Счастье рядом

Я всегда любила дождь… Пока он шел и я могла чувствовать его прохладу, на душе становилось тепло. Словно кто-то собирал этими каплями всю мою печаль и грусть. Но в какой-то момент дождь стал для меня… чужим… Он перестал радовать меня, лишь вызывал омерзение — слякотная погода, и только. Но, несмотря на это, он продолжал словно преследовать меня и спрашивать: «Почему ты больше меня не любишь?». А я лишь грустно отводила взгляд, ограждаясь от непогоды. Дождь не понимал моей перемены, а я понимала все… все… даже больше… Он лил, когда мы стояли у могилы отца. Он лил, когда моя мама умерла. Он лил, когда Лео уезжал. Он лил, когда умер Чешир. Он лил всегда, когда я кого-то теряла. Но раньше от этого он только больше мне нравился. Складывалось ощущение, что небо плачет вместе со мной. Но после того как умерла Лейси, дождь стал для меня чем-то иным. Все вещи, которые меня раньше окружали и приносили радость или спокойствие, стали для меня чуждыми. Я все меньше улыбалась и все чаще болела. Дождь больше не усыплял меня бессонными ночами, когда за окном шумела гроза. Гром и молнии больше не вызывали у меня того трепета, что раньше. В конце концов, даже запах необъятной свежести после грозы оказался для меня слишком приторным. *** Сверкнувшая молния ударила прямо в высокий ствол дерева, одиноко возвышавшегося на равнине. Молния пробила его, а затем по всей округе разнесся раскат грома. Словно тысячи барабанов прогремели одновременно на небесах, и все на земле содрогнулось в немом трепете перед необузданной стихией. А глаза цвета пьянящего вина только зажглись озорством и дерзостью, словно в любую минуту их владелица может бросить вызов природе. Дерзкая усмешка играет на губах девушки, она насмешливо и гордо хмыкает. Рядом с ней, за дверью, выходящей на большой балкон, где стояли стол и стулья для чаепития, стояла младшая сестра девушки, смотрящая с такой же усмешкой на непогоду. — Алиса! — девушка обернулась, всплеснув руками, и на ее лице появился радостный румянец. — Иди сюда! Не бойся… Девочка вышла из-за двери, быстро подбежала к сестре и уткнулась той в живот — насколько позволял ее рост. Сестра улыбнулась и погладила девочку по волосам. Сверкнула молния, нарисовав на небе яркий зигзаг, и вскоре послышался очередной мощный раскат грома. Девочка съежилась и вскрикнула. — Алиса… — сестра опустилась на колени перед девочкой. — Дождь — самая потрясающая вещь на свете! Послушай… этот звук прекрасен, а запах чист и свеж! Девочка отцепилась от юбки сестры, отошла чуть в сторону, глядя на горизонт, залитый пеленой ливня. Снова сверкнула молния, и снова пронесся гром. Девочка вздрогнула и сжала кусочек платья сестры, но на горизонт смотреть не перестала. Он по-своему зачаровал маленькую Алису, и стоящая рядом сестра только усмехалась, иногда томно вздыхая после каждого удара молнии. — Алиса, разве дождь не прекрасен? — звонко и счастливо воскликнула Лейси с восторгом в глазах. — Он как ветер — свободный! Будь свободна, Алиса, как дождь! Девочка, смотря на падающие капли, улыбается и крепче сжимает руку сестры под музыку дождя. *** Высокая температура и заложенный нос напоминают о себе маленькой брюнетке, которая, лежа в кровати, пьет горячий чай, приготовленный старшей сестрой. Девочка покачивается, а круги под глазами говорят о том, что она долго не спала. Сидящая рядом сестра любя прижимает к себе маленькое тельце девочки и целует ее в горячий лоб, мягко прикасаясь к нему губами. — Тебе надо поспать… — говорит шелковый и томный голос сестры, наполненный любовью и лаской. Алиса лишь трет кулачками глазки и мотает головой из стороны в сторону. Тогда Лейси, пройдя к окну, открывает его настежь, и с улицы слышатся гром и звук дождя. — Я всегда засыпала под дождь… — говорит Лейси и, с нежностью укладывая девочку в постель, видит, как глаза сестры закрываются, а губы складываются в блаженную улыбку. *** — Лейси! — радостный возглас разорвал тишину, и бегущая девочка свернула в сторону сестры. Та встретила ее трепетными и крепкими объятиями. Обе взялись за руки, и вскоре по воздуху пронеслись радостные возгласы и счастливый смех. Они танцевали прямо под дождем. Чуть поодаль с легкой улыбкой стоял брат обеих девушек — с зонтом в руках, глядя на них сквозь стекла очков, иногда качая головой и что-то бормоча, иногда обреченно вздыхая, понимая, что этих двоих ничем не вразумишь. Даже тем, что после таких «танцев» обе ходили с насморком. А девушки пели громко, во весь голос, разрывая пелену ливня: — Две девчонки под дождем! Пляшут ночью, пляшут днем! Насморки нам не страшны. Тут танцуем только я и ты. Облака чернеют, Молния сверкает, Гром рычит и злится быстро… А в глазах у нас с тобой блистают искры! Лужи и слякоть с тобой нам не страшны! Тут танцуем только я и ты. Две девчонки под дождем! Две девчушки-привереды! Дождик льет как из ведра, Но окатит нас без вреда, А смех так рвется, словно в пляс, А ветер шаловливый, словно ловелас, Украл сердца у нас! Мы танцуем под дождем! Хоровод ведем с природой! Давай, дружок, танцуй быстрей — Дождь не будет ждать! Эгей! *** «Раньше я любила дождь… Но теперь это лишь капли, падающие с неба… Он потерял свой смысл, так же как и остальные вещи, когда тебя не стало… моя дорогая сестра…» Мы танцуем под дождем, Он прекрасен и душист, Твои глаза пылают ярко, Как в августе трава. Не останавливай наш танец! Он прекрасен под грозой… Глава V. Танец под дождем при вспышках молний. Глаза, закрытые навечно. Твой звонкий смех сквозь пелену дождя. *** Сегодняшний день был каким-то грустным. На улице лил дождь — почти ливень — и все дела как-то странно уходили на второй план. Но особенно грустной ходила Алиса. Отчего-то она была хмурая и не улыбалась, как раньше при наших встречах. Сначала я подумал, что это из-за отчима, но потом выяснил, что нет. Она была молчаливее прежнего, и даже когда я опоздал к месту, где должен был ждать ее, она не назвала меня «никчемным служкой». Мое беспокойство и тревога росли, а вместе с ними и чувство неясного отчуждения. Ну а Алиса странно все время отводила взгляд от окна, за которым шел дождь, и лишь печально вздыхала. Стройный ряд клавиш и мелодичный звук пианино — меня всегда завораживало подобное. На уроке музыки Алиса обычно была веселее, чем на всех остальных, но сегодня даже эта приятная мелочь не могла поднять ей настроение. Она то и дело смотрела на часы и ждала, когда закончится урок, чтобы уйти. Это не было похоже на нее. Я почти кожей ощущал — что-то не так. Прозвенел звонок, и Алиса вылетела из класса — так, как никогда раньше не делала. Захватив свои вещи, я пустился за ней, лавируя между другими учениками. Она то и дело скрывалась из виду, и мне стоило неимоверных усилий, чтобы окончательно от нее не отстать. Внутри у меня все сжималось от беспокойства и даже злости. Ну да, я злился немного. Обычно Алиса всегда была со мной гораздо приветливей, чем сейчас — сначала не обращает на меня внимания, а теперь и вовсе убегает, даже не подождав меня. Можно сказать, что я чувствовал себя немного одиноко. Я догнал ее только на остановке. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что сегодня она поедет домой одна, на автобусе, а не как обычно — со мной на велосипеде. В мое сердце вдруг закрался страх того, что Алиса узнала о моих чувствах и поэтому так яростно меня избегает. Но все же, переборов себя, я подбежал к ней с зонтом в руках и остановился рядом. — Алиса! Что случилось? Я тебя обидел? Ты весь день меня игнорируешь… — Прости, Оз… — просто сказала она, и в ее голосе промелькнула какая-то нервозность, словно она не хотела извиняться, но была обязана. Я разочарованно вздохнул и, опустив голову, пнул камешек, попавшийся под ноги. Я не понимал ее перемену настроения, не понимал, почему она не хочет объяснить мне все. Я думал, что уже достоин того, чтобы она рассказала мне. Ладно, может и звучит эгоистично, но я думал, что между нами не осталось секретов. Я хочу знать о ней все. Почему она все скрывает? Почему не говорит мне многого? Почему? Почему?.. Я запутался… Я злился… — Отлично, — проговорил я холодно, бросив на нее короткий взгляд. Даже мое сердце содрогнулось от моих слов и тона — я не мог контролировать себя. Возможно, я уже устал и дал слабину? Возможно, мне уже надоела такая обуза? Обуза, которая вечно попадает в неприятности, которая сама же не хочет решать все эти проблемы. Обуза, которую мне приходится упорно тащить на себе. Она брыкается и приказывает мне отпустить, но я все несу ее, не обращая внимания на ее возгласы, пока в итоге не устаю нести. Я устаю? Я больше не стану поддерживать ее и помогать ей? Тогда чего ради я вообще пытался ей помочь? Где смысл? Я запутался… Я ехал по дороге, не замечая ничего вокруг. Сам удивляюсь, как я не врезался тогда в первый попавшийся столб. В голове были каша и неразбериха. Хотелось рвать и метать. Но внезапно накатившая ярость испарилась сразу же, как только я вспомнил инцидент прошедшего месяца: хрупкую напуганную девочку, робко прижимавшуюся ко мне и лившую слезы. Сердце сразу горестно сжалось. Нет! Я не должен так думать! Возможно, Алиса просто опять повздорила с Ричардом (так, оказывается, звали ее отчима) и не хочет мне рассказывать. Возможно, она просто не в лучшем расположении духа. Могут быть сотни причин, почему! Это не значит, что я должен так себя вести. Так, все, Оз, успокойся… Я не должен обижаться на Алису только из-за того, что она немного расстроенная и хмурая. Опять дождь… Он льет с самого утра. Не то чтобы он мне не нравился… Просто он все время вгоняет в такую тоску. Совсем как в тот день… Нет! Не время вспоминать об этом! *** Дома никого не оказалось. Только записка, которая гласила о том, что Ада и дядя ушли за покупками на рынок. Я вздохнул. Делать было нечего. Пройдя в зал, я обнаружил лишь пустую комнату. Из-за ливня свет в комнату проникал слабо, так что было темновато. Поэтому, подойдя к одному из кресел, я зажег рядом стоящий торшер, и комнату озарил тусклый и бледный свет лампы. На столе, что стоял между диваном и телевизором, мигал красным телефон — сообщение автоответчика. Поэтому, нажав на кнопку, я устало сел в кресло, поминутно массируя виски, в которых словно что-то стучало, отдаваясь болью во всю голову. «Привет всем! — послышался голос Ады. — Если вы звоните на этот телефон, но никто не поднимает трубку, значит, нас нет дома. Можете оставить свое сообщение после сигнала». — Надо же, Ада превзошла саму себя… — это был голос Джека! Я всполошился и приготовился внимательно слушать. — Что ж, привет всем Безариусам! Рад вам сообщить, что скоро я вернусь к вам. Хоть и неизвестно, когда, но одно скажу точно — скоро. Жаль, что звоню, видимо, когда вас нет дома, но надеюсь, что, когда вы вернетесь, кто-нибудь мне перезвонит… Да, и кстати, скоро я покажу вам свое новое творение! Надеюсь, вам понравится!» — И все? — чуть ли не разочарованно проговорил я, вздохнув, а улыбка, что не сходила с моего лица, пока он говорил, быстро исчезла, словно смытая дождем, что лил за окном. Внезапно сверкнувшая молния заставила меня содрогнуться и вжаться в кресло. Блин! Веду себя, как маленький, ей-богу! Подумаешь, это ведь просто гроза… Проклятье! Почему так не вовремя вспомнилась Алиса? Я почувствовал, как щеки заалели, пока я рылся в кармане, где должна была остаться сделанная мной на днях фотография: Алиса с венком из ромашек на голове, со смущенным взглядом и надутыми в обиженной гримасе губками. Я был готов вечность смотреть на эту фотографию. Как сейчас помню тот день, когда я сфотографировал ее… *** Не на шутку разгулявшееся солнце и перистые, почти незаметные облачка, словно нанесенные кистью искусного художника на пустой и безжизненный холст. Но нет, он не безжизненный! Солнце светит высоко в небе, в воздухе витает запах только что распустившихся цветов (аллергия при этом напоминала о себе, но цветы я все равно любил), а по ромашковому полю проносится шаловливый ветерок. Я стоял в центре поля и изредка чихал от переизбытка запахов, но все же… Было потрясающе красиво! Как скромные, так и яркие цветы, казалось, открыли мне свои маленькие секреты в тот момент. Огромное белоснежное поле цветов — и я в центре этой красоты с фотоаппаратом в руках. На краю поля, на пригорке стояла Алиса и упорно отказывалась идти ко мне. — Алиса, иди сюда! — я помахал ей, улыбаясь. Ее губы тронула робкая, но искренняя улыбка, и мое сердце прямо-таки подпрыгнуло и перевернулось в груди. Видеть ее улыбку было для меня чем-то волшебным, это заставляло все мое существо внутренне петь и взлетать, словно на крыльях. — Оз, зачем ты привел меня сюда? — Как зачем? — изумился я, глядя, как она неспешно спускается ко мне с горы. — Ты ведь теперь выздоровела! Да и посмотри, какая хорошая погода~ Весна пришла! Все расцветает, поют птички, просыпается природа, все оживает от сна… — Прямо поэт… — самодовольно поставив руки на бедра, смеется она. — Того и гляди, сейчас глаза повыскакивают! Ха-ха-ха! — Ха-ха-ха… — рассмеялся я вместе с ней, но только в ее голосе звучало самодовольство, а я смеялся скорее от счастья. Она внезапно покраснела и, отвернувшись, встала ко мне спиной — обиделась. Я еще раз засмеялся и, присев на корточки, стал плести венок из ромашек. Проведя пару минут за этим занятием, я не мог не отметить, что Алиса в обиженном состоянии очень и очень милая. Наконец, сделав венок, я тихонько положил его ей на голову и, как только она повернулась, «щелкнул» ее фотоаппаратом. Господи! Как я от нее потом убегал! Я бы точно получил золотую медаль по бегу от девчонок, если бы существовал такой вид спорта. Она-то как раз бегала быстро! Но фото того стоило. На следующий день я распечатал фотографию и, едва взяв ее в руки, тут же покраснел. Настолько красиво она выглядела! Тогда, в поле, она выглядела такой радостной, когда догнала меня, и я до сих пор чищу свою рубашку, в которую она засунула лепестки с того венка. Потом она долго смеялась, когда я чихал из-за этих лепестков. Прошло пять дней с тех пор, как Алиса рассказала мне про Ричарда, вот я и решил вывести ее на открытый воздух. Она выглядела намного лучше после того, как я стал каждый день навещать ее, особенно перед сном. Я забирался к ней в комнату и она, сидя за пианино, играла, или делала уроки, читая книгу в кровати. Один раз я чуть не лишился головы, наблюдая за ней, поскольку в тот момент Алиса как раз вышла из ванны, завернутая в белоснежное полотенце. Она сразу кинула в окно, где торчала моя голова, свой сапог. Что ж, я это заслужил… *** В голове все всплывают и всплывают «нехорошие» мысли. Ну вот, я опять краснею, становясь чуть ли не пунцовым! Но, справившись с наваждением, я вздохнул, успокаиваясь. До сих пор не понимаю, в чем дело, почему Алиса вдруг такая грустная и хмурая. Но ответ как будто пришел сам собой, и машинально, на эмоциях, рука сама потянулась к телефонной трубке и набрала номер Джека. В трубке повисли протяжные гудки, и это начало меня бесить. Я просто ненавидел ждать, когда мне что-то было нужно позарез! Но вот послышалось бодрое: «Привет, шкет», и я облегченно вздохнул — я-то уж думал, что так и не дождусь ответа. Внезапно мне стало совестно из-за моей гордости. Да, я был горд! Мы всегда с Джеком соперничали друг с другом. Поэтому просить у него помощи означало проиграть ему в чем-либо. Но я готов был уступить ему сейчас и попросить помочь. — Откуда ты узнал, что это я? — первое, что спросил я. — От верблюда… — засмеялся этот козел. Да, я готов был назвать брата как угодно! Всю жизнь в детстве меня за нос водил, нигде спуску не давал! Даже свои приемы отрабатывал на мне! — Послушай, Джек… ты не мог бы мне… помочь… — последнее слово я выговорил с трудом и очень тихо. — Чего? — послышался ошеломленный тон. — Чего ты сказал? Слушай, повтори, пожалуйста! — его голос стал вдруг приторно-сладким, и я с силой сжал телефонную трубку. — Слушай, Джек! — зашипел я в трубку. Я был готов в любой момент сорваться, но держался из последних сил. — Ладно-ладно… смотри, не разойдись так, Отелло~ — вот тут я, сорвавшись, все-таки стукнул со всей дури по подушке, которая тут же отлетела в стену. Славу богу, Джек ничего не услышал и продолжил: — Ладно, чего хотел? — Тут такое дело… — начал я, немного успокоившись, и сел обратно в кресло, запустив руки в волосы. — Алиса… — Вот как… — его тон сразу сменился на понимающий и решительный. Что ж, это было понятно. Они ведь были очень близки, когда Алиса была маленькой. — Ну и что случилось? — Ну, во-первых, я узнал, что ее отчим… — А, Ричард… — вздохнул он, печально договаривая все за меня. — Почему? — задал я вопрос, сжав ладонь в кулак. — Почему ты мне хотя бы ничего не сказал? — Оз… — немного виноватый вздох. — Послушай, ты и Алиса… Она должна сама все тебе рассказать, если ты хочешь, чтобы она доверилась тебе. Если ты ей друг, то ты узнаешь все из ее слов, а не из моих… — Джек! — взревел я, чувствуя, что теряю рассудок. — Я не могу! Не могу, слышишь? — Оз! Успокойся! — крикнул он в ответ, и я тут же умолк, схватившись за голову и прижимая трубку к уху. Меня всегда мог успокоить только Джек. Его волевой и звонкий голос неизменно заставлял меня подчиняться. Я в изнеможении сжал кулаки, мне хотелось что-нибудь разбить. Обида, гнев и тоска заполонили сердце, словно наступая в отместку именно сейчас, когда я в первый раз смог погасить этот прилив эмоций. — Джек… я запутался… — выдохнул я в трубку. Глубокий поток эмоций вдруг отступил, и почему-то захотелось заплакать. Черт! Я готов был заплакать прямо сейчас, разговаривая с Джеком! Почему? Сердце словно разбилось… разбилось? Неужели я только что признался самому себе, что Алиса отвергла меня? Нет. Скорее, это просто какой-то порыв… Проклятье! Джек все слышал! — Оз, ты что?.. — послышался его осторожный голос. — Влюбился? Так, все, мне хана!! Только не Джек! Он-то расскажет Алисе, как только я повешу трубку! Знаю я этого козла белобрысого! — Оз, Оз… — вздохнул он. — Наступаешь на те же грабли, что и я… Уж мне-то как не знать… Я же в сестру ее влюбился… Ладно. Что случилось с тобой? Я вдруг не нашел, что сказать. Разве это Джек? Настоящий Джек посмеялся бы, подразнил, поводил за нос, как раньше всегда делал, а сейчас… — Алиса сегодня практически не обращает на меня внимания. Ходит, словно кукла, ни на что внимания не обращает. А когда я спросил ее, что случилось, она ответила просто: «Прости, Оз». Это звучало так… механически, что ли… Словно она с самого утра планировала мне это сказать и уйти… В трубке повисло молчание, но потом голос Джека стал еще более необычным: надрывающимся, с прерывистым дыханием: — Оз… Завтра ровно пять лет… — проговорил Джек и вздохнул глубже, — С тех пор, как Лейси умерла… Я почувствовал, как у меня перехватило дыхание, а сердце в который раз болезненно сжалось. Сестра Алисы. Возлюбленная Джека. Та девушка, которая заменила Алисе мать, по крайней мере, так говорил Джек. — Она умерла 20 мая ровно пять лет назад. Завтра будет пятилетняя годовщина… Я словно не слышал голос брата. Он вдруг стал доноситься до меня словно сквозь толщу воды. В голове все смешалось. Мне вдруг стало невыносимо совестно и в то же время грустно. Алиса ведь так любила сестру. Завтра день, когда та умерла, и из-за этого Алиса столь грустна. — Оз? Ты меня слушаешь? — Да, конечно, продолжай… — выдохнул я, вцепившись в обивку кресла. — Оз, послушай меня. То, что я тебе скажу, должно оставаться в секрете… — я сразу сосредоточился и отбросил грусть и тоску. Джек начал: — В детстве Алису всегда окружала любовь. Ей дорожили. Ее семья всегда была дружна и радостна. Я до сих пор удивляюсь тому, как они могли раньше оставаться такими веселыми и счастливыми. Оз… Ты должен понять одну вещь. Единственное, чего хочет Алиса, единственное, чем дорожила Алиса и единственное, чего она боится больше всего — любовь. В детстве ее окружала любовь, и поэтому в ее маленьком сердце с самого рождения сохранилось много любви, которая хлещет через край. Ее душа наполнена нежностью и лаской, но все, кому она хотела подарить эти чувства, отвергали ее или отталкивали, или хуже того — просто игнорировали. Я думал, что за эти пять лет она перестанет быть той маленькой девочкой, которая улыбалась и смеялась, приветствуя непогоду, или смеялась, когда кого-то побеждала. Ее веселая, открытая душа была очень ранима. Даже несмотря на то, что дети ее возраста не воспринимали ее такой, какая она есть, Алиса оставалась собой. Любовь, которую ей подарили в детстве, пустила свои корни в ее характере. Эта девочка стала открытой и очень ответственной. Она улыбалась неудачам, словно дразня судьбу. Она горько оплакивала чью-то потерю. Она была искренней во всех своих эмоциях. Если она смеялась, то смех ее был столь заразителен, что самому становилось смешно, а если ты слышал ее рыдания, то самому хотелось плакать. Но с каждой потерей кого-то дорогого ее сердцу я видел, как все это угасало, словно огонек. С каждой новой утратой она словно пыталась растратить свою любовь, что накопилась глубоко в сердце. Она хотела раздарить ее всем, чтобы все были счастливы, потому как она очень дорожила этими чувствами. В ее крохотном сердечке таилось столько любви и доброты, что нельзя было описать словами. Она была невинным ребенком, который переживал из-за любого несчастья. Она никогда не была эгоисткой и всегда думала, как сделать хорошо окружающим. Оз, все, что получила Алиса за свою любовь и доброту — горе. Сама судьба словно играла с ней в кошки-мышки. Она всегда страдала, когда жизнь затевала с ней эту игру. Игра, правила которой известны только самой владелице времени. Оз, каждый раз, когда я вспоминаю Алису, мое сердце болезненно сжимается. Ты должен понять ее… Она так много раз дарила свою любовь другим, а те лишь отворачивались от нее, поэтому прошу тебя… Не злись на нее… — Джек… — проговорил я. — Но почему все так? Почему Алисе достается столько горя?.. — Я не знаю… — ответил брат безнадежным тоном. Я сжал трубку в руке так сильно, что, казалось, она сейчас переломится. Хрустнет и разломится надвое. Я не мог понять… понять, почему? Почему Алиса страдает? Почему все, кому она хотела так или иначе сделать что-то хорошее, возвращали ей лишь горе и боль? Ведь она была всего лишь девочкой. Маленькой девочкой, которой пришлось пережить много страданий. Но она всякий раз находила в себе силы подняться и снова идти вперед, не оглядываясь. — Оз… Пожалуйста, давай поговорим об этом подробней немного позже… — Да… я все понимаю… — я положил трубку, не дожидаясь ответа. В моей голове так и не утихали ранее сказанные слова: «Единственное, чего хочет Алиса, единственное, чем дорожила Алиса и единственное, чего она боится больше всего — любовь». Она боится любви, потому что потеряла слишком много близких. Но и одной ей оставаться не хочется. Она мечется от одного варианта к другому, но в итоге остается в неком нейтрале. Она не хочет к кому-то привязываться — видимо, потому что боится новой утраты. Она и так потеряла слишком многих… Я в изнеможении схватился за голову, словно та раскалывалась. Но правда была такова, что все, что Алиса любила, все, чем дорожила и все, что боялась потерять… Проклятье! Джек! Почему он не сказал все сразу? Тогда бы я… А что я? Что бы я сделал? Ситуация осталась бы прежней. Черт! Ну почему все так сложно?? Почему Алиса? Почему именно она? Столько вопросов, но все меньше ответов. Откуда все эти эмоции? Откуда вся эта печаль и внезапная ярость? Эти ощущения словно слились во мне, отдаваясь глубоко в сердце. Я почувствовал, как по щекам потекло что-то теплое. Поднеся ладонь к лицу, я обнаружил, что это слезы. Я плачу? Опять? Господи, да что происходит? Почему слезы? Я ведь только что хотел метать и все разбивать, а теперь сижу в кресле и плачу, как девчонка! Это не по-мужски! Черт дернул меня так углубляться в эмоции! Но почему-то от слез мне стало легче и я, утерев их кулаком, вздохнул. А потом, быстро встав, умчался в ванную. Не хватало еще, чтобы родные застали меня в таком состоянии. *** На следующий день Алиса была еще мрачней, чем вчера. То и дело прикрывала глаза челкой, как при нашей первой встрече. Случайно бросив на нее один только косой взгляд, я понял — она плачет. Весь день я провел с ней. Молчал. Не задавал вопросов. Старался оставлять ее наедине с собой, но в то же время подальше от одноклассников, пытавшихся ей насолить. Я наблюдал за ней на некотором расстоянии. Мне было больно оставлять ее, но я понимал, что так будет лучше. Если я начну к ней лезть — сделаю хуже. Прошел учебный день. На улице висели тучи, и было пасмурно, хотя дождь не начинался. Тучи просто висели и висели. Было как-то чересчур хмуро, настолько, что самому хотелось вот так повиснуть, как эти тучи, и не слезать с неба, пока не станет легче. Домой из школы мы все-таки пошли вместе. В смысле, поехали, но Алиса все равно вела себя отчужденно. Она держалась за багажник, а не обнимала меня, как обычно. Конечно, было приятно, когда она держалась за меня (я ведь все же влюблен в нее), поэтому сейчас она все больше и больше беспокоила меня. Отстраненная, молчаливая и ужасно хмурая. Но я уже с самого утра сказал себе, взвесив все «за» и «против», что не буду зря ее беспокоить. Мы попрощались, и Алиса зашла к себе. Я постоял возле ее дома еще минут десять, прислушиваясь — вдруг услышу что-нибудь подозрительное. Я просто элементарно боялся за нее. Ее отчим, как Алиса позже мне рассказала, был пьяницей и часто бил ее, от чего к этому человеку у меня были самые негативные чувства. Только вспомню о нем — и ладони сами сжимаются в кулаки. Не услышав ничего подозрительного, я, вздохнув, покатил велосипед к себе в гараж. Там, копаясь в каких-то пыльных вещах, сидел дядя и вертел в руках старый деревянный приемник 80-х годов. Не знаю, сколько он там пролежал, но дядя очень любил этот приемник. Нежно и аккуратно он выудил его из других вещей и, взяв тряпку, начал протирать, что-то напевая себе под нос. Я чуть улыбнулся. Да, дядя очень любил старые вещи и не любил расставаться с ними — для него это было все равно, что расставаться с памятью. — А-а-а, Оз, здравствуй! — он улыбнулся и потрепал меня по волосам. — Здравствуй… что это за приемник? — Это… — он с любовью и нежностью провел ладонью по поверхности предмета. — Это моя молодость… Как сейчас помню… Под музыку из этого приемника я встретил маму Ады, Джека и твою тетю, Оз… Ох… А-арлеки-и-но-А-арлеки-и-но~ Да… дядя всегда будто расцветал, когда вспоминал молодость и тетю Розу. К сожалению, тетя была слабой, часто хворала. Не проходило, казалось, и месяца, чтобы она не простудилась. К счастью, Ада и Джек родились здоровыми и крепкими, и они очень любили ее. Я тоже очень любил тетю Розу. После смерти мамы она поставила меня на ноги, и я долгое время был ей благодарен за это. Для меня тетя Роза стала второй мамой, и поэтому потерять ее для меня было такой же болью, как и для остальных. Закатив велик в гараж, я решил не отвлекать дядю от воспоминаний и пошел в дом. Но меня так и не покидали разные мысли. Все они были основаны на беспокойстве за Алису. Она сейчас одна в доме с этим пьяницей, наверное, плачет в подушку, скучая по сестре. Впрочем, Алиса никогда не была размазней. Но если говорить о близких ей людях, то она очень трепетно к этому относится. Я до сих пор помню, как Алиса однажды ударила одноклассника за то, что тот сказал, что ненавидит свою мать. У этого парня отобрали телефон из-за плохих оценок и, только придя в класс, он сразу начал разглагольствовать об этом. Мы с Алисой (мы сидим за одной партой) слышали все, и после слов того парня: «Вот тварь! Взяла телефон отобрала! Что мне теперь все выходные делать?», Алиса, сжав ладонь в кулак, резко встала и со всего размаху ударила его по лицу. У него было выбито два зуба и все лицо распухло. Но Алиса даже бровью не повела, когда ее повели к директору и сделали выговор. Я тоже там был, но Алиса пригвоздила меня к месту одним лишь взглядом, поэтому пришлось мне остаться снаружи. Алисе приказали просить прощения у того ученика, купить ему лекарства и оплатить визит к стоматологу. Но то, как она поступила в итоге, было выше всяких похвал. В тот момент, когда разгневанная мама мальчика пришла в наш класс и громким голосом спросила: «Кто побил моего сына??», Алиса встала, и смело подошла к женщине. Она тут же получила пощечину, но лишь улыбнулась, не слушая меня, хотя я говорил ей отойти в сторонку и ничего не говорить. Она лишь потерла горящую щеку и, улыбаясь, сказала: — У вас нежные руки. Но ваш сын не ценит этого. Ваш сын не ценит того, что вы для него делаете… Я ударила его только потому, что я не думаю, что ваш сын достоин вас… Темные глаза женщины удивленно распахнулись. Теперь они выражали изумление и какую-то неясную тень сожаления. Сожаления о том, что она ударила девушку. — Мама! — в класс вбежал тот самый ученик и сразу оттолкнул Алису. — Не слушай ее! Она ведьма и сумасшедшая! Алиса смерила его гневным взглядом, от которого тот содрогнулся. — Как ты смеешь обращаться так с матерью! — зашипела она. — Ты должен на коленях просить у нее прощения за то, что говорил про нее! Женщина удивленно смотрела на нее. И, едва взглянув ей в глаза, я увидел, как в ее взгляде померкло доверие. Она больше не верила сыну. — Как ты смеешь? Говорить такое мне! — парень хотел ударить Алису, и я, уже встав позади нее, готовился к драке, но случилось нечто иное: рука мальчика замерла в воздухе. Ее держала рука его матери. А другая готовилась ударить сына по лицу, но на сей раз этому не дала случиться Алиса: — У вас нежные руки… — проговорила она туманно во второй раз. — Ваш сын не достоин того, чтобы вы «воспитывали» его таким образом… Женщина опустила руку, и Алиса расслабила захват на ее кисти. Сын был в шоке и не мог даже что-нибудь вымолвить. Мать сказала директору, который был в тот момент в классе, что не имеет никаких претензий к Алисе, и ушла. Весь класс в тот момент был наполнен тишиной, а я, подойдя к Алисе, взял ее за руку, и мы сели вместе за парту. Весь день тот парень не вымолвил ни слова. В тот момент я по-настоящему осознал всю ее тоску и боль. Она была ранимой и в то же время очень проницательной. Я понимал ее чувства. Я тоже потерял мать. Потерял ее, когда в нашей семье должен был родиться ребенок. А мой отец… это просто… нет… не хочу об этом… Сидя у себя в комнате, я не могу ничего с собой поделать. Если Алиса так скучает по сестре, то мы навестим ее! Воодушевленный этим внезапным порывом, я набрал телефон Джека, и через минуту у меня был адрес. Стремглав сбежав по лестнице вниз, я устремился к гаражу и, едва только выкатив велик, услышал из окна Алисы ее крики. Не успел я толком осознать, что делаю, как уже лез по дереву, в изнеможении цепляясь за каждую ветку. Три раза чуть не упав, но в итоге достигнув цели, я спрыгнул на ее балкон. Окно было не закрыто, и я, влетев в комнату, тут же чуть не получил вазой по лбу, которая разбилась в паре метров от меня. То, что я увидел, заставило меня одновременно испугаться и прийти в ярость. Алиса была прижата к стене, дверь слетела с петель и валялась у ее ног, а ее шею обхватили руки отчима, который к тому же яростно бил ее затылком о стену. Алиса становится бледной, как полотно, из ее горла доносится хриплый вздох. Я не знал, что делать, но со всей силы оттолкнул отчима от нее (что стоило больших усилий). Он повалился на бок, и Алиса стала шумно дышать, жадно глотая воздух. Я упал на пол вместе с Ричардом, и он ухватил меня за лодыжку, больно ее сжимая. Но я, дернув ногой со всей силы, высвободил ее и тут же подбежал к Алисе, которая все вдыхала и выдыхала воздух, опираясь о стену. Наворачивающиеся слезы скатывались по ее бледному после удушения лицу, словно обрамляя его. Но тут я услышал возню сзади, и в следующую минуту отлетел к противоположной стене. Я ударился затылком о гладкую поверхность стены и на минуту потерял ориентацию, но, быстро придя в себя, увидел, как отчим Алисы направляется прямо к ней, пока она пытается отдышаться. — Какой герой к тебе поспешил… — грубо прогоготал он, с трудом шевеля заплетающимся языком. Вскочив, я обхватил Алису сзади со спины, и мы с ней упали на пол. Я почувствовал, как из глаз посыпались искры от удара в голову. Теплая струйка крови брызнула из носа и прикушенной губы, но меня это мало волновало. Главное, что Алиса лежала подо мной и ей ничего не угрожало. Мощный удар в спину тяжелым сапогом заставил меня застонать от боли, но я, прикусив кровоточащую губу, вытерпел и только сильней прижал к себе Алису, которая истошно кричала от страха, то и дело всхлипывая. Он надавил мне на спину особенно сильно, так, что и Алису могло изрядно придавить, поэтому я уперся руками в пол, не позволяя ее тронуть. Через несколько минут, как и рассказывала Алиса, ему надоело, и он спустился вниз — видимо, за очередной бутылкой спиртного. Я чувствовал, как мне сдавило ребра, а вместе с ними и сердце. Дышать было тяжело, появилось ощущение, что позвоночник сломан. Но, слава богу, это было не так — я бы его тогда не чувствовал. С трудом перекатившись на бок, я тут же почувствовал прикосновение теплых и дрожащих рук Алисы. — Идиот! — завизжала она, вцепившись в мою рубашку. — Зачем? Зачем ты так? Оз… Пожалуйста, не закрывай глаза, иначе потеряешь сознание… — Алиса, с тобой все в порядке? — спросил я хриплым и рваным голосом. — Оз… — Алиса… просто ответь… — сказал я и вытер кровь с губы и носа. — Да… — ответила она тихо и приглушенно. Она взяла меня под плечи, помогая мне встать, но я быстро оправился, и, умывшись, принялся чинить ее дверь. Это было просто, если учитывать, что дверь просто слетела с петель, а сами они остались на месте. Вся починка заняла не больше пяти минут. Алиса же бросала на меня кроткие взгляды, пропитанные беспокойством, но я все время улыбался и старался смеяться. Боль была во всем теле, но я терпел ради нее. Я готов был носить фальшивые улыбки ради того, чтобы видеть ее искренние. — Алиса, поехали со мной, — предложил я, как только дверь была восстановлена и мы ее заперли на два замка — снизу и сверху. Она удивленно приподняла брови. Я до сих пор видел в ее глазах тень скорби и разлуки. Но через минуту она неуверенно кивнула. Я схватил ее за руку, и мы спустились вниз по дереву, перелезли забор, ограждающий наши дома. Я сел на велик и указал ей на багажник. Мы ехали в молчании, изредка перебрасываясь отдельными фразами. Алиса не задавала вопроса, куда мы едем, а я не хотел ей говорить, заранее боясь, что она передумает. Когда мы подъехали к кладбищу, она словно приросла к земле и не хотела никуда идти. А единственный вопрос, который все же слетел с ее губ: «Откуда ты знаешь?». Мне было совестно за свое эгоистическое желание избавиться от груза на сердце, но я медлил и ничего отвечал, лишь понурил голову. Наконец я услышал вздох Алисы, и она медленно пошла вперед, взяв меня за руку. Мы шли около двадцати минут до самой окраины кладбища, где возвышались четыре одинокие могилы. Первая принадлежала не родившемуся ребенку, что меня удивило. Алиса не рассказывала мне про то, что в их семье кто-то умер до рождения. В следующей покоился Глен Баскервиль — настоящий отец Алисы. Фотографии не было, поэтому я не знал, как он выглядит. Следующая принадлежала маме Алисы — Алисе Баскервиль. И тоже фотографии не было. Ну а последняя находилась чуть поодаль от остальных, но достаточно близко, чтобы понять, что и она относится к ним. Это был большой крест с высеченным на нем именем: «Лейси». Такой оказалась могила ее сестры, и, только завидев ее, Алиса сразу мягко опустилась перед ней на колени, а взгляд ее опустел и наполнился болью. Ее плечи задрожали, и до меня донесся жалобный плач. — Пять лет… — проговорила она рыдающим голосом. — Пять лет я жила в отчаянии и одиночестве. Оно снедало мою душу изнутри, и все в жизни стало для меня ненужным, когда не стало ее… Подойдя к ней, я опустился рядом и взял ее за руку. Она так сильно сжала мою ладонь, что я чуть не застонал от боли, но стерпел. Ей нужно было выговориться, или иначе она больше не сможет нормально себя чувствовать. А она положила голову мне на плечо и роняла слезы, говоря без остановки обо всем том, что, видимо, накопилось за все эти ужасные и долгие пять лет одиночества и боли… — Когда она умерла, в моей жизни не стало ничего, кроме отчаяния… — надрывающимся тоном говорила она, сжимая мою руку. — Когда она умерла, я отказывалась верить в случившееся. Я была всего лишь ребенком! Ребенком, который в 10 лет испытывал на себе всю жестокость людей! Я жила в мире, который был для меня убежищем от всех печалей и горестей. В мире, где царили любовь и счастье, где не было ни горя, ни ненависти… Но так или иначе я все-таки возвращалась в реальность, и единственное, что я отрицала… Гибель Лейси… Я почувствовал, как мое сердце замерло. К горлу подступил комок. Она отрицала гибель своей сестры… «Я отказывалась верить в случившееся»… Ее слова, застряв в голове, не дают мне покоя… она — раненый ребенок, брошенный всеми… — Засыпая, я думаю, о ней… просыпаясь, я думаю о ней… Наивно считая, что она вернется. Вернется, как раньше, и улыбнется мне… Я так скучаю… Скучаю по ее нежным рукам, которые дарили мне любящие объятия, скучаю по тому, как она целовала меня перед сном и желала доброй ночи, скучаю по тому, как она пела мне колыбельную, когда мне снились кошмары… все это… Это слишком больно, чтобы забыть и не вспоминать! — Ты должна отпустить все это… — проговорил я глухим голосом, потому как я сам… сам пережил то же самое. Алиса посмотрела на меня глазами, залитыми слезами, и, шмыгнув носом, отвела взгляд на могилу Лейси. Ей было тяжело. Кончиками пальцев она прошлась по поверхности креста и всхлипнула. — Я очень по ней скучаю… — донеслось до меня жалобное всхлипывание. — Она была для меня всем… после смерти мамы… единственный образ, который всплывает в голове — образ Лейси, которая боролась за наше счастье… Оз… Ты мог бы оставить меня одну? Я бы хотела поговорить с ней… это очень важно для меня… Я смотрел на девушку, которая отчаянно просила меня оставить ее наедине с умершей семьей, и не мог ей воспротивиться. Кивнув, я тяжело вздохнул и спустился с пригорка к воротам, откуда мог наблюдать одинокую фигурку, стоящую возле могил. В моем разуме не утихали ее слова. Слова, сказанные с отчаянием и мольбой, пропитанные таким горем, что хотелось взвыть от боли… Совсем как я… у меня тоже было горе, но рядом нашлись люди, которые меня любили и поставили на ноги… а она… Я не хочу вспоминать тот день и то отчаяние… Не хочу вспоминать… это слишком больно, чтобы быть правдой… *** Небо сегодня затянуто тучами, но я не замечаю ничего, кроме своих мыслей. Они мчатся словно наперегонки сквозь суету моего сознания… Перед глазами светит слабый огонек чего-то душевного… нет… скорее, мне показалось. Последнее, что я видела в тот день — твою улыбку… Твои глаза, пропитанные любовью и тоской… Я так скучаю… *** Сколько прошло времени, пока я сидела возле могилы, неизвестно даже мне. Возможно, это известно деревьям, или, скажем, небу, затянутому свинцовыми тучами. Я сидела возле той могилы и не знала, что говорить, но слова сами хрипло вырывались изо рта: — Лейси… — ветер завывает, унося мои слова и твое имя далеко-далеко, в вереницу проплывающих мимо облаков и шумящего леса вдали от того места, где ты похоронена. Безжизненный блеск креста, твоего единственного надгробия, напоминает мне о том дне. Когда я и ты были счастливы. Но сейчас тебя нет, и жизнь так тягостна и мучительна. — Сегодня небо затянуто тучами… — говорю я тебе. Ты не слышишь, но я все равно говорю, словно ты сейчас здесь, словно ты ждала меня. — Ты помнишь, мы любили дождь? Да, наверное, помнишь… Хорошо бы снова танцевать под ним, но… я больше не люблю дождь… Он перестал быть для меня чем-то важным, когда тебя не стало… сестра… Завывающий ветер за спиной становится жутким. Может, она расстроена? Но мне не страшно. Несмотря на то, что я разговариваю с пустотой, я чувствую… она рядом… — Я хочу, чтобы ты знала: я никогда в жизни не забуду тебя. Я буду каждый раз вспоминать о тебе с улыбкой. Никогда в жизни не скажу осуждающего слова в твою сторону. Никогда не перестану любить тебя… Я очень скучаю по тебе… Ты мне очень нужна, Лейси, но я… никогда не смогу простить себе того, как я врала тебе. Того, как я проказничала и потом ты получала за это от мамы… — я улыбнулась сквозь горячие слезы, которые лились из глаз. — Я буду всегда тебя любить и вспоминать, но ждать тебя я больше не стану. Прости… я устала ждать тебя… Знай, что я ни на кого не держу зла. Я ни на кого не злюсь, и я не разгневана на бога. Помнишь, мама как-то сказала нам, что если люди рано уходят из жизни, то это значит, что бог хочет поскорей сделать их своими ангелами? Я очень в это верю… Я верю, что ты тоже стала ангелом. Прекрасным ангелом с доброй душой и любящим сердцем… Я надеюсь, что ты встретила там маму и отца… И что они тоже стали ангелами… я очень вас всех люблю и скучаю… Я помню, как ты однажды рассказала мне о своей мечте. Ты мечтала когда-то, что ты будешь первой, кто узнает о том, что я влюбилась. Я хочу, чтобы твоя мечта исполнилась… Мое сердце сильно колотится… по телу пробегают мурашки, когда он прикасается ко мне… от одной его улыбки мне становится тепло и радостно. Я никогда не влюблялась, но я чувствую, что, похоже, все же люблю… Я очень надеюсь, что ты простишь меня за все, если ты гневаешься на меня, поэтому… прости… Прости и прощай… моя Лейси… *** Встав с земли, я отряхнула юбку и, подойдя к надгробию, прислонилась к нему, словно пытаясь услышать ее. Но я чувствовала лишь холод завывающего за спиной ветра и старого креста, который одиноко стоял на этом кургане вдали от остальных. Отчего так? Почему все могилы расположены там, внизу, а моя семья, словно не от мира сего, похоронена здесь? Баскервили всегда были изгоями? Я спустилась с кургана, нарвала одуванчиков, которые так любили мама и сестра, и положила эти цветы обеим на могилу. Могилу отца я долго рассматривала и в итоге на нее положила колокольчики. На могилку Чешира — кошачью мяту, которая росла неподалеку. Дойдя до могилы сестры-близнеца, я опустилась рядом с ней на колени. — Хоть мы с тобой и никогда не узнаем друг друга, все равно — будь счастлива там, где ты сейчас… — проговорила я, улыбаясь сквозь пелену слез, которые все не останавливались. Я чувствовала на душе невероятную легкость, словно с груди сняли большой груз. Подойдя к надгробию Лейси в последний раз, я прошептала последнее «прощай» и двинулась назад, не оглядываясь… На этот раз я не скрывала своих слез. И, приближаясь к Озу, заметила его беспокойный взгляд. Но я, стараясь не глядеть на него, прошла мимо, за ворота. — Алиса? — окликнул он меня и я, обернувшись в его сторону, улыбнулась искренне сквозь слезы. — Пойдем, Оз… — проговорила я кротко и мягко, сама не зная, откуда у меня взялось столько радостных эмоций. Он, удивленно захлопав глазами, нагнал меня, и мы пошли обратно к велосипеду. Всю дорогу Оз взирал на меня изумленно, как-то недоверчиво. — Я отпустила ее… — сказала я, глядя на него и не в силах согнать с лица глупую улыбку. — Как ты и сказал… Я отпустила ее и больше не держу… Внезапный раскат грома заставил мое сердце радостно застучать. Сверкнула молния, и гром снова сотряс воздух. Мое сердце затрепетало, я вскинула глаза к небу. На лицо упало несколько дождевых капель. — Начинается дождь… — проговорил Оз, смотря на небо. — Надо бы быстрей возвращаться… Алиса?.. Я перевела взгляд на него и не могла сдержать радостного смеха. На душе было так легко! Огромная плита, давившая, казалось, все это время на грудь, сжимающая сердце, каждый раз будто отпускала меня, когда я проводила время с Озом, и тут же возвращалась, когда он уходил или когда он страдал из-за меня, но сейчас… Эта плита разрушилась навсегда! Хлынули потоки воды. Ливень, казалось, загородил все, что можно было видеть, но мне было все равно! Ведь шел дождь! Тот самый дождь, который я любила! Я пустилась в пляс, сняв ботинки, ступая босиком по мокрой траве и земле, изредка наступая в теплые лужи. Вся моя одежда намокла, но я чувствовала только ритм своего сердца, который, казалось, смешался с ритмом стучащего дождя. Оз смотрел на меня ошеломленно, но я видела в его глазах отблеск радости. Он радовался за меня? Я не знала, но, взяв его за руки, стала кружиться и кружить его самого в каком-то диком, придуманном мною на месте танце дождя. Людей на улице не было и это только прибавляло задора. Хотелось петь и танцевать до потери сил. Глаза Оза ярко пылали, и я отчетливо видела в его взгляде радость и задор. Через минуту мы уже вместе радостно смеялись, кружась под дождем, что-то напевая отдельными кусочками. Молния и гром были свидетелями нашего счастливого безумия! Сердце трепетало от счастья, а разум был поглощен дымкой дождя. Я улыбалась искренне, от всей души, и чувствовала — что-то хорошее уже началось. Началось прямо в тот момент, когда я осознала это. Когда дождь закончился, и я начала дрожать от холода, Оз обнял меня, прижал к себе. В ответ я лишь уткнулась, ему в плечо, блаженно улыбаясь. Я чувствовала такое тепло от него, что хотелось вот так вечно стоять рядом с ним, в его объятиях. Я видела на его лице румянец, когда он, сняв свой пиджак, надел его мне на плечи, несмотря на то, что сам весь был мокрый. *** Домой я не пошла. Я очень боялась, что Ричард снова выломает дверь, тем более, что Оз не пускал меня туда по той же причине. Но, как бы то ни было, до вечера я сидела у него, а потом все же вернулась обратно. Тихо ступая по балкону, я отворила дверь и вошла в комнату, залитую лунным светом. Бесшумно, осторожно спустилась вниз и заметила, что Ричард заснул в своей кровати, сжимая в руках бутылку спиртного. Я вздохнула свободней. Если он засыпал в подобной ситуации, это означало, что он проспит еще долго, как минимум, до завтрашнего обеда. Но, только собравшись возвратиться к себе, я услышала, как он что-то бормочет. Подойдя ближе, я увидела гримасу ужаса, застывшую на его лице, и сама ужаснулась при мысли о том, что он мог видеть. — Нет… — бормотал он. — Ты ведь умерла! Нет! Отшатнувшись от него, я замерла на месте. Я видела, что Ричард плакал.. — Клянусь… я больше не трону ее… только не приходи ко мне… клянусь… больше и руки не подниму… Я убежала к себе в комнату в каком-то неясном ужасе. Что ему снилось? Почему он говорил: «Больше не трону»? Мои глаза слипались, очень сильно хотелось спать. Так что я, оставив все свои тревоги, все же легла в постель. Уже находясь в полусонном состоянии, я почувствовала, как легкий ветерок проник сквозь занавески и стал развевать их. Внезапно кресло-качалка, стоявшее в дальнем углу комнаты, как раз возле приоткрытого окна, начало качаться. Я не придала этому значения, ссылаясь на ветер, но потом почувствовала, как к спине прикоснулось что-то теплое и… родное… Было ощущение, будто кто-то обнимает со спины, но страшно мне совсем не было… я чувствовала такую ласку и тепло, что нельзя было описать словами. Нежные объятия обвились вокруг моей талии, прижали меня ближе к кому-то. Я чувствовала чье-то теплое, ласковое дыхание. И мне по-прежнему не было страшно — наоборот, приятно. Нормальный человек давно бы закричал от подобного, а я не хотела, чтобы это прекращалось. Единственное, чего я боялась — того, что это все исчезнет. Мои глаза были закрыты, и я засыпала, утомленная объятиями и поцелуями в лоб. Я перекатилось на другой бок, и уткнулась этому «теплу», казалось, куда-то в плечо или грудь. Мое сердце затрепетало и наполнилось счастьем, когда я услышала голос этого «тепла». Оно пело колыбельную моей матери. Именно тогда я поняла, что это… Это была Лейси…. *** Крест, освещенный солнечным светом. Вместе с лунным светом пляшут в ночи Духи покойников и мертвецы. Нет ничего, чего стоит бояться, Если ты почтителен к ним. Не бойся… просто скажи: «Не боюсь!», Но знай — им нельзя перечить…