http://cs405624.vk.me/v405624230/54be/KcXdRpb3Hsk.jpg http://cs405624.vk.me/v405624230/54c6/ERf5cEuuGH8.jpg http://cs405624.vk.me/v405624230/54cd/9XvpvpUTHmU.jpg http://cs405624.vk.me/v405624230/54d4/jtrqZkGEneM.jpg http://cs405624.vk.me/v405624230/54db/Oj6y1rnWdAI.jpg
Hurt - Yearn Hurt - House Carpenter
***
Когда после очередных яростных попыток замолить свою вину перед Бертольдом, Райнер снова поднялся на мостик, уже стемнело. Небо было чистым, высоким, совершенно недосягаемым, неприступным, даже холодным, даже каким-то недружелюбным, но неповторимо красивым, немного изысканным и совершенным. Ни один из искуснейших мастеров не смог бы воссоздать совершенную красоту этого неба: кроваво-багровые блики уже покоящегося солнца, мириады бриллиантовых ожерелий звезд, сонный полумесяц, ещё не начавший сиять во всей своей красе и силе, лазурные разводы нежно-белых облаков и бесконечная мягкая мгла. Но Райнер не любил небо. Он изредка поднимал голову вверх, а когда видел этот бесконечный небосвод, гримаса неприязни искажала его суровое лицо. Он продал душу морю; этим яростным и мощным потокам воды, которые в одно мгновение могли либо уничтожить тебя, не оставляя и следа, либо вернуть к жизни, даря надежду на счастье и покой. Это бескрайнее море бушевало в его венах и артериях, вместо кислорода его лёгкие жадно впитывали солоноватые капельки бриза, его увлекала неизведанная бездна морских глубин. Райнер был частью этого моря, когда-то потерянной, но вновь вернувшейся в лоно своего дома. Он был таким же непредсказуемым и в то же время понятным, таким же яростным и таким спокойным, как и морская гладь во время штиля, когда бескрайнее небо отражало всю свою бесконечность на вечной глади немного зеленоватых вод. Подойдя к краю палубы, облокотившись о деревянный борт, немного нагнувшись вперёд, Райнер сделал глубокий вдох. Море тихо шептало ему о том, что никогда не сможет рассказать ветер. Он чувствовал неуемную страсть этих волн, которые с неким остервенением бились о деревянный борт корабля. Он понимал их жажду разрушения, он точно знал, почему они хотят поглотить в себя и этот корабль, и его самого. Мелкие брызги увлажняли его лицо, даря свежесть и новые силы. На Западе ярким костром вспыхнули последние лучи заходящего солнца; ярко-золотые языки пламени коснулись моря и в одно мгновение его воды охватил золотой пожар. Он бесследно сжигал и душу и сердце. Бесконечная золотая гладь моря манила своими неизведанными тайнами, заставляла сердце биться чаще, от чего щемило где-то в груди, от чего замирало дыхание и кружилась голова. Море, как прекрасная любовница, стоит упасть в его объятия хоть один раз - ты никогда не станешь прежним, ты будешь стремится к нему до самого последнего вздоха, ты всю жизнь будешь помнить эти страстные жаркие ночи, томные крики и дерзкие мечты, будешь помнить запах её неповторимого тела, каждый изгиб и каждую родинку, будешь с трепетом вспоминать то, как ты обладал ею, повелевал, как ты наполнял её собой, ты никогда не забудешь её горячее дыхание на своей коже, когда она в порыве оргазма кричала твоё имя, вознося тебя выше небес. Ты никогда не забудешь это море, которое, как и любовница, полностью совращают тебя, преподнося все твои мечты к твои ногам, но с рассветом тут же куда-то растворяясь, забирая с собой всё: и деньги, и мечты, и надежды, и даже тебя самого. Райнер не мог позволить себе жить вне этого моря, вне его силы и его безграничной тишины и ярости. Та жестокость, которую всегда испытывал на себе Бертольд, находила пристанище только среди этих волн. Райнер прекрасно знал, что однажды он обязательно найдёт свой конец среди этих гребней, что однажды наступит его конец, и тогда он улыбнётся, посмотрит наверх, увидит это небо и пошлёт его далеко и надолго. Но это время ещё не пришло. Солнце зашло. Бесконечный золотой пожар утих, забирая с собой всё золото и оставляя больше вопросов чем ответов. Оставляя бездну дна и бесконечность выбора жить дальше или все бросить сейчас. - Ты думаешь в мире должна быть какая-то глобальная справедливость? - обратился Райнер к лежащему на деревянном полу Риваю, - Неужели, ты думаешь, что зло всегда наказывается? Неужели? - в его голосе не было яростной злости, было только спокойствие, граничащее с некой терпеливой усталостью и кое-где даже безразличной брезгливостью. Ривай не отвечал, да даже если бы и хотел, он бы не смог. Жажда иссушала его изнутри. В горле стоял ком соли, крови и своего бессилия. Раны, которые так предусмотрительно были облиты уксусом и морской водой, не хотели прекращать мучить его тело болью. Каждая клетка его организма рыдала от истощения и изнурения. Его тело молило о смерти. Но боль не прекращалась. Каждый вдох давался всё с большим трудом, хотелось перестать дышать, но это получалось непроизвольно. Казалось, что, если сделать еще один вдох, то натянутая до предела кожа порвется и рассыплется, казалось, что всё его тело превратилось в фигурку из хрупкого хрусталя, которую чьи-то неаккуратные руки уронили, но сразу она не разбилась, а лишь большая трещина появилась на всей ее поверхности, уродуя её безупречность и блеск. Казалось, что если кто-то слегка заденет её, или же даже просто ветер вздумает начать свой медленный вальс на поверхности чистого хрусталя, то без сомнения, она разлетится на мелкие кусочки, рассыплется бесчисленными осколками зеркал, которых уже никогда не собрать воедино. Эта боль, казалось, никогда не пройдет; она поселилась где-то в самой далёкой и глубокой части его души, где-то в самых темных уголках его органов. Где-то там, где находится самая первая вена, самая первая клетка организма, где-то внутри груди, где сейчас всё сжималось, не желая делать такой болезненный вдох. После этой боли никогда уже не стать прежним - ты будешь изломанным, разбитым, а на стыках всегда будут видны следы того, как ты пытался себя собрать воедино. Тело будет всегда выдавать тебя, выставляя на показ все твои шрамы, как бы глубоко ты ни прятал свою боль внутри себя, твое тело всегда предаст тебя, скажет твоему врагу куда именно надо целиться, чтобы причинить тебе больше боли, куда именно надо насыпать больше всего соли, чтобы наслаждаться выражением агонии на твоем лице. Райнер подошел к Риваю, он смотрел на него с каплей отвращения: в этом окровавленном куске грязи, слизи и боли он уже не видел человека, он видел только сломанную игрушку судьбы, жалкое подобие веры в будущее, ту, которую он самолично сломал и уничтожил. Клочья изорванной ткани прилипли к израненной спине Ривая, кровь вокруг ран запеклась и превратилась в тёмно-багровый лак, как будто какой-то мастер, завершив свою работу, специально покрыл изделие лаком, чтобы его не коснулась безжалостная рука времени. Райнер присел на корточки возле почти бездыханного Ривая, он внимательно всматривался, в то как дрожало его тело, как от каждого мелкого дуновения ветра его пробивала крупная дрожь, как его спина прерывисто и непостоянно поднималась и опускалась, пытаясь сделать вдох и выдох. Волосы Ривая от пота и крови слиплись и свисали неаккуратными грязными паклями ему на лицо, прикрывая его, Райнер хотел было посмотреть: изменилось ли оно, потускнели ли его глаза, но хриплый, но до жути насмешливый голос его остановил. Райнер застыл на месте, как только услышал первые звуки этого жуткого голоса. Прерывистое дыхание не позволяло Риваю произнести слово целиком и поэтому с его окровавленных уст каждое слово слетает отдельно, по слогам, от чего они казались ещё более жуткими, чем ожидалось, ещё более невероятными. Ривай из самых последних сил, из тех, которых уже не должно было остаться, немного приподнял голову и посмотрел прямо в глаза Райнера, который в исступлении смотрел в эти серые, безжизненные, но дерзкие глаза, в которых догорали искорки только что потухшего на морской глади пожара. Ривай крепко схватил Райнера за запястье, пачкая его своей грязной и даже ядовитой кровью. Сил уже совсем не хватало, и казалось, что сейчас он точно упадет в обморок, но он ждал и терпел, когда скажет свое слово – последнее, злое, с обещанием вечной муки и ада на земле. - Есть другое зло, которое найдёт тебя и отомстит за меня, - каждое слово давалось с режущей и уничтожающей болью. Каждое движение болезненными спазмами отдавалось в спине, в каждом шраме. Злорадный и циничный смех, приглушённый, хриплый мерзким и ненавистным эхом раздавался в голове Райнера. Какое-то время он просто не мог пошевелиться. Всё его тело пробила мелкая дрожь, он застыл на одном месте, всего его парализовало, и даже глаза смотрели только в одну точку. Было ощущение своей чужеродности, как будто бы он не был хозяин своему телу, как будто бы ему отрубили голову, и она смотрит на все это снизу вверх, из корзины под гильотиной*, а глаза медленно застилает пелена крови и ужаса. - Он точно отомстит... - прошипел зло Ривай, ослабляя хватку, теряя последние силы и воздух. Свет вокруг постепенно темнеет, реальность стала более размытой, нечёткой. Наконец-то откуда-то сверху пришел приятный и долгожданных холод: его ласковые прикосновения нежно ласкали кожу шеи, запуская свои пальчики в слипшиеся от крови волосы Ривая, своим тёмным саваном он аккуратно накрыл глаза, даря долгожданное умиротворение и утешение, а затем и всё тело медленно окутал своим нежным одеялом. Приятное покалывание и холодное тепло ласково впитали всего Ривая в свой бархатный шелк бессознательного сна. Ривай упал в обморок.