственность лежит на нем. Ты полагаешь, что если начнешь давать показания, обосновывать свой поступок, оправдывать себя, то подведешь под удар Арджуну? Саид закусил губу. — Оставь излишнее в данном случае благородство. Напоминаю тебе, — Раджи посмотрел на товарищей, — и всем в который раз напоминаю: мы судим не для того, чтобы отомстить и причинить боль. Мы хотим разобраться, чтобы предотвратить подобные ошибки в будущем. Именно это важнее всего, для нашей армии, для нашего дела. А не то, кому достанется одиночка или плеть. Повисла мертвая тишина. В злой умысел подсудимого не верил ни один боец, поэтому все отчаянно хотели выяснить: как, почему он едва не подставил своих? — Хорошо, я понял, — тихо ответил Саид. Потом он вскинул подбородок, заговорил громче, но по-прежнему не смотрел в глаза родным и друзьям. — Я рассуждал так. Все вокруг уже знают, что именно мы боремся с незаконными поборами из Блюменштадта. Это не наша вина, некоторые сборщики податей сами стали валить все на нас. Да вы знаете, даже тогда, когда их грабили разбойники, а не мы! Я рассуждал так: если уж сам чинуша хвастается на площади Блюменштадта, что соберет подати, наплевав на нас, что мы ему не закон, он сам закон — то можно припугнуть его! Чтобы не смел так отзываться о нас перед горожанами, позорить Фён! Ну и чтобы уж работы нам меньше было. Все приятнее, если он откажется хоть от одного побора, чем потом грабить его сборщика, рисковать собой на дороге… Поэтому я послал ему стрелу с запиской. На всякий случай — анонимной запиской. Да, все говорили о нас, но я не хотел давать им в руки документ с нашей подписью… Хотел только припугнуть... Раджи спросил ровным тоном: — Именно поэтому ты превысил свои полномочия? Или ты забыл, что рядовые Тени не предпринимают подобных действий без приказа командира или ответственных за операцию Призраков? — Так решать надо было быстро! — Саид впервые с момента встречи с отцом взглянул ему прямо в лицо. — Пока бы я добрался до Арджуны или Ганса, изложил бы им свою идею, согласовал бы текст записки… Но ведь весь смысл угрозы был именно в том, что прямо на площади! Сразу после самодовольной речи чиновника! Чтобы он видел, все видели, что Фён — это серьезная сила! Что мы везде, что мы не трусы, которые отсиживаются по лесам, как о нас болтают! Заговорила Зося: — Да, так о нас болтают. В Блюменштадте, в поместьях баронов, мы с Раджи слышали подобные слова у Баумгартенов. И что? Саид, рядовым Теням, тем более таким неопытным, как ты, не просто так запрещены действия политического характера. — Да почему?! — взбеленился Саид, перебивая свою судью. — Я понимаю, когда никто не знает, что мы участвуем в каком-то деле, да, тогда это было бы предательством! Но тут все говорили о нас, сами сборщики говорили! И то… я послал анонимную записку. На всякий случай! Раджи жестом велел сыну умолкнуть. Объяснил терпеливо: — Потому. Слухи о нас могут ходить какие угодно. На площадях и в трактирах говорят о разбойниках, фёнах, нежити, демонах, воле богов, игрищах самих сборщиков, мол, прикарманили деньги себе, а свалили на подполье или на какую-нибудь шайку. Это все только слухи. Чтобы чиновники выбили из ратуши для сборщиков податей лишнюю охрану или чтобы обратились за помощью к князю, им нужны аргументы. Анонимная записка и свидетели — это аргумент, причем неизвестной нам силы. Арджуна не мог предугадать, как в ратуше воспримут эту записку, дадут ли двух лишних стражников или два десятка. Или отыщут в городском трактире двух рыцарей, желающих потренироваться. Ему пришлось отменить операцию, потому что он не имел права в условиях полной неизвестности рисковать вами. Кроме того, он осознал, что после этой записки необходимо обсудить ситуацию в лагере, возможно, пересмотреть наши планы. Понимаешь? Понимаете? — спросил Раджи уже всех подчиненных. — Товарищи, возможно, такие политические тонкости хорошо бы знать каждому бойцу, а не только командирам и ответственным за операции. Но мы не можем предвидеть все заранее, не можем рассказать обо всем. Именно поэтому у нас есть устав, именно поэтому мы полагаемся на правила и опыт, — Раджи помолчал, собираясь с мыслями. — Итак, что мы имеем. Арджуна отменил операцию, отменил нападение на одного сборщика податей. Мы не вернем эти деньги тем, кому они на самом деле принадлежат. Более того, пока мы не выясним точно, как отнеслись к записке Саида в ратуше Блюментштадта, мы отменяем все остальные операции. Это ущерб, существенный ущерб тем людям, которые в нас верят, которых мы поддерживаем. Это, безусловно, не преступление, но настолько серьезный проступок, что я не считаю возможным осудить Саида только на одиночное заключение. Я требую наказания плетью. Ганс? — Да, согласен с тобой. — Зося? Фёны затаили дыхание. Впервые в истории отряда бойца судили родители. Впервые приговор должен был привести в исполнение отец. — Да, одиночка и плеть, — устало отозвалась Зося. — Ну, сколько дней и сколько ударов? Это всегда решали с учетом здоровья виновного и с учетом того, как надолго его могли освободить от обязанностей. Поэтому сейчас к обсуждению присоединились Шалом, второй после Раджи медик первого отряда, и Арджуна, непосредственный командир Саида. Порку отложили до рассвета, Саида увели в одиночку. Почти все фёны срочно разошлись — кто спать, кто по делам — чтобы не тревожить дольше необходимого судей. Задержался Арджуна. — Раджи, если пожелаешь, я могу высечь Саида вместо тебя. — Или я, — подхватил Ганс. — С чего бы? Ганс поморщился. — Ну... Он ведь твой сын... — Мои сыновья хоть раз бывали на особом счету в Фёне? — вкрадчиво поинтересовался Раджи. — Нет. — Так не будут и впредь. Наконец, Раджи, Зося и Али с полным правом ушли в свою пещеру, которая была их домом больше десяти лет. Едва опустилась плотная занавеска из шкур, что закрывала вход, Раджи упал на свою лежанку и объявил: — Все, теперь я не командир. Теперь я готов выслушать любые ваши крики, обвинения и оскорбления. Зося села рядом с мужем. Спросила его, уже не пытаясь удержать слезы: — Какие крики, ты в себе? Да что я… После такого — конечно, не в себе. Али? Сын протиснулся между родителями, сжался в комок. Выговорил сквозь всхлипы: — Это ведь не один из моих кошмаров, да? Это явь? То, что завтра нашего Саида мы… ты... — Да, — ответил Раджи. — И у него до рассвета есть время без боли, а у нас — время побыть вместе.