Оковы Свободы

– Да здравствует Король Солнце! – Да здравствует Мудрейший Султан! – Да здравствует Великая Франция! – Да пребудет Аллах над Всем миром!       Со всех сторон доносились раболепные выкрики на разных языках: противные и писклявые голоса детей, грубые, хриплые голоса мужчин, даже женские голоса, более тихие и мягкие, проникновенные, внедряющиеся в самое нутро, блуждали среди лабиринтов этих звуков. Войска короля Эрвина недавно прибыли в порт, и, конечно же, все кому не лень готовы были выказать свое нижайшее почтение и учтивость, к тому, кто их не волнует, кого они ни разу не видели, кто никогда не видел их самих, но у кого много денег, кто может спасти их тела, или уничтожить, или равнодушно, так, как оно и будет, смотреть на все происходящее с высоты своего величия и великолепия. Истинный Король Солнце. Мишель думал о том, что лизоблюдство здесь у людей в крови. Под их смуглой кожей, в их темных и грубых волосах, вместе с жидкой, более жидкой кровью, чем у самого капитана, течет это раболепие, течет поклонение власти, деньгам, и такое же пренебрежение этой же властью. Они живут в грязи и пыли и орут на каждом шагу о том, как их богатейший Султан мудр, а их прекрасный Аллах Велик. Мишель до этого дня не понимал такую страсть. Но коснувшись рукой бумаги, на которой красовался герб Его Величества Солнца, капитана передернуло. Он расставил на свои места каждый знак и жест, каждый выпитый им графин вина, и каждый поцелуй, которого он не достоин. И, выходит, раболепие течет в крови каждого, каждого, будь то аристократ, нищий алжирец, или сам король. А перед кем преклонялся Эрвин?.. Это мучило белокурого капитана, который весьма сильно выделялся среди бледных улиц засранного рабами и жополизами города. Но он прекрасно знал ответ. Он знал одну правду, в которой не хотел признаваться себе. Было бы проще обмануть себя, но она была уж слишком очевидна. Королевская кровь томилась по крови бывшего капитана гвардии. Какая досада. Какая злая игра. Тонкие струны его ироничной души лишь на мгновение встревожились – по ним пробежали дрожь и мгновенная боль, а потом он вспомнил о долге. Люди Запада так часто предают, и себя, и любовь, и семью, и врагов, оправдывая волшебным словом «Долг» все свои грехи. Люди Запада верят, что купленная за их верную службу индульгенция искупит все смертные грехи. Люди Запада такие наивные. Они никогда не узрят величие Аллаха. Если он еще будет жив. – Да здравствует Король Солнце! – Да сияет над Султаном Луна и звезды! – Аллах Велик!       Мерзкое лизоблюдство. Мерзкие люди. Мерзкое место.       Ветер мешает песок и дыхание людей, ветер смешивает выдохи дыма, которые густыми клубами вырываются из ртов торговцев, куривших кальяны, ветер перемешивает жару и смрад пота, перемешивает мелкие частицы бесценных пряностей, ветер гоняет это смрадное облако по всему городу. У кого-то ворует дыхание, у кого-то – слова и предложения, у кого-то крадет последние желания и надежды. И только у ворот Лептис-Магны, где собрались обладатели маленьких членов и больших сабель, слабых сердец и жирных кишок и кошельков, только здесь, над всеми этими лысыми головами, обернутыми в чалмы и шелка, ветер стихает и роняет весь подобранный смрад голосов и ароматов с улиц, прямо на их напомаженные высочества и их благородия.       В самом центре помоста стоит жирный торговец, который не умолкает ни на мгновение, все лепечет, удивительно, как еще он поспевает за свои языком. Каждый раз, участвуя на аукционах, Райнеру так и хотелось отрезать язык ведущего, ему всегда было интересно, продолжит ли язык извиваться и дергаться дальше, продолжит ли он болтать, истекая кровью в песке. Вот и сейчас желание отрезать язык этому болтливому торгашу было почти такое же сильное, как и размозжить голову пресловутому освободителю всего Средиземноморья.       Лязг цепей, тяжелые шаги рабов, неодобрительные выкрики покупателей, мол за такой поганый кусок мяса столько золота не отдадут, мол и верблюд лучше будет такого дрянного товара. А в центре стоял торгаш и продолжал выкрикивать цены, кто больше, кто больше, раз, и два, и три, кто еще, господин в чалме, господин с вином…. Рабы сменяли друг друга, лязг цепей не унимался, крик вокруг лишь усиливался, все громче орали покупатели, голодные шакалы, породистые псы, которые готовы растерзать друг друга ради куска живой плоти. Им не важно, насколько это омерзительно, им важно, чтобы мяса было побольше, чтобы им за их вшивые деньги не подсунули тухлятину, и они, как истинные шавки, приволочат этот кусок в свои норы, и кинут на растерзание своим щенкам и сучкам. Но Райнера это не беспокоило. Он был хороший мясник, выбирал лучшие куски и выставлял по высоким ценам. Его кошелек пух, его терпение уже давно кончилось.       – Берт! – заорал во всю глотку пират. – Выводи лучший товар.       Вокруг все замолкли. Напряженное ожидание. Было слышно, как на каменный амфитеатр стекали голодные слюни, в глазах горел огонь бездонного чрева. Все подобрались, некоторые даже привстали, засучили рукава, от напряжения у всех этих ублюдков высоких родов пересохло в глотке, и, как у самого Райнера, затвердел член. Будто шлюха встала перед ними и начала долго и глубоко вылизывать их волосатые яйца.       Каждый шаг Риваю давался с трудом: тяжелые кандалы на ногах не давали ему возможности подняться по ступеням самостоятельно, и Бертольд почти волочил его за волосы, каждый раз огрызаясь за его медлительность или когда он оступался. Но Ривай лишь усмехался.       – Господа хорошие! Перед вами кусок отборного мяса, самая изысканная часть с задницы самого Версаля. Сам король, мать его, Ирвин не устоял перед его утонченными манерами, – сказав это так мерзко и пошло, Райнер не сдержался и заржал, как дикий шакал. Хорошо пошутил, как ему казалось. И вся Лептис-Магна утонула в цунами похоти. Смеялись почти все. Кроме Бертольда, кроме Эрена и его людей. Они уже незаметно заняли самые близкие места к помосту, на котором с дикой улыбкой стоял Ривай. Он смотрел куда-то поверх всех этих лизоблюдов и похотливых уродов. Туда, где сняв капюшон, стояла сама смерть с изумрудными глазами.       Райнер было замахнулся плетью, чтобы стереть с лица своего товара уродовавшую его улыбку, которая на самом деле его пугала. И тут он столбенел. Райнер ждал этого момента почти три года. И вот он, великий Рескатор, жалкий преступник, ничем не лучше, чем он сам, стоял посреди властителей Триполи. Его лицо не выражало ровным счетом ничего. Пустота и ярость в глазах. Сжатый добела кулак на рукояти сабли. Ветер, который так умело трепал плащ, нагоняя еще больше страха и драматизма, моментально стих. – РЕСКАТОР! – проорал что есть силы Райнер. – РЕСКАТОР! – вслед за яростным криком раздался взрыв смеха. И в то же мгновение тишина наполнила амфитеатр. Звенящая и давящая тишина, которая сминала все на своем пути, предоставляя главным героям место для их финала. Ну что же. Приступим.