Счастье рядом

— Алиса! — стук в дверь, взволнованный и тревожный. — Открой! Что случилось? Открой, прошу… Девочка сползла на пол по холодной стене комнаты, закрыв руками глаза, из которых тянулись две дорожки слез. Хрип рвется с губ, но девочка только сильней прикусывает губу, чтобы сестра за дверью не слышала ее рыданий. Снаружи слышится возня, а малышка, не обращая на нее внимания, подходит к зеркалу, садится возле него, берет в руки ножницы. В голове всплывают слова одноклассников, которые, дергая ее за волосы, называли «чернавкой». «Чернавка!» — кричали дети и тут же хватали ее за волосы. Почему? Что такого она сделала? Почему ее ненавидят? Чем она отличается от других? — Алиса! — рука сестры схватилась за локоть девочки, и ножницы со стуком упали на пол. Глаза цвета вина наполнены укором, и девочке становится стыдно. Видеть обиду и укор в глазах старшей сестры для нее было в тягость, от этого маленькому сердцу становилось совсем больно. Больно видеть в глазах любящей сестры такие эмоции. — Не смей обрезать волосы… — мягкие и нежные прикосновения к волосам малышки, сидящей перед зеркалом. — Ну, зачем? Зачем ты так? Девочка пустилась в рыдания, прикрывая глаза маленькими кулачками. Это были не просто рыдания, а детский плач — протяжно завывая и всхлипывая, что-то бормоча сквозь слезы. Обида и боль захлестнули маленькую девочку, и она полностью отдалась нахлынувшему горю. Нежные руки сестры легонько и аккуратно отодвинули кулачки от лица. Длинные тонкие пальцы начали вытирать влагу с нежных фиалковых глаз, наполненных удивлением. Сестра, наклонившись, поцеловала девочку в макушку. — У тебя очень красивые волосы… — томный и глубокий голос, полный любви. Алиса помнит, что так звучал голос матери, когда она утешала кого-то из них. Теперь Лейси все больше напоминала ее. — Черные, прямые, мягкие, как шелк… — перечисляла сестра, проводя по прядям расческой, напоминающей дорогой гребешок. Лейси, стоя сзади, что-то мудрит с волосами, нежно напевая свою любимую мелодию. Волосы в ее заботливых руках всегда становились чем-то волшебным, и душа ее сестренки всегда радовалась, когда Лейси улыбалась. Алиса с зареванными глазами смотрит, как девушка с любовью пропускает сквозь пальцы ее пряди и, закусив несколько заколок, делает ей красивую прическу. — Никогда не потакай тем, кто тебя не любит… — А что, если от этого станет хуже? — Если у тебя не получится, я обязательно помогу тебе, — теплые касания к лицу, обрамленному слезами. — Я ведь твоя старшая сестра… Алиса, не смей обрезать волосы. Они очень красивые. — Разве кто-нибудь полюбит чернавку? — печально и как-то одиноко протянул плаксивый голос. Улыбка тронула молодое лицо старшей сестры девочки. Лейси провела теплыми ладонями по плечам Алисы, дальше ладони прошлись по шее, а после зарылись в волосы. — Полюбит… будь уверена… Ведь у всех в жизни свой суженый… — А твой суженый — Джек? — Да. Конечно… — засмеялась девушка. — Ты ведь сама знаешь… Алиса улыбнулась и вытерла слезы. Дверь заскрипела и в нее просунулась голова золотоволосого парня. Ослепительная улыбка, задор в добрых, веселых глазах. — Ну что?.. — осторожно спросил Джек, скосив глаза на обеих девушек. — Алиса, с тобой все в порядке? — Ага! — улыбнулась Алиса и помотала ногами, сидя за столом. Парень и девушка дружно улыбнулись. Видеть радость на этом маленьком личике, которое выражает такие искренние эмоции, было для них чем-то волшебным. Блондин прошел к девчушке и потрепал ее по волосам. За что получил расческой по руке. — Мы делаем прическу, а ты сейчас все разрушишь! — шутливо пригрозила красноглазая, усмехаясь. Тонкие нежные ладони, державшие гребешок, едва успели пройтись нежным касанием по волосам девочки, как внезапно расческу перехватила мужская ладонь. Красные глаза изумленно впились в блондина, на что тот лишь хмыкнул и перехватил ситуацию в свои руки. Так же аккуратно пройдясь расческой по волосам, парень зацепил прядь, и вскоре была готова аккуратная косичка. Достав синюю ленту из кармана, блондин украсил конец косички миниатюрным бантиком. Алиса улыбнулась в зеркале, на щеках заблестел румянец, в глазах заплясал восторг. Она радостно подпрыгивала на стуле и нетерпеливо вертелась, когда парень принялся за вторую косичку. Вскоре голова малышки была украшена двумя косичками с голубыми ленточками на конце. После этого Лейси и Джек дружно улыбнулись и стали рыться в шкафах, выуживая оттуда одежду. Юбки и платья летали по всей комнате, чередуясь с красивыми туфельками и блузками. Вскоре все это стало оказываться на девчушке, робко наблюдающей за манипуляциями взрослых. Переодеваясь за шторой, повешенной старшей сестрой, девочка примеряла все новые наряды, нередко не без помощи сестры. В комнате играла заводная музыка, а вся троица бесилась, развлекая некогда грустившую девочку. Сердце Алисы стучало от радости и счастья, которое, казалось, переполняло все ее маленькое существо. Радостно смеясь, троица играла во всевозможные игры. Вот они завязывают Джеку глаза и, крутя его, стараются не попасться ему в руки. Простые и веселые жмурки. Вот они, одетые в белые фартуки, рисуют руками, испачканными в краске, на белом холсте, иногда измазывая друг друга. Вот они, громко смеясь, переплетаются, играя в твистер, с громкими криками падают, не выдержав, и тут же заливисто смеются. День проходит весело и задорно. Забываются печали и тоска. Забывается случай с ножницами и неудачи из-за одноклассников. День, насыщенный и бурный, под конец которого все трое идут за мороженым. Алиса, утомленная, засыпает на диване, где расположилась вся троица. Голова девочки лежит на коленях у сестры, в то время как та, улыбаясь, проводит руками по ее лицу, иногда затрагивая пряди волос. Рядом, обняв Лейси за талию, садится Джек и накрывает Алису одеялом. Лейси аккуратно поддевает девочку и ложится на диван, кладя рядом с собой сестру, возле которой неспешно ложится Джек. Милое трио, состоящее из взрослых по бокам и ребенка посередине. Приподнявшись на локте, Лейси гладит засыпающую сестру по волосам и легко напевает любимую мелодию. Девочка легонько сопит и улыбается сквозь сон. — Уснула… — прошептала Лейси, глядя на сопящую Алису. — Знаешь, она никогда не спала так спокойно с тех пор, как Чешир погиб… — Он ведь был ее любимцем… — напомнил Джек, тоже не сводя взора с маленькой девочки. — Не волнуйся… все будет хорошо… Блондин осторожно перегнулся через девчушку и прикоснулся к губам девушки в легком поцелуе. Та ответила, немного продлив ласку, но через минуту оба отстранились. Ладонь блондина гладит лицо возлюбленной, а та улыбается и накрывает его ладонь своей. — Когда-нибудь я заберу вас обеих отсюда, — уверенно, но тихо проговаривает Безариус, стараясь не разбудить спящую Алису. Улыбка Лейси становится чуть шире, а в глазах пляшет радость, смешанная с толикой горести. Отчего так? Возможно, из-за того, что обе Баскервиль настолько сильно прониклись грустью? Ведь они жили в печали на протяжении двух лет. — Я наряжу тебя в черное свадебное платье… — произнес Джек, приблизившись к лицу черноволосой над головой спящей Алисы. На его губах заиграла усмешка на фоне глаз цвета вина, которые были пропитаны теперь любовью. — Почему в черное? — Потому что ты особенная — так же, как и этот цвет. Он может казаться мрачным и грубым, но для меня означает тайну. Ты тоже для меня как тайна. Тайна — с глазами цвета пьянящего вина и с дерзкой ухмылкой на лице… — А ты?.. — А я детектив, который рано или поздно разгадает тайну внутри тебя и примерит на тебя черное платье… *** Слякотный дождь не дает покоя. Пред глазами стоит могила возлюбленной, и это — как нож в спину. Нет, даже не в спину, а в сердце. Глубоко, по самую рукоять. Даже физически становится плохо, и хочется сейчас же закричать со всей силы: «Этого не может быть!». Но нет. Губы выровнены в тугую полоску, с них слетает только хрип, смешанный с тяжелым вздохом. Глаза цвета изумруда непривычно пусты и пропитаны лишь дымкой боли. Подойти к дрожащей в рыданиях девочке, погладить по плечам и успокоить — такие действия были почти невыполнимы. Но все-таки блондин, переборов себя, сделал это. Алиса утихает, почувствовав его ладони на своих плечах. Потом встает и порывисто прижимается к нему. Джек отвечает ей тем же. Грусть, тоска отпечатываются в сердце и не могут угаснуть даже от того, что они сейчас вместе. Оба дороги друг другу. Он для нее — брат и дорогой сердцу человек. Она для него — сестра и словно дочь. — Алиса, пойдем со мной… — глухо говорит Джек, перебирая пряди ее волос. Алиса отрицательно мотает головой, глядя зареванными глазами на блондина. Тот удивленно вскидывает брови и опускается на колени перед девочкой. — Почему? — Это наш дом! — вскрикивает девочка, яростно щуря глаза и сжимая кулачки. — В этом доме жили я моя семья! Я не позволю, чтобы он там остался! Джек удивленно распахнул глаза, вместе с тем схватив Алису за руки и прижав к себе. — Алиса, ты не сможешь жить одна… — Смогу! — яростно говорит девочка. — Я не дам ему жить в этом доме, пока я жива! Лейси говорила так же! — Но, Алиса… — Нет! Я так сказала, значит, так и будет! — девочка вырвалась из объятий, не обращая внимания на возгласы, несущиеся ей вдогонку. Джек простоял несколько минут, смотря на то, как Алиса убежала в сторону машины, которая их привезла. Потом, схватившись за голову, выкрикнул какое-то ругательство, но, решив не поступать против воли девочки, тяжело вздохнул и, в последний раз бросив взгляд на могилу возлюбленной, ушел в сторону своей машины. *** Тебя не было так долго, И вот ты, наконец, пришел. Что же ты стоишь так одиноко? Ты меня не узнаешь? Я ведь тебя сразу же признала, А ты лишь улыбаешься, А я смеюсь сквозь слезы. Тебя не было так долго. Глава VI. Мелодия ностальгии. Долгожданный гость, пришедший с музыкой часов. Забытые печали станут песком, орошающим разум. *** Я встала в 6 часов, как только прозвенел будильник. И, едва я разлепила глаза, как сразу мне в голову ударили воспоминания вчерашнего дня. Расставание с Лейси. Странно, но я не чувствовала больше той тоски, которая пожирала меня раньше. Было немного одиноко без этого чувства принадлежности кому-то, но появилось по-своему свободное чувство легкости. Приятно — казалось, будто какая-то ноша свалилась с сердца и души. За окном светит солнце, а в воздухе витает аромат сирени. Весна пришла! Хотя, если подумать, она пришла давно, я просто не замечала этого. Боже, как же легко! Я бодро встала с кровати, напевая излюбленную мелодию, которая уже не была для меня чем-то тяжелым — как раз наоборот! Пройдя в ванну, сразу включила горячий душ. Теплая вода с приятным гелем для душа… как же классно! Лежащий на столе плеер быстро оказался у меня в плену и я, включив наушники, стала делать маленькую уборку после вчерашнего инцидента. Напоминания о нем немного омрачили мои воспоминания, но я не позволила им испортить себе настроение. Когда валяющиеся на полу игрушки были разложены по местам, я добралась до полок, где они стояли, и стала неспешно вытирать с них пыль. Изредка мое сердце подпрыгивало и больно сжималось при взгляде на эти игрушки. Каждая из них была связана Лейси, лично для меня. И, глядя на них с некоторой грустью, я говорила каждой игрушке, какая она запыленная, и стряхивала с нее пыль. Иногда, взяв щетку, я приглаживала их старый мех, а тряпкой протирала глазки-пуговки и носики. Было немного грустно — вот так сразу осознавать, что я рассталась с последними воспоминаниями о сестре, но вчерашний вечер так и не выходил из головы. Сейчас, когда я вполне оценивала ситуацию, на меня накатил некоторый страх, но затем, вспомнив сон, я успокоилась. Мне снилась Лейси. Она плакала и улыбалась сквозь слезы, прижимая меня к себе. Ее нежные руки обнимали меня. Она ласково шептала: «Спасибо…». Только тогда я поняла, что все это время она страдала. Я верю в жизнь после смерти, и только сейчас поняла, что все это время Лейси была рядом и с болью наблюдала за мной. Но, как только я услышала во сне искреннее «спасибо» из ее уст, с меня словно сняли огромный камень. Все тревоги и печали поутихли, а бесполезные слезы, наворачивающиеся каждый раз на глаза, забылись. Я с любовью провела ладонью по пианино в углу комнаты, протерла его тряпкой. Как сейчас всплывают в голове картинки из прошлого. Лейси, учившая меня играть на пианино, и мама, наблюдавшая за нами с улыбкой. Грустно улыбнувшись, я закрыла крышку инструмента и проследовала к шкафу. Выудила оттуда яркий наряд, состоящий из синих джинсов и белой футболки с кроликом. Отыскав расческу и сев перед зеркалом, я стала расчесывать волосы. Из зеркала на меня смотрела словно другая я: еле заметный румянец от беготни по комнате, глаза, светящиеся задором, глупая улыбка, не сходящая с лица. Говорят, зеркала хранят память о своих хозяевах. Не знаю, верю ли я в это, но, глядя в зеркало и причесываясь, я снова вижу картинку из прошлого: Лейси расчесывает меня, пока я плачу от того, что одноклассники дергали меня за волосы, называя «чернавкой». С того дня я никогда в жизни не притронулась к ножницам, из-за этого волосы стали очень длинными. Черные, прямые, мягкие, как шелк… Эти слова накрепко застряли в голове, и я не жалею об этом. Сделав свои излюбленные тонкие косички с заклепками, которые мне подарил Джек, я улыбнулась своему отражению, все больше веря в то, что жизнь потихоньку налаживается. Теперь я видела перед собой по-настоящему счастливую девушку, и с таким безоблачным настроением я спустилась вниз, тихо и осторожно ступая по ступенькам. Спустившись, я метнула взгляд на кровать, где дремал Ричард, и увидела, что он странно ворочается. Это напомнило мне вчерашнюю ночь. Медленно я подошла к кровати, чтобы лучше понять его состояние. Внезапно его глаза распахнулись и он, оторопев, с диким видом отшатнулся от меня. Но потом по его лицу пробежала тень ярости, и он рванулся ко мне так быстро, что я даже не успела среагировать. Я почувствовала дикую боль на лице, а точнее, на уровне глаза. Я даже не вскрикнула, а просто ринулась от него что есть мочи. В моем сердце снова заголосили обида и боль. Опять… Меня бьют и ненавидят… Запершись в комнате, я бессильно сползла по стене на пол. Потом, посмотрев на приоткрытую дверь в ванную, я побрела туда и ужаснулась, увидев свое отражение в зеркале. — Шикарно! — истерический смешок сорвался с моих губ и я, зажмурившись, провела ладонью по глазу. Теперь под ним красовалось красное пятно, ну, или в простонаречье — фингал. Внезапно в кармане джинсов зазвонил телефон, и я, взяв трубку, услышала голос Оза: — Алиса! Ты скоро? Автобус давно отъехал, и даже на велосипеде мы можем не успеть… Нельзя, чтобы Оз видел. Иначе опять навлечет на себя беду. Всякий раз, когда он заступался за меня, он ходил в синяках и ссадинах и, улыбаясь, говорил, что он мальчишка и ему так положено. Этот глупый «мальчишка» всегда за меня заступался, а я лишь каждый раз за это называла его идиотом и «никчемным слугой». — Я приду позже, Оз, езжай без меня… — сказала я, рассматривая в зеркале свое «приобретение». — Алиса? — отозвался он. — Что-то не так? Может, тебе помочь? — Нет! — сказала я слишком резко и добавила уже мягче: — Просто я немного проспала, и я не хочу, чтобы ты видел меня неухоженной. Глупый слуга! Я же девушка! — Ясно… — весело засмеялся он, и внутри у меня все сжалось от вранья. Я опять обманывала. — Увидимся тогда в школе? — А? Да, хорошо… — я рассеянно повесила трубку и стала шарить в тумбочке в поисках черных очков. Собственно, очки были нормальными. Темные и достаточно небольшие, чтобы сразу не понять, что я пытаюсь скрыть что-то. Надеюсь, Оз ничего не заподозрит, но все же придется ему сказать. Проклятье! Я опять утаиваю от него все! Но у меня нет выбора. Если я ему скажу, то он опять будет рисковать здоровьем. У меня до сих пор ком в горле стоит при воспоминании о вчерашнем. Теперь Ричард избил и его. Но надо было все-таки идти в школу и хоть что-то сделать. Хотя бы притвориться, что все хорошо. *** Я пришла за 10 минут до звонка и, что самое удивительное, меня никто не узнал. Наверное, во всем виновато то, что я оделась не по-свойски. Я всегда ходила в строгих юбках и блузках с кофтами, а тут в джинсах и футболке. Но это не было важно. Главное, что меня не заметил Оз, хотя, проходя мимо каждого коридора, мне приходилось оборачиваться и озираться. Вот я вижу свой шкафчик, а рядом — Оза, который стоит там, словно сторожевая собака, и смотрит на время. Вот он забирается рукой в карман и достает телефон. Быстро поняв, что он хочет позвонить мне, я отключаю свой. Он звонит, удивляется, что телефон недоступен, и наконец, взглянув на часы, вздыхает и отправляется в класс. Как только он ушел, я почти на цыпочках направилась в сторону шкафчика. Сквозь темные очки мне не особо хорошо видно и, несмотря на то, что я была в кедах, я могла споткнуться на ровном месте. Я открыла шкафчик и достала учебники, но, повернувшись, чуть не выронила их. Лицом ко мне стоял ухмыляющийся Оз. — Алиса? — в его глазах заплясал радостный и задорный огонек. — Ты чуть не опоздала… А что за очки? Я чуть отступила от его рук, которые попытались их снять. — Алиса… — протянул он обиженно. — Ну дай посмотреть! — Нет! — сказала я резко и отошла еще на шаг, судорожно думая, что бы сказать. — У меня… глаза не выспавшиеся! — Ну и что? Подумаешь! У меня тоже такое бывает! — он стал наступать на меня, ловить мои руки, подбираясь к очкам. — Ну, Алиса! Я только посмотрю! — Оз, нет! — я уже устала каждый раз отбиваться от его рук. Внезапно я прозевала тот момент, когда он подобрался слишком близко и вырвал очки. Словно в замедленной съемке, его взгляд пропитался беспокойством, очки выпали из его ослабших рук и разбились. А я лишь смотрела ему в глаза и чувствовала, что вот-вот заплачу. Мне было очень стыдно. Я его опять обманула. Я опустила голову. — Алиса… — Не надо! — сказала я резко. — Не надо ничего… — Я не хотел… Я молча подняла разбитые вдребезги очки. Посмотрела на них, потом снова на Оза. Его взгляд стал твердым и решительным. Брови сдвинулись, губы выровнялись в тонкую полоску. Вдруг он схватил меня за руку и побежал в сторону дверей, ведущих во двор. Я просто держалась за его руку, не в силах сказать хоть слово, потому как слезы сдавливали горло. Я пришла в себя только тогда, когда он отпустил мою руку, а сам сел на велосипед. — Оз? Он протянул мне руку, указывая на багажник. До слуха донесся звонок на урок, все устремились в здание школы. А Оз всего лишь протягивал мне руку. — Оз, мы… — Дай мне руку, — улыбнулся он, и я не могла не послушаться. Мы сели на велосипед, и Оз нажал на педали. Он никогда так быстро не гнал. Ветер свистел в ушах, а перед глазами все смешалось, будто видишь одну картинку в нескольких разных местах. Оз гнал даже слишком быстро. — Оз, ты что, сумасшедший?? — закричала я, когда увидела, что он собирается съехать с крутой горы, с которой любили кататься экстремалы нашего города. — Возможно! — ответил тот, громко рассмеявшись и надавив на педали. Наш велосипед набрал скорость, и я, завизжав, крепко ухватилась за ликующего Оза. А он лишь посвистывал, что-то пел и громко смеялся. Сумасшедший! Я кричала, как ненормальная, а он все пел песни и время от времени что-то выкрикивал. Велосипед притормозил, и я даже не сошла с него, а чуть ли не сползла. И сразу же окрепшими руками вцепилась в синюю кофту этого белобрысого. — Сумасшедший! — закричала я, колотя его. — Совсем из ума выжил! А если бы мы разбились?? — Ха-ха-ха-ха! — засмеялся он и взял мои руки в свои. — Прости… — добавил он уже ровным и спокойным тоном. Его взгляд вдруг снова приобрел оттенок вины и сожаления. — Просто я хотел развеселить тебя и отвлечь от всего. Я выдернула руки и посмотрела себе под ноги. Он всего лишь хотел меня развеселить. Да. Я тоже не хотела вспоминать все плохое. Вчера, отпустив Лейси, я дала себе зарок, что начну жить заново. С чистого листа. Оз… Ты такой дурак… Но… ты мне таким нравишься намного больше… — Глупый слуга… — пробормотала я, чувствуя, что краснею. Оз улыбнулся и, оглядевшись, взял меня за руку. Я почти безвольно последовала за ним. Место, куда мы приехали, оказалось тем самым, куда мы любили уезжать, чтобы делать уроки, болтать или просто проводить время в спокойствии. Огромный железный мост неподалеку навевает на меня те кошмарные воспоминания, но я их отгоняю и только крепче хватаюсь за руку Оза. — Оз? Зачем мы сбежали? Тебе ведь попадет! Он удивленно поднял на меня взгляд, но потом в его глазах засверкал какой-то деспотичный, нехороший огонек. До меня донеслось его смешанное со смехом бормотание: «Знала бы ты, сколько раз я такое вытворял». — Это я, наверное, должен извиняться. Ты ведь отличница и прогуливаешь из-за меня... — Я училась прилежно только из-за того, что… — я вдруг замолкла. Но, вздохнув, продолжила. — Только из-за того, что у меня не было каких-то личных дел. Ни друзей, ни семьи так таковой, вот я, чтобы забыться, и погружалась в учебу с головой. — Это звучит немного… — Оз прошел вглубь ромашкового поля, где он меня недавно сфотографировал, я неспешно последовала за ним. — Грустно. — Я знаю, — ответила я и отпустила его руку, чтобы поправить челку. Оз сел на цветы, а позже и вовсе лег, глядя на облака. Я легла рядом. Было приятно, что он вот так вот — рядом. Мы с ним одни. Посреди ромашкового поля… Не забывайся, Алиса! Оз — друг! Он только это и говорит каждый раз! Нет причин надеяться на что-то! — Алиса… — я перевела на него взгляд и внезапно покраснела, но, быстро согнав румянец, почувствовала его ладонь на щеке. — Сильно болит?.. — Не очень… — грустно ответила я, накрыв его ладонь своей. Его взгляд внезапно наполнился все теми же беспокойством и решительностью. Он привстал и смотрел на меня уже сверху вниз. — Почему?.. — говорит он, туманно глядя мне в глаза, и я вижу на его лице оттенок обиды. — Ты никогда не рассказываешь мне о своих проблемах… Я ведь!.. Я внезапно обняла его и уткнулась ему в грудь. Ощутила, как мое сердце ухнуло глубоко вниз. Я чувствовала, что сильно виновата. В конце концов, он прав. Я никогда ему не рассказываю все сама. Обидно. Опять мне стыдно и обидно! Почему все, кто со мной общается, рано или поздно уходят от меня или просто страдают? Не хочу, чтобы он уходил. Не хочу терять его. Он так много стал для меня значить! Я ведь, в конце концов, впервые в жизни испытывала такие чувства к мальчику! Видеть в его глазах радость было для меня чем-то воздушным. Чем-то таким, что заставляло сердце биться в разы быстрей. Видя его улыбку, я каждый раз чувствую, что краснею, а мурашки, проносящиеся по телу от его прикосновений, скоро сведут меня с ума. В голове царит неразбериха, а когда он смотрит мне в глаза, я могу поклясться, что мне хочется его обнять или поцеловать. О господи! Я опять краснею! Сколько можно? Алиса, возьми себя в руки и живи реальностью! Нам не быть вместе, мы ведь только друзья, и все… Но лучше плакать от любви, чем от ненависти, которую мне пришлось испытать невиданное множество раз. Жестокость людей, не имеющая границ, меня поражает и пугает одновременно. Иногда мне хотелось спрятаться куда-нибудь, где меня нельзя найти, и вот так… жить и умереть…. Моя жизнь была тьмой, пока не появился ты… Оз… *** Алису снова били. Почему? У кого может вообще рука подняться ударить ее или причинить ей вред? Я не понимаю. Не понимаю жестокость людей и их поведения. Возможно, Алиса права? Все эти люди причиняют ей вред из-за того, что сами хотят казаться святыми? «Таким людям, как они, нужен кто-то, об кого они могли бы вытирать грязь своего существования, думая, что они сами — чистые и непорочные…» — эти слова она сказала при нашей первой встрече. Получается, Алиса права, и все просто хотят видеть в себе чистых? Чистые, непорочные и святые… Они все считают так! Но я думаю иначе! Я не считаю себя святым, я не считаю себя идеалом. Таких не существует. Мы все — порочны. Мы все — грешники. За это мы и живем на этой земле. Но в моих глазах лишь ты, Алиса — ангел. Она не думает о себе, только об окружающих. Она никогда никого не трогала, если к ней не лезли или если кто-то сам этого не заслуживал. Она чувствует ложь и поощряет правду. Она приносит всем добро, несмотря на то, что с ней обращаются, как с чужой. Она всем тут кажется чужой, а что она сделала не так? — Оз? — Ты слишком много думаешь об остальных… — проговорил я, глухо наблюдая за тем, как над полем проносится стайка бабочек. Уже был конец мая, и весна смело вошла в свои права, хотя скоро они закончатся, так и не начавшись. В воздухе витал аромат распустившейся сирени и других цветов, что щекотало мое обоняние. В небе летали птицы, прилетевшие с юга, а вокруг нас — просто воскресшая жизнь, снующая везде перед глазами. — Алиса, побудь немного эгоисткой… — выдохнул я, немного наклонившись к ней и проводя ладонью по ее лицу. Ее глаза удивленно распахнулись, что заставило мое сердце подпрыгнуть и перевернуться. Эти глаза цвета фиалок всегда меня манили и заставляли забыться в грезах, снова и снова погружаясь в них и с трудом выныривая, чтобы вернуться в настоящее. — Ты многое даешь и ничего к тебе не возвращается… Так возьми все для себя сама. Побудь эгоисткой. Поживи хоть раз ради себя… — Ты просишь то, что, наверное, никогда никто не просил… — отозвалась она, все так же не отводя взгляда. Пусть один глаз у нее был «испорчен» и побит, я все равно не отворачивался, а смотрел, не отрываясь. Я видел в ее глазах не только внешнюю красоту, но и внутреннюю. -Я лишь прошу, чтобы ты хоть раз подумала о себе… Ты стольким жертвуешь ради других, а что получаешь взамен? — Оз, люди — глупы, — просто говорит она, не давая мне закончить. — Разве, живя ради себя, я не стану подогревать их злобу? — Но… — Послушай, — она взяла мое лицо в свои ладони, что заставило меня покраснеть. Ее глаза вдруг сосредоточено впились в меня, словно изучая взглядом. — Нельзя познать искреннего счастья без лютой жестокости людей. Нельзя познать что-то радостное, по-настоящему не оценив что-то плохое… Оз, все свое детство я прожила в любви и ласке, и я смеюсь в лицо судьбе за то, что она проделывает со мной теперь. Все рано или поздно заканчивается… — Алиса… — я не нашел, что сказать в ответ на такие громкие и звучные слова. — Оз, послушай… — она, отпрянув от меня, встала на ноги и последовала дальше в поле. — Вчера я… — она внезапно замолчала, и по ее глазам мне стало ясно, что она сомневалась, говорить мне или нет. — Мне снилась сестра… Я замер на месте, всматриваясь в силуэт на фоне поля, чьи волосы трепал ветер. Она стояла ко мне спиной и говорила немного приглушенно, словно боясь, что я ее высмею. Я знал, что когда снятся умершие родственники, насчет этого шутить нельзя, а смеяться тем более. — Она сказала мне всего лишь одно слово… — проговорила Алиса. — «Спасибо»… — Спасибо? — Угу… — кивнула она, переводя на меня взгляд, когда я подошел ближе. — Знаешь… только тогда я поняла, что все это время, живя теми иллюзиями, которые я сама себе создавала, я делала только хуже себе. Но когда появился ты… Я вдруг перестала жить этими иллюзиями, и на душе стало светло… Поэтому мне кажется, что Лейси говорила спасибо не только мне… но и тебе… Она, внезапно улыбнувшись, понеслась еще дальше в поле, сняв с ног кеды и носочки, ступая босыми ногами по траве и земле. Ее шелковый смех, внезапно разорвавший тишину, был для меня словно песней, которая тревожила сердце в немом трепете. Девушка, танцующая вчера под дождем и танцующая сейчас в поле цветов под резкие порывы ветра. Девушка, потерявшая все дорогое в своей жизни, испытавшая на себе всю жестокость и подлость окружавших ее людей, улыбалась искренне и смеялась от души. Глаза, в которых мне не раз доводилось видеть слезы боли и обиды, но никогда — слезы сожаления или горечи. Она смеялась сейчас под музыку ветра и щебетание птиц. Улыбалась своим неудачам и горестям. Она — несгибаемая яблоня с запоздалыми плодами. Ее крепкий, гибкий ствол не поддается никакому порыву ветра, а люди давно бросили ее, так и не надеясь собрать урожай, но яблоня держится изо всех сил и в итоге приносит плоды, только люди уже не видят этих плодов и не знают о них. Но другие люди — прохожие — замечают, и, вкушая их, уже довольны, хотя редко кто поблагодарит ее за эту работу. Никто за ней не ухаживает, но она держится и все равно приносит плоды, но все реже ее за это благодарят. Алиса — как несгибаемая воля в этом прокаженном мире. — Глупый Слуга! — раздраженно восклицает она и вешает мне на шею большой венок из ромашек. — Ты так и будешь стоять, или может, повеселишься, раз уж мы сюда пришли? Алиса — дерзкая, порой грубая, и очень своеобразная… такой она нравится мне намного больше, чем во все остальные моменты. Мгновения, когда она смеется и улыбается, когда я вижу эту искру «госпожи» в ее глазах — наверное, лучшее, что я видел в своей жизни. — Ха-ха… — засмеялся я, и мой смех был из самой души. — Эй! Пошли на речку! Там, наверное, можно увидеть кои! — задор в ее глазах заблистал новыми красками и я, уже весь в радостных грезах, просто ухватился за ее протянутую руку. Ее руки теплые и нежные — звучит странно, но они у нее всегда были теплыми. В то время как мои ладони — чаще холодными. Хотя в те моменты, когда она была рядом, мои ладони все равно согревались, я все же чувствовал себя мрачней Алисы. Мое прошлое очень схоже с ее. Но… от этой мысли меня воротит… когда я вспоминаю тот день… — О-о-о-о! — Алиса остановилась на помосте, внимательно и с любопытством взирая на скользящих под водой кои. — Они уже здесь… Эй, Оз! Завтра придем сюда рыбачить! И только попробуй забыть, Никчемный служка! — Да, Алиса… — улыбнулся я, склонив голову набок, и посмотрел туда же, куда и она. Впервые за время нашего общения я видел Алису такой беспечной. Джек говорил, что она очень открытая и «взрывного» характера. Она грубая снаружи и мягкая внутри, но за годы эта ее черта дала трещину, и она стала замкнутой в себе. Но, похоже, трещины срастаются, и скоро я увижу Алису настоящую. Алису грубую, невоспитанную, но очень веселую и ранимую. Что ж, я буду только рад этому. — Оз… — я перевел на нее взгляд. — Знаешь… мне будет тяжело рассказать тебе все сразу… Но если ты попросишь, то я… Обязательно тебе расскажу при одном условии. — Каком? — Ты больше не станешь лезть под горячую руку! — Я не могу пообещать тебе этого, — я подошел к ней и внимательно посмотрел ей в глаза. — Ты мой друг. И поэтому я должен защищать тебя, во что бы то ни стало. Ее глаза вдруг пропитались дымкой обиды и сожаления. Она не хотела, чтобы я рисковал собой ради нее. — Оз, мне больно осознавать, что ты все время страдаешь из-за меня! — она уже начала повышать голос, а глаза стали поблескивать огнем ярости. — Ты каждый раз рискуешь собой ради меня… — Потому что ты мой друг! — ответил я громко. — Прости, Алиса, но я буду заступаться за тебя, чего бы мне это ни стоило! Но если ты попросишь, я не стану делать опрометчивых поступков. Я знал, на что иду, предлагая тебе дружбу… Или ты забыла, Алиса? Забыла, что я говорил тогда? Она опустила голову и стала всматриваться в водную гладь. Внезапно она подошла ко мне и схватила за ворот рубашки. — Ты идиот! — вскрикнула она. — Идиот! — с каждым выкриком ее руки начинали трястись, а хватка слабеть, вскоре она и вовсе отпустила мою рубашку. Потом она уткнулась мне в грудь, и я стал красный, чуть ли не до ушей. Я легонько обнял ее и притянул к себе, гладя по спине и слыша, как она проклинает все на свете, бросаясь ругательствами в мой адрес. Говоря, что я «бесполезный слуга» и что ничего путного из меня не выйдет. Но при этом повторяя через каждое слово, что я самый близкий и единственный друг. Она говорила, что я олух, каких еще свет не видывал, а потом добавляла, что я самый важный человек в ее жизни. Говорила, что я дурак, но такой близкий дурак, что хочется иногда меня удушить. Я грустно улыбался ее словам. Она очень не хотела, чтобы другие страдали из-за нее, но в то же время она не хотела оставаться одинокой из-за этого. Дурашка. Я ведь тебе уже говорил, что не брошу тебя… Алиса… моя дорогая Алиса… *** Домой мы пошли уже в мире от того, что все высказали друг другу. Я все меньше таил на нее обиды за то, что она мне ничего не рассказывает, а она просто была довольна, что наорала на меня. Что, собственно, было даже забавно. Весь учебный день мы прогуляли на реке и в поле. Чувствую, будет хорошая взбучка. Ну да ладно, родным не привыкать к моим прогулам. Я повел Алису к себе, говоря, что ничего страшного не будет. Мои родные уже сами поняли, что Алиса живет «под кнутом». Они никогда не обсуждали этого и не расспрашивали меня лишний раз. Хотя потом я узнал, что Ада видела побои раньше меня, но не сердился. Войдя в дом, я услышал из гостиной громкие аккорды пианино. Это пианино принадлежало Джеку, и кроме него в семье никто не играл, поэтому в моей душе тут же запылал радостный огонь. Но только я хотел сказать Алисе, что в доме Джек, как она уже успела куда-то уйти (как я позже выяснил, в ванную). Решив ее не беспокоить, я прошел в гостиную, где действительно за пианино сидела знакомая фигура с длинной блондинистой косой, в одной белой рубашке и черных штанах. В гостиной больше никого не было, поэтому я прошел к нему на цыпочках и сзади набросился на его шею. — Ах ты шкет! — усмехнулся он коварно и, встав с места, перебросил меня на мягкий ковер. — Нападаешь со спины… Как некультурно, — коварно добавил он, прищурив глаза, словно хитрый лис. Я распластался на ковре, потом быстро собрался с силами и встал, но тут же был схвачен и опрокинут уже на мягкий диван, заваленный подушками. — Давно я не тренировался, пацан! — засмеялся Джек и накинулся на меня, чеша мне голову кулаком. ААА! Я терпеть этого не мог! И поэтому, дабы избавится от пытки, я укусил его за рукав. — Эй! А ну отпусти, это же шифон! — Джек был слишком вальяжным чистюлей и не любил, когда портили его вещи, где, кстати, скрывалось мое преимущество — я не был таким бережливым к одежде. — Ну, братец… — Что, небось, уже все парикмахерские за тобой охотятся, а? — я схватил его за косу и стал дергать, пока он что-то мычал сквозь зубы. Он схватил меня за лодыжку и снял ботинок. Вот козел! Я терпеть не могу щекотки! Это белобрысый знает все мои слабые места! — Хватит! Хватит! — стонал я, пытаясь вырвать лодыжку, пока этот прохиндей наглейшим образом щекотал ее пером, вылетевшим из распоротой нами подушки. Вот это было зрелище! По всему залу летали перья, я был в захвате у этого козла, который наглым образом щекотал мою лодыжку, в то время как я крепко вцепился в его косу, все время ее дергая. Наконец, вырвавшись из плена, я отпустил косу, и мы встали друг напротив друга, встречаясь хищными взглядами. Он хитро прищурил глаза, на губах заблистала усмешка, обнажающая часть зубов. Я же внимательно наблюдал за этим лисом, ожидая атаки. — За Спарту! — крикнул я и понесся, наставив на Джека вазу из керамики. — За Афины! — отозвался он и двинулся на меня с энциклопедией, взятой со стола. — Ребята? — послышалось сбоку от нас, и мы замерли, так и не добежав друг до друга. — Алиса… — расцвели мы, одновременно назвав имя стоящей в дверном проеме девушки. Ее глаза удивленно распахнулись, взгляд пал на Джека, который тоже, собственно, не отводил от нее взгляда. Мы оба опустили то, за что схватились, а Алиса начала странно переминаться с ноги на ногу. Взгляд Джека вдруг наполнился болью и какой-то грустью, смешанной с чувством разлуки. Я всегда мог сказать, что чувствовал брат, только взглянув в его глаза. Многие не могли, говоря, что его глаза путают и заставляют подчиниться любому их капризу, а я видел все. Даже несмотря на то, что мы с ним не были родными по крови. — Джек… — проговорила Алиса, словно не веря. — Алиса… — так же отозвался Джек. Он опустил взгляд в пол, встал ровно перед ней. И внезапно распахнул руки для объятия. Его взгляд пропитался чем-то теплым, и Алиса, сорвавшись с места, кинулась к нему. Я стоял и, наблюдая за этим, видел, как из глаз Алисы текли тихие слезы, пока она что-то говорила ему, а Джек что-то отвечал, но я их не слышал. Я видел, что они очень соскучились друг по другу. Я улыбнулся такой трогательной сцене и решил незаметно оставить их наедине со своими мыслями. Наверняка у них куча всего, о чем им хочется вспомнить… *** Ты ни капли не изменился… Джек… Я так скучала по тебе… Где же ты был? Почему не появлялся так долго? Почему я каждый день смотрела на калитку нашего двора, в надежде, что ты ее отворишь? Тебя не было так долго… Но теперь ты тут, со мной, в моих объятиях… — Джек… Я так скучала… — вздыхаю я. — Алиса… Ты так выросла, что я тебя почти не узнал… — Неужели? — спросила я с сарказмом. — Я-то думала, меня вообще из-за синяка узнать невозможно… — Ха-ха-ха… — смеется он шелково, и я смеюсь в ответ. Мы разомкнули объятия и долго почему-то молчали. Я действительно очень скучала по Джеку. Он был для меня словно старшим братом — совсем как Лео. Я бы тоже не нашла, что сказать, если бы вот так встретила Лео, а не Джека. Но через пять минут разговор как-то сам по себе начал набирать обороты. Мы разговаривали о чепухе, медленно переходя на погоду и другие общие темы. Я не видела его так долго, а мы болтаем о всяких мелочах. От этого… так хорошо и тепло на сердце… Он не перестает говорить мне, как я выросла, и я то и дело чувствую, что краснею. Джек… Ты так и не изменился. Все такой же радостный и веселый лучик в моей жизни… Стоп. Мне вдруг стало совестно. Да, я скучала по Джеку, но он, как бы больно это не звучало, лишь мой друг из прошлого. Теперь мой лучик — не он. Это Оз. Кстати, куда он подевался? За все время нашего с Джеком разговора он так и не показался. Неужели он обиделся, что его не замечают, и ушел? Он ведь такой на самом деле обидчивый из-за пустяков. Он не обижается, когда я поливаю его самыми последними ругательствами, но обижается, когда я забуду сделать что-то, что делаю всегда. Он может обидеться из-за любой мелочи, но совсем не заметить чего-то важного. Возможно, и сейчас? Он обиделся, что я вдруг, встретив Джека, сразу же переключилась на него? — Алиса? Что с тобой, ты вдруг такая молчаливая стала… — глаза Джека снова испытующе буравили меня. Да уж… Одно дело — глаза Оза, в которых я каждый раз вижу искры и какой-то задорный огонек, а другое — глаза Джека, которые… словно застелены дымкой. Пустота. Одиночество? Да… Я вижу в его глазах одиночество. Я слишком долго знала его в детстве, чтобы не заметить этой новой тени. Пелена разлуки и печали отражается на дне его глаз, словно они принадлежат кому-то. Он скучает? Он все еще ждет? Он все еще любит?.. — Джек… — говорю я, почему-то вырывается только его имя. — Я бы хотела найти Оза… Я встаю из-за стола, где мы устроились пить чай, и на ватных ногах отправляюсь в комнату Оза, надеясь, что он там. В комнате его не оказалось, и, спускаясь, я чувствую чудесный аромат из кухни. Оз! Он ведь один в их семье так готовит! Я торопливо прохожу в кухню и вижу, как Оз одной рукой помешивает что-то в кастрюле, другой переворачивает страницы кулинарной книги, в то время как на его голове смешной колпак повара. Прям гурман! Легонько улыбнувшись, затем тихо засмеявшись, я подошла к нему, но он меня даже не заметил, сосредоточившись на деле. Он повернулся к холодильнику, чтобы что-то оттуда достать, а я тем временем взяла в руки книгу и нашла, чего ему не хватает. — Теперь укроп… — говорю я, и он кивает, доставая из холодильника зелень, но, кинув укроп в кастрюлю, сразу ошалело оборачивается на меня. — Что? — я делаю невинную рожицу. — Добавь шафран! Он легонько смеется и достает шафран с верхней полки. Тем временем я иду в зал и, схватив Джека за руку, утаскиваю на кухню помогать. Фартук смотрится на нем еще смешней, чем на Озе, но я тоже надеваю такой и начинаю помогать. Вот так втроем у нас готовка пошла быстрей, и уже через полчаса мы ели вкуснейший из супов. Я не очень любила супы, но тот, который готовил Оз, был моим любимым. Грибной суп. Красота! Белые грибы, мелко порезанные, отлично гармонируют с приправой из шафрана и кусочками вкусной крольчатины. Боже! Это еда богов! *** От лица Джека (просто кусочек или наблюдение). Оз… Ты — в точности как я. Такой же задорный и веселый. Только я готовить не умел, а у тебя это словно в крови. Глаза словно горят огнем, но в глубине этих глаз скрыты любовь и боль, верно? Я же твой брат. Я вижу, как ты смотришь на нее. В твоих глазах, братец, мелькает много нежности к этой хрупкой девушке, что делает тебя все более привязывающимся к ней. Но тебе, похоже, нравится. По твоим глазам можно все прочесть. И, стоя немного в сторонке от вас и медленно нарезая картошку, я могу видеть все то, что происходит между вами. Алиса. Она выросла настоящей красавицей, и если бы не глаза (и ужасный синяк, как я понял, полученный не случайно), то я бы точно спутал ее с Лейси. Длинные черные волосы, спадающие с плеч, молодые, но уже взрослые, плавные черты лица, взгляд, пропитанный более взрослыми эмоциями. Ты так выросла, Алиса, и из маленькой девочки превратилась в прекрасную, словно расцветшую девушку. Она напоминает мне прекрасный цветок. Как говорят многие, у каждого красивого цветка есть острые шипы, и я убедился в этом, как только Алиса чуть не прибила моего братца за неправильную специю в суп. Оба краснеют от случайных прикосновений и взглядов, брошенных в сторону друг друга. Иногда на их лицах появляются улыбки, а глаза загораются. Молодые и такие ветреные. Но у обоих на лицах написана боль и тоска. Наверное, от того, что оба боятся сказать друг другу о своих чувствах. Нельзя в это кому-то лезть, кроме них самих. Им, должно быть, тяжело, но каждый через это проходит. Я уверен, что у этой пары еще все впереди. Главное, чтобы они сами поняли друг друга. — Ну, наконец-то! — радостно говорит Алиса, вдыхая аромат приготовленного супа. Но тут перед нами встала одна задача: найти чистые тарелки. Мыть не хотелось, поэтому, найдя одну большую и одну маленькую тарелку, я пошел на хитрость. Взял маленькую себе, а этим двоим отдал большую. Они благоразумно стали есть с одной тарелки, и вскоре появилась хотя бы видимость того, что они что-то испытывают друг к другу. Я смотрю на то, как они переглядываются и изредка краснеют, а то и замечаю моменты их случайных соприкосновений. Красота, одним словом. — Ты забрал тот кусочек, который я хотела! — запротестовала Алиса, глядя на Оза с возмущением. Он, улыбнувшись, подцепил кусочек гриба и протянул Алисе на своей вилке. Та сразу же поглотила вкусную еду и оба покраснели. Нет, ну помидорки оба! Приятно наблюдать за ними. Оба стоят друг за друга горой и готовы всегда помочь друг другу. Оз… Я сделал правильный выбор, оставив Алису на твое попечение. Теперь… береги ее… так же, как я берег Лейси. Только на этот раз не повторяй моих ошибок… *** Мы долго разговаривали, когда убрались после «побоища» Оза и Джека. В душе у меня будто звенели радостные струны. Было так приятно болтать с двумя близкими сердцу людьми. Но я стала замечать какое-то непонятное поведение Оза. Он вдруг сжимал кулаки каждый раз, когда Джек брал меня за руку или мы вместе смеялись над чем-нибудь. Странные искры в его глазах блекли и уступали место чему-то темному, что меня сильно настораживало. — Алиса! — внезапно расцвел Джек. — Я знаю, что, возможно, напомню тебе о грустном, но я бы хотел показать кое-какую кассету… — Какую? — я посмотрела на него с вниманием, на время отвлекшись от жутких подозрений насчет Оза. На лице Джека появилась грустная улыбка, и он, встав с места, пошел в соседнюю комнату, откуда вернулся со старой кассетой. Ох, кассетой! Уже и не вспомнить, когда в последний раз их видела. Джек подсоединил видеомагнитофон и вставил кассету. На экране высветилась картинка — ромашковое поле и синие облака. На пригорке видна фигура. Она одета в платье темного оттенка, волосы черного цвета развеваются на ветру. Потом, как отрывок пленки, послышалась возня, а после: — Я хоть ее включил? — это был голос Джека, на что я немного усмехнулась. Значит, съемка Джека. — Так, ну... Начнем наше интервью… Камера стала двигаться против часовой стрелки, описывая круг, пока не замерла на той самой фигуре в платье. Черные волосы и подол платья мерно покачивались в такт ветру, а появившиеся глаза цвета вина заставили меня на минуту замереть. Лейси. Это была она! Сидела на пригорке и смотрела вдаль, в то время как волосы развевались на ветру. — Если ты хочешь, я выключу… — послышался голос Джека рядом со мной, но я, вздрогнув, помотала головой. Увидеть сестру не на фотографии, а на видеопленке, куда лучше. Да, я отпустила ее! Но и вспоминать мне никто не запрещал! Поэтому я продолжала смотреть. — А это самая красивая девушка в моей жизни… — проговорил голос Джека на пленке, и Лейси метнула в него укоризненный взгляд. — Джек… — начала было она. — Ладно, самая красивая в городе… — Я сейчас в тебя шишку кину… — Самая красивая в мир… Ай! — камера внезапно упала из рук снимающего, в объектив теперь попадало больше травы, силуэт Лейси стал еле заметен. — Я ведь говорила, что кину! — послышался смех Лейси, и мое сердце тут же радостно перевернулось. Слышать ее смех для меня было так же волшебно, как увидеть ее вживую. Пусть ее смех был искажен качеством записи — все равно он был прекрасным и таким родным для меня. Настолько, что мне хотелось разреветься. Снова кусочек пленки, мелькает странное изображение, будто кто-то поднимает камеру, но потом, видимо, передумав, оставляет на месте. В следующий момент в кадре виднеется детская ножка, слышен звонкий девичий смех. В объективе видно, как к двум взрослым подбегает маленькая девочка. — Алиса! — слышится голос Джека, и видно, как он поднимает девочку на руки. Лейси сидит на пригорке и все так же смотрит на него. Он проходит к камере и снова начинает снимать — уже меня. Меня маленькую. — Это маленькая сестра самой прекрасной… — Джек! — слышится голос Лейси, которая, видимо, все слышит. Камера двигается обратно к Лейси, и видно, как она, встав, быстро устремилась к Джеку. Камера летит на землю, слышатся быстрые шаги и голос, говорящий: «Лейси, я ведь пошутил». Вскоре все утихает, а камеру подбираю я. Лицо озаряет улыбка, в глазах блистает восторг. — Итак! — говорю я, беря камеру в свои руки. — Репортаж Алисы Баскервиль! Изображение хаотично сливается во что-то, отдаленно напоминающее цветы и небо, а за кадром слышится мой детский смех. Внезапно в кадр попадают потерянные было Лейси и Джек. Голова Джека у нее на коленях, а она, улыбаясь, гладит его по волосам. Внезапно Лейси, усмехаясь, наклоняется к нему и целует. — Б-е-е… — протянула я, снимая. — Телячьи нежности! Опять они за свое! Теперь камера смотрит вниз, в траву, а вокруг слышится возня, позже, минут через пять, в кадре появляется улыбающееся лицо Джека. На заднем плане видно меня, я сильно стиснута в руках у Лейси, которая, коварно прищурившись, не дает мне шанса вырваться. — Покажем Алисе телячьи нежности! — смеется Джек, и они целуют меня в обе щеки, стиснув в объятиях. Маленькая я краснею и пытаюсь вырваться, но ничего не выходит… *** Пусть я и не запомнила подобного, но все сохранила видеопленка. Я вновь пережила те мгновения, уже спустя пять лет. Я совсем забыла об этом. Забыла эти радостные минуты, проведенные с Джеком и Лейси. Забыла и снова вспомнила. Интересно, а сколько таких моментов я забыла? Сколько таких моментов покрылось пеленой забвения? Нельзя вспомнить. Нельзя вернуть… Но я рада… что все же увидела хотя бы один из них… *** — Алиса? Ты о чем-то задумалась? — на меня смотрят глаза цвета изумруда, которые так всегда мне нравились. — Нет… — я отвела взгляд от ночного неба. — Все нормально… Мы с Озом сидели на крыше его дома и смотрели на звезды. Было здорово! Огромное синее полотно, украшенное россыпью белоснежных звезд. Это вызывало у меня неподдельный трепет. Еще больше это ощущалось, когда… рядом был Оз… Я вдруг действительно поняла, что он мне не просто друг… Да, я и раньше признавала, что люблю его, что он мне нравится, но казалось, что только сейчас поняла это… Я была влюблена в лучшего друга… любовь или дружба? Почему всегда сложно выбрать? Что мне избрать? Вечную боль в сердце, но понимающего и дорогого человека рядом? Или же попытаться пересечь черту? Черту, отделяющую дружбу и любовь. Черту, отделяющую сердце и разум. — О чем ты задумалась, Алиса? — Оз берет меня за руку и смотрит мне в глаза. Мое дыхание перехватывает, а на лице появляется краска. Хорошо, что только луна светит, и не видно всего смущения, что окутало меня. Я не могу отвести взгляд от его глаз. Они меня манят и притягивают, и от этого на сердце становится тяжко. — Эй, Алиса! — зовет он, и я сразу перевожу на него взгляд. — Все будет хорошо… Я верю… Счастье — оно рядом… Оз… Я не знаю, верить ли этому… но я верю тебе. Поэтому… Это ведь еще не конец? Моя жизнь начинается со слов: «Что, если?..». С самого утра наша мама всегда говорила нам: «Что, если?..», а мы сами довершали эту мысль в голове. Каждый день. Пока мы говорили это и видели маму, мы знали, что мир прекрасен, и все виделось словно через розовые очки… Моя жизнь умирала, и моя история началась, когда я уже была на грани этой смерти… Нет… Моя история началась, когда я встретила тебя, Оз… Поэтому… Это еще не конец…