Счастье рядом

Резкий удар, сопровождаемый звуком бьющейся посуды. Белые осколки прошлись мимолетным касанием по детской нежной коже, оставляя кровоточащие полосы. Девочка в изнеможении прикусила губу, чтобы не закричать, и, игнорируя жгучую боль в руке, встала, хватаясь за кухонную стойку. Мужчина, нависнув над перепуганной девочкой, недобро усмехнулся: — Что? Не нравится? — еще одна пощечина, и Алиса повалилась на кухонный кафель. — Сейчас тебя никто не спасет! — Прекрати! — прокричала девочка истерическим тоном, пытаясь вырваться из стальной хватки отчима. — Мне больно! Отпусти! — Будет еще больней! — дебошир отпихнул черноволосую, и та с глухим стуком врезалась в холодную стену. Девочка закрыла глаза ладонями, предчувствуя скорую расправу, но побои прекратились и, открыв глаза, она поняла, что Ричарду просто надоело. В сердце Алисы бушевали обида и боль. Лейси не было, и Ричард отыгрывался так на ней чуть ли не каждый день после гибели Чешира. Обида закралась в маленькое сердце девочки, и слезы, давно хлынувшие из глаз, не хотели останавливаться. Девочка на ватных ногах тихонько проследовала в ванную на верхнем этаже и принялась смазывать ранки. В голове внезапно возникла картина того, как Лейси яростно боролась за нее с отчимом. Сестра со страшными синяками на теле, прижимая к себе Алису, улыбалась сквозь боль. Лейси всегда мстила Ричарду, яростно пыталась хоть как-то ему насолить. Если это «насолить» можно было так назвать. Каждый раз, видя на теле Алисы какой-то синяк или ушиб, она стремглав устремлялась к отчиму, и начиналась очередная перепалка, из которой всегда выходил один и тот же итог: Лейси, избитая тяжелой рукой мужчины, и валяющийся где-нибудь на полу от переизбытка алкоголя Ричард. Алиса, мнущаяся в углу, всегда плакала и оттаскивала сестру от отчима, но Лейси стояла на своем. Девочка перевязала руку, по которой прошелся осколок. Но, подумав, сорвала повязку и прикрыла рану рукавом платья. Ноги были тоже изранены, так что Алиса надела длинные гольфы. Теперь единственное, что осталось от побоев ее «отца» — это разбитая губа, которую Алиса всего лишь промыла холодной водой. Девочка добилась, чего хотела — ушибов больше не видно. Так было всегда. Каждый раз после побоев Алиса смазывала раны лечебными мазями, а потом прикрывала одеждой, что получалось у нее на удивление ловко. Лейси, возвращаясь поздно вечером, обычно заходила к ней в комнату и, нежно гладя по голове, желала доброй ночи. В такие моменты Лейси часто хотела остаться ночевать вместе с ней. Но Алиса настолько сильно переживала насчет ушибов, что говорила, что будет спать одна. На что сестра отвечала, что она растет, и даже кошмары ее больше не будут беспокоить так, как раньше. Но вместо кошмаров к Алисе пришли угрызения совести. Особенно они обострились, когда Джек увидел, как она прячет синяки на шее за копной волос. — Не надо, Джек! — сопротивлялась Алиса, когда Джек задрал ее рукава и убрал волосы с шеи. Глаза Безариуса удивленно расширились, как только он увидел ужасные синяки и следы от побоев под одеждой и волосами. Во взгляде у него появились укор и легкое беспокойство. — Алиса. Почему ты скрываешь это от Лейси? — Потому что не хочу, чтобы Ричард снова бил ее! — в сердцах отозвалась девочка и прижалась к блондину, который в ответ притянул ее к себе, успокаивая. — Каждый раз она... Она каждый раз пытается разобраться с Ричардом… Я не хочу, чтобы Лейси страдала! Джек прикрыл глаза, успокаивая девочку, гладя ее по подрагивающим плечам. — Глупышка… — проговорил Безариус. — Если бы ты хорошенько попросила Лейси так не делать, она бы прислушалась… — Я… не могу сказать ей… — всхлипнула девочка. Было слишком стыдно. Слишком стыдно перед сестрой, слишком больно осознавать, что она ее обманывала. Ту, которая так искренне улыбалась ей и верила каждому ее слову. Алисе стало обидно и совестно как никогда из-за сестры. — Ты должна… От того, что ты будешь дольше скрывать это от дорогих тебе людей, будет становится только хуже… — Я не могу… — прохрипела Алиса, уткнувшись лицом в рубашку друга. — Она меня не простит… — Прощу… — донесся со стороны калитки на заднем дворе голос Лейси. Алиса, вздрогнув, вырвалась из объятий Джека и, опустив голову, зарыдала, закрыв лицо руками. Было слишком совестно смотреть в глаза сестре, и слишком велик был страх того, что она увидит в них такие эмоции, как горечь, ярость и тем более злобу. Алиса рыдала, но с каждым шагом сестры рыдания утихали. Опустив голову, девочка взглянула на сандалии Лейси, которые замерли в нескольких сантиметрах от ее собственных. Повисла тишина, нарушаемая только отдельными всхлипываниями Алисы. Нежные и надежные объятия сестры заставляют утихнуть окончательно рыдания девочки, и она успокаивается. Лейси, прижимая ее к себе, стояла на коленях на зеленой траве и тихо гладила по голове плачущую сестру. Девочка, утомленная и успокоенная ласками нежных сестринских рук, не заметила, как Лейси, попутно закатывая ее рукава, с болью смотрит на ушибы и ранки, смешанные с синяками. Лейси жмурится от подступивших слез, но это видит только Джек. Блондин, аккуратно присев возле Лейси и позади Алисы, смотрит в глаза девушке, словно говоря: «ты не виновата». Красноглазая лишь судорожно вздыхает, в то время как сестра давно намочила ее плечо своими слезами до того как успокоится. Мягкие, нежные, любящие ладони стирают остатки печали и боли, смешанной с горечью. Лейси усаживает Алису на колени и девчушка, всхлипывая, слушает колыбельную, которую поет сестра, раскачиваясь и словно убаюкивая ее. Голос предательски дрожит, но Лейси, через силу проглатывая рыдания, старается улыбнуться и не заплакать. Ее Алиса. Ее дорогую сестру все это время нещадно избивали, в то время как она думала, что Ричард перестал трогать девочку. Лейси прижимала к себе маленькое, дрожащее, хрупкое тельце дорогой младшей сестры. Единственное сокровище, которое она бережет больше своей жизни, не задумываясь о себе. Это сокровище со слезами на глазах старалось не расстроить сестру. Не расстроить тем, что она скрыла все от нее. И все ради чего? Ради того, чтобы она не волновалась и Ричард не поднимал на нее руку, в то время как сестра просто терпела и молча скрывала правду. Как же больно… — Почему?.. — спрашивает Лейси, ероша пряди волос девочки. Алиса сжимает ткань ее платья и, стиснув зубы, пытается не поддаться новой волне боли и рыданий. Девочка через силу выдавливает: — Я просто не хотела, чтобы ты страдала… — Алиса! — вот тут голос надрывается окончательно, и горькие слезы медленно стекают по щекам старшей сестры. — Глупая! Как же ты не понимаешь? Ты ведь единственная, кто у меня остался! Ты — самое важное для меня сокровище в жизни! Если с тобой что-нибудь случится, я себе этого не прощу! — Прости меня… мама… Лейси замерла. Она ослышалась? Нет. Алиса назвала ее мамой. Сердце девушки, постепенно замирая, пробило несколько ударов. Девочка, казалось, даже не заметила того, что оговорилась, лишь продолжала всхлипывать и повторять мольбы о прощении. Лейси лишь сильней притянула ее к себе, борясь с собственными слезами. Видя на коже сестры жуткие ушибы и синяки, Лейси чувствовала, как ее сердце одновременно сжимается в болезненной муке и наполняется немыслимой яростью. Алиса же плакала и просила прощения. Плакала и просила прощения… Слишком больно вспоминать. Не нужно, не проси меня! Я сама все расскажу… Со временем раны зажитые Вскроются кинжалом печали и горя, Посыплются солью обиды. Не бойся. Я дарую тебе исцеление… Дай мне руку! Протяни скорее! Глава IV. Нераскрытые секреты. Прошлое нависшей тенью поджидает рядом. Талисман на золотой цепочке, не подведи меня на этот раз. *** Было такое ощущение, будто по мне проехался грузовик. Мое тело вдруг стало таким тяжелым. Спина между лопаток невыносимо саднила, и вся боль отдавала в руки и шею. С трудом перевернувшись на бок, я почувствовала, как спина приятно хрустнула и боль стала менее давящей. Глаза болели, в висках стучала кровь. Внезапно я резко распахнула глаза и обнаружила, что нахожусь в какой-то не знакомой мне комнате. Мысли проносились в голове хороводом, яростно отзываясь в сознании. Первый вопрос, который у меня возник: «Какого черта?», а второй: «Чья эта комната?». Я оглядела себя и обнаружила, что одета в одну лишь синюю сорочку. Мало того, что я не помню, как я здесь оказалась, так еще кто-то и переодел меня! Смущение, которое будто поджидало за углом, набросилось на меня. Кто бы это мог быть? Мне вдруг стало невыносимо стыдно. Да и можно ли чувствовать себя иначе в подобной ситуации? Но больше всего меня интересовало другое: где я нахожусь? Мысли, возникшие у меня в голове, нельзя было назвать стандартными. Но одна здравая догадка все же пришла мне в голову: я в комнате Оза. Это стало ясно по картам планет и созвездий, висевшим на стене, и стоящему в углу телескопу. Также на это указывала фотография, где была изображена вся его семья. Когда я увидела эту последнюю вещь, мое сердце затрепетало. А еще на меня тут же накатила печаль. Несмотря на то, что я находилась в незнакомой обстановке, я не могла оторваться от фото. Мальчик лет десяти стоит рядом с крупным мужчиной, держащим на руках кошку; рядом с ним стоит девочка с золотистыми волосами и зелеными глазами, на вид ей столько же, сколько и мальчику; в центре — парень с длинной косой, держащий в руке золотые часы… Джек… Я сразу узнала его. Здесь он такой же веселый, каким я привыкла его видеть. Как же я скучаю по нему. Я ведь спрашивала Оза про Джека, а он, улыбаясь, говорил, что тот сейчас далеко и долго не задерживается в разных городах. Мне вдруг стало грустно и в моем сознании всплыло похожее фото. Там была изображена моя семья: отец, мама, Лейси, Лео и я с Чеширом на руках. Память о тех временах будто покрылась пеленой, и сейчас вдруг захотелось просто окунуться в прошлое и ненадолго вспомнить все это. Картины прошлого, всплывающие в моей голове одна за другой, отдавались такой болью в сердце, что хотелось взвыть. Скрипнувшая дверь вернула меня в реальность и я, отведя взгляд от фото, взглянула на вошедшего. Это оказалась девушка с длинными блондинистыми волосами и зелеными глазами. Я решила, что передо мной стоит сестра Оза — Ада. Он мне часто рассказывал про нее. Она была в пушистом халате с узором из ракушек. Стоя в дверном проеме, она смотрела на меня таким знакомым взглядом. Видимо, это присуще всем Безариусам. Взгляд, который видит меня насквозь, словно прожигая, читая мои мысли. Но при этом от нее веяло бесконечной добротой, и как только я увидела ее улыбку, я убедилась в правоте своих догадок. — Ты наконец-то проснулась! — защебетала она. — Знаешь, ты спала очень беспокойно… — Я вообще как тут оказалась? — Тебя Оз вчера принес! — расцвела она, и на ее щеках вдруг появился какой-то очень милый румянец. — Знаешь, он вчера так смущался, когда я или дядя говорили ему о тебе… Я почувствовала, как щеки покрылись краской, и прикрылась одеялом, не вставая с кровати. Ада же, подойдя к окну, отворила шторы и я, зажмурившись от резкого яркого света, глубже зарылась в одеяло. Она присела рядом со мной на кровать и стала стягивать его с меня: — Вставай, не упрямься! — весело говорила она. Черт! Чтоб этих Безариусов! Проклятые позитивы по жизни! — Нам еще нужно смазать твои ушибы… Меня поразило, словно молнией. Сердце вдруг резко сжалось и я, замерев, уставилась на нее в ступоре. Она знала про мои ушибы?.. Вот я дура! Конечно, она знала, ведь и думать не надо, чтобы догадаться, что это она меня переодевала. Меня вдруг одолел неподдельный ужас. Я не хотела, чтобы Оз знал о моих проблемах хоть что-нибудь. Он и так много от меня натерпелся. Так не вовремя в голове всплыл вчерашний день, и рыдания сдавили горло, грозясь прорваться наружу. Я через силу сглотнула комок, и слезы отступили. Ада недоумевающе смотрела на меня. Внезапно я схватила ее за плечи и тут же увидела в ее глазах нешуточное удивление вперемешку с каким-то испугом. Я часто дышала и не могла контролировать эмоции: — Послушай, ты вчера видела мои ушибы? — Да, — ответила она, и я видела, как удивление и страх меркнут в ее глазах, уступая место серьезности. — Я видела все. Я чувствовала, как в душу постепенно закрадывается стыд. Я не могла допустить, чтобы Оз знал. Я не хотела, чтобы он знал. — Алиса, скажи, откуда они у тебя? — ее голос больше не был жизнерадостным, теперь он выражал свойственную ситуации серьезность. Я отвела взгляд. Я была не в силах смотреть в эти глаза. Почему у Безариусов такие глаза? Словно им сама природа дала такой дар — читать человека, как открытую книгу. Эти глаза всегда заставляли меня окунуться в себя, вспоминать прошлое, какие-то проблемы. Или, как в случае с Джеком, они заставляли меня говорить правду. — Я не хочу рассказывать об этом… — Ясно… — ответила она грустно, но понимающе. Она встала с кровати, протянув мне мою выстиранную и сухую одежду, все это время лежавшую у изголовья. Положила вещи рядом со мной, но я внезапно вцепилась в ее руку: — Пожалуйста, не говори Озу! — попросила я. Мне было впервые в жизни не стыдно кого-то просить. Я просто не хотела, чтобы Оз узнал. — Пожалуйста! Я не хочу, чтобы он знал об этом… — говорила я, смотря ей в глаза. — Ты ведь его сестра! Ты понимаешь, что произойдет, если он будет знать… — Ладно… — проговорила она, грустно улыбнувшись и высвободив свою руку из моей хватки, которую я тут же ослабила. — Но ты должна пообещать мне, что скажешь Озу — пусть не сейчас, но позже. Я колебалась. Не хотела, чтобы он вообще волновался за меня. Не хотела, чтобы Оз знал мое прошлое. Что, если он тоже отвернется от меня, узнав? Как и остальные… — Хорошо, я… скажу ему, только позже… — проговорила я тихо, вспоминая его взгляд вчера на мосту. Сердце непроизвольно сорвалось с заданного темпа, а глаза снова наполнились слезами. Я до сих пор была не в лучшем состоянии после вчерашнего. Господи! Как же я хочу забыть этот кошмар! Ада, посмотрев на меня, ограничилась каким-то замечанием про завтрак и вышла из комнаты. Я еще несколько минут пребывала в воспоминаниях, но, решив больше не думать об этом, дрожащими руками стала переодеваться. Одежда была сухой и выстиранной, это приятно ощущалось кожей. А вот волосы — не в лучшем состоянии. С головы свисали самые настоящие сосульки — грязные, непричесанные, мучил неприятный зуд. Хотелось принять горячий душ и смыть с себя последствия вчерашнего инцидента, а потом просто забыться, отдаться спокойствию, которое, к сожалению, мне только снилось. Хотя нет… мне снилось вовсе не это. День, когда Лейси узнала о моих ранах и ушибах. Это воспоминание было настолько живое и так сильно ранило сердце, что перед глазами до сих пор стоял ее призрачный образ: черные густые волосы и красные опьяняющие глаза. Глаза, в которых могли содержаться такие противоречивые чувства. Любовь и гнев, тоска и укор, горе и счастье. Все эти чувства мне были так знакомы. Одни из них я бы никогда в жизни видеть не хотела, а другие — хотела бы чувствовать вечность. Я так скучаю по ее объятиям. По ее нежным, любящим рукам. Так как мама ушла от нас слишком рано, единственное лицо, которое возникает у меня в сознании при мысли о дорогом человеке — Лейси. Она стала для меня матерью. Тогда для меня не существовало никого, кроме сестры. Лейси… тебя сейчас нет… я так скучаю… Дверь в комнату внезапно скрипнула, но я, не посмотрев, кто это, сразу ее захлопнула. Я же переодеваюсь все-таки! — Прости, Алиса… — послышался голос Оза из-за двери. — Я просто хотел позвать тебя к завтраку… — Я сейчас… можешь войти, я почти все… — застегнув последнюю пуговицу на блузке, я принялась за бантик, и в моих руках он быстро принял привычное положение. Дверь жалобно скрипнула, и в комнату вошел Оз. Он зевал и потирал заспанные глаза, под которыми виднелись мешки. Сам его вид был неряшлив и растрепан, что вызвало у меня некоторое беспокойство и любопытство. — Ты чего такой сонный? — спросила я, окинув его беглым взглядом. Оз странно покраснел и почему-то отвел взгляд. Румянец на его щеках красноречиво говорил о том, насколько он смущен. — Просто бессонница… — отмахнулся он, и я почувствовала из приоткрытой двери запах… МЯСА! Живот заурчал, глаза стали бегать по всей комнате, словно зверь по клетке. Оз посмеялся над моим голодным видом, а потом, то и дело зевая, мы вместе отправились вниз. *** Как только мы с Озом прибыли к завтраку, все даже как-то «оживились». Все взгляды мгновенно устремились на меня, и меня это сильно напрягло, особенно когда я увидела незнакомых людей за столом (как позже выяснилось, это были подруги Ады). Сев, я тут же приготовилась к глупым и надоедливым вопросам, которые обычно следуют в таких случаях, но ничего подобного не произошло. Семья Оза оказалась… Как бы это сказать? Слишком открытой, что ли… Мне было отчасти неуютно. Но только по той причине, что я не привыкла к такому. Или лучше сказать — отвыкла. Его семья была дружной и доброй. За столом царил приятный шум. Кто-то шутил, кто-то рассказывал, что произошло недавно в школе… Казалось бы, обычный семейный завтрак. Но даже такая мелочь трогала меня за сердце. Отчасти мне стало даже завидно и грустно. Ведь и у меня в детстве когда-то было все это. Наша семья тоже была очень дружной и любящей. Мы все время проводили вместе и никогда не уставали друг от друга. Все время спорили друг с другом, но со смехом и озорством. Мы готовы были проводить друг с другом часы. Но теперь все это исчезло… Сидя за одним столом с этими людьми, я чувствовала себя чужой. Все они улыбались, смеялись, шутили, а я была молчалива и мрачна. Но никто, казалось, этого не замечал, все разговаривали со мной как обычно. Мне было приятно, что ко мне так относились. Относились как к… родной… За завтраком я смогла составить примерное впечатление о членах семьи Оза. Его дядя, Оскар. Светлый и радушный человек. Любит повеселиться и пошутить. В нем так и блистал задор. Кроме того, он оказался весьма любвеобильным. Я поняла это по тому, как он обращался к каждой девочке из тех, что сидели за столом. Все время делал им комплименты (на что те краснели) и сверкал глазами. Так что мне он показался старым ловеласом. Ада же была намного скромней своего отца. Стеснительна и по-своему невинна, она, тем не менее, вела своеобразный контроль над поведением Оскара. Ее характер, который я изучила совсем недавно, явно говорил о том, что она — добрая натура. То, как она щебетала с подругами, сразу выявило в моих глазах такую ее черту, как общительность. Поскольку Оза я знала дольше остальных из присутствующих, за столом он, наоборот, показал себя несколько по-другому. Всегда веселый, жизнерадостный и просто ходячий позитив наедине с семьей был немного скован. Возможно, это из-за того, что я сидела рядом с ним, или из-за того, что его дядя все время что-то шептал ему на ухо, после чего Оз странно краснел и метал в него укоризненные взгляды. В конце концов, с завтраком было покончено, и я уже собиралась идти домой, как вдруг заметила кое-что: я потеряла талисман. Я даже не могла предположить, где он может быть. Для меня этот талисман был очень важен, поэтому без него я не могла уйти. — Это не он, Алиса? — в руках Оза на цепочке поблескивала старая монетка. Да, он! Взяв его из рук Оза, я никак не могла унять внезапную дрожь во всем теле. Было холодно, и я вся дрожала, хотя в комнате была нормальная температура. Голова вдруг начала болеть, а тело странно налилось свинцом, хотелось даже повалиться на кровать. Я чувствовала это еще до того, как спускалась к завтраку, но сейчас, похоже, мое состояние ухудшилось. От внезапной слабости я облокотилась о стену и увидела перед собой обеспокоенное лицо Оза. — Алиса, что с тобой? — он прикоснулся к моему лбу, и тут же я почувствовала странную волну мурашек. — У тебя жар! Я встряхнула головой, прогоняя надоедливую слабость, и попыталась выпрямиться, но она накатывала все новыми волнами. Тело мое все дрожало, будто от холода, а голова болела, как будто на нее что-то уронили. Смутно я различала встревоженный взгляд изумрудных глаз и то, как Оз нервно озирается по сторонам. Меня перестали держать ноги, и я чуть не упала, как вдруг почувствовала, что меня кто-то подхватил и поднял над землей. Дальше была только темнота. *** Алиса выглядела странно. Вся дрожала, ноги то и дело подкашивались. Мне было даже страшно, с ней явно что-то случилось. Неужели это из-за вчерашнего? Или, может, что-то другое? Я прикоснулся к ее лбу, и тут же в мое сердце закралось еще большее беспокойство. — Алиса, у тебя жар! — опешил я. Она только встряхнула головой и попыталась сделать шаг, но тут же начала падать. Не задумываясь, я подхватил ее и поднял на руки. Несмотря на ее недюжинный аппетит, она оказалась довольно легкой. От такой близости к ней мои щеки непроизвольно покрылись румянцем, а сердце, так и не сбавившее темп с того случая на мосту, забилось в разы быстрей. Я держал ее на руках, а перед глазами у меня мелькал вчерашний вечер. Алиса на мосту. Алиса падает, и я хватаю ее. Алиса, плачущая на моей груди. В тот момент, когда я осознал, что влюбился в Алису, все вдруг стало для меня таким… радостным. Весь оставшийся день я ходил счастливый, с улыбкой на лице. Коварный и хитрый дядя быстро пронюхал причину моего хорошего настроения, и то дело меня подкалывал. Меня это очень злило. Вчера я всю ночь не спал. Перед глазами мелькала только Алиса. Алиса… Алиса… Алиса… моя дорогая Алиса. Ее улыбка, движения, мимика, голос и просто сама она. Боже, я влюбился, как наивный мальчуган! Сердце бьется, исполняя барабанную дробь, отстукивая о ребра. Ни разу не сбившись с того раза. Я с трудом подавлял желание сейчас же подняться к ней и посмотреть, как она там. Но, несмотря на все мое сопротивление, ноги сами привели меня к ее комнате. В смысле к моей, где спала она. Я, словно вор, тихо прокрался внутрь — к ее кровати. Сердце готово было выпрыгнуть из груди! Ее черные волосы красивым каскадом разметались по подушке, глаза прикрыты, между ними пролегла напряженная морщинка. Приоткрытые губы и мерное дыхание, которое вырывалось из их плена. Она была ангелом, сошедшим с небес! Странно, но до того момента я не понимал настоящей причины того, почему хочу защитить Алису. Почему хочу быть с ней рядом. Почему ради нее я сделал все это. Как же я был глуп! Она мне просто понравилась с самого начала, вот и все! Боже, она и вправду ведьма… Нет! Не так! Она чародейка. Очаровала меня с первого же взгляда! Но по мне… находиться в таком плену для меня — сказка… *** — О-о-з~ — пропел голос дяди возле моего уха и я, вздрогнув, обернулся. Я воззрился на дядю укоризненным взглядом, в то время как в его глазах бегали такие знакомые и очень нехорошие для меня искры. Лицо его внезапно расцвело, глаза, скрываемые за стеклами очков, странно засветились. — Что такое, дядя? — спросил я равнодушно, дабы скрыть беспокойство. Но дядя был непрост! Я уже говорил, что он мог читать меня, как открытую книгу, вот и сейчас он прожигал меня каким-то влюбленно-счастливым взглядом, от которого я буквально прирос к полу. Внезапно на его лице засветился румянец. — Мой Оззи наконец влюбился! — плаксивым голосом проговорил он и прижал меня к себе, хотя я пытался вырываться из этих душащих объятий. Я вдруг испугался того, что Алиса может все услышать, и, немедленно отлипнув от дяди, попытался его утихомирить, пока он не начал распевать баллады о любви и всякой романтике, как он обычно делал, считая, что мне кто-то нравится, хотя такие чувства у меня пробудились только сейчас, к Алисе. — Дядя! — шикнул я, смотря на его цветущее, счастливое лицо, залитое румянцем. Мне было неудобно говорить. Ведь если я сейчас скажу ему прекратить, он обидится. Он совсем как дитя! А если его не остановить, Алиса может все узнать, и поэтому я не нашел ничего более путного, чем просто смыться. Дядя заливисто и счастливо смеялся мне вслед, а я, изрядно смущенный, сел на диван в гостиной. Внезапно зазвонил телефон. Подняв трубку, я тут же чуть ее не выронил: — Эй, привет всем Безариусам из Сабрие! — этот голос я узнал бы где угодно. — Джек! — восторженно воскликнул я. — Ты в Сабрие? Но почему ты не сказал раньше? — Оз… — проговорил он, словно пробуя мое имя на вкус. Он делал так всегда, когда хотел сказать что-то важное. — Давно не общались! — Да уж! Ты последний раз общался со мной целый месяц назад, когда был в Париже! Я, между прочим, до сих пор на тебя в обиде за то, что ты не взял меня с собой! — Обойдешься, шкет! — злорадствовал он. — У тебя — школа! У меня — работа! Вообще я хотел поговорить с тобой насчет кое-чего… — Чего? — спросил я, прислушиваясь внимательнее и уже игнорируя фразы, сказанные им в мой адрес про шкета. — Ну понимаешь… В школе, где ты будешь учиться… Ну, в смысле, уже учишься, есть одна девочка. Ее зовут Алиса…. — мое сердце ухнуло глубоко вниз, а голос Джека теперь едва доносился до меня сквозь пелену нахлынувших грез. — Знаешь, она девочка очень хорошая, но немного грубоватая… в общем… Тут такое дело… Неуверенность в голосе старшего брата меня всегда настораживала, но сейчас насторожила особенно. Тянет слова без причины, дрожащий от волнения голос… — Джек… — перебил я его. — Не волнуйся ты так… Мы ведь с ней… друзья… — и эти слова ранили мне самому сердце. Меня вдруг словно молнией поразило. Друзья… Боже, какая ирония! Мы ведь с ней только друзья! О боже! Господи, ну на что я надеялся? Она с таким трудом смогла довериться мне и приняла мою дружбу, а я, как последний идиот, влюбился в нее по уши! Если она узнает, то конец всему. Ведь девушки всегда видят только конкретные роли. Либо — парень, либо — просто друг. Если я скажу ей о своих чувствах, то всему придет конец! — Оз… — послышался голос из трубки, и я сконцентрировался на разговоре. — Это хорошая новость… Я рад, что вы с Алисой повстречали друг друга и стали друзьями. Ведь ей пришлось пережить многое. Из-за этого она будет казаться немного грубоватой, но на самом деле, знаешь… — Я знаю, Джек… — проговорил я несколько рваным тоном. — Знаешь, она называет меня «Никчемный служка»… — Правда? — засмеялся он. — Да, Алиса и во время нашего общения была очень властной, но в то же время и очень открытой. Ладно, извини, мне пора бежать! Увидимся, и передавай всем привет! В трубке раздались протяжные гудки, а в моей голове так и не угасали слова, сказанные мной самим. Я был ей ведь просто другом, просто человеком, который стал для нее кем-то дорогим. Я не хотел, чтобы она что-то выбирала… Я просто хотел, чтобы она… была… *** Мы были… с ней просто друзьями… Так больно… по сердцу. Не успел я толком подружиться с ней, как влюбился. Влюбился без памяти. Я не мог думать ни о чем другом, кроме нее. Все мысли неумолимо вели к Алисе. А мне, как последнему влюбленному идиоту, оставалось смириться с этим. Дядя тоже был хорош! Мне стоило неимоверных усилий, чтобы сдержаться и не накричать на него. Он только и делал, что все время меня подкалывал с самым хитрым видом. Когда утром Алиса спросила, почему я такой заспанный, я почувствовал, что краснею. Не мог же я ей сказать, что всю ночь обдумывал, что мне делать с новым странным чувством. Ада тоже странно поглядывала на меня, когда я, сидя на террасе балкона, пил уже пятую по счету чашку чая. Черт! Я ведь провел всю ночь в своих думах. Мое сердце ни на секунду не сбавляло темпа. В животе все скрутило словно в узел, а щекотливость, которая изредка там поселялась, заставляла все мысли в голове сбиваться в кучу и путаться. — Братец… — я вздрогнул, почувствовав на плече теплую руку Ады. Ее глаза, взиравшие на меня, были пропитаны такой теплотой! Зеленые глаза, которые так и прожигали, читая правду. Так всегда говорили о нашей семье, но я в это поверил только тогда, когда Джек вырос. Его глаза именно прожигали, выуживая правду из любого. — Что с тобой? — спросила Ада, присев рядом за стол и косясь на дымящуюся чашку у меня в руках. Я тяжело вздохнул, одновременно отводя взгляд. Конечно, я мог сказать Аде. Я знал, что она будет молчать. Она всегда хранила секреты. Но просто говорить с ней на такую тему, как «отношения», мне не хотелось по той причине, что я сам совершенно ничего не знал об этих вещах. Конечно, многие девочки хотели стать моей парой, но от этого мне было только хуже. Ни одна из них не вызывала у меня хотя бы интереса. Бывало, что девочка мне симпатична, но я обычно не обращал на это особого внимания. — Знаешь, а Алиса красивая… — протянула она, отводя взгляд на вид, открывающийся с балкона, и хитро улыбаясь. Я почувствовал, что снова краснею. — Да… наверное… — глупая улыбка никак не сходила с лица, руки странно вспотели. — Оз… — позвала Ада. — Она ведь тебе нравится? Вот тут я брякнулся со стула, не ожидая такого прямого вопроса. Лежа на полу, я чувствовал, что уже буквально весь красный, чуть ли не до ушей… Взволнованное лицо сестры уже через секунду нависло надо мной. Мои глаза пытались не пересекаться с ней взглядом, ибо я знал, что если сделаю это, то точно раскрою себя. — Знаешь… Пока я была в комнате, она повторяла: «Прости, Оз». У вас что-то случилось? Мое смущение вмиг отступило и я, встав с пола и цепляясь рукой за стул, сел обратно за стол. Резко выдохнув и теребя пальцы, я нервно кивнул: — Просто она… — я не мог подобрать нужных слов, чтобы не соврать и в то же время не рассказать про то, что случилось на мосту. — В общем, мы с ней немного поссорились… можно сказать так… но потом помирились. — Ясно, — улыбнулась она в ответ. — Ты бы не засиживался тут допоздна… Спокойной ночи… Она встала из-за стола и ушла наверх, к подругам. Я же — поскольку Алиса спала у меня в комнате — сегодня спал в гостиной на диване. Но сон той ночью так и не пришел ко мне в объятия… *** Пробраться к ней домой оказалось интересной задачей. Когда она собралась возвращаться, но осознала, что потеряла ключи, то, недолго думая, полезла на дерево, которое росло у меня во дворе так, что огромная его ветка подходила прямиком к окну комнаты Алисы. Таким образом, наши с ней комнаты были соединены этим деревом. Я поразился тому, как ловко она взбирается по дереву. Легко цепляясь руками и ногами, она быстро добралась до нужной ветки и спрыгнула на балкон своей комнаты. Потом, скрестив руки на груди, подождала меня. Ее комната оказалась очень милой. Синие нежные обои с цветочным узором, несколько миниатюрное по своим габаритам помещение. Все в комнате было словно кукольным, но в то же время казалось и каким-то далеким, взрослым. Кровать двуспальная, аккуратно застеленная. Справа от входной двери стояло пианино — черное, с блестящей поверхностью, с небрежно разбросанными на пюпитре листами, заполненными нотами. Над пианино висела полка с игрушками: в основном куклы из фарфора и несколько потертых игрушек с оторванными пуговицами и частями одежды. Некоторые из них были мрачноваты, но симпатичны. В левой стороне комнаты было две двери. Одна из них — как я позже выяснил — вела в ванную. Саму ванну я не видел. Алиса запретила мне туда заходить, говоря, что там беспорядок. Я улыбнулся ее правильности. Алиса — такая аккуратная, чистюля, одним словом. Хотя, конечно, когда она ест мясо, то забывает обо всех правилах приличия и этикета. Алиса присела на кровать и провела рукой по лбу. Она все еще выглядела больной, постоянно дрожала и то и дело начинала кашлять. — Отдыхай, тебе нужен покой… — я укрыл ее одеялом, пощупал лоб. Он был горячим, по нему скатывались бусинки пота. Вчерашняя «прогулка» по мосту обошлась ей здоровьем. — Оз… — немного приглушенно отозвалась она. — Все-таки ты такой глупый слуга… но… спасибо, что заботишься обо мне… Улыбнувшись, я слегка покраснел и, почесывая затылок, глупо засмеялся. Внезапно я услышал шаги внизу и насторожился. Глаза Алисы сузились, словно в ужасе. Она резко поднялась и стала толкать меня к окну. — Оз, тебе лучше уйти, — тихо и несколько испуганно проговорила она. Я недоумевающе воззрился на нее и, оказавшись на балконе, притормозил: — Что такое? — Понимаешь… — Алиса нервно поглядывала в сторону двери. — Мой отец не разрешает кого-либо приводить… Я удивленно моргнул, но все же понял ситуацию. Если подумать, то ведь Алиса привела меня к себе впервые. Поэтому, взглянув в последний раз на нее, я залез на дерево и перебрался к себе в комнату. Вернувшись к себе, я отдаленно слышал, как Алиса закрыла окно и дверь, ведущую на балкон. Я вздохнул и принялся наблюдать за тем, как медленно передвигаются стрелки на часах. Время шло медленно и нудно. Поэтому, дабы отвлечься от своих грез, я взялся за домашнюю работу. Мысли путались. Перед глазами стояла только Алиса. От бессилия и усталости я уже грыз ручку и все, что попадается под руку. Сердце колотилось, в груди было невероятно тепло. Боже, как тяжело быть влюбленным! Еще тяжелее, когда осознаешь, что она не знает, какую власть надо мной имеет. Я вообще не представлял, как буду привлекать ее внимание. Проклятье! Я даже не знал, как с ней теперь разговаривать. Боялся наговорить лишнего. Что, если я могу сказать что-то обидное? Было страшно. Я боялся, что, как только раскрою себя, Алиса сразу же отвернется от меня. Отвергнет меня и мои чувства, или вообще не воспримет всерьез: рассмеется, равнодушно отведет взгляд, не обратит внимания. Меня пугала неизвестность и то, что она могла не ответить на мои чувства. Я боялся ранить ей сердце и расстроить. Да. Я был трусом! Как дети боятся темноты, так и я боялся теперь своих чувств. Ручка внезапно потекла, а сам я заметил, что вся моя работа превратилась в: «Домашняя работа. Квадратный корень Алиса; Алиса; Алиса Баскервиль». И, помимо всего этого, сердечки, пронзенные стрелами. В который раз я обреченно и густо краснею? Я уже сбился со счета. Что ж, нужно было срочно что-то делать! Но для начала надо позаботиться об Алисе. Она ведь все-таки больна. Притом позаботиться надо было таким образом, чтобы ее отец меня не заметил, иначе Алиса схлопочет из-за меня. Что ж, ладно! Пробираться буду по дереву, и уходить так же. А вот что делать мне теперь с этим влюбчивым состоянием, придется решать по ситуации… *** Я захлопнула дверь, ведущую на балкон, и облегченно сползла на пол. Меня била дрожь, голова болела, и эта боль, пульсируя, отдавалась в виски. Веки налились свинцом, и больной организм требовал от меня сна и покоя. Но я мешкала, слыша тяжелые и неуклюжие шаги отчима. Я знала, что если сейчас поддамся и усыплю свою бдительность, то он этим воспользуется. Он всегда искал причины, чтобы лишний раз потешиться надо мной. Шаги стихли. Я встала и тихонько направилась к постели. Обессилено плюхнувшись в кровать, я натянула на себя одеяло и попробовала уснуть, но какие-то непрошеные мысли не давали мне покоя. Эти мысли не покидали меня с того момента, когда я была на мосту. И вообще в последнее время я странно стала себя чувствовать. Не столько из-за здоровья, сколько из-за морального состояния. И причем все сводилось к одному белобрысому субъекту. Этот «субъект» как-то странно начал на меня действовать. Причем самыми невообразимыми способами. А на мосту это чувство, казалось, вспыхнуло. Словно фейерверк, распустившийся в небе! Сердце рядом с ним странно билось, а кровь словно быстрей бежала по венам, разогревая что-то в груди. Было такое ощущение, которое я назвала бы как-то вроде… «Солнечный котенок»… «Птички»… «Бабочки»… Глаза, налившись свинцом, уже сами собой закрывались и я, поддавшись морфею, уснула. ..Проснулась я от того, что к моим губам прикоснулось что-то теплое. Что-то очень сладкое… Мед! Я резко открыла глаза и встретилась с взглядом изумрудных глаз, устремленным на меня. — Оз? — сонно и изумленно спросила я, видя в одной его руке ложку с медом, а в другой — чашку с дымящимся чаем. Он лишь улыбался мне своей чарующей улыбкой… Что?? Какой улыбкой? Чарующей?? Алиса, родная, что с тобой?? — Лежи, тебе нужен отдых. — Он легонько толкнул меня обратно на подушку, укрыл меня одеялом. Блуждая взглядом, я наткнулась на часы, лежащие на тумбочке. 11:30 утра. Утра?? Так я вчера на весь день уснула?? Сюрпризов все больше и больше. Но также в голове возник вопрос: что Оз здесь делает? — Не волнуйся, твой отец не знает, что я здесь, а оставить тебя больной я не мог, поэтому и забрался к тебе по дереву… — А чай и мед откуда? — Из дома. Только чай из термоса… — глупо улыбнулся он, и я натянула одеяло до уровня глаз, ибо чувствовала, что на лице проступил румянец. Его глаза вдруг стали для меня самой красивой вещью на свете, а улыбка заставила стаю мурашек пробежаться по всему телу. Он прикоснулся ко мне, щупая мой лоб, и тут же меня словно ударило током. Волна тепла окатила все тело, и я, смотря в его глаза цвета изумруда, чувствовала, как на душе становится легко-легко. Что за фигня? Такое чувство странное! Никогда такого еще не было! Блин! Ну что он смотрит так? Опять я краснею… что ж такое? — Алиса, тебе нужно выпить чай, а потом пропотеть, — он протянул мне чашку. Я не любила чай. Мне только нравилось, как когда-то его готовила Лейси, так что пробовать чай Оза — это все равно, что пробовать манную кашу через пять лет после того, как из нее вырос. Но все же я, взяв кружку, медленно поднесла ее к губам и заставила себя попробовать содержимое. Он был восхитителен! О чем я только думала! Этот чай, казалось, был пропитан всеми лучшими вкусами: терпкий вкус полыни, переходящий в душистый и легкий — жасмина с нотками мускуса. Мускус… Хм-м… Я вдруг только сейчас поняла, что Оз тоже пахнет мускусом. Мне очень нравился этот запах, особенно тот его оттенок, что исходил от Оза. Блин! Да что за ерунда со мной творится? Почему вдруг такой… нежный… интерес к Озу? — Алиса… — он вдруг наклонился ко мне очень близко и, притянув к себе, прикоснулся губами ко лбу. Я замерла и нервно стала кусать губу. Он ведь… так близко… Блин, почему в животе все порхает? Что за ерунда? Блин… так неохота, чтобы он отстранялся… Он такой теплый и так приятно рядом с ним. Его губы такие мягкие, а длинные, тонкие пальцы, сжимающие мои плечи, вызывают такой трепет. Сердце колотится, так хочется прислониться к нему, уткнуться ему в грудь, почувствовать тепло его тела… Алиса, соберись!! О чем ты только думаешь?? Это же Оз! Твой друг! Только друг! Не смей что-то к нему чувствовать! Ты ведь сама понимаешь, что он не будет что-то к тебе чувствовать! Он отпрянул от меня и, странно почесывая затылок, демонстрировал румянец. Он выглядел так мило, что хотелось подойти к нему, обнять… поцеловать… Что?? Да что со мной творится, черт побери?! Это ведь просто Оз. Только друг, и все! Хватит надеяться, что он обратит на меня внимание! Живи реальностью, Алиса! — У тебя спал жар, но все же ты еще больна… — слабо и как-то неуверенно тянул он, и я то и дело видела странные искры у него в глазах. Он тихонько присел на краешек кровати и пытался заглянуть мне в глаза. Я отводила взгляд. Меня как-то странно напрягало то, что он вдруг стал для меня таким… значимым и… не хочу даже думать! — Алиса, можно спросить? — О чем? — Откуда у тебя этот талисман и почему ты носишь только его? — он указал на висящую у меня на шее цепочку, выглядывающую из-под одеяла. Мне было больно вспоминать об этом. Талисман. Он так много значит для меня. Оз смотрел на меня изучающим взглядом. Я должна была рассказать ему. Я ведь и так уже слишком много скрываю от него. Не должно быть еще больше неизвестности, ведь это порой даже хуже, чем ложь… *** Что значит для маленького ребенка небо? Может, просто разноцветный потолок с висящими на нем белыми фонариками? А может, это большая паутина, в которую попалось множество светлячков? Гадать можно бесконечно. Небо — это еще одна из оболочек земли. Скучно. Нудно. Неинтересно. Так все время размышляют взрослые и ученые. А маленькая девочка, глядя в окно своей комнаты в приюте, думает совершенно по-другому. Для нее небо — целый волшебный мир. Звезды — маленькие жители загадочной страны, называемой ночью. Голубые глаза девочки светятся радостью, она даже не замечает того, что позади нее стоит девушка с черными волосами и уже около пяти минут внимательно наблюдает за ее поведением. — Как тебя зовут? — спросил тихий, но четко разорвавший тишину голос девушки. Блондинистые волосы девчушки встрепенулись, а вместе с ними и их обладательница. Резко обернувшись, она посмотрела на незнакомку, и в ее глазах промелькнул огонек испуга. — Я… я… я… — заикалась она, неловко переступая с ноги на ногу. — Я Лили… — Красивое имя… — проговорила девушка и сделала пару шагов в сторону девочки. — Оно похоже на цветок. Лилии всегда мне нравились… — А ты… ты кто? — Алиса, — ответила брюнетка и погладила девчушку по голове. — Почему ты не играешь с другими ребятами? Лили немного покраснела и отвела взгляд. — Я просто… — Послушай, все дети здесь такие же, как и ты… Лили виновато опустила голову. Девушка погладила ее по волосам, начала заплетать ей косу. Девочка посмотрела своими голубыми глазами на брюнетку и улыбнулась. — А ты? — Я просто часто прихожу сюда… — ответила Алиса, доделав прическу и потрепав ту по голове. Лили улыбнулась, широко и искренне. Алиса чуть усмехнулась, и с того момента обе девчушки стали неразлучны. Алиса почти всегда приходила, когда спускались сумерки, а иногда утром и днем. Лили очень любила Алису, и они часто проводили время вместе. Потихоньку Лили начала играть с другими детьми, становилась все более открытой. Прошлое этой девочки было довольно печальным: родители отказались от нее, говоря, что она «бесполезная». Она попала в приют, но к тому времени стала пугливой и очень слабой. Дети пытались с ней играть, но она лишь убегала и плакала. Тогда тетушка Фиона — воспитательница приюта — попросила свою знакомую, Алису, приглядеть за девочкой. — Алиса, она очень замкнутая и боится играть с другими детьми, — говорила седая женщина с очками на носу. — Может, ты поговоришь с ней? Растормошишь ее? — Я попробую, — кивнула тогда брюнетка и на следующий день начала наблюдать за девочкой. Все попытки заговорить с ней среди других ребят обрывались, едва начавшись. Уйдя от остальных, она сидела где-нибудь в углу, или одиноко качалась на качелях, не пытаясь играть с другими. Когда же появилась Алиса, Лили словно расцвела. Все время девочка с нетерпением ждала ее прихода. Она стала чаще смеяться, ее даже отпустил тот страх, который всегда обуревал ее при виде других детей. Когда Алиса приходила, помимо Лили, ее ждали другие дети, и так же часто они с радостью играли все вместе. Вот так и Лили прижилась среди других. Алиса учила ее играть на пианино, а Лили очень старалась поспевать за Алисой. — Итак, ребята, заканчивайте, на сегодня хватит талисманов, — ласковым, но властным тоном командовала тетушка Фиона, уперев руки в бока. Лили, что-то вертевшая в руках, наблюдала за тем, как к Алисе подбегали ребята и складывали в банку свои талисманы и амулеты. Потом неуверенно подошла к девушке и протянула ей старую монетку, которая была потерта и подрастеряла свою красоту. — Возьми, пожалуйста, себе! — попросила Лили, покраснев и перетаптываясь с ноги на ногу. Алиса удивленно приподняла брови, на лбу возникла морщинка. Но, взглянув на протянутый ей амулет, тут же взяла его и стала внимательно рассматривать. Монета была старой и, наверное, даже могла стоить каких-то денег у ценителей редкостей. — Откуда она у тебя? — Эта монетка давно у меня, — ответила Лили, улыбаясь Алисе. — Мама говорила, что она была еще у моего прапрадеда… Я хочу, чтобы ты взяла его! — Но ведь это твоя монетка… — слабо воспротивилась девушка. — Нет-нет! — замотала головой девочка. — Она твоя! Возьми, пожалуйста! Пусть она будет твоим талисманом! *** — А что случилось потом? Ее забрали опекуны? — спросил я, глядя, как Алиса отвела взгляд на окно. Она опустила голову, словно боясь смотреть на меня, потом легла, накрывшись одеялом и смотря в стену перед собой. — Она умерла, — прозвучало глухо и холодно. Я почувствовал резкую боль в теле и в душе. Умерла? Вот так просто умерла? — Прости… — выдохнул я и услышал, как она недобро хмыкнула. Это было похоже на истеричный смех. — Прости? — повторила она мои слова, улыбаясь как-то безумно. В ее глазах внезапно отпечаталась боль, смешанная с огнем злости и даже какого-то сумасшествия. — Лили ничего не сделала… — говорила она тихо, и я даже испугался такой перемене в ее характере. — Смерть преследует меня везде! Она забирает всех, кто мне дорог! — Алиса… — Оз! Ты обрамляешь себя рамками, в которых живешь! Реальность жестока и безжалостна! Хорошие люди умирают, а гниль остается благополучно доживать свою жалкую жизнь! Общаясь со мной, ты обрекаешь себя на смерть, которая постигла всех… Я сорвался с места и порывисто притянул ее к себе. Мысли путались, проносясь через голову, в висках стучала кровь, сердце сжималось от слов, сказанных ею. Я не мог позволить Алисе так думать и дальше, но… Проклятье! Ведь она в каком-то смысле права. Но я отказывался верить, что Алиса притягивает смерть! Это не так! Просто судьба потешается над ней и заставляет страдать. Как бы абсурдно это ни звучало, но я брошу вызов самой судьбе! Я заставлю Алису поверить, что радость и счастье существуют! Что все это существует! — Алиса, я всегда говорил тебе и повторю еще раз: я не оставлю тебя. Она изумленно, почти не веря, воззрилась на меня. Вмиг во взгляде померкло то безумие, что захватило ее — скорее вызванное болезнью и пеленой воспоминаний. Она легко и аккуратно прижалась ко мне, а я чувствовал, как смущение снова окутало меня. Чувствовать ее хрупкое содрогающееся тело, которое прижимается ко мне — это невольно вгоняет в краску. Она вцепляется в мою белую рубашку и сжимает кусок ткани, нервно и рвано вздыхая. Я чувствую, как она дрожит, чувствую, что она вот-вот расплачется. Я же просто прижимаю ее к себе, ощущая, как мой ритм сердца увеличивается в разы, а ноги становятся ватными. Но я игнорировал все это и просто обнимал ее, понимая, что ей тяжело. Внезапно я заметил на ее шее странные следы. Как будто кто-то ее душил. В мою душу тут же закрались беспокойство и тревога. Я осторожно отворил воротник ее кофты и увидел, что вся ее шея — в красных следах, так что мое предположение насчет удушья только подтвердились. — Алиса… откуда у тебя… Алиса сразу отпрянула от меня, наспех застегнув воротник кофты. Ее глаза наполнились страхом. Я не понимал… Откуда это у нее? Почему она ничего не говорила об этом? Я смотрел прямо на нее, и она стыдливо отвела взгляд, а затем между нами повисла напряженная тишина. — Алиса… — Оз… я хотела тебе рассказать… — тут она посмотрела на дверь, за которой послышались тяжелые шаги ее отца. Взгляд Алисы опять опустел и наполнился ужасом. Она умоляюще посмотрела на меня, и я, не найдя более путного выхода из положения, спрятался в шкаф. Пока я сидел там, мои мысли неслись галопом, а сердце невыносимо болело. Кто мог нанести Алисе такой вред? Неужели ее собственный отец? Глухой стук, и я чувствую, как все мое существо внутри странно напряглось и взъелось, вскипая. Звук бьющегося стекла и неразборчивое мычание. Крик боли. Меня пронзает, я замираю. Крик Алисы. Я вцепился в дверь шкафа, но она не поддавалась. Ее кто-то придерживал снаружи. Я пытался открыть ее, но все было тщетно. Я слышал всхлипы и то, как Алиса что-то говорила. Внезапно наступает тишина и я, слыша шаги по направлению к шкафу, напрягаюсь еще сильнее. Что, если это ее отец? Но, когда дверь открылась, перед моими глазами предстала куда более жуткая картина: Алиса с зареванными глазами, с ужасной ссадиной на руке и кровоточащим левым запястьем. Я замер, а она, отступив от меня, почти бегом добралась до ванной и заперлась там. Я пребывал в смешанных чувствах. Ярость к человеку, который звался ее «отцом», мешалась с необъятной жалостью к Алисе, которая терпела все это. На ватных ногах я подошел к двери ванны и прислонился правым ухом к преграде, которая ограждала нас. — Алиса?.. — несколько рвано и нервно произнес я, и услышал протяжный всхлип, смешанный со звуком идущей воды. — Оз… Прошу тебя… уходи… — последнее слово прозвучало столь глухо и жалостливо, что я в отчаянии зажмурился. — Я никуда не уйду, — твердо отвечаю я и дергаю за ручку. Заперто. Потом слышится звук шуршащих полотенец, и дверь, скрипнув, отворяется. Зайдя внутрь, я увидел, что вся ванна заставлена не только шампунями, но и множеством самых разных лечебных мазей. Алиса сидит на полу возле ванны, схватившись руками за голову. Я опустился рядом с ней и тронул ее за плечо, поднимая рукав кофты. Еще один синяк, еще одна ссадина, и мое сердце вновь сжимается в болезненной муке. Алиса содрогается, и тогда я, пододвинувшись поближе и не обращая внимания на собственное смущение, обнял ее и тихонько притянул к себе. Она утихла, но все так же роняла слезы. — Я тебе не врала… Он действительно мой отец, только отчим… — проговорила она дрожащим голосом. — Все хорошо… — проговорил я, вытирая ее слезы. — Прости… — прошептала она. Я поднялся, потянул ее за собой и, взяв ее мази, стал бережно смазывать ее ранки и ссадины. За все это время она ни разу не ойкнула и не отдернула руку от боли. Бедная. Видимо, она уже привыкла к подобному. — Пожалуйста, Оз… прости меня. Я лишь улыбнулся и затянул бинт на ее руке. Потом она прошла в комнату и легла в постель. Я мешкал уходить, пусть уже и было темно. В душе у меня поселился страх того, что теперь с ней может стать, если я оставлю ее одну. Она везде умудряется попасть в неприятности, а некоторые словно преследуют ее с самого рождения. — Не бойся… Он не тронет меня, пока я сплю… — сказала она тихо и приглушенно. — Ты можешь идти… — Я… не хочу уходить… мне… страшно оставлять тебя одну, — сказал я честно, глядя ей в глаза и странно покраснев. Она изумленно захлопала глазами, рука, по инерции потянувшаяся к талисману, нащупала монетку, и Алиса, теребя ее, тоже покраснела. Но внезапно на ее губах появилась усмешка и она, встав, тряхнула волосами. — Что, служка? Уже не можешь без своей госпожи? — гордо и дерзко хмыкнула она. Я улыбнулся, потом засмеялся. Она была все той же Алисой, даже несмотря на ее отчима и все прочие невзгоды. В тот вечер я понял, что ее талисман — действительно работает, заставляя ее улыбаться. *** Улыбка, дрожащая на губах, Золотая цепочка на шее, Монетка под сердцем лежит — Всего этого могло и не быть. Но если жизнь только радостна, Будь уверен — Станет несчастна она впереди. А талисман, лежащий под сердцем, Станет последним даже для детства. Золотая цепочка с талисманом лежащим — Все пройдет, только притворись спящей.