Счастье рядом

— Мама, смотри! — мальчишка лет семи подбежал к белокурой женщине, держа в руках бумажного журавлика. Зеленые глаза мальчика светились весельем и озорством, выражали искреннее счастье, а улыбка на его губах вскоре переродилась в радостный смех, похожий на журчание ручейка. Женщина, улыбнувшись, потрепала сына по голове, взъерошила ему волосы. Мальчишка в ответ улыбнулся широкой улыбкой. Он протянул женщине журавлика, потряс его за хвост и голову, так, что крылья маленькой птички зашевелились. — Молодец! — улыбнулась мама, бережно держа в руках поделку сына и целуя ребенка в лоб. — Ты хорошо постарался. Кажется, будто он сейчас вот-вот взлетит… Сын улыбнулся и, взяв обратно журавлика, опустил его в воду, в пруд, возле которого сейчас они находились. Журавлик завис на водной глади и, подгоняемый ветром, проплыл небольшое расстояние. Внимательно наблюдая за ним, мальчик, лежа на животе, болтал ногами, дотрагиваясь кончиками пальцев до ровной ряби воды. Внезапно журавлик пошел ко дну. — Нет! — ребенок быстро подбежал к другой стороне берега, но журавлик уже превратился в мокрую бумажку. Зеленые глаза наполнились грустью, мальчик готов был заплакать. Мягкие ладони стерли подступившие слезы и взъерошили его золотые локоны. — Я так хотел подарить этого журавлика братику или… сестричке… Женщина, улыбнувшись, поцеловала сына в макушку и прижала к своей груди. Через секунду сын заливисто смеялся от внезапной щекотки матери. Его голос был похож на молодой ручеек, он словно струился в весеннем воздухе. Мама и сын, повалившись на траву, дружно рассмеялись. Глаза цвета небесной лазури светились радостью и любовью. Женщина, сев, погладила сына по лицу. Он, улыбнувшись, встал и дотронулся до большого материнского живота. Потом чуть наклонился и припал к нему ухом, слушая, что там — в животе. — Я слышу… — улыбнулся золотоволосый. — Словно вы оба дышите одновременно… Мама… — Оз… — женщина погладила сына по лицу, увидев в его глазах еле заметную печаль. — Не бойся, все будет хорошо… Зай нас здесь не достанет… — Мне страшно… — Оз уткнулся маме в плечо, легонько всхлипывая. — Т-ш-ш-ш… я с тобой… и скоро нас будет трое… я, ты и… — Братик или сестричка… — улыбнулся мальчик сквозь слезы. — Да… — ответила женщина, ловя на лету листок, что сорвал с яблони ветер. — Скоро все изменится. *** В сердце доброта, скрываемая одиночеством. Роза изо льда — Она прекрасна, если растопить ее, Но будь осторожен и не сделай так, Чтобы она растаяла навсегда. Глава II. Раненая душа, окруженная шипами. Прекрасная роза, цветущая в декабре, станет сказкой и проживет еще долго в чужом сердце. *** «После встречи с Алисой прошло 2 недели. Все это время я неотрывно наблюдал за ней. Я старался делать это незаметно, аккуратно и осторожно. Я вовсе не держал на нее зла за то, что она так холодно отнеслась ко мне и даже не захотела со мной общаться. Я понимал, что она была холодной, потому что все относились к ней так же. Я же хотел показать ей, что мир прекрасен, и готов был сделать все, что угодно, для этого. Я хотел, чтобы она стала моим другом. Я верил, что за этой маской холодности и равнодушия ко всему прячется хрупкая и добрая душа. Алиса оказалась очень доброй. Я не знаю, можно ли вообще быть добрее, чем она. Она была самым добрым и хорошим человеком из всех, кого я когда-либо встречал. За эти две недели моим постоянным занятием после школы стало наблюдение за ней. Ее холодность и неприступность, ее совершенная непредсказуемость сделали ее предметом моей неусыпной слежки. Ее буйный темперамент, который я замечал лишь изредка, только сильнее разжигал мой интерес. Я мог часами наблюдать за ней. Изучать ее жесты, мимику, даже манеру молчания. Да, это звучит странно, но в молчании она казалась мне еще более интересной, чем в те моменты, когда до нее докапывались остальные, обзывая или говоря про нее всякие глупости. Она могла молчать по разному: молчала, когда скрывала злость, молчала, когда наблюдала за чем-то интересным, но больше всего мне нравилось наблюдать за ней, когда она смотрела куда-нибудь — словно находясь не в этом мире. Иногда можно было видеть на ее лице очень-очень легкую блуждающую ухмылку, но это случалось довольно редко. Ее голос тоже казался мне самой интересной вещью на свете. Она говорила редко, и каждый раз, когда я слышал этот голос, мое сердце замирало. Мой пламенный интерес вскоре перерос в настоящую паранойю. Я везде пытался запечатлеть ее образ. Хотел узнать ее ближе, больше. Я видел в ней лишь хрупкую девушку, от которой все отвернулись, отчего сердце ее превратилось в лед. Я хотел увидеть другие эмоции на ее лице. Я верил, что любые ее эмоции должны быть прекрасны. Но больше всего я хотел увидеть ее глаза. Глаза ведь — это зеркала нашей души, вот я и хотел заглянуть в ее душу. Хотел знать, что скрывается в самой ее сущности. Хотел знать ее саму. Вскоре я решил понаблюдать за ней вне школы. Для меня это не представляло проблемы. Ее дом находился сразу перед моим, на одной стороне. Первое, что я делал, возвратившись из школы — переодевался и, припав к оконному стеклу, ждал, когда она выйдет из дома. Это выявило еще одну черту ее характера — пунктуальность. Она появлялась всегда в одно и то же время. Сразу после того, как она выходила, я выходил следом и незаметно наблюдал за ней. Это было нелегко. Мне приходилось чуть ли не на деревья взбираться, чтобы она меня не заметила, но оно того стоило. Та доброта, с которой она относилась к другим, просто поражала. Как я уже упоминал, я никогда не встречал человека добрее. Как-то раз на улице плакала маленькая девочка. Проходя мимо нее, люди лишь спрашивали, что случилось, а когда девочка пыталась объяснить им, они уходили, что-то про себя бормоча. Когда же ее увидела Алиса, она подошла к ней и, сев на корточки и приблизив свое лицо к ее лицу, тихо спросила: — Почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел? — Я потерялась, а люди, которые сказали, что отведут меня к маме, привели меня сюда, а потом ушли… — отвечала девочка с зареванными глазами. Алиса лишь гладила ее по плечам и волосам, поправляя их. — Не плачь, пожалуйста. Ты очень красивая, когда не плачешь… Девочка на это удивленно хлопала глазами и смущенно улыбалась. Алиса, взяв ее за руку, стала расспрашивать остальных, что случилось. Люди отвечали, что эта девочка здесь давно, а ее маму увезли на машине скорой помощи. В тот момент девочка была в магазинчике и не успела за мамой, когда той внезапно стало плохо. Алиса, не отпуская руки девочки, направилась в сторону госпиталя, куда отвезли ее маму. Я поразился ее упорству. Она шла, не останавливаясь, а когда девочка уставала, она брала ее к себе на плечи и продолжала идти. Мне стоило неимоверных усилий, чтобы не поддаться желанию помочь им, но я убедил себя, что лучше наблюдать со стороны. Иначе, возможно, мне больше никогда не представится такой возможности лучше узнать Алису. Когда они добрались до госпиталя, там на пороге стояла женщина, которая плакала и просила, чтобы ее отпустили искать дочь. Увидев Алису, на плечах которой сидела та самая дочь, женщина со слезами на глазах благодарила девушку. Именно тогда я впервые увидел ее улыбку. Пусть и не от всего сердца, но все же это был некий вскрик души, отразившийся на ее лице. Алиса ушла, ничего не сказав, а девочка и женщина еще долго смотрели ей вслед. Она шла, не останавливаясь, пока не дошла до городской площади. Возле одной из статуй, украшающих площадь, на дряхлом стуле сидел слепой человек. Это был седой мужчина преклонных лет, глаза его были закрыты повязкой вместо обычных в таких случаях темных очков. Одежда на нем была грязной и поношенной. Стоял февраль, и мое сердце непроизвольно заныло, как только я взглянул на этого бродягу. Морозы уже давно не появлялись, и все начинало таять, но на сердце у меня все равно стало пусто от того, что жизнь оказалась настолько жестокой по отношению к тому человеку. И что начала делать Алиса? Она подошла к слепому, нежно провела руками по его повязке, ладонями очертила его скулы. Человек вздрогнул, но, нащупав ее руки, улыбнулся. Алиса сняла с его глаз повязку, и я увидел его пустые глазницы. Человек нащупал возле себя огромный черный футляр и отдал ей. Открыв его, Алиса достала оттуда гитару. Обычную гитару без какого-либо узора или интересной покраски. Сняв свое синее пальто, Алиса осталась только в джинсах и белой блузке. Встав возле слепого человека, она начала играть. Играть громко и звучно. Каждая нота, рождаемая гитарой, была похожа на песнь ангелов. Когда же она начала петь, я подумал, что перенесся в другой мир. Она пела очень грустную песню, искренне и душевно. Голос у нее оказался звучным, но в то же время он звучал мягко и осторожно. Песня походила на колыбельную, и, пока я слушал ее, я улыбался, осознавая, что все больше хочу быть рядом с этой девушкой. Она была благоухающим цветком. Опасным красивым цветком. И у красивых цветов могут быть острые шипы. *** Алиса — ледяная роза в саду вечности. Алиса — лучик солнца, скрытый за свинцовыми тучами одиночества и тоски. И я сделаю все, чтобы развеять эти тучи и дать этому солнцу светить тем светом, что исходит глубоко из ее сердца. *** После того, как Алиса собрала довольно большую сумму — ей давали деньги прохожие за игру на гитаре — она все отдала слепому человеку. Он чуть ли не силой заставлял ее взять все обратно, говоря, что это она заработала, но Алиса была упрямей и так ничего и не взяла обратно. Тогда человек, чтобы никого не обидеть, разделил выручку пополам. Алиса, вздохнув, все же взяла деньги, и вроде как направилась домой. Я к тому времени уже изрядно подустал, но для меня все это оказалось целым приключением, и я был доволен. Дойдя до последнего поворота к дому, она неожиданно свернула на другую улицу к какому-то большому зданию. Это был сиротский приют под названием «Дом Фионы». Я думал, что для этого дня удивлений более чем достаточно, но оказалось, что нет. Я все больше и больше поражался Алисе. Просто до крайности. Я был ошеломлен, а любопытства во мне только прибавилось. Все же я был прав, сказав, что она очень добрая. Она действительно оказалась очень доброй. Дети из сиротского приюта выбегали из здания, встречая ее радостными криками. Мое сердце уже в который раз неожиданно и счастливо замерло. Я никогда не видел столько радости на лицах детей, даже у тех, кто жил в хороших семьях. Я был очень счастлив, словно это я стоял там и ерошил волосы каждому ребенку, который ко мне подбегал. На выходе показалась женщина преклонного возраста. Она была низкоросла, а по сравнению с ростом Алисы казалась еще ниже. На лице у нее висели большие очки, которые будто бы увеличивали ее глаза раза в три как минимум. Как только она увидела Алису, на ее морщинистом, но добром лице расползлась милая улыбка, и она, бросившись к ней, крепко ее обняла. — Алиса, ты давно к нам не заходила… — проговорила женщина. — Как же ты выросла… — Алиса!! Алиса! — к ней стали подбегать разные дети из того приюта, и я выглянув из-за куста, в котором сидел, увидел на их лицах картину распускающегося счастья. Они совали в руки Алисы какие-то безделушки на веревочках, палочках, или просто что-то, что помещалось в ладони. Как оказалось позже, это были разные амулеты и талисманы, сделанные детьми. Алиса же, подойдя к той женщине, передала ей деньги, которые заработала, играя на гитаре. Женщина долго отнекивалась, но потом, когда Алиса пригрозила сжечь эти деньги, все-таки взяла их. Алиса легко улыбнулась. — Алиса, ты уходишь? — спросил кто-то из сироток, собравшихся во дворе. Она кивнула, и все дети тут же набросились на нее, обнимая и говоря, чтобы она не уходила. Она лишь погладила каждого по голове, а потом, скрипнув калиткой, ушла. Дети еще долго смотрели ей вслед, надеясь, что она еще вернется. С того дня я, наблюдая за ней, всегда отмечал одну вещь. Алиса никогда не ленилась совершить кому-то добро. Она не пропускала лишней возможности сделать кому-то приятное, просто подарить счастье. Она все делала от чистого сердца, вкладывая в каждый поступок душу. Мне как никогда хотелось подарить ей столько же счастья, сколько она подарила остальным людям. За эти две недели я сам будто изменился. Я стал брать с нее пример и старался при каждой возможности сделать кому-то добро. Но, тем не менее, в этом мире были люди, которые насквозь прогнили. Я ненавижу таких людей...» *** «Я бежала, еле волоча ноги, спотыкаясь и терпя боль в спине, в которую бросили камень… В висках стучала невыносимая боль, а сзади в меня бросали все, что попадется под руку. Было больно. Но я бежала, надеясь, что смогу скрыться. — Держи эту ведьму! — слышались яростные голоса моих мучителей, и за этими словами в меня полетела стеклянная бутылка. Она разбилась сбоку от меня и я, наступив на один из-за осколков, бессильно повалилась на землю. Из глаз давно лились слезы злости и бессилия. Я ведь ничего не могла сделать, и никто за меня не заступится — я это уже знала. Такое происходило часто. По крайней мере, раз в месяц. Меня всегда нещадно били, говоря, что я приношу беды. Что я ведьма и колдунья. Они истязали меня и я, с горем пополам терпя боль, еле вставала и с трудом шла домой. Каждый месяц за мое «колдовство» меня «наказывали» с криками «накажем ведьму». Почему? Почему меня все ненавидят?? Больше всего мне было стыдно из-за сестры. Она тоже переживала подобное и ее тоже называли ведьмой. Часто, выкрикивая «держи кровавоглазую», ее тоже нещадно избивали, но она никогда не жаловалась. Мне было стыдно, что я не могла за себя постоять, но, честно говоря, моя ситуация была немного хуже. За Лейси часто заступались другие и у нее были друзья. У меня же друзей не было, и все что мне оставалось — это глупо терпеть боль. Когда боль отпускала меня, я всегда им мстила. Я понимала, что эта карусель не закончится, если я буду так продолжать, но гордость не позволяла мне оставлять их безнаказанными. Глупая дура! Внезапный удар в живот заставил меня повалиться на землю. На этом все не закончилось. Крепкая пощечина оказалась такой силы, что я невольно повалилась на землю, и тут же была вынуждена закрыть лицо от ударов ногами. Кто-то сыпал обидными словами, кто-то сильней надавливал мне на спину ногой и, держа меня за волосы, неустанно дергал их. Я глотала рыдания, чтобы они их не слышали, потому как знала, что, если они поймут, из-за чего заставили меня страдать, им это только понравится. Я даже не видела своих обидчиков, только знала, что их было четверо — две девочки и два мальчика. Именно они прижали меня к стене коридора, осыпая ругательствами и говоря, что я навлекла на них проклятие. Я помнила, что у одной из этих девочек заболела мать, а у мальчишки умер щенок, которого он очень любил. Остальные были лишь их друзьями, которые ссылались на неудачи. Я бежала от них, давно выронив учебники и свой ранец, потому как уже на опыте знала, что без них побегу быстрей. Мне редко удавалось убежать от них, но ведь все-таки удавалось. Так что я всегда надеялась повторить эту призрачную удачу. Я выбежала из ворот школы, оказавшись на площадке. Я знала, что если добегу до учительского крыла, то дальше они не осмелятся преследовать меня, но, как назло, моим клином невезения оказалась стеклянная бутылка. Мне не хватило всего лишь каких-то пяти метров до этой двери. Меня повалили на землю, потом увели за угол школы. Боже, как я хорошо знала это место… — Проклятая ведьма! — взвизгнул девичий голос. — Моя мать заболела из-за тебя! Она даже не может встать! Посмотрим, как тебе это понравится! Удар по скуле заставил меня разлепить глаза, глотая кровь, выступившую изо рта. Сегодня было еще хуже. Обычно все, кто меня избивал, ограничивались максимум четырьмя ударами и уходили, оставляя меня в покое, но сейчас они будто с цепи сорвались. Боже, я уже не знаю, выживу ли я… Лежа на животе, я смотрела на ноги тех, кто меня бил, и видела ноги того мальчишки, у которого умер щенок. Он с такой силой пнул меня, что я откатилась к железному забору, что ограждал угол школы. Мучитель снова навис надо мной и я, уже зажмурившись, ждала новой боли. Внезапно послышался удар и звук того, как кто-то врезался в стену, сопровождаемый мычанием от боли. Мои глаза щипало и невыносимо жгло. От слез и от крови, которая стекала где-то с макушки прямо на лицо, очерчивая все алым. Но то, что я увидела, повергло меня в самый настоящий ступор. — Вы что делаете, мрази? — его голос никогда не звучал так… злобно и яростно. На мгновенье мне показалось, что передо мной стоит совершенно другой человек. Пусть я и недолго знала его, но его глаза, которые всегда отражали весь свет этого мира, сейчас были зажжены огнем ярости. И это зеленое пламя способно было поразить кого угодно. Он стоял передо мной, не поворачивая ко мне головы, но я отчетливо видела все. И его ярость, и тот страх, что внезапно окутал тех, кто меня избивал. Он опустил голову и словно не замечал никого вокруг. — Я терпел так долго, как только мог, но это было последней каплей… — его голос звучал так гулко и глухо, что даже я испугалась. — Да как вы можете называть себя людьми после этого?? Кто вы после того, как подняли на нее руку?? Вы — не люди! Вы просто изверги! Его голос разносился по всей округе, сотрясая воздух. Все, кто меня недавно бил, были изрядно ошарашены. Оз был зол по-настоящему: — Пусть я и новенький в этой школе, пусть я учусь здесь недолго, но я не буду стоять в стороне! — Замолчи! Это она виновата во всем, что случилось! — послышался чей-то голос. — Молчи… — прошипел Оз в ответ. — Я не люблю, когда кто-то вешает ярлыки и дает прозвища, я не люблю, когда кто-то перекладывает всю вину на других, но больше всего я ненавижу, когда кто-то поднимает руку на невинных! Он поднял глаза и все, включая меня, содрогнулись. Я никогда не видела такого взгляда. Этот взгляд был пропитан ненавистью и яростью до самого основания, но больше всего пугало то, от какого человека исходил этот взгляд. Я была поражена до глубины души. Никто никогда в жизни даже не сказал слова в мою защиту, а он открыто защищает меня, словно родного человека. — Весь этот класс, что ненавидит ее… все вы! Вы — те, кто отыгрывается на беззащитных людях, думая, что этим решит свои проблемы. Вы во всем вините Алису! Но она ничего не сделала! Вы все по сравнению с ней — гниль! Вы ненавидите ее только из-за того, что она не такая, как все! Вы не знаете ее самой! Я слушала эту речь, не веря своим ушам. Я просто не могла поверить в то, что слышу. Но также на меня накатил невольный страх того, что все это — иллюзия, и что, закрыв глаза, я проснусь на том самом месте, где меня били, и никто не решился мне помочь. — Что она вам сделала? — его глаза опасно сузились, а лицо исказилась в яростную гримасу. Я не хотела, чтобы он продолжал, но встать я не могла. Было слишком больно. — Я лучше стану таким, как она, изгоем! Но я не опущусь до вашего уровня… Можете зарубить себе на носу: я буду таким, как Алиса. Но я предупреждаю вас… — его голос перешел на шипение, словно от змеи. — Если вы еще хоть раз пальцем тронете Алису, я не посмотрю на то, что это может быть девочка, и стану драться. Пусть я проиграю, но я не дам вам ее тронуть!! Все четверо после последнего выкрика побежали прочь. Я же осталась лежать на земле. Боль сковала все тело, и я не могла ни встать, ни даже пошевелиться. Я не сводила взгляда с Оза. Постепенно его глаза вновь стали спокойными, но пропитанными болью. Он часто дышал, словно после бега. Бросив на меня взгляд, он тут же подбежал ко мне, встал на колени. Я лежала на животе, моя голова была повернута в сторону. Он легонько дотронулся до меня, и я, не выдержав, застонала от боли. Он лихорадочно выдохнул, явно не зная, что делать. — Встать можешь? — послышался его голос. Я с трудом помотала головой и вдруг почувствовала его дыхание у себя на шее. Он наклонился, слушая мое дыхание и проверяя пульс на шее. — Зачем?... — спросила я почти шепотом. — зачем ты… ты ведь теперь… — Просто я сказал правду… — печально вздохнул он. Я видела на его лице печаль и стыд. Да, ему было стыдно, что он так накричал на них. Его взгляд и выражение лица все сказали за него. — Алиса, я сказал правду. Я действительно лучше буду изгоем, чем подобным им… Я только надеюсь, что… Он внезапно замолчал, услышав сзади шаги. Это был учитель Лиам. Как только он нас увидел, на его лице отпечатался ужас. Немудрено — он ведь только недавно нанялся сюда и еще ни разу не слышал о том, что меня калечили. Поправив очки, он тоже опустился на колени рядом со мной и проверил мой пульс. — Безариус, ты знаешь, кто это сделал? — его глаза внимательно посмотрели на Оза. Тот лишь опустил голову, показывая этим, что скажет позже или не скажет совсем. — Оставайся здесь, я вызову скорую… Только не скорая! Я ненавижу больницы. Возможно, это паранойя, но я панически боюсь больниц. Ненавижу проводить там время. — Прости, Алиса, но сейчас будет немного больно… — Оз легко подхватил меня за плечи, и я, вцепившись ему в ладонь, захныкала. — Не надо… больно… — Прости, но нужно… — он обхватил меня сильней, чтобы я не вырвалась, и поднял. От дикой боли я вцепилась ему в куртку, а неудобная поза заставила меня обхватить его шею руками. Он вынес меня из-за угла, а возле школы уже дежурила скорая помощь. Врачи подхватили меня, забрали у Оза. Я не хотела его отпускать. Того, кто меня защитил. Того, кто за меня заступился. Того, кто заставил меня поверить в то, во что я никогда не верила. Я впервые всем сердцем захотела жить. Захотела жить не ради брата или ради того, чтобы отчиму не стало легче. Нет. Я захотела жить только ради того, чтобы видеть его улыбку. Только ради того, чтобы он улыбался мне. Именно тогда я по-настоящему захотела этого, и именно тогда я испугалась потерять все из-за нелепой ошибки или из-за стечения обстоятельств. Единственное, что мне довелось увидеть напоследок — короткий взгляд зеленых глаз и грустное выражение лица моего спасителя. Да. ОН действительно спас меня. Возможно, они бы забили меня до смерти, и я очень хотела сказать ему «спасибо» — банально поблагодарить. Улыбнуться ему, как никогда не улыбалась со дня гибели Лейси. *** — Оз, что с тобой? Откуда на тебе кровь? — не успел я разуться, вернувшись из школы, как на меня налетел дядя. Его глаза были полны беспокойства, в них читался укор. Руки вцепились в мою зеленую жилетку, и я как можно аккуратней отцепил их. — Прости, дядя… Я просто… — я нервно отвел взгляд. Не мог же я прямо ехать в больницу, где лежала Алиса. Дядя не отпустит. Придется все сказать. — Я заступился за кое-кого… Дядя удивленно моргнул, и беспокойство сменилось любопытством. Он отпустил мой жилет и положил руку мне на голову, ероша волосы. — Как ее зовут? — спросил дядя с улыбкой. Я удивился и покраснел. — Откуда ты знаешь, что это девушка? — У тебя на плече… — он потянулся к моему плечу и снял с него длинный черный волос, — Девичий волос… — Дядя… тут такое дело… — я от неожиданности даже начал нервничать. Дядя сквозь очки читал меня, словно открытую книгу. — Я должен поехать к ней, и… — Ладно, езжай… — на удивление легко и чуть ли не нараспев ответил он, махнув рукой. Внезапно его лицо прямо-таки расцвело, и он, наклонившись, шепнул: — А она красивая? — Дядя! — укоризненно пробормотал я, чувствуя румянец на лице. Торопливо кивнув и покраснев сильней прежнего, я ринулся в свою комнату и, переодевшись и успев несколько раз споткнуться, на всех парах побежал на остановку. Время, которое я потратил на дорогу, длилось для меня словно вечность. В голове крутилось только одно: «Она одна. Я должен помочь». Все, что я хотел это видеть — что с ней все хорошо. Когда я увидел, что ее куда-то схватили и потащили, я, даже не обращая внимания на возгласы учителя Лиама, выбежал из класса, сломя голову. Я чувствовал, что только я могу помочь ей. Я удивлялся самому себе и другим. Почему никто из тех, кто тоже все это видел, хотя бы не воскликнул? Почему они все лишь равнодушно отвели глаза? Я путался в своих чувствах. Я чувствовал непреодолимое отвращение ко всем тем, кто равнодушно смотрел на такое, и огромную жалость к Алисе. Она так много страдает из-за всех них. Пусть я не знаю ее саму и не знаю ее прошлого, но я ни за что не оставлю ее теперь одну. Я буду защищать ее. Чего бы мне это не стоило! Я, словно потерявшийся ребенок, блуждал по больнице. Но, как бы скверно это не звучало — так оно и было. Я просто потерялся… Идя по белым, на первый взгляд совершенно одинаковым коридорам, я в кого-то врезался. Потирая лоб и глядя на человека в белом, я заметил у него в руках историю болезни. — Я бы хотел найти… — начал я. — Ты не к той девочке, которую недавно доставили с ушибами? Я сразу энергично закивал. Врач оглядел коридор, словно проверяя, не подслушивает ли нас кто-нибудь. — Послушай, мальчик, ты ее друг? — спросил он и я, опустив голову, думал, что ответить. — Ну… для меня она друг, но… — Хорошо, главное, что ты — человек, который ее не обидит! — врач улыбнулся. Его лицо — старое, с седыми усами, с очками, держащимися на цепочке, расцвело в бодрой и словно ностальгической улыбке. — Послушай, мальчик. Девочке, с которой ты общаешься, пришлось пережить просто нечеловеческие страдания… Мое сердце на миг болезненно сжалось. Нечеловеческие страдания. Вот как. Бедная. Она действительно страдала. — Если ты собираешься остаться с ней, тебе необходимо знать, что у нее за прошлое, в общих чертах… — доктор, открыв дверь кабинета, пригласил меня внутрь. Я замешкался. Не знал, что делать. — Не бойся, я знаю эту семью довольно давно… — он шагнул внутрь и я зашел следом — чисто из любопытства. Он сел в большое кресло, попутно сняв медицинский халат и печально вздохнув. Жестом он пригласил меня сесть в другое, что находилось напротив стола, за которым он устроился. Я послушно сел, хотя все мое существо сейчас совершенно отказывалось находиться здесь. Я чувствовал, что должен идти к ней. Чувствовал, что ей сейчас одиноко, и хотел ее утешить, сказать, что все хорошо. — Послушай, мальчик… Я давно знаком с этой семьей, но, к сожалению, мне не доводилось пересекаться с ними в приятной обстановке. Все из этой семьи погибали в нашей больнице. И не из-за оплошности врачей, а лишь по воле случая. Мать этой девочки впервые попала сюда с раковой опухолью. Ее нынешний муж практически не заботился о ней. Как позже выяснилось, эта женщина была замужем второй раз. Ее дети от первого брака были очень дружными, но отчима не любили. Старшую дочь звали Лейси. Она-то как раз и оказалась кинжалом в «спину предателя». Наши врачи не могли вылечить такую болезнь, для лечения необходимо было дорогостоящее лекарство. Ричард Сайрус — муж и отчим этих детей, отказался давать деньги, ссылаясь на неутешительные прогнозы других врачей. Он говорил, что только бесполезно потратит деньги, и в итоге отказался платить. Эта маленькая девочка видела смерть своей матери на больничной койке. Возможно, я скажу глупость, но в тот момент, когда женщина была уже мертва, я увидел на ее лице улыбку. Рядом рыдали ее дети, а маленькая девочка, не отрываясь, смотрела на лицо мамы. Я никогда не видел столько боли в глазах ребенка. Я никогда в жизни не видел столько страдания на лицах детей, пусть уже и подросших. Мой мальчик, вот что я тебе скажу: не каждый взрослый способен перенести то, что перенесла эта девочка. Ее мать звали Алисой. Так же назвали и дочь. Алиса очень сильно любила маму, и каждый день после ее смерти приходила в ее палату и приносила цветы. Клала их на ту самую койку, где умерла бедная женщина, и, разговаривая с мамой, словно та была жива, желала ей хорошей жизни на небесах, просила, чтобы она не забывала о них. Очень часто с ней приходила ее сестра — Лейси. Сестра не заходила в ту палату и ждала, когда Алиса выйдет, а после они уходили, и приходили все реже, пока вовсе не перестали. Я не знаю, что произошло после, но эту семью я запомнил надолго. Я надолго запомнил страдание в глазах той девочки. Об одном я часто молился: я хотел, чтобы судьба больше не послала их сюда. Чтобы эта маленькая девочка больше не страдала и не видела смертей. Но судьба словно издевалась над ними… — Это ужасно… — не выдержал я, перебив его. Слова вырвались сами собой. Мое сердце сжималось, все больше хотелось идти к ней. — Извините, что перебил… Просто… — Я понимаю твои чувства, юноша, — ответил доктор, коротко кивнув, и продолжил: — Следующей, кто оказался здесь, стала ее сестра, Лейси… Она попала сюда без сознания. Алиса прибыла через час после того, как ее сюда привезли, и я, решив ее поприветствовать, сразу убедился в том, что проблемы в ее жизни далеко не закончились. Она даже не посмотрела на меня. А когда я спросил, где ее родные, она лишь ответила, что родных больше нет, а человек, который называет себя ее отцом, ей никто. Она просидела возле кровати сестры целый день. Никто из врачей не посмел прогнать ее. Ее пытались силой заставить отдохнуть, но парень, который попробовал это сделать, получил за это хороший удар ногой. Пусть она и хрупка с виду, но сильна и взросла не по годам. Наконец, когда мы получили результаты анализов, оказалось, что Лейси умирает. Травма головы, с которой она сюда прибыла, оказалась очень серьезной. Это была черепно-мозговая травма от удара бутылкой. Когда же они узнали о том, что это конец, Лейси лишь печально вздохнула, но Алиса долго пребывала в шоке. Я до сих пор с содроганием вспоминаю тот момент. Мне было куда тяжелее, чем кому-либо другому, сообщить им приговор. Только лишь потому, что я уважал эту девочку и хотел, чтобы она больше не появлялась здесь. Но я рад тому, что на этот раз неудача обошла ее стороной. Сначала, когда я узнал, что привезли ту самую девочку, я боялся худшего, но, к счастью, все обошлось. Максимум, что она получила — легкое сотрясение, ничего больше. И я очень рад, что девочка все же выкарабкалась. Наверное, ты хочешь повидать ее? Я сразу же встал. У меня остались отнюдь не светлые чувства от всего услышанного. Теперь я как никогда захотел защитить ее. Я хотел сделать так, чтобы она была счастлива. Я хотел показать ей счастье и радость. Хотел услышать ее смех и надеялся, что он очень приятный и шелковистый. Но больше всего я хотел увидеть ее искреннюю улыбку. И, если нужно, я пройду через все, но обязательно сделаю ее счастливой. Зайдя вслед за врачом в палату, я увидел, что Алиса спала. Она лежала на боку спиной к нам. Доктор улыбнулся и положил ладонь мне на плечо. — Давай лучше дадим ей выспаться… Приходи завтра в любое время… — и мы вышли из палаты, тихонько закрыв дверь. — Знаешь, мальчик, ты молодец, что берешь на себя такую ответственность. Алиса, наверное, счастлива иметь такого друга, как ты. Но, мой мальчик… Этот красивый цветок окружен колючими шипами. Но, если ты сможешь пробраться через них, тебе откроется взор на чудесный и хрупкий бутон… Доктор ушел к другим пациентам, а я еще долго обдумывал его слова с несколько робкой улыбкой. Мне было немного неудобно оставлять ее, но сама мысль о том, что с ней все хорошо, невольно согревала душу. Я возвращался домой в безоблачном настроении. Была пятница, и завтрашний день обещал быть интересным, потому как я собирался навестить ее и развлекать весь день. *** Голова трещала, а тело ужасно болело, но, когда я осторожно повертела шеей, мне стало легче. Белые стены и потолок вводили меня в уныние. Ведь Ричард даже не знает, что я в больнице. Ха! Можно подумать, что он хоть когда-нибудь обо мне беспокоился. Я откинулась на подушки и блаженно потянулась. Да уж, мне осталось проторчать здесь еще три дня, а потом я вернусь в школу. Где меня снова будут ждать унижения и ненависть. Но что-то изменилось. Из-за чего-то на душе было не так, как обычно. Внезапно с подоконника кто-то спрыгнул. Этот кто-то скрывался за шторой цвета травы, его черный хвост с белым кончиком торчал прямо из-за нее. Наконец, штора зашевелилась, и оттуда вышел гордой походкой черно-белый кот. Брюшко и кончик хвоста у него были белыми, а на груди расцветка шерсти складывалась в странный узор, напоминающий крестик. Белый крест прямо на черной груди. Его золотистые глаза смотрели на меня лениво и даже презрительно. Гордо задрав хвост, он шествовал по своей территории. Я фыркнула. Подумаешь, важный какой. Он встряхнулся и запрыгнул на мою кровать — прямо мне на ноги. Я его спихнула. Он, приземлившись на пол, зашипел, я оскалилась в ответ и тоже зашипела, словно кошка. Он удивленно посмотрел на меня, словно говоря мне: «Ты-то почему так делаешь — ведь ты не такая же, как я?» — Георг… — позвал врач, зайдя ко мне в палату. Я сразу узнала его. Это был тот самый врач, который каждый раз дежурил в этой больнице, когда мои родные умирали. Я не винила его и не держала на него зла, наоборот, он мне даже нравился как человек. Кот, зашевелив ушами, повернулся к доктору и, подбежав к нему, стал тереться об его ногу. Наверное, это был его кот. — Что ж, Алиса, ничего серьезного с тобой не случилось… — улыбнулся врач. Мне всегда нравился мистер Джонс. В этой больнице все называли его дедушкой. Пусть я и не любила скорые, больницы и все тому подобное, но все же я рада была его видеть, если приходилось попадать сюда. — Алиса, может, посмотришь на меня? — засмеялся он. Я поняла, о чем он. Дело в том, что никто не мог видеть моих глаз, потому что моя челка их закрывала, но тому была своя причина, вот я никому и не показывала своих глаз. Врач, пролистав несколько листов истории болезни, присел на мою кровать и пощупал мой лоб, проверяя, есть ли температура. Легко улыбнувшись, он что-то чиркнул в своих листах. — Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится? — он пощупал мой пульс, глядя на часы. Я помотала головой, отвечая на его вопрос. — Что ж, давление у тебя немного повышенное, но это ничего. Ну, для профилактики полежишь здесь выходные, и я тебя выпишу. На кровать опять запрыгнул этот кот, и я недовольно воззрилась на него из-под своей челки. Он ответил мне таким же недовольным взглядом. — Георг, нехорошо так приветствовать гостей… — укорил его мистер Джонс. Кот, посмотрев на него и словно смирившись, сел спокойно и начал умываться, не сводя с меня взгляда. — Почему его зовут Георг? — спросила я. Дедушка лишь улыбнулся, его усы забавно приподнялись на лице. Его рука потянулась к коту, и он погладил его. Кот стал об него тереться, мурлыча на все лады. — Интересная это история… Его нашли в церкви Святого Георгия. Он жил под алтарем. А своеобразный крест на груди сразу сделал его особенным для той церкви. Но потом церковь разрушили и на ее месте построили эту больницу. Кот каждый раз приходит сюда и никуда не уходит. Да его никто и не выгоняет, потому как это его дом, его место здесь. А ты, между прочим, его обидела… — Обидела? — возмущенно спросила я, косясь на этот клубок шерсти, состоящий из гордости и язвительности. — Да… — ответил он с улыбкой. — Он ведь только к хорошим и святым людям приходит… вот и говорят, что он удачу приносит. А тот, кто его приручит, навсегда избавится от грусти и страданий. Никто, правда, пока не смог… — Но вас, похоже, он любит… — Ну… — протянул он, улыбнувшись. — Я его подкармливаю изредка — вот он и благодарит меня. Ладно, оставляю его на тебя, а мне нужно идти. Доброго тебе дня, Алиса… Он вышел, закрыв за собой дверь. Георг, проводив его взглядом, самым наглым образом забрался мне на ноги и лег, свернувшись клубочком. Я скрестила руки на груди, взирая на наглеца. Но потом, вздохнув, смирилась. Внезапно дверь распахнулась и в палату кто-то ввалился. Это таинственное чудо успело свалиться на пороге, запутавшись в накинутом белом медицинском халате, и познакомится с вычищенным полом. Подняв голову, я удивилась, потому что этим чудом являлся Оз. Он расшиб лоб и потирал свежеприобретенную шишку, но, как только он заметил меня, его лицо просияло улыбкой, что заставило меня еще больше удивиться. — Оз? Что ты тут делаешь? — спросила я, буравя его взглядом. Он лишь улыбнулся и, пошарив в халате, выглянул в коридор, откуда принес пакет с фруктами. Помимо фруктов, в пакете оказались две шоколадки с печеньем. — Я решил навестить тебя, пока тебя не выписали… — улыбаясь мне, ответил он. Мое сердце невольно радостно застучало. Он улыбался мне. Впервые я видела такую нежную улыбку от кого-то другого, кроме родни и Джека. Он тем временем присел возле меня на табурет и выгрузил на тумбочку вкусности из пакета. И тут в мою голову так и ударили эти кошмарные воспоминания о прошлом дне. Вспомнилось все, но особенно вспомнилось, как отчаянно этот золотоволосый мальчишка меня защищал. — Я не знал, что ты любишь, и поэтому взял всего понемножку… Ну, я взял мандарины — подумал что они тебе понравятся. Мне — так очень даже… — У меня аллергия на цитрусы… — сказала я равнодушным тоном, и тут же мысленно дала себе подзатыльник. Что, неужели я не могу сказать это как-то мягче, дружелюбней? Он надул губы — смешно и совсем по-детски, и что-то пробурчал. От того, что я видела его таким — искренне веселым и радостным, у меня и самой невольно поднималось настроение. — Оз, скажи… почему ты тогда за меня заступился? — спросила я, посмотрев на него из-под челки. Мне необходимо было знать. Его мотивы, его намерения. Его улыбка на мгновенье погасла, приобрела грустный оттенок. Глаза, светящиеся озорным блеском, наполнились серьезностью и стойкостью. Он внимательно смотрел на меня. — Я сделал это, потому что не мог смотреть, как кто-то страдает. Алиса… — мое имя прозвучало так мягко и нежно. Я удивленно приподняла брови, пульс сорвался с заданного темпа. — Я знаю — возможно, я не достоин этого, но… Я хочу, чтобы ты была моим другом… Он, встав, протягивал мне руку. Я была поражена. Этот парнишка, только появившись в моей жизни, уже успел с ног на голову все перевернуть. Он предлагал мне дружбу. То, чего мне так не хватило. Чего я так сильно желала. Я, протянув руку, немного мешкала. Был какой-то неясный страх, но Оз, улыбнувшись, взял мою руку и сделал то, чего я точно не ожидала: нагнулся ко мне и обнял, держа за руку. Он положил подбородок мне на плечо, и я чувствовала его горячее дыхание на своей шее. Меня бросило в краску. Подумать только! Я впервые за пять лет покраснела от смущения. Но такая близость к нему меня манила. Единственное, что я сделала — робко ответила на объятие, прикрыв глаза от неожиданно нахлынувшего спокойствия. — Я никогда тебя не брошу, Алиса. И я покажу тебе, что значит жить… — послышался его голос сквозь пелену умиротворения. *** Она была цветком, цветущим на мертвой земле. Но я слышал, что если на земле цветет хотя бы один цветок, то вскоре ими покроется вся почва вокруг некогда одинокого бутона. Она была красивым цветком, окруженным множеством шипов. Однажды я слышал сказку о том, что если цветок цветет и о нем никто не вспомнит, не попробует прикоснуться, то он завянет. Я не позволю Алисе увянуть. Не позволю самому себе потерять ее. Я буду бороться ради того, чтобы она была тем цветком, который останется у меня в сердце. *** Алая роза, цветущая в крови — Она прекрасна и опасна. Белая роза, цветущая в снегу — Она холодна и изящна. Я слышал о розе Цвета неба ночного. Она плачет во тьме одинокой. Береги ее, мой друг — Ведь ее может внезапно не стать…