Lurk - The Neighbourhood, Slowres - Veto Humanoid Opera – Magicans Enemies - Pylo
***
Эрен так и не смог уснуть этой ночью. Мысли, проклятые черные мысли, кружили в его голове неустанным роем, подобно диким осам, чье гнездо разорили деревенские мальчишки, а ты случайно забрел в рощу дикого орешника у серебристого зеркала озера и ты единственный, кто пострадал от их праведного гнева. И Эрен сейчас, в точности как те деревенские мальчишки, не мог скрыться от яростных и колких нападок своих болезненных воспоминаний. Он лежал на кровати и невидящим взглядом всматривался в грязный потолок. Ничего вокруг не имело значение, ничто его не трогало: ни жаркая ночь, ни слишком мягкая кровать, от которой болела спина, ни подушка, слишком высокая и неудобная, чтобы на ней спать - ничто его не могло потревожить. Он вслушивался в тишину, в свои мысли, в свои воспоминания. Среди всполохов закатных прибоев, рассветных небес, горячих, нещадно палящих солнц, среди всего хаоса своей жизни он пытался отыскать то единственное, самое важное, горячее, дышащее, то, что всегда возвращало его к жизни, заставляло рассветать небо, подниматься солнце, утешало больное разбушевавшееся море. Ступая по темным обугленным камням сломанных и сожженных мостов прошлого, он искал, в исступлении, спокойствии, страсти. Он не мог не искать. Порой воздух заполняли тихий взволнованный голос Армина, болезненные стоны Жана, но даже они не могли спугнуть его сердце, которое вспоминало. Все, что когда-то было ему дорого, все то, что он хранил в самых его далеких уголках. Холодные образы, темные тени, горячие прикосновения, тихий шепот, его согласие, его… Прикусывая губы, он не чувствовал боли. Он ощущал его аккуратные, осторожные прикосновения. Вот он, цепляясь за его воротник, стягивает рубашку, его пальцы проходятся по плечам, слегка царапая, будоража обостренные чувства. Вот его сухие губы припадают к шее, слегка, невесомо, потом с нажимом, вбирая кожу в рот, прикусывая… Пальцы крепко сжались в кулак, Эрен не чувствовал, как ногти болезненно впились в ладонь. Он полностью отдался далеким, и, казалось, уже нереальным воспоминаниям. - Жан… - тихий голос Армина за стеной, - Жан, ты слышишь меня? - обеспокоенный шепот, ласковый. Эрен глубоко вдыхает, а потом медленно выдыхает воздух из легких. - А-армин?.. - надрывный, хриплый голос Жана. - Как?.. - Молчи, - за закрытой дверью послышались шуршание ткани, нетерпеливые, быстрые шаги, звон стекла, плеск наливающейся воды, вновь быстрые и легкие шаги, - держи, - раздались жадные глотки, как будто бы Жан не пил целую вечность. Эрен слегка улыбнулся. Сердце спокойно билось в грудной клетке, медленно, даже чересчур медленно. Ворох воспоминаний и мыслей вновь окутал его с головой, он прикрыл глаза. Перед ним в свете закатного солнца предстал Ривай, ветер аккуратно играл с его волосами, нежно касался его кожи. Такой далекий и болезненный образ. Это был день его присяги, самый молодой капитан королевской гвардии, самый талантливый. Эрен накрыл рукой глаза. Он прекрасно помнил его красный жюстокор, белые шоссы и черные ботфорты, его безэмоциональное выражение лица, и лишь на мгновение на его губах мелькнула улыбка, слабая, но Эрен ее просто обожал. Она была только для него, лишь слегка приподнимая уголки губ. Его личная улыбка. А потом его горячий шепот на ухо, бархатное, желанное тепло. Разбросанная по полу форма, подобно трупам еще не убитых солдат, напоминала им обоим, что это все вскоре закончится. Красный жюстокор капитана королевской гвардии, небрежно брошенный в порыве страсти, так невзначай поселившийся в воспоминаниях Эрена, был неким обещанием. Того, что мир никогда не изменится, и что тень королевских гончих обязательно накроет и эти горячие мгновения, и эти сильные руки, его… Что-то сжалось внутри, стало больно и трудно дышать. Эрен распахнул глаза. За окном занимался рассвет. Солнце еще не показывало своего сонного лика из-за горизонта плоских крыш домов Триполи, оно лишь медленно окрашивало небо в лазурные цвета прибрежных мелей. Сегодня небо казалось недосягаемо высоким, бесконечным и спокойным пределом его желаний. Ни белоснежные ажурные облака, ни стаи потерянных черных птиц не тревожили покой и безмятежность этой выси. Где-то под плоскими пальмовыми крышами домов раздавались голоса только что проснувшихся горожан, в распахнутое окно врывался звон посуды, мерные звуки шагов, захлопнувшихся дверей. Эрен и не заметил, как погрузился в сон, но сейчас, немного щурясь от утреннего света, все еще пребывая во власти сонного плена, он не желал просыпаться. Там было бесконечно дорого, слишком желанно, чтобы просыпаться. За дверью было совсем тихо, ни единого звука. Поднявшись, он сел на край кровати, склонил голову и, уткнувшись лицом в ладони, начал тереть глаза. Неожиданный и громкий звук, совершенно не вписывающийся в тишину этого рассвета, заставил его повернуть голову в сторону закрытой двери. Он резко поднялся, взял свою саблю, которая лежала у него под кроватью, и босыми ногами, бесшумно ступая по деревянному полу, направился к выходу из своей спальни. С тихим скрипом приоткрывая дверь, он всматривался в темноту комнаты через небольшую щель. В гостиной стояла Микаса, она стягивала с себя плащ, снимала с пояса клинки. Понимая, что опасности нет, Эрен положил свою саблю на кровать. Широко распахнув дверь, и с обычной спокойной ухмылкой, тихо проговорил: - Я беспокоился, Микаса, - он прошел мимо нее к столу, на котором стоял хрустальный графин с водой, поворачиваясь к ней спиной, взял два высоких бокала и начал аккуратно наливать в них воду. - Армин тоже беспокоился, - проговорил он спокойно. - Ах, да, у нас пополнение, - легкий смешок заполнил пространство комнаты. - Я предала тебя, Эрен, - холодно ответила, Микаса. - Да, я знаю, - проговорил спокойно Эрен, поворачиваясь к ней лицом, держа два бокала с водой, - я это понял, как только увидел Жана, - протягивая стакан Микасе, продолжил мужчина, - а может и раньше, когда ты хлопнула дверью. Еще тогда я понял, что ты меня предашь, - грустная, но такая спокойная улыбка, она почти всегда была на его лице. А Микаса это просто ненавидела. Она ненавидела его спокойствие, его якобы всепрощение, это благородство. Она смотрела на Эрена своим обычным холодным, опустошенным взглядом, а внутри нее бушевал огонь, она хотела наорать на него, хотела заставить его, чтобы это треклятое спокойное и до боли печальное выражение слетело с его лица, она хотела услышать как он вновь повысит на нее голос, она даже готова была подставить лицо под очередной удар, чтобы… Чтобы, наконец, исчезла эта паршивая, вечно счастливая улыбка. - Я видела его, - прошептала она, беря из рук Эрена стакан с водой, - мне предлагали забрать его, - она сделала небольшой глоток, - но я выбрала Жана, - молчаливый холод сковал Эрена, но, облокотившись о край стола одной рукой, он спокойно смотрел на Микасу и пил прохладную воду. - Я так и понял, - спустя несколько минут тишины проговорил Эрен. Сквозь большие окна первые лучи восходящего солнца начали пробираться в гостиную, подобно умелым ворам, которые выжидают самый тихий момент, чтобы прокрасться внутрь и заполучить свое самое желанное и самое ценное. Спокойная лазурь рассвета медленно и лениво растекалась по деревянному полу, как вдруг над еще сонным Триполи, рассекая насквозь воздух, раздались мелодичные звуки азана*. Эрен даже не повернул голову в сторону распахнутого окна, а Микаса, которая от неожиданности вздрогнула, невольно выронила стеклянный бокал из рук. Звон бьющегося стекла, вперемешку с кличем на намаз*, ярким шепотом переливались в разлитой на полу воде. Стеклянные осколки, преломляя лучи ворвавшегося в комнату солнца, загорались, подобно сухой траве, слегка потрескивая и опаляя своей красотой. Эрен не отводил своего взгляда от осколков, сверкающих подобно звездам в этом рассветном небе, он, не моргая, всматривался в преломленные и разбитые грани стекла, забывая совершенно обо всем. Вновь раздалась первая строфа азана, в которой праведный муэдзин* восхвалял величие своего Бога. Оторвав свой взгляд от разбитых осколков, Эрен поставил бокал на дубовый стол, подошел к Микасе, которая испуганными глазами смотрела на разбитый бокал и разлитую у ее ног воду, взял ее за предплечье и повел к дивану. Девушка послушно следовала за Эреном. Это непонятное чувство испуга, неожиданного откровения и ужаса, вдруг полностью овладело ею, она не была в силах вымолвить и единого слова. Посадив Микасу на диван, Эрен вновь отошел к столу, облокачиваясь о него, вновь беря свой бокал с водой, он тихо произнес: - Микаса, знаешь, что это за прекрасные звуки ты сейчас слышишь? - Эрен сделал еще один глоток и устремил свой взор вглубь лазурного неба, которое сияло рассветным солнцем сквозь широкие ставни их распахнутого окна. - Нет, - тихо пробормотала Микаса, не понимая, к чему клонит Эрен. - Это азан, - его спокойный голос разливался мягким бархатом по пространству комнаты, - это призыв к молитве. Вслушайся, как муэдзин выговаривает каждое слово, с болью. Такое ощущение, что он сейчас разрыдается… - прикрыв глаза проговорил Эрен. - Послушай, как он восхваляет своего Бога. Он забрался на самую вершину минарета, его взор устремлен к величайшей святыни его религии, Каабе*, приставляя руки к ушам, он восхваляет Аллаха, свидетельствует о своей вере, призывает братьев склониться в молитве, - Эрен на мгновение замолчал. - Слышишь, как его голос болезненно надрывается, как просит о том, чтобы люди, его братья и сестры, встали со своих теплых постелей, чтобы просить своего Бога о милости, - Эрен сделал еще один глоток. - Один единственный муэдзин восхваляет одного единственного Бога и молит всех его братьев, чтобы они совершили свою молитву, чтобы Аллах их спас. - Эрен замолчал, так же стихли мелодичные звуки муэдзина, который совершал азан, тишина вновь прокралась в гостиную, медленно сковывая всех своими липкими и нежными пальцами. Микаса, которая неподвижно сидела, уставившись в пол, как только Эрен закончил, как только его голос стих, тут же упала на колени, и слезы, горячие, соленые, без остановки полились из ее глаз. Прижимая ладони к своему лицу, она хотела их остановить, чтобы не показывать слабость, чтобы не чувствовать своей вины. Она беззвучно рыдала, содрогаясь всем телом, по ее тонким рукам стекали влажные дорожки слез, скатывались по запястьям, мочили рукава ее белоснежной блузы. Эрен спокойно смотрел на Микасу; вновь налив в бокал воду, он медленно подошел к ней, поставил стакан на пол, возле ее колен. - Ты правильно поступила, - тихо прошептал Эрен, наклонившись к ее уху, аккуратно поцеловал в макушку и бесшумно исчез, закрывая за собой дверь. Остановившись в узкой прихожей, он обул какие-то узорные сандалии и прихватил с собой плащ Армина. Он быстро спустился по лестнице вниз, попутно накидывая на плечи плащ. Жаркий воздух пустынного Триполи, который замерзал только на короткое время ночи, радостно встретил Эрена в объятия, ласково вбирая его в свои нежные застывшие потоки. Выйдя на улицу, в целях безопасности он накинул на голову капюшон и, шаркая ногами по песчаным дорожкам, он медленно шел, особо не всматриваясь в потрескавшиеся стены домов, в пустые прилавки базарных рядов, на закрытые ставни, он просто шел вперед. То тут, то там, на пути ему попадались склоненные в молитве жители, которых намаз застал посреди улицы; он аккуратно их обходил, стараясь не потревожить их покой. Тихой размытой тенью Эрен шествовал по узким и душным улицам, и чем дальше он пробирался к главной площади, тем больше они были заполнены замершим жителями, подобные застывшим соляным столпам Содома и Гоморры. Солнце поднималось все выше, темная ткань плаща начала неприятно сильно нагреваться. Становилось очень жарко, душно. Зеркальная гладь неба преломлялась в идеальной глади миражей, или, как богобоязненные арабы называли их – “водяных джинов”, которые стали показываться на уходящих вдаль узких улочках Триполи. Каждый раз, когда Эрен достигал одного такого джина, он вертко ускользал от него, продолжая отражать небо еще дальше, чем прежде. Небо сияло чистотой и яркой синевой, оно было безупречно, ни единого размазанного пятна белоснежных облаков, оно было подобно сапфиру, чьи переливы и насыщенный небесный цвет так пришелся по вкусу в Версальском дворце. Поэтому Эрен не поднимал глаз к небу, он стремился всячески избегать его синеву, лишь бы оно не изуродовало его теплые воспоминания о Ривае примесью дворцовых интриг, королевских указов и цепкими пальцами Эрвина. Минуя Зеленую площадь, которую так прозвали из-за немногочисленных зеленых насаждений деревьев, в большинстве своём, конечно же, пальм, Эрен прошёл через арку Марка Аврелия, на которой все так же продолжали вселять ужас перед законами шариата трое висельников. Лишь на мгновение подняв глаза вверх, Эрен все-таки угодил в ловушку неба, которое продолжало так же безупречно сиять своей синевой сквозь холодные тени повешенных. Все же это до черта сапфировое небо смогло смутить сладкие образы его прошлого, разбить на осколки и так неясный портрет Ривая. Выйдя к пристани, у которой был пришвартован их корабль, он почти взбежал по трапу быстрым шагом. Оставшиеся на карауле при виде Эрена тут же выпрямились по стойке, на что их капитан лишь махнул рукой. Поднявшись на мостик, он подозвал к себе боцмана. Незамедлительно на мостик вбежал высокий и статный блондин с высоко завязанным конским хвостом, с немного рыжеватой бородкой и всегда веселым взглядом. - Эрд, - проговорил Эрен, обращаясь к боцману корабля, - сегодня мы выдвигаемся. На тебе будут шлюпки. - Я понял, - кивнул мужчина. - Нанаба вернулся с разведки? - поинтересовался Эрен, прохаживаясь взад и вперед по мостику. - Да, - лаконично проговорил Эрд, прослеживая взглядом за траекторией движения Эрена. - Он доложил, что были замечены французские войска королевской гвардии, так же Лептис Магна оцеплена стражами султана. Похоже, намечается что-то грандиозное, если организовали такую охрану. Эрен молчал. Он продолжал отмерять равными шагами расстояние от одного борта, до другого. Приложив кулак к подбородку, он неотрывно смотрел себе под ноги, будто бы пытаясь найти там ответы на все мучающие его вопросы, или, как максимум, смысл своей поганой жизни. - Еще Нанаба сообщил, что сарацины обзавелись французскими мушкетами, - добавил спустя несколько минут молчания Эрд. - Хм… - резко остановился Эрен и посмотрел на своего боцмана. Его крупная мускулистая фигура просто дышала силой и мощью. Он знал его уже давно. С тех самых пор, как у него появился этот корабль, Эрен и не помнил его без Эрда. Как будто бы этот молодой мужчина был неотъемлемой частью этой палубы, корпуса. Эрен усмехнулся. Этот дерзкий и насмешливый голос Эрда, который в самую страшную бурю доносился из кубрика, всегда вселял в него некую надежду. Эрен прекрасно знал, что сильные, крепкие руки его боцмана, который не раз был проверен в бою и во время шторма, никогда его не предадут. Эрен просто знал, что на Эрда всегда можно было положиться. Вот и сейчас, Эрен ему доверялся, полностью, вновь. - Собери с собой пятнадцать человек, на шести шлюпках вы должны будете ждать у восточной стены, - проговорил Эрен, кладя руку на плечо Эрда, который лишь кивнул, слегка усмехаясь своей обычной усмешкой. - И чтобы вас никто не заметил, - улыбаясь, добавил Эрен, - ты - наш отходной путь. Чем ближе люди к его душе, тем чаще они его предавали, тем глубже они наносили раны, тем невыносимей была их потеря. Эрен просто не мог допустить, чтобы что-то пошло не так, он просто не мог позволить себе еще раз упустить Ривая. На карту было поставлено слишком многое, а точнее все. - Эрен, мы же не меняем плана атаки? Микаса? - немного обеспокоено проговорил Эрд. - Не меняем, - задумчиво проговорил Эрен, всматриваясь в спокойную гладь моря. Эрд лишь закусил губу, ибо правильность всех решений его капитана никогда не вызывала и тени сомнений.